I
Стах придумывает, как и из чего сделать не протез, а «часть крыла». Смиряется, что если крыла нет совсем и даже не на что цеплять, не факт, что даже операция поможет. Ему кажется, что он перенимает Тимово смирение. Ему кажется, что он придумал бы какой-то выход, если бы пришлось. Но под конкретное повреждение и обсудив с хирургом все детали. Теперь у него есть конструкция. И проволочный макет целой птицы — словно починенный, восстановленный, воспроизведенный, возвращенный к жизни корпус самолета. Пока Тим сидел со Стахом, он навырезал много-много перьев для этого макета, посадил перья на клей — и так оставил. Стах трогает эти перья — бумажные и шелестящие. Гладит птицу рукой с глупой мыслью «Хороший кот». Потом усмехается, что «кот». Стах освежевывает графитовый стержень карандаша заточенным ножом, срезает с него дерево слой за слоем. Затем он измельчает стержень в порошок — и красит эти перья «сажей», словно акварелью. На перьях остается металлический блеск — в свете Тимова ночника. Стах, потянувшись, убирает со стола бардак, выносит мусор и заходит в комнату с ощущением, что незачем. Он застывает перед собственным столом и оглядывает результат рассеянно. Все кончено. И ему ровно. Не так, как раньше. Это больше не берег после схлынувшего цунами, но штиль.II
Стах принимает душ — и вдруг слышит шум воды. Лучше, чем собственные мысли. Он возвращается из абстракций — в тело. Запрокидывает голову, забирая назад руками отяжелевшие волосы. Вода барабанит по лицу, туго сплетает между собой ресницы, запечатывает веки. Потом все остается — здесь, а Тим идет по улице вдоль реки — и улыбается. «Я люблю твое лицо». «Что, даже веснушки?..» «А ты любишь звезды на небе?» «Ты это заранее придумал?..» «Что?» «Оперативно ответил…» «А… Ну да…» Стах усмехается и прячется — от воды, прижимаясь к кафелю рукой и лбом. Долго стоит так — не избавляясь от фантома, заглянувшего к нему. Ведет пальцами по ленте памяти неосознанно — через фотографии — к Тиму, который любуется на «первую любовь», лежа на диване, в вещах Стаха. «Может, не ехать?.. — спрашивает Стах. — Ну, за одеждой. Собрать посылкой. Чтобы ты не катался туда-сюда». «Еще надо документы… и куда-то поступать. Я так это не хочу… Я оттягивал с девятого класса… Думал, будет еще год…» «Ты собрался в техникум?..» Стах возвращается на землю — и вдруг понимает, что нужно готовиться ко вступительным. И что придется объясняться перед матерью. После недель молчания, когда она — в истерике. Говорить ей: «Ты могла бы документы из гимназии забрать?» Ужас — горячее, чем вода. И обжигает изнутри. Стах просыпается. Включается. И снова ощущает тяжесть капель на плечах.III
Стах выходит из ванной, промакивает полотенцем волосы. Он бредет через прихожую на кухню, из кухни — через небольшой коридор — в зал. Из зала — обратно в прихожую. Забавный крюк… Стах делает его еще раз. Пахнет деревом… Стах не замечал, как терпко, как ярко пахнет деревом. Он впервые видит этот дом. Он оставляет полотенце в ванной на батарее. Выбирается наружу — в теплые сени. Среди двух дверей находит одну — в горенку, захламленную старой мебелью. А за соседней стенкой обнаруживает небольшое кладовое помещение с коробками, инструментами, какими-то деревяшками — и там же — лестницу наверх. Чердак. Стах забирается по лестнице — и застывает. Потому что через полумрак, через пыльное пространство, заглянув прямо в окно, на него уставляется луна. Луна — на Стаха, Стах — на луну. Потом он — прячется, срывается на несколько ступеней и… …Опускается перед Тимом на корточки, смотрит снизу вверх. «Я принес тебе луну». «Что?..» «Она светится. Если выключить свет». Стах пробивается к нему — через высоченные глыбы льда. К Тиму возвращается мимика. Может, потому, что эта боль — другого толка. И Стах хватает его за руку раньше, чем Тим начнет запираться, и просит: «Ну все. Все, Тиша. Не будем ссориться. Не плачь».IV
Стах заходит в комнату, залитую рыжими прямоугольниками, забирается на кровать, перегибается через Тима, проверяет, спит или не спит. Тим перекатывается к нему — как будто позвали. Стах ощущает тяжесть его тела — рядом, как что-то — тянущее к себе. Тим вглядывается в него сонными глазами. Стах спрашивает: — Разбудил? — Нет… Я хотел… хотел тебя дождаться. — Пойдешь со мной? — Куда? — Здесь есть чердак, ты видел? Тим всматривается в Стаха долго и внимательно. А потом смаргивает сонливость. Он тянет уголок губ, ловит Стаха рукой, касается волос, но, опомнившись, руку роняет. — Привет. Тим подстреливает Стаха. Где-то глубоко внутри. Стах — смущенный растерявшийся мальчик. Он опускает взгляд. — Привет…V
Стах поднимается первым, садится там, на чердаке, на колени, и ждет с хитрой физиономией. Никак не может перестать улыбаться. Он хочет посмотреть, как Тим увидит луну, а луна увидит Тима. Тим поднимается — и видит Стаха. — Окно, Тиша. Окно. — Чего?.. Стах указывает себе за спину большим пальцем, обернувшись на окно — и проверяя, луна на месте или как. Луна на месте. Когда Стах поворачивается снова к Тиму — тот очарованный и притихший. Стах расплывается в улыбке, ждет вежливо, когда Тим проникнется моментом, и тянет ему руку. Чердак почти пустой, если не считать пары коробок и старого сундука-чемодана — просто какое-то пиратское сокровище… На полу лежит сантиметровый слой пыли, под потолком-треугольником — много паутины. Пока Стах роется в коробках, Тим собирает с окна крылья бабочек и мотыльков. А с потолка срывает, словно яблоко, кое-что еще. Он опускается рядом со Стахом и кладет перед ним свои хрупкие находки. Странное «яблоко» интересует Стаха больше всего. — Что это? — Осиное гнездо, кажется… — Такое маленькое? Оно серое, тонкое и сухое. Стах трогает и говорит: — Похоже на бумагу. — А тут чего?.. — Тим заглядывает в чемодан. — Куча всяких книжек. Еще детские игрушки, тряпки… — Тряпки? — Ну, одежда. Тим усаживается удобней. Они перебирают в свете луны старые вещи и книги. На ощупь все такое, словно уже покрылось песком времени. Луна неторопливо, неохотно отлипает от окна, отдавая место слабым сумеркам. — А здесь есть какой-то свет? — спрашивает Тим. Стах поднимает голову — ищет взглядом провода. — Да, вроде есть… Только я не знаю, найдем ли лампочку… — Можно поискать в гостиной… — Но после кухни. Иначе с голода сожру тебя. Тим опускает голову. — Дурак.VI
За окном светлеет. На часах — полтретьего. Стах с Тимом, отряхнувшись и смыв с рук пыль, готовят горячие бутерброды. Потом они уходят на крыльцо — слушать сверчков, нестройный лай собак и тишину. Они садятся на террасе. Открывают дверь, но оставляют тонкий тюль, чтобы не налетели комары. Не включают света. Тим зябко ежится. — Принести тебе плед? Стах срывается с места раньше, чем слышит ответ. А потом, когда приходит, роняет плед Тиму на плечи и снова садится рядом. Тим замирает ненадолго, стягивая плед ниже, кутается, поднимает взгляд — на Стаха. — Тебе не холодно?.. — Да нет, порядок. Стах покрывается мурашками — и сам ловит себя на лжи. И усмехается, и убеждает: — Серьезно. Улыбка Тима становится слабее и грустней. Он говорит: — Спасибо. И не прижимается плечом.VII
Потом пустеет тарелка с чашками. Стах прибирает, моет руки — и отчаливает на чердак. Тим вроде порывается за ним, но застывает на пороге, потому что не позвали. В комнату он возвращается один. Долго крутится в постели. Потом он поднимается, отыскивает брелок — и забирает его с собой под одеяло. Луна слабо загорается, осветив бликом только темные глаза. Но Тим быстро запирает свет за веками, а потом прячет его в ладони, сжав кулак.