Это личное, не так ли?

Мартин проснулся один. Ему было тепло и уютно, но всё же пробуждение в одинокой постели немного разочаровало. Так или иначе, соседняя подушка была примята, а значит Андрес провёл здесь ночь. Рядом с ним, обнимая его. Это было до трепета восхитительно, настолько, что Мартин не смог сдержаться и расплылся в совершенно счастливой улыбке. И даже тот факт, что партнёр оставил его одного в постели, уже не вызывал даже капли негатива. Мартин повалялся в постели ещё немного, наслаждаясь ленивой негой после сна, но в итоге всё равно сел и потянулся. Размял плечи и шею, повертевшись в разные стороны и заметил небольшой кусочек ровной бумаги, согнутый уголком. Каллиграфическим почерком Андреса на одной из сторон было выведено его имя. Улыбка Мартина стала ещё шире, когда он понял, что, несмотря на занятость, Андрес оставил ему послание до того как уехать, а значит думал о нём. Записка немедленно попала ему в руки и он прочёл: «Не хотел тебя будить, ты слишком сладко спал. Позволил себе поцеловать тебя, перед тем, как уйти. Позвони мне» Мартин беззвучно усмехнулся. В целом, это было довольно мило, хотя он и не ожидал каких-то нежностей от Андреса, но тому удалось его удивить. Позвонить захотелось сейчас. Он, конечно, понятия не имел, свободен ли его…друг? Любовник? Партнёр? Это нужно было выяснять уже по факту. Он взял в руки телефон и нахмурился, сразу же заметив пять пропущенных вызовов. Тот факт, что звонила никто иная, как заведующая детского дома, в котором была Миша, сильно напряг. Конечно, ему звонили и до этого — попросить посодействовать в облагораживании территории, починке крыши, заборов, реставрации части зданий, но пять пропущенных единовременно пугали. Такого пока что не случалось, а значит произошло что-то из ряда вон. Ничем хорошим это не пахло. Мартин нажимает на вызов и прикладывает смартфон к уху, ожидая гудков. Трубку берут уже после трёх, а значит, либо его звонка ждали, либо телефон был в руках. Ощущение тревоги становится ещё сильнее. — Сеньора Равьера, доброе утро, — вежливо здоровается Мартин. В ответ он получает не то нервный вздох, не то всхлип. «Слаба богу, сеньор Берроте, вы можете приехать в клинику Quiron?» Такого Мартин не мог и предположить. Его охватывает нервная дрожь и в голову лезут самые плохие варианты, которые только может придумать его воспалённое воображение. — Что-то случилось с Мишей? — нетерпеливо спрашивает Берроте, уже начиная одеваться. Он чувствует, что приближается буря, но пока не понимает, какая именно. Слова заведующей заставляют его выронить джинсы из рук. «Она пыталась покончить с собой» — говорит сеньора Равьера и он почти уверен, что ослышался. — Она…- Мартин сглатывает, — она…как? «Порезы глубокие, но их зашили и её жизни ничего не угрожает, просто возникли другие трудности. Вы приедете?» Её голос звучит умоляюще. — Конечно, конечно, диктуйте адрес… Мартин собирается так быстро, как не собирался никогда. Он вылетает из спальни Андреса едва не оставив телефон и совершенно забыв про развороченную постель. Спускается вниз и уже в коридоре его ловит мужчина приятной наружности, с удивлением спрашивая что-то про завтрак. Мартин сперва не понимает кто это и что от него хотят, но отказывается быстро, извиняясь. Позже, уже по пути в больницу, он понимает, что скорее всего это был повар Андреса. Но мысли эти летают будто бы на периферии, потому что в центре внимания Миша. Мартин не понимает, как он мог допустить подобное. Где не досмотрел, не убедил, не помог, не поддержал? Почему пятнадцатилетняя девочка решила, что изрезать себя — лучший вариант? Где была та точка невозврата? Мог ли он что-то сделать? Самым страшным ответом было бы да, но рациональная часть его говорила что нет. Этот ребёнок потерял обоих родителей, потерял дом, друзей. Её действительность разрушилась, так что наличие или отсутствие рядом практически незнакомца погоды бы не сделала. Может быть, его наличие просто отодвинуло неизбежное. И к тому же, это не он несёт ответственность за жизнь этого ребёнка, юридически и фактически. Но морально…морально свою ответственность он чувствовал. Стараясь не проезжать на красный и, как бы то ни было, быть аккуратным на дороге, Мартин всё же довольно быстро доезжает до клиники, отмечая как минимум тот факт, что она частная и даже с виду весьма дорогая. Детей из детского дома сюда не привозят, государство не будет оплачивать настолько затратное лечение. Это сразу кажется странным, но Мартину сейчас не до тонкостей. Его встречают тут же, в холле. Марин Равьера, заведующая, ведёт его к палате, рассказывая на ходу и нервно заламывая пальцы при этом: — Видите ли, её выгнали в школе с какого-то урока обществознания, я так поняла дело в том, что у неё возник конфликт с одноклассницей по поводу того, что она из детского дома. Мы неоднократно предлагали Мише ходить в нашу школу, с нашими педагогами, разумеется, такого бы не произошло, но…- на пожимает плечами, — нам не удалось её убедить. В общем, её выгнали и она вернулась в корпус общежития, заперлась в одной из душевых и не выходила оттуда очень долго, пока не стали всех собирать на обед. Конечно же, кто-то вспомнил, что она ушла туда и…- у женщины был немного гнусавый голос, приправленный острым сожалением, так что Мартину стало неприятно, — Мы выломали дверь, конечно же, это не первый случай, но…она была вся в крови. Она порезала руки вдоль, а не поперёк, каким-то не то лезвием, не то чем. К счастью, наши медики остановили кровотечение и её увезли на скорой… Благодаря сотрудничеству с сеньором де Фонойосой, детей из нашего детского дома лечат именно в этой клинике, но…. Мартин хмурится. Он впервые слышал, чтобы Андрес финансировал или как-то сотрудничал с этим детским домой, да и вообще, чтобы он занимался чем-то подобным. — Андрес? Андрес де Фонойоса? — уточняет он, — с каких пор он финансирует лечение детей? — спрашивает Мартин удивлённо. Они едут в лифте, поднимаясь в педиатрическое отделение. — Около трёх лет…- растерянно отвечает Равьера, а после продолжает, — Я бы не стала вам звонить, сеньор Берроте, но она снова не реагирует. Обычно вам удавалось её расшевелить, она говорила с вами. А сейчас…уже три дня она не говорит даже с врачами, только смотрит в потолок и стены. Она отказывается от еды… Психиатр говорит о переводе в психиатрическое отделение…- последние её слова звучат едва слышно и она опускает взгляд, когда Мартин меняется в лице. — Три дня? Это не вчера произошло? — злится Мартин, будто администрация и лично заведующая что-то ему должны. — Послушайте, мы… — Вы не следите за доверенными вам детьми! — шипит Мартин ей в лицо, резко развернувшись, — Вы не предполагали, что так будет? У ребёнка умерли сразу оба родителя, родственников не оказалось, друзей нет, её жизнь превратилась в ад. Чего вы ожидали? С ней работал психолог? Терапевт? Ничерта. Только видимость! Её слёзы игнорировались, её боль игнорировалась, а теперь вы притащили её в суперкрутую больницу и ожидаете, что всё будет хорошо? Женщина ничего не отвечает. Она кивает на прозрачную дверь одиночной палаты и Мартин, агрессивно фыркнув, проходит внутрь, не придерживая дверь и ожидая, что заведующая за ним не пойдёт. Всё в этой палате указывает на высочайший уровень медицинской помощи. Чисто, без запаха, аккуратно, высокофункционально. Только лежащая на слишком большой для маленького тела постели девочка выглядит чуждо, не органично. Словно айфон на наскальном рисунке. Её предплечья обмотаны чистыми белыми бинтами, а сама она выглядит как маленькая фарфоровая поломанная кукла, кинутая в попыхах на постель. Он садится прямо на кровать и смотрит на девочку. Та будто не замечает его, глядя в потолок, и не шевелится. Мартин приглаживает её волосы, чуть съехавшие на лицо, а потом накрывает её маленькую ледяную ладонь своей, большой и тёплой. — Я ведь подарил тебе телефон. Или, в конце концов, ты снова могла бы сбежать, ты ведь уже так делала… Мартин хотел бы быть убедителен. Но его речь скорее умоляющая. Миша на него не реагирует. Даже не смотрит. Это сбивает с толку. Сейчас даже истерика была бы предпочтительнее, чем вот это. Он не особенно понимает в психических болячках, но на самом деле, он почти готов поверить, что психиатр действительно не помешал бы. — Я знаю какое это дерьмище, клянусь тебе. Но…но это всего на пару лет, а потом никто не сможет тобой распоряжаться. Осталось немного потерпеть. Пожалуйста, мы ведь уже договорились, я оплачу любой колледж, что ты выберешь, помогу найти работу, заниматься тем, чем ты захочешь… Он бессильно замолкает. Никакой реакции. Что с этим делать? Как найти нужные слова? Его вообще слышат? Он кусает губы и отводит взгляд, судорожно соображая, что могло бы расшевелить девочку. — Ты хотел меня забрать? — тихий голос врезается в сознание и Мартин поднимает голову резко, до боли в шее. — Я одинокий мужчина сорока лет. Мне бы тебя не отдали…- говорит он почти так же тихо. Конечно же он думал об этом. У него даже были мысли выйти замуж или жениться фиктивно, чтобы забрать Мишу, однако были условности, и довольно много, которые бы в любом случае не позволили бы ему это сделать. Как минимум тот факт, что в браке нужно провести не менее двух лет. — Так ты хотел? — настаивает Миша, глядя будто куда-то сквозь него своими тёмными глазами. Под взглядом становится неловко. — Я думал об этом, да, — кивает он. Это честный ответ. — Ты никогда не говорил мне, — тянет девочка. Она садится на постели и на этот раз смотрит прямо на него. Её выражение лица не указывает ни на какие сильные эмоции, она выглядит апатично, но стойкий подтекст осуждения Мартин чувствует и так. — Зачем сотрясать воздух и давать ложные надежды. Наверное философия Мартина девочке не нравится, но её выражение ничуть не меняется, как и тон. — Зачем тебя привели сюда? — спрашивает Миша и как ответить на этот вопрос Мартин не знает и сам. Он действительно по сути никто. И решать ничего он не имеет права, да и действовать тоже. Какой же смысл в его нахождении тут? — Они думают, что я поговорю с тобой и ты резко захочешь жить и вернёшься в нормальное состояние. Наверное. Это просто предположение, на самом деле я не знаю. Миша кивает в ответ. Они молчат. Обычно всё проще, потому что Миша проявляет эмоции. Сейчас её словно выжали и теперь у неё нет ни физических, ни моральных сил что-то делать или говорить и она словно тень себя самой. Хотя, справедливости ради, с ним она разговаривает. — Почему ты отказываешься разговаривать с врачами? — хмурится Берроте. — О чём с ними разговаривать? Буду ли я пить таблетки? Не буду. Станет ли меня кто-то контролировать? Не станет. Два года могут продержать в дурке, но дольше — не могут. Да и два года не станут, какое им дело до суицидников. Мартин кивает и грустно улыбается. Ему так горько и больно слышать всё это, так невыносимо смотреть на ребёнка, который не виноват, но всё равно вынужден переносить всё это дерьмо на своих маленьких плечах. Минимум жизненного опыта, но такое количество горя, что от этого любой мог бы крышей поехать. Что уж говорить о девочке. И даже его появления и попытки поддержать были не слишком действенны, потому что яма, в которой была девочка, была слишком глубока и невыносима. И вместо того, чтобы карабкаться вверх, она действительно хотела позволить себе утонуть. И Мартин мог это понять, но не хотел допускать даже мысли о том, чтобы это действительно случилось. Наверное, в теории, правдами и неправдами, он мог бы договориться с заведующей и забирать Мишу к себе дольше, чем на день, хотя это скорее всего было незаконно. Но нельзя было оставлять девочку в таком состоянии. Мартин видел это. Те, кто хотят умереть — они в конечном счёте найдут способ, как бы страшно, даже в его собственной голове, это ни звучало. — Пожалуйста, поговори с врачами, — настаивает мужчина, — Ты знаешь, я не могу быть здесь постоянно. И я не могу забрать тебя, но, если в этом есть необходимость, я буду приезжать каждый день… После этих слов Мартин впервые видит эмоцию. Это не что-то положительное или отрицательное, не радость или гнев, это скорее интерес. — Я ведь не твой ребёнок, Мартин, — говорит она задумчиво. Всё так и ответить на это нечего, но Мартин не знает, как объяснить его небезразличие. Не привычкой же, в самом деле. Не сочувствием, это было бы глупо, хотя конечно отчасти это было правдой. Тут скорее…понимание. Мартин её понимал. Их истории вовсе не были одинаковы, но, Мартин очень тонко понимал, что чувствует девочка. У него был похожий опыт, пусть и не идентичный. — Ты…это просто ты. Прими как данность, что мне небезразлична твоя судьба, — вздыхает Мартин, почёсывая затылок, — Что я должен говорить Равьере? — Она ждёт, что ты прочитаешь лекцию «атата резаться плохо», но если у тебя есть мозги, а они есть, то ты понимаешь насколько это бессмысленно. Мартин качает головой. Вот уж действительно трудный возраст… Убедить подростка поесть это невероятно трудно. Ещё более трудным оказывается заставить сходить в душ. Там, конечно же, нет абсолютно ни одной потенциально опасной вещи, но дело даже не в этом. Миша говорит что у неё нет ни сил, ни желания. Конечно, ей в помощь выделяют медсестру, Мартин оперативно покупает какие-то сладко пахнущие гели, зубную пасту и прочие средства гигиены. Получается только спустя час. Гавайская пицца, в прошлом любимая, лежит остывшей на тумбочке. Что с этим всем делать Мартин не знает, он только нервно грызёт губы и не отводит взгляда от девочки. — Невероятно, что сделало одно ваше присутствие, — говорит ему медсестра, когда он выходит из палаты. Он неловко пожимает плечами. — Детям хочется, чтобы их слышали. А подросткам, чтобы слышали и слушали. Никто кроме меня не хочет этим заниматься, — отвечает он угрюмо и, даже не обернувшись, идёт прямо по коридору. На сообщение Андреса он отвечает мимоходом, только уже ближе к трём вспоминая, что он обещал заехать. Конечно, он успевает, но оставлять Мишу в таком состоянии очень страшно. И всё же его выгоняют — часы посещения строгие, к тому же, девочку заставляют выпить какие-то таблетки, от которых она засыпает довольно быстро, так что в конечном счёте ему не оставляют выбора.

***

Андрес ловит себя на том, что смотрит на часы каждые несколько минут. Проводить время, по сути бездельничая, в ожидании Мартина, было действительно трудно. Но работа не шла совершенно. К назначенному времени Мартин ещё не был в офисе, но глупо было ожидать его появления минута в минуту. Поскольку он сам отпустил Монику в клинику, усадив её на заднее сидение собственного автомобиля и приказав Даниэлю доставить её в целости и сохранности, сейчас он остался без помощи секретаря. Он выходит из кабинета в холл, чтобы иметь прямой обзор на лифт и как раз в это время поднимается Мартин. На его шее постоянный пропуск — утром Андрес распорядился, чтобы ему сделали такой. Заставлять своего партнёра проходить через досмотр каждый раз на входе в офис было бы как-то дико. У Мартина совершенно потерянный вид, он явно ушёл куда-то вглубь себя, прекратив замечать окружающий мир. Очевидно, что-то случилось. Яркая улыбка Андреса несколько блекнет и он целенаправленно идёт навстречу Мартину. К счастью, в офисе можно не прятаться — Серхио уехал ещё час назад сразу в аэропорт. Ближайшие несколько дней он проведёт в Маями вместе с Ракель и Паулой — маленький отпуск, который он однозначно заслужил. — Мартин, — негромко тянет он, оказываясь совсем близко. От улыбки при виде возлюбленного удержатся всё же не выходит и Мартин отвечает ему, но всего лишь слабым подобием улыбки. Однако Андрес не в обиде. Если между ними и могла быть неловкость, она бы пропала, едва только они оба оказались в личном пространстве друг друга. Объятия стали закономерным итогом, логичным для обоих. Андрес снова почувствовал умиротворение, которое было потеряно с тех пор, как он уехал из дома. Теперь он, пожалуй, смог бы поработать, но сначала он поговорит с мужчиной. — Можно тебя поцеловать? — спрашивает Мартин, словно опасаясь отказа, но Андрес вместо ответа сам тянется к нему. Поцелуй со вкусом какой-то ментоловой жвачки, которую видимо Мартин жевал совсем недавно. Но Андресу даже нравится и он довольно облизывает губы. Они стоят посреди холла и хотя сейчас здесь никого, но в теории, их мог застать кто угодно. Не то чтобы Андреса это действительно сильно волновало. Мартин — не какой-то позорный секрет. Он не станет скрывать отношения. Он найдёт способ разобраться даже с Серхио, хотя не сразу. Несмотря на то, что они по сути обменялись лишь парой слов, когда они оказываются в кабинете Андреса, Мартин выглядит уже более спокойным и расслабленным. — Ты успел прочитать записку, прежде чем убежать? — интересуется Андрес, садясь на край дивана и кивая Мартину. Тот садится рядом с ним, хотя помимо этого есть ещё и два кресла. Их он профессионально игнорирует. — Да, я видел. Мило. Прости, что не позвонил, я уехал в больницу. У Миши…проблемы, — он говорит это и замолкает, прикрыв ладонью часть лица. — Я так и подумал, — Андрес разворачивается корпусом к Мартину и тянется к его запястью, мягко отрывая от лица, — Что случилось? Этот вопрос не нравится Мартину. Он молчит, не отвечая. Снова эта замкнутость, нежелание делиться тем, что является глубоко личным, очевидно. Хотя однажды он рассказал немного о Мише, но этот ребёнок был слишком важен. Настолько, что больше Мартин никогда не говорил о ней распространённо, только упоминал в дни, когда собирался поехать к ней и потому не мог увидеться с Андресом. Это неприятно для Андреса, который эмоционально для Мартина был открыт практически с самого начала и рассказывал о себе и о самых личных вещах много, даже слишком. Мартин знал достаточное количество болезненных моментов его жизни. — Неужели я не заслужил немного доверия? — спрашивает Андрес грустно. Возможно, когда они были просто друзьями, такие вещи не были настолько важны, но теперь всё изменилось. Андреса действительно задевает эта скрытность Мартина, его неспособность открыться После этой фразы Мартин резко меняется в лице. Он хочет что-то сказать и даже открывает рот, но только чтобы через секунду его закрыть. Он кивает, слабо усмехаясь. — Конечно. Прости, это действительно немного трудно для меня, — он кривит губы в нелепой усмешке над самим собой, — Миша… Ты знаешь, эта девочка небезразлична мне. И сейчас, видимо у неё сдали нервы или вроде того. Она попыталась совершить суицид. Её жизни ничего не угрожает, кроме разве что её самой… Он замолкает и неловко пожимает плечами, будто говоря, что он более не знает, что сказать. Андреса этот короткий рассказ расстраивает. Он практически не знает эту девочку, однако она ребёнок и ему действительно искренне жаль слышать такое. — Я могу чем-то помочь? Я знаю отличного детского психиатра, я и сам вожу к нему Люсию каждый год, — делает попытку Андрес. — Ей не нужен психиатр. Ей нужен дом. Ей нужно, чтобы её любили, чтобы её слушали, чтобы о ней заботились, — вскидывается Мартин. Он выглядит почти воинственно. Он переживает, и Андресу это очевидно, однако он не совсем прав в своих словах. Точнее, совсем не прав. — Ей нужен дом, любовь, забота, безусловно, — мягко говорит Андрес, подсаживаясь ближе к Мартину и беря его руки в свои, поглаживая тыл ладони в успокаивающем жесте, — но так же ей нужна и помощь специалиста. С психическим здоровьем не шутят, Мартин. Ей нужен хороший психиатр и, скорее всего, психотерапевт тоже, — увещевает он. Андрес старается быть максимально убедительным. Для него это не только помощь близкому человеку, но и что-то личное — в своё время он сам сделал такую ошибку, решив, что психическую болезнь можно побороть любовью и заботой. Но Ариадне нужна была специализированная помощь, помимо его стараний. И, несмотря на то, что женщина из его жизни исчезла, страх снова пропустить подобное у близкого остался. Мартин вздыхает не то чтобы агрессивно, но раздражённо. И тревожно, конечно же, он сильно нервничает. — Её напичкают таблетками, сделав из маленькой девочки…наркоманку, — фыркает он. Андрес едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Понятно, что Мартин не имеет медицинского образования. Понятно, что живёт в обществе, но такое стереотипное мнение… Впрочем, это можно исправить. — Мартин, как бы я и ты ни хотели этого, ей не поможет просто внимание и разговоры. Если мы говорим о суицидальных тенденциях, то это не просто плохое настроение. Это гораздо глубже и сложнее. Фармтерапия и психотерапия могут действительно помочь ей чувствовать себя лучше. Конечно, решать это должен психиатр, а не мы с тобой. Но я к тому, что никто не станет делать из неё наркоманку. Его слова всё же находят отклик, либо же его мнению действительно доверяют, но в конце концов Мартин соглашается. Это трудный разговор, он течёт медленно, но они всё же обсуждают то, как Мартин будет действовать дальше. И пусть Андрес не имеет никаких прав указывать, что ему делать, он всё же пытается направить возлюбленного в правильное по его мнению русло. И всё же на одном Мартин настаивает — он хочет найти какой-то способ забрать девочку из детского дома. Не то чтобы Андрес не понимал причин, но слова эти почему-то всё равно звучат дикостью. — Не думаю, что это осуществимо, — честно говорит он. Ему жаль Мишу, искренне, но система не позволит одинокому (с чисто юридической точки зрения) Мартину забрать ребёнка. Он не знает всех тонкостей, но почему-то уверен, что процесс удочерения детей сложен до безобразия и требует каких-то немыслимых усилий со стороны людей, желающих забрать ребёнка. — Я позвоню Марселю…- говорит вдруг Мартин. Если бы Андрес ещё знал, кто такой Марсель… Он молча приподнимает одну бровь, ожидая объяснений. — Мой друг, его зовут Ринард Моро, — Мартин понимает его жесты идеально, — но для своих просто Марсель. Он юрист, спец по семейному праву. Правда он живёт во Франции сейчас, но это не важно, мне нужно просто проконсультироваться. Андрес задумчиво кивает. Видимо, Мартин решил сделать попытку обойти законы, не нарушая их. Андрес признавал, что в данном случае это могло бы иметь место. Однако сомнения в успехах, безусловно были. Он решил, что стоит держать это мнение при себе. Во-первых, потому что он не вполне компетентен в этом вопросе, всё же не его сфера. Ну, а во-вторых, потому что Мартин был и без того сейчас расстроен. Правильным решением было просто поддержать. Андрес именно так и делает. Решение посодействовать приходит спонтанно, но он обещает поговорить об этом с своим частным юристом, если вдруг загадочный друг Мартина по кличке Марсель всё же не сможет помочь. Как-то между делом Мартин признаётся, что он ничего не ел и с самого утра, за исключением жевательной резинки, так что Андрес вынужден настаивать на походе в ближайший ресторан в квартале отсюда. Мартин не сопротивляется нисколько и даже почти не реагирует, когда Андрес ведёт его, подталкивая и поддерживая одновременно, касаясь ладонью спины Мартина.