I
Стах вспоминает, каким образом Тим повесил штору, когда ее сносит ветер — и она летит через полчердака, словно заколдованный ковер. Стах смотрит на Тима — выразительно. Тим вдруг закрывается руками и начинает смеяться. Стах бы не смеялся, но Тим — заразный не только как плакса. — Блин, Котофей Алексеич. Тим ложится на живот, смотрит на Стаха ласково, подперев рукой голову, и сознается бессовестно: — Я еще подумал, когда вешал: лишь бы ты не заметил… — Я заметил. — Да, она назло… — «Назло», — усмехается Стах. — Я заметил раньше, так и знай. Решил: Тиша бардак разводит в моей комнате, вещи разбрасывает, шторы как попало вешает… Тим обижается и толкает Стаха. Тот ловит его руку и целует пальцы в шутку. Для контраста, что пальцы эти вредные, а Стах их вот целует. К Тиму должна была вернуться совесть, а он почему-то сразу плывет, как будто Стах это всерьез. Стах наигранно недоволен: — Началось… Поднимается. — Ну Арис… Хорошо лежали… — Ага. И штора — за компанию. — Ну пусть… Может, она устала… Стах прыскает. Поднимает штору, бросает в Тима. — Подержи, я ее по-человечески повешу.II
Стах отправляется на поиски. На поиски бабушки, разумеется. Обходит дом по кругу — и застывает в непонятках: бабушки-то нет. Стах тогда спешит на улицу, но тормозит на полпути: бабушка отдыхает на крыльце за книгой. Стах сразу к ней подсаживается за стол, напротив. — Ба, а у нас есть прищепки на карниз? Бабушка отрывается от чтения и смотрит на Стаха из-под очков. — Прищепки?.. — Ну такие кольца… Мне надо штору закрепить, а то она по чердаку летает… Тиша из лучших пацифистских убеждений (ну и в основном из-за того, что это проще) просто ее через карниз перекинул. Она сразу возомнила, что свободна. Бабушке забавно. — Да, сегодня такой ветер… Я не знаю, есть ли у нас отдельно. Вообще, должны быть на карнизе вроде? Ты откуда брал его? — Я, может, делал сам. Бабушка озадачена. Стах, помедлив, хитро добавляет: — Я не делал, но может. Бабушка улыбается и качает головой. — Сташа, найди тогда штору с люверсами в комоде в большой комнате, где ты полотенца брал. Стах вздыхает и убирается восвояси. Другие шторы — они неправильного цвета. И к тому же Стах задумал повесить именно летающую штору, чтобы «по-человечески», а не по методу «И так сойдет». Стах вздыхает и заходит в горенку, откуда стащил карниз. Ковыряется в старых вещах и мебели. Никакие кольца с зажимами он не находит, зато находит тяжеленный чемоданчик, который на самом деле «патефон». Вернее, Стах думает, что нашел какое-то совсем ретро, а оно не такое уж и ретро, и вообще написано «электрофон». Проигрыватель, в общем. Но в остальном, конечно, все как полагается: совсем под старину, со слоем пыли и потрескавшейся сверху кожей. Стах решает: это кайф. Надо срочно нести дедушке и проверять: оно рабочее? Если нет, придется починить. Где-то, значит, сто процентов, еще должен быть винил. Штора благополучно забывается, особенно когда Стах раскапывает коробку с пластинками. Сразу вспоминает Колю. Ну по правде говоря, больше — рассказ, в котором Коля свистнул раритетные пластинки. А если еще точней, то диалог… услышанный, когда Стах с Тимом сидели на полу чужой кухни. «С ума сойти, как хочу с тобой целоваться…» . . . Ну это остановка. Стах опускает голову. И криво улыбается. Тиму, который крутит ему пуговицы и жмется плечом. Почему-то больше грустно, чем радостно. Почему-то опять сквозит.III
Тим скучает наверху. Вешает обратно штору, как раньше, и прикрывает окно. Возвращается на постель: лежать и наблюдать, как крохотные полуволшебные пылинки, застыв высоко в воздухе, отражают солнечный свет. Через долгие минут десять Тим слышит Стаха. Сначала появляется коробка. Потом еще одна. Потом забирается Стах. — Зацени, что я нашел. Стах несет Тиму свои находки, расставляет рядом. Тим проводит по чемоданчику рукой, собирая слой серого пуха — поверх отпечатков Стаха. — Это чего? — Как граммофон, только без рупора и с вилкой. Еще пластинки есть. Пойдешь со мной в гараж? Проверим, работает или как. Тим раскрывает проигрыватель и сразу ложится ближе, чтобы посмотреть, как ставить иглу. — Не проверим здесь? Он вроде так включается, без хитростей… Стах обычно с таким обращается к дедушке. Вот за шторами — к бабушке, а к дедушке — ковыряться в механизмах и заодно слушать всякие байки — про них и около того. — Не хочешь? — спрашивает он у Тима. Тим тянется за коробкой с пластинками без всякой задней мысли. Поднимает на Стаха вопросительный взгляд. И не понимает: — М-м? — Да я думал дедушке презентовать. — А… Можем потом сходить… Будет уже иначе… Ладно, Стах не против сначала поделиться с Тимом. Раз такое дело. Тим перебирает советские пластинки. В основном Высоцкий. Еще есть детские сказки, сразу за ними — военная песня «Огонек». Большой разброс по датам и по жанрам. Тим, разулыбавшись, одну пластинку тащит. Показывает Стаху. Стах даже не удивится, если Тим сейчас заявит, что любит Пугачеву. Но Тим спрашивает: — У меня, знаешь, с чем ассоциируется? — С чем? — С «Ну погоди». — Серьезно? — Да, она пела: «А ты такой холодный, как айсберг в океане». Стах хохочет. Это же про Тима. Стах помнит этот эпизод, отвлекается, показывает на Тима пальцем: — Заяц. Потом на себя: — Волк. Тим делает то же самое, но шепотом. И у него заяц — Стах. Еще с таким взглядом… — Тиша, ты портишь мое детство. — Ну прости… Стах пытается сказать серьезно: — Ни за что. Тим подпирает голову рукой, смотрит на Стаха темными синими глазами и говорит: — Я хотел, чтобы заяц с волком подружились. — Это русские Том и Джерри, им не суждено… — «Русские Том и Джерри»… — Тим расплывается. Стах показывает на Тима пальцем: — Кот. Тим отвечает: — Лис. Стах щурится на Тима обличительно. И ответственно заявляет: — Ты портишь мне сценку. Тебе нужно было про меня ответить «Крыса». Тим прыскает. — Арис… А потом тянется к Стаху и целует его в нос. Стах ловит Тима за голову и клацает зубами. Потом наблюдает, как тот послушно размыкает губы. Не к месту вспоминает, что все руки в пыли. — Я испачкал тебе волосы. Уже посеявший нить разговора Тим не понимает: — Что?.. — Пыльный кот. Тим грустит о Стахе, которому важны такие пустяки: — Глупый лис. Стах усмехается — и все-таки… Тима мягко целует. Довольный Тим перестает дышать — только трепыхаются ресницы. Стах пытается сдержать смех. И удается… когда Тим выпрашивает шепотом: — Можешь еще? Немножко. Да, в присутствии дедушки так пластинки точно не послушаешь…IV
Тим валяется в постели. Стах в основном на полу — наблюдая перевернутое лицо Тима. Проигрыватель рабочий. И поставили они Высоцкого. Так и не разобрались, как найти нужную песню, и забили. Теперь лежат. Голова к голове. Тим перебирает Стаху волосы. — Там еще покоится пара альбомов… с фотографиями пионеров. — Пионеров? — Тиму почему-то весело. Стах улыбается, но спрашивает почти серьезно: — Кто такое оставляет? — Тот, кому не нужно… — Не могу это представить. Мать все фотографии хранит, распределяет по альбомам, подписывает даты, даже день… — Стах усмехается. — Да? Я бы посмотрел на тебя маленького… Стах прыскает: — Кранты. Чтобы полноценное знакомство с родаками? — В смысле? — В смысле по канонам. Я так представлял. Как в фильмах. Я привожу девушку. Краснею за свои детские фотки, а она думает: «И кого я выбрала?»… — Я не думал… но было почти по канонам… — Да? — Стах хохочет. — Ужин с допросом. Тим загибает тонкий палец, улыбаясь. И Стах продолжает: — Молчаливая угнетающая оценка отца. Тим загибает второй. Потом поворачивает к Стаху голову и жжет хриплым полушепотом ухо: — Поцелуй украдкой? — Тиша… Тим целует в щеку и говорит: — Вот так… Потом еще было за дверью. Но Стах Тиму не напоминает. Потому что… «с ума сойти, как хочется с ним целоваться». Стах тоже поворачивается к Тиму. Тим лежит по отношению к Стаху вниз головой, неудобно. Тим шепчет — про маленького Стаха с фотографий: — Нет, я бы правда посмотрел. Ты, наверное, был… такой… взъерошенный и с улыбкой от уха до уха. Стах прыскает. И умоляет: — Тиша… Я на всех фотках из детсада похож на злобного рыжего гоблина, который что-то задумал и теперь ухмыляется. Не хватает только скрипучего смеха за кадром. Тим закрывается рукой и хохочет. — Дурак. А Стах, между прочим, не врет. Тим шепчет: — Теперь я еще больше хочу посмотреть… Тим сегодня смешливый и довольный. Стах не помнит, когда он такой был. Чуть серьезнеет. И говорит: — Тебе очень идет. Когда улыбаешься. Тим смущается и сминает губы. — Ты поэтому меня смешишь? — Да, я прошарил. С первого дня еще. Тим отворачивается и уставляется в потолок. Стаху нравится, когда он улыбается зубами и уголками глаз. — Но грустный ты тоже ничего. Любой. Тим молчаливо светится. — Веревочный котик Тиша… — Был мышонок… — тихо поправляет Тим. — Да, я помню, Пьеро. Но ты Котофей. Стах представляет: если бы увидел Тима маленького, наверное, завис бы и сломался. Маленький Тим — тихий и ласковый. Хочется забрать, спрятать, никому не отдавать. Кормить арахисовой пастой. Завязывать ему шнурки, чтобы он долго с ними не сидел. Включать хорошие мультики, без одуванчиков и кузнечиков. — У меня в детстве была такая челка… Тим показывает ровную-ровную, до середины лба. Стах улыбается: — И брови домиком. Он демонстративно изгибает брови — и Тим снова смеется. Хорошо смеется… Стах вздыхает. Потом, помедлив, гладит маленького Тима по голове, как будто он на самом деле маленький кот. Тим весь сворачивается клубком. Потом переползает к Стаху под бок. На ковер, конечно, но все равно почти на пол. — Мурчать пришел? И обниматься. — Люблю тебя очень. Стах вздыхает. Он попал. И к вступительным не готовится. И проигрыватель никуда не понес… И штора висит бестолково.