I
Нет, ладно, прошла уже треть лета. Стах почти решительно настроен сесть за подготовку к вступительным, до которых — рукой подать. И даже Тим, который тут пригрелся рядом и сопит под боком, — не может стать помехой. Наверное. Скорее всего. Да, Стах уже почти решительно настроен, но, конечно, не хочет. Ведь Тим обнимает и задумчиво тычется носом в футболку. Тим — притихший и заласканный. Грустно его, сонного, от себя отдирать. Стах собирается смягчить свой уход, снова погладив Тима по голове. Гладит Тима по голове. И шутливо чешет за ушком. Тим тянет уголок губ, прячет лицо. Потом вдруг поднимает глаза. — Вроде не злишься больше? Тим застает Стаха врасплох, и тот теряется. Даже не выставляет усмешку щитом. Помедлив, опускает взгляд. Нет, он не злится. Стало спокойно. Не то чтобы совсем как раньше. Но, может, проще в каком-то смысле. Переживать все эти котячьи нежности. Потому что теперь поцелуй… ну, на фоне остального… это просто поцелуй. Да и Тим как-то одомашнился и перестал пускать иголки. Он теперь совсем ручной. И периодически какой-то ранено-беззащитный. В целом Стах считает про него: — Хороший кот. Тим снова утыкается носом ему в футболку. — Это что-то вроде «хороший мальчик»? Стах прыскает. — Нет. — А что? Ну… Это вместо: «Ты хороший, с тобой хорошо». Стах отвечает Тиму: — Это что-то вроде «хороший кот». — Ну Арис… Стах свредничал — и улыбается, уставившись в потолок. Потом серьезнеет и все-таки еще раз почти что настраивается — на учебу: — Мне готовиться надо. Тиму не нужно объяснять — к чему. Он спрашивает: — Не хочешь? — Вообще. Тим отлипает. Садится у матраца, положив на него локоть и подперев рукой голову. Блестит на Стаха каким-то хитрым взглядом с поволокой. Стах хохочет: — Мне уже не нравится… — Что? Почему?.. — У тебя такой вид… — Какой?.. — «Сейчас я сделаю тебе предложение». — Руки и сердца? — Руки и сердца?! У Тима сразу меняются планы: — А, ну если… Стах молчит. Потом говорит: — Ты в какой-то неправильной позе для этого… Тим опускает голову. Очень пытаясь не смеяться. Потом полушепотом заявляет: — У меня возникла мысль… — Нет… — Стаху заранее не по себе. — Да, тебе не понравится… Но Тим уже забросил удочку. Стах поворачивается к нему, тоже подпирая голову рукой, — зеркалит. — Думал встать на колено? — Не совсем… — Что, не на колено? Тим пространно отвечает: — Может, на два… Сначала до Стаха не доходит. Он молчаливо смотрит на Тима. Тим очень доволен пошлой шуткой. В которую Стах не врубается. Наконец, Стах врубается, почти разочарованно: — Тиша, в коленно-локтевую? — Можно и так, — соглашается Тим. — Чтоб ты знал, так не делают предложений. — Жаль… — Я смотрю, — строго произносит Стах, — ты подался во все тяжкие, раз я не злюсь? — Нет, это всего лишь шутка… Тебя напрягает? Стах вздыхает. И наигранно на Тима обижается: — Вот так ты помогаешь мне учиться, значит? — Нет… я совсем не то спрашивал… Стах, откидываясь на подушки, поясничает: — Оправдывайся. — Ты сам сказал о предложении… — Конечно, снова я виноват. Тим молчаливо терпит, когда Стах переболеет приступом вредности. Потом нависает сверху и почти сочувственно заглядывает в глаза. — Нет, я, ну… собирался спросить: соблазнить тебя на лень или попробовать помочь с учебой? «Соблазнить на лень»… После подобных разговоров Стах неправильно понимает слова «лень» и «учеба». Переспрашивает: — Что-что ты собрался сделать? — Помочь… — С чем именно? — Определиться… … — Тиш, ты не обижайся, — Стах начинает смеяться чуть позже, чем Тим, потому что до обоих доходит. — Но определиться ты уже как бы… — Прости… Тим смеется, закрываясь рукой. Стах говорит: — Я не расслышал. — Ну прости… — и продолжает веселиться. — Это не выглядит как порядочные извинения порядочного человека. — Я непорядочный… — Ты беспорядочный. — Будешь пилить меня за брошенные носки? Стах перестает смеяться. Это для театрального эффекта. Стах на Тима поднимает почти серьезный взгляд. — Ты уже побросал носки? Тим прыскает и закрывается руками. Потом он выдает: — Еще нет… — Еще?! — Нет, ладно, я не буду… — Поклянись. Тим, отсмеявшись, кладет руку на сердце. Потом теряется: — А… Или поднять? — Ты не под присягой… — Нет, я могу… Стах не сомневается. Поджимает в улыбке губы. Говорит — и почти серьезно: — Да. Меня иногда пугает, как много ты можешь. Тим смеется. Когда Стаху не слишком-то уже смешно. — Ну Арис… Тим чувствует и перестает веселиться. Спрашивает аккуратно: — Хочешь поговорить об этом? — ну чисто как психолог. Стах сразу отбивается: — Мечтаю. — Нет, я серьезно… — Опять о презиках и клизме? — Арис, я серьезно, — повторяет Тим. Приходится сбавить долю шутки. И поумерить улыбку. Стах не уверен, что хочет с Тимом поговорить о том, что между ними случилось. Не уверен от слова «совсем». Он даже мыслей-то избегает. А тут словами и через рот? Ну нет. Тим кладет на него руку, почти над сердцем. Гладит немного, царапает пальцами. Стах усмехается. Нормально же шутили. Что он начал? Стах прислушивается к себе: вызывает ли разговор или сам Тим внутренний бунт?.. Прежде такие разговоры поднимали всякую муть со дна. Было дискомфортно и неловко. Но теперь… это не то, что безразличие. Но относительный штиль. Стах не знает, какого он рода, этот штиль. Может, там засели остатки его апатии. В окопе. Обороняются. Стах не хочет обсуждать. Не хочет спокойно. Дело не в том, что говорить не о чем. А дело в том, что ему — нечего сказать или спросить. Как он может что-то сказать и спросить, если старается даже не думать? Наверное, придется… в целом. Он не знает. Качает головой отрицательно. Нет, не сейчас. Тим согласно кивает и опускает взгляд. Сначала Стаху кажется, что он обиделся или расстроился. Но потом Тим проводит рукой по волосам Стаха, целует куда-то в бровь, вынуждая зажмурить глаз. Мягко улыбается — на зажмуренный глаз. Спрашивает: — Так я могу помочь?.. Ну… физикой летом заниматься не буду… Но, может, просто посидеть с тобой… Стах изучает Тима взглядом. Перехватывает беспокойную ласковую руку и сжимает его пальцы. Ладно. И правда хороший кот. Стаху действительно спокойно. Куда спокойнее, чем было в том же Питере. От того, что Тим к нему вернулся — и снова друг, и снова хочет этим другом быть, старается. Стаха тянет его обнять. Просто обнять, без подтекста, без поцелуев. И сидеть вот так очень долго, пытаясь привыкнуть ко всему, что между ними. Или не пытаясь привыкать, потому что это без подтекста и без поцелуев. Стах не уверен, что выйдет. Поэтому вылезает из-под тени Тима почти что с волевым решением взяться за учебники. Тим не поднимается и вздыхает — очень тяжело, как будто за двоих. — Ты же вызвался помогать?! Тим улыбается, растекаясь по одеялу. — Ну Арис, я «беспорядочный» человек… Стах бормочет себе под нос: — Я возмущен. — Нет, ладно, я готов, мне нужен стул… Раз Тиму нужен стул, у Стаха появляется первая задача. Почти учебная.II
Стах приносит Тиму стул. С мыслью, что комната становится все больше «общей». Вот у Тима даже появляется место — ну не его рабочее, а пока только со Стахом… но в конце лета они вместе, как и раньше, будут заниматься. Правда, когда Тим садится рядом, Стах вспоминает о чем-то не особенно приятном. Он не собирался проводить такую параллель. Вышло нечаянно. Но его ошпаривает, и он зависает. Тим не понимает: — Чего ты?.. Стах не знает, как это сказать. Просто… — Со мной все время мать сидела так. Когда учился… — Делала с тобой уроки? — По правде говоря, она больше мешала, — усмехается Стах. Тим теряется. Вряд ли он знает, что ему делать с этой информацией. Даже Стах не знает. Она мешала. Тим не мешает. — Просто сидела?.. — спрашивает Тим. — Ну да. Следила. В основном. — Чтобы ты не ошибся? — Да нет. Не в этом дело. — А в чем?.. Это сложно объяснить. Стах отмирает, достает учебники и листы с заданиями. — Ей делать было нечего больше, Тиша. У нее жизнь такая. Вокруг меня. Тим замолкает. Наблюдает рассеянно, как Стах сортирует задания, пытаясь определиться, с чего начать. Стах настолько выпал из учебы, что ему понадобится время — сориентироваться. Нужно составить какой-то план действий. Что делать, в каком порядке и в каком объеме. Лучше всего пойти по тестам Соколова… У Стаха осталось несколько. — Ты чувствуешь вину? — спрашивает Тим — и вырывает из процесса. — В смысле… из-за того, что не звонишь… Стах усмехается. — Это не то же, что вина, Тиша. Вина — это когда ты виноват и сам об этом знаешь. У меня это, скорее, «обязательства». Я чувствую «обязательства». У меня перед ней обещаний нет, но все время кажется, что нарушил. Стах наводит порядок на столе, оставляя только самое важное. Пару тестов, чистые листы… В ящике были ручки… — Я это к тому спросил… — продолжает Тим и зависает, когда Стах тянется к ящику, сам выдвигает и протягивает Стаху его ручки. — Просто… мы постоянно так сидели раньше. После уроков и у меня… Стах отвлекается. На этот раз — осмысленнее. И спокойнее. Тим стирает неправильность ситуации. Тим ситуацию смягчает, даже если она — только у Стаха в голове. Стах объясняет, как может: — Ты просто раньше чем-то занимался… Тим правда решает, как быть. Задумчиво крутятся шестеренки в его голове. Тим слабо хмурится, хватаясь на секунду за свое подживающее запястье. Стах усмехается и щелкает его по носу, чтобы перестал. Тим ловит его руку и обнимает пальцами. — Я немного тут побуду, чем-то занимаясь… первое время. Потом уйду. Не буду смотреть… Это как-то… ну… мне бы самому так не понравилось. Стах кивает. — Ладно. Тим молчит еще немного, когда Стах садится. Потом берет себе один лист — с заданиями. Просматривает. Улыбается. Стаху признается полушепотом: — Ничего не понимаю… Стах усмехается. — А Соколов тебе те же задания выдал тогда? — Кажется… — И как ты с ними разбирался? Тим ласково смотрит на Стаха и смешливо хмурится. — Ну… в основном я мирился… — Мирился? — Да… с тем, что физика — не мое… и нужно просто иногда сидеть после уроков, потому что Соколов так хочет… Стах смеется. И Тиму говорит, не хвастаясь, но, вообще-то, хвастаясь: — Я сразу решил треть. В первые несколько дней. — А я решил… не трогать эту большую стопку… Стах хохочет, берет ручку, двигается ближе к столу, проходится взглядом по задаче. — Арис… — зовет Тим. — Ты же знал, что это невозможно?.. Ну, сделать все… Он еще сказал за выходные… Стах усмехается: — Я самодовольный, Тиша. Я сидел в полтретьего утра и представлял рожу Соколова, когда я брошу на стол сделанную стопку. Всякий раз, когда я понимал, что ничего не выйдет, я говорил себе: «Нет, ты представь». А когда не вышло, я выполнил такой объем работы, что уже знал, насколько он скотина — и все равно мог предъявить. Он потом сказал: «Это характер». Я хотел ответить: «Это свинство». Но сдержался. Хотя он как-то заявил, что лучше бы победил характер, а не воспитание. Я бы посмотрел, как бы ему понравился мой решенный внутренний конфликт. Тим прыскает. Цапает Стаха рукой, чтобы присвоить в пространстве. Как будто надо пространству показывать и говорить, что вот он Стах — и Тимов. Еще теперь Тим мягко улыбается, одним уголком губ. И смотрит на него таким взглядом, как будто Стах все еще не принес ему луну с неба, потому что это слишком просто. Луна с неба, подумаешь. Короче, Стах приободряется настолько, что приступает к физике с чувством, будто может свернуть горы одним росчерком пера. Даже если у него нет никакого пера и он обычный ботаник с физмата. И все остальное как-то уходит на задний план.