I
Вечер наступает как-то медленно. Стах чувствует по остывающему цвету больше, чем по остывающему воздуху. Новый знакомый уехал дальше. Остался Тим. Стах идет с ним заметно притихший. Тим касается пальцами пальцев. Аккуратно, немного. Тянет уголок губ. Просительно-вопросительно. Опять перемыкает все. Стах обрубает и контакт, и электричество. И долго держит на самых подушечках ощущение Тима. Пытаясь понять все остальное.II
Тим сегодня рассказал о Стахе. И вдруг вспомнил, какой Стах. Внутри у Тима поселилось большое и воздушное «люблю». Тиму надо было поделиться, потому что одному — много. Стах оттолкнул. «Люблю» загорчило и потяжелело. Потом от него осталось соленое послевкусие. Тим садится с этим послевкусием на террасе. Стах напоминает Тиму раненого зверя. Тим его нечаянно повредил, а теперь тянет руку и просит прощения. И Стах все еще любит Тима, но теперь косится с опаской. Иногда готовится к нападению. Иногда, бывает, скалит зубы. А потом приходит под вечер и сворачивается доверчивым клубком. Как смешной прирученный лис, разучившийся быть диким. Он больше не хитрит и не играется. Теперь он ходит хмурый и потерянный, ищет, чем занять себя. И не может ничего понять. Тим слабо и грустно улыбается, вытаскивая нитку из бинта. Потом сникает, когда в памяти всплывают случайные фразы: «Друг твой сказал, что ты пловец». «Ерунда — и уже неправда». Стах и Тиму не рассказывал. Потом рассказал Коля. И вдруг выяснилось, что Стах не просто сломал ногу и вылетел из олимпийского резерва, а что все считают, будто «маленький мальчик испугался большого спорта». Как испугался — так на нем и поставили крест. Стах никогда не говорил, что отец вычеркнул его из своей жизни на три месяца и еще полгода отвечал сквозь зубы. Тим не знает: что бы сделали родители Стаха, если бы тот сознался, что его пытались изнасиловать? Или если бы они узнали, что он гей? Когда и сломанная нога — это его вина. Иногда Тим пытается оправдаться, что все плохое со Стахом сделал не он. Только хотел нивелировать этот ущерб. Но на самом деле он сначала снял цепь с шеи лиса и освободил его, а потом нажал на спусковой крючок. Лис, конечно, рвался сам. С цепи и прыгать в окна. Но Тим разрешил. «Это не много?..» «Что именно?» «То, что ты упал. Твоя семья. И тут я… такой…» «Мне не плохо. Что ты „такой“. Просто в какой-то момент я осознал, что там невыносимо. Потому что у тебя иначе. Все иначе… Словно ты с другой планеты». Стах всю дорогу объяснял. Тиму казалось, что он слышит. И еще — что понимает. Сколько раз Стах сказал Тиму «не могу»? «Я на стадии отчаяния, — усмехается. — Но, может, все-таки есть маленький процент тобой переболеть. Как гриппом. Выживу или умру?» «Это настолько плохо?..» «Я сегодня ночью думал: лучше ты, чем кто-нибудь другой. Потом думал: за что именно ты? Мне все время кажется, что я лишаюсь друга… И еще родителей… Хотя казалось бы…» «Я постоянно хочу все бросить. Знаешь… впасть в безумие или истерику. Но я не могу. Ничего из этого. Не имею права. Ни на что…» «Это не плохое чувство, Тиша. У меня к тебе. Не дерьмовое, не грязное. И оно никогда таким не было. В смысле… я же не хотел с тобой переспать или что-то такое…» Маришка перед отъездом спросила Тима: «Ну дурак, ну шут, ну мальчик перепуганный. А ты не знал?» Тим закрывает лицо руками. Ничего он не знал… Стах всегда ходил самоуверенный и притворялся взрослым. Со своим: «Решу». И казалось: ничего, если стал выпадать из образа… В этом что-то было. Что-то для Тима. Когда Стах застывал растерянный: «Котофей, а времени-то сколько?». Или когда краснел ушами и раздражался, что стесняется… Тим осознает, что потерял друга — и намного позже, чем потерял Стах.III
Когда сумерки ощущаются даже на коже, Стах выходит в сени и замечает силуэт Тима в проеме. Тим сидит, обняв коленки. Стах долго всматривается в него, как в кого-то, кого отчаянно и долго, не дожидаясь взаимности, любит издалека, боится — издалека, желает — издалека. Как в кого-то, кто недосягаем, недоступен, под запретом. Он опускает взгляд и заходит в дом.III
На бабушку можно положиться. Потому что на себя уже не получается. Она спрашивает, будет ли Тим ужинать. Она выталкивает Стаха — задать этот вопрос, позвать. Стах останавливается рядом с Тимом. Встает над душой. Душа поднимает на него синие глаза. Застает врасплох. Стах закрывается, запирается. Медлит. Ищет повод, чтобы свинтить. Но вместо этого садится рядом. Сутулится. Сжимает в замок руки, поставив локти на колени. Тим не прижимается. Отводит взгляд куда-то вниз. Весь бинт уже исковырял. Стах забирает его руку, чтобы прекратил. А заодно пытается понять, что ничего не изменилось и все такой же глухой стук — по перепонкам. Тим обнимает руку Стаха — своими двумя. И просто сидит. Стах ждет от него чего-то. Разговоров, приставаний. Обычного Тима, который ластится и требует, чтобы любили. Чем дольше Тим молчит, тем напряженней становится Стах… поэтому, посидев немного, он находит себе дело: — Сменим твою повязку? — Нет, Арис… просто… Тим теряется. Потом фокусирует на Стахе взгляд, подпаленный солнцем. И Стаху кажется, что у Тима что-то случилось. — Ты в порядке? Тим грустно тянет уголок губ. И вдруг как будто смешно, что этот вопрос задает Стах. — Я хотел сказать тебе сегодня… Только не успел… Стах терпеливо ждет, когда Тим подгрузит данные, обработает их заново, соберет и потихоньку выложит. — Я думал, что смогу помочь… и что тебя отпустит после близости. Я никогда не жаловался, что между нами ничего нет. Ни Мари, ни другим… Мне было плохо, что ты не можешь принять. Это не то, что ты думаешь… Стах застывает. С таким. Выражением… «Не понял». «На ужин позвал». «Тим как обычно». «Тим». «Тим». Потом осознает, что вспыхнула щека, когда Тим прижимается к ней прохладными губами. Тим еще добавляет: — Когда ты захочешь… Если, — исправляет сам себя, — ну, поговорить… ты ведь знаешь, что можешь со мной?.. Я очень по тебе скучаю, Арис. И я все еще твой лучший друг. Просто я накосячил. Прости меня. У Стаха вдруг щиплет в носу — и он хочет уйти. Можно под лестницу вообще, под землю. Но он не двигается с места. Тим видит, что ему застудило глаза. У Тима — такие же. Тим обнимает Стаха. Тим обезвреживает фугас. Стах перестает ждать взрыв, и становится очень тихо. Тим нашел поломку. Но она оказалась не страшная… Только болючая. Всплывают всякие строчки. Написанные арабским почерком. Про Тимово сердце. Когда оно вот так бьется, и Стах его чувствует. Приходится отстраняться. Обрывать общую аритмию. Стах утыкается носом Тиму в плечо. Бубнит: — Я тебя на ужин звать пришел, а ты — кранты. Мог бы предупредить. Чтоб я как-то морально подготовился. — Дурак. — Замяукал. Тим отстраняется и смотрит на Стаха. Многозначительно. Стах обороняется: — Котофей Алексеич, твой ментальный хвост лупит меня по хребту. Прекрати, пожалуйста. — Подумаю. — Веди себя как лучший друг. Тим возмущен. И еще повержен. И наигранно недоволен: — Арис… Стах не наигранно доволен, что Тима победил, — и удирает в дом.