I
Тим садится в кровати ранним утром и зябко ежится. Сегодня он не прячется в «домик» под одеяло. Воздух медленно нагревается, холодно только Тиму. Как будто он насквозь промерз, до самых костей и глубже. Тим сидит, сложив перед собой худые руки и гладит пальцами бинт. Сначала совсем без мысли. А потом вдруг — слезятся глаза. Потому что Стах Тима чинит и делает лучше. А Тим — он все ломает. Тим вытирает щеку — поспешно и с какой-то злостью на себя. Он падает в кровать. И ему хочется себя стереть, как карандашный набросок с листа. Только Тим не набросок, а чернильная клякса, впитавшаяся в бумагу. Такое никак не поправить. Даже если лезвием соскребать…II
Стах зовет Тима за целый день всего раз — чтобы поднять наверх стол. Стах подает его снизу, а Тим вытягивает наверх. Потом Стах долго суетится, обустраивая себе рабочее место, и тут же о нем забывает. А Тим понадеялся, что Стах вспомнил про лицей… Но Стах сбегает в гараж, куда Тим не решается заходить.III
Оставшись в одиночестве, Тим складывает Стаху самолеты, как складывал с ним вместе в комнате, когда Стах пришел мириться и позвал с собой в Питер… Тим мягко улыбается, когда вспоминает, и запускает самый непутевый самолет — в мертвую петлю. Самолет делает петлю — и падает. Тим поднимает его и протирает ему крылья, как будто они испачкалась, очень осторожно. А затем долго всматривается вверх, запрокинув голову. Тим прикладывает самолет к груди и подходит к лестнице. Но, усевшись возле нее на коленях, замирает. Он мучается и заранее стесняется попросить у Антонины Петровны нитку. Потом долго ковыряет задумчиво бинт. А потом вытягивает из бинта много маленьких коротких ниточек. Тим из них делает одну хрупкую. Она несколько раз рвется у него в руках. Но, изловчившись, он все-таки с ней справляется. Потом прокалывает в самолете дырочку тонким полым носиком автоматического карандаша Стаха. Тим тянет стул к матрацу, чтобы если что — мягко упасть. И вешает на балку маленький бумажный истребитель. Потом Тим падает, как будто так было задумано, и лежит, глядя на самолет, успокоенно. Так и должно быть.IV
Вечером Стах приходит в комнату и видит Тима — в самолетах и с журавликами. Тим — спит в бумаге, намотав на порезанный палец бумажную ленту с темным пятном. У Стаха — острый приступ боли, как наводнения, и он сбегает вниз с колотящимся сердцем, с покрасневшим лицом. Потом он находит пластырь с пятого раза, не помня даже собственного имени. И берет моток прозрачной лески. А затем он трусит подняться. Со всеми своими чувствами. И вода никак не хочет отхлынуть, и лицо все такое же красное, и сердце, как раньше, колотит, и Тим — все такой же пронзительно, непростительно Тим…V
Тим не находит Стаха, проснувшись ночью. За окном совсем темно, над Тимом висит белый призрак истребителя. Тим шелестит бумагой, словно листьями, когда садится в постели. — Арис?.. Тим заворачивается в красный плед, как в волшебный плащ с капюшоном, и спускается вниз. Он хочет зайти в дом, но замечает Стаха на террасе. Шлепает босыми замерзшими ногами по остывшему полу. Садится рядом. Долго на Стаха смотрит. А потом тянет ему что-то, зажав в ладонях. Это что-то — бумажная роза. Как символ мира. И еще чего-то доброго хорошего. Как просьба повернуть все вспять. Как просьба попытаться снова. Стах усмехается. И вдруг бьет Тима словом — и наотмашь: — Я не ты. Чтобы хотеть розы. Чтобы реветь и говорить о чувствах. И еще по многим пунктам он не Тим. Как будто они действительно повернули вспять — и вот Стах бесится, что Тим сказал про себя «гей» его однокласснице… А перед вечеринкой… «Это приятно?» — спрашивает Тим и берет Стаха за руку, а тот зажмуривается, не зная, куда деться. «Это?» — Тим касается губами горящей щеки, обжигается. И вдруг Стах валится на корточки и закрывается руками. И Тим чувствует себя преступником, предателем. И пугается так сильно, и забывает так неминуемо — после. А вот Стах бежит по пляжу со словами, что он, Стах, — ни за что, не такой, ну пожалуйста. Они падают на песок. Тим сжимает розу в кулак — как упавшего Стаха. И Стах Тима хватает за руку, как будто Тим покалечил — его. Хватает больно, до побелевших пальцев. Тим вздрагивает, застывает и смотрит на него — взвинченного и замученного. Звонко о ступени ударяется катушка с леской… и исчезает за тюлем. Тим ослабляет руку — не удерживает больше розу. Стах ослабляет тоже. Тим шепчет: — Прости меня. Стах усмехается: — За что? — За розу… И вдруг Стах сначала смеется, а потом закрывается рукой и плачет, как ребенок. Как Тим, забившийся в шкаф, как Тим со своим дурацким «Ты знаешь, что нравишься мне, — и все равно». Стах срывается с места и выбегает в темноту. Тим уносится за ним. На ступени остается оброненный пластырь.