I
Стах успокоенный. Тим знает, потому что прекратилась суета. Стах со всеми поел, помог убрать со стола, вымыл посуду. Бабушка порадовалась: — Вроде отошел? Пригладила Стаху взъерошенные волосы. Он терпеливо вынес. Усмехнулся на дедушкины шутки: — Решил все-таки почтить присутствием? Похамил в ответ: — Надо иногда спускаться к простым смертным. Тим даже как-то переживает, что хватило его скромного монолога на крыльце. И внимательно всматривается в Стаха: пошел на поправку или ремиссия? Может, захочет поговорить? Стах молчаливо берет свежий бинт раньше, чем вспоминает Тим. А Тим сегодня думал об этом заранее. И предполагал, что сам справится с рукой, когда все уйдут с кухни. Один, без Стаха. И будет снова тоскливый вечер. А Стах заботится. Он почти не переставал, даже когда забывал обо всем остальном. Стах забирается на чердак, усаживает Тима рядом на постели. Устраивается перед ним по-турецки, разворачивает бинт, освобождая руку. А бинт приклеился, присох — и неприятно тянет кожу… Стах глубокомысленно изрекает: — Блин. Если дернуть, все опять покроется красным бисером, и Тим морщится… Стах предлагает: — Давай размочим? Только поджило. — Поможет?.. Стах кивает. Опять приходится спускаться — и обратно по крутой лестнице. Тиму не очень нравится лестница — и что приходится так далеко ходить в туалет или умыться. Он, конечно, не хочет привередничать, поэтому осторожно Стаху говорит: — Не очень удобно, что у нас ничего нет… В смысле раковины с туалетом… Мы не мешаем, что таскаемся туда-сюда? Стах основательно задумывается, как будто это не обычная мяукательная жалоба Тима, а серьезное предложение. — Проводить коммуникации есть смысл, если мы надолго остаемся. А так мы здесь на месяц, а потом поедем… Мне в двадцатых числах надо сдавать вступительные… — Я думал, ты забыл… — Нет, — Стах усмехается, — отлыниваю. Матери тоже не звоню. Тиму кажется, что это к лучшему. И он просит: — Не обижайся. Прошлый раз было не очень. Будет еще хуже… — Да. Перемирие не светит. Это проблема, потому что нужно из гимназии забрать документы. Не могу придумать, как теперь ее задобрить. Они входят в ванную — и Стах включает воду. Тим подставляет запястье. — Ты в прошлый раз вроде сказал, что папа отпустил… Может, сейчас отпустит тоже… Стах криво улыбается: — Только при условии, что мать не вынесла ему мозги насчет того, что я от рук отбился — и уехал к черту на куличики. А она вынесла. Она когда потом звонила дедушке, дедушка говорил: «Томочка, свежий воздух. Все в порядке с твоим сыном. Будет копать картошку, учить уроки, помогать с ремонтом». Она кричала: «Боже! Что же ты такое говоришь? Да как же он копать картошку? А ты! С больной спиной…» Стах пародирует мать, уперев одну руку в бок, а другую приложив к щеке в форме телефона. Получается уморительно. Тим смеется. Потом ласково улыбается. И говорит: — Я соскучился очень… Стах прыскает. — Да? Я по этому не скучал… — По тебе. Стах замолкает уличенный. И сдувается. Следит, как потихоньку с руки Тима слезает бинт — и как вьется тонкая полупрозрачная ленточка крови. Вздыхает. Тим извиняется: — По тебе скучать проще, чем по мне… — Нет. Я просто не привык так говорить… и жалко твою руку. Ты иногда дурак. Хуже, чем я. С этим не поспоришь. — Ты терпеливей папы… — Он на тебя ругается? — Нет… Ты уже спрашивал… Тим осекается, когда осознает, что это обычное дело для Стаха. Чуть что — и на него сразу ругаются. Тим пытается смягчить: — Он просто… часто говорит, что тяжело. Со мной. Стах усмехается: — Со мной не легче. И кажется, что это извинения — за паршивое начало лета. Тим знает, что тоже был не подарок. Вот и получилось… Стах снимает мокрый бинт, отставший от руки Тима. И Тим ловит его пальцы. — Извини за то, что я сказал в музее… Стах показательно задумывается. — Насчет пингвинов? Нет, не извиню. Моя жизнь больше не будет прежней. — Ну Арис… Тим выходит за Стахом, погасив свет в ванной. Стах заглядывает в кухню, выбрасывает мокрый бинт. Позволяет Тиму поймать себя за руку. Так они выходят в сени и добираются до лестницы. Возле лестницы Тим говорит: — Я сказал, что думал, будет проще… Если я влюблюсь. — А я сказал, что это кранты. Полезай. — Нет, Арис, стой… Тим удерживает Стаха. — Ты делаешь мою жизнь лучше. И меня. Стах отворачивается и усмехается: — День признаний? — Не отталкивай. — Не задевай. Тим тянет уголок губ. — Почему? — Мне скоро не поможет даже кардиолог. Полезай давай, размурчался. Тим полезает. Раз такое дело. Сминает губы, чтобы не улыбаться. Потом плюхается на постель довольный. Еще к Тиму приходит Стах — чтобы лечить. Тим жмурится. — Ты потом полежишь со мной? — Только схожу в душ. — Мне тоже надо… Стах усмехается. И выдает: — Сейчас предложишь вместе? — Ты согласишься? — Я не настолько отошел. Тим расплывается и говорит тише: — Просто помыться… — Ты там будешь голый. Нет. — Ты предлагаешь в душ одетым? — Ничего не предлагаю… Тим улыбается и ставит жирную увесистую точку: — Покраснел… Удар засчитан, и Стах говорит: — Один — один. Тим растекается довольный, но вдруг осознает: — Блин, Арис… Надо идти до того, как ты завяжешь руку… — Обмотаешь целлофановым пакетом… Делов-то. — Нет, ни за что… Стах вздыхает и перестает мазать Тиму руку. — Тогда иди первый. Раскапризничался. Замяукал. Началось. Тим смотрит на Стаха: это он обиделся или шутит? Стах щурит на Тима темные карие глаза. Тим расслабляется, улыбается и чмокает Стаха в губы. — Я быстро. — Да ты сейчас будешь только собираться минут десять… Тим смотрит на Стаха и представляет, как тот получает по наглой морде ментальным хвостом. Стах говорит: — Как друг. Ты обещал. Тим расплывается, что Стах все понял, и целует его еще раз. Но, как только хочет отстраниться, замечает, что Стах опустил взгляд на губы и завис. — Хочешь немножко? Как тебе нравится… Стах думает. Потом отбивается: — Нет. Пожалуй, сегодня я все-таки в ванную схожу без тебя. Тим сминает губы. — Это всего лишь поцелуй… — Мне оскорбиться? — вместо «Хочешь сказать, у тебя не встанет?». Тим закрывается рукой. Потом уточняет: — Все, больше не целуемся? — Ага, так ты и согласился. Тим тяжело вздыхает. Потом отвечает с глубочайшей тоской: — Буду скучать… Стах закатывает глаза — и хватается за сердце. Падает. Тим нависает сверху и крадет еще один короткий поцелуй. — Пользуешься моим слабым здоровьем и безмерной щедростью… — Это не безмерная… — Не клянчи. Ты воспитанный кот. Тим не уверен: — Да? — Да. — Жаль, — вздыхает Тим. Стах смеется, запрокинув голову, и закрывает лицо руками. — Кранты.II
Когда Тим исчезает, Стах лежит без мысли. Уставший и тихий. А еще действительно успокоенный. Тим как будто вскрыл нарыв. Сначала стало нестерпимо больно, а потом полегче. Стах не очень понимает, что такого Тим сказал и сделал. Может, нашел какие-то слова. Может, подгадал момент. Обсуждать случившееся Стах не хочет. Он вообще надеется, что все пройдет само. Тем более Тим… возвращает пространство, которое занял. Не в плане пространства физического, а в плане психологического. Больше не давит. Перестал обижаться и плакать. Бросил разговоры про отъезд. Стах может дышать. Зато в физическом пространстве Тим везде… Лежат повсюду вещи. На стуле, у постели. Еще бардак в шкафу, где Тим перевернул все, когда собирался в ванную. Стоит коробка с бумажками. А рядом, на полу, одинокий, завалившийся набок журавлик. И еще штора повешена бестолково… Стах думает: это по-человечески. Когда вот так, а не стерильно и правильно. И больше не сопротивляется мысли, что Тим свой, что с ним отношения и общая комната. Может, это стадия принятия. И Стах преодолел какую-нибудь «депрессию». Стах, вообще-то, в нее не верит. Он бы смягчил до «упадка» и «кризиса». Но «кризис» у него стойко ассоциируется с экономикой. Стах придумывает словосочетание «Временная Яма» и сокращает ее до «ВЯ», чтобы она совсем уменьшилась и потеряла статус.III
Уже в полудреме Стах чувствует, что прогибается матрац и нависает Тим. Терпко и магически пахнет северным лесом. И еще мятой. Тим гладит Стаха по волосам. Стах лениво раскрывает глаза. — Будешь спать?.. — Нет, схожу… Стах садится в постели и вспоминает, что еще нужно обработать Тиму руку. — Ничего, я сам… — А узелок?.. Тим тянет уголок губ: — Может подождать тебя… Стах усмехается. И соглашается. И почему-то приятно, что его будет ждать какой-то узелок на бинте.IV
Стах затягивает белые узелковые ушки и укладывается рядом. Тим прячется под плед в рыжем приглушенном свете, почти по самые глаза. Глаза сверкают бликами — и хранят в себе парочку окон, разбросанных по комнате. Хранят, как параллельные миры. Тим продолжает мурчать: — Очень люблю тебя. Стах усмехается: — Тебе тоже спокойной ночи. Тим ловит Стаха за руку и закрывает глаза. Стах сжимает худенькие пальцы. Потом Тим двигается ближе, чтобы нос к носу. Стаху смешно вот так лежать, и он хочет пошутить. Но затем видит, какой счастливый Тим. Стах ловит короткое замыкание, зависает и ломается. Отпускает Тима. Но только для того, чтобы убрать ему со лба волосы. Зимой они были совсем короткие и упругие, а сейчас отросли и смягчились. И челка скоро коснется угольной брови… Тим говорит: — Надо было подстричься перед отъездом… — Жарко? — Это тоже… Стах представляет Тима стриженным под единичку, как в армию, и прыскает. — Арис… — улыбается Тим. — Ты про меня сочиняешь гадости… — Как ты отгадал? Тим открывает глаза — и пронзает взглядом почти насквозь. Стах спешит сказать: — Так тоже ничего… Ну не тебе, а внешне… Тим прячется под одеяло и фыркает: — Дурак. И Стах дурак. И еще хочет сочинить какую-то шутку, но Тим выныривает из-под одеяла, торопливо, пока Стах не опомнился, целует и лишает дара мысли. Стах лежит обезоруженный, притихший, красный — под цвет пледа. Вздыхает. И даже не говорит: «Кранты».