I
Тим уселся на пороге террасы и завязывает шнурки. Стах наблюдает за ним, привалившись к косяку на выходе, и удерживает перед собой бейсболку. Жаркий ветер дышит ему в затылок и толкается в тюль, отчего тонкая полупрозрачная ткань то и дело льнет к телу. — Сташа, ты какой-то тихий… Бабушка тянет руку — к волосам. Стах, занятый Тимом, реагирует с опозданием — и оказывается под лаской. С опозданием он упрямится, отклоняясь в сторону. Усмехается и спрашивает: — Что, они опять? Я их укладывал пол-утра. Про пол-утра Стах, конечно, врет: он почти все время провозился с Тимом. Бабушка улыбается: — У тебя такие волосы, что, наверное, укладывать не помогает… — Тем более водой, — кивает Стах. — Одна какая-нибудь прядь обязательно поднимет бунт — и заодно себя над остальными. И начнутся протесты, забастовки, митинги, реформы, революция… Тим опускает голову. Это ему забавно с тупых шуток Стаха. Ну или неловко. В любом случае Стах говорит ему: — Я все вижу. Тим прячется за рукой. Но бабушка снова отвлекает Стаха и протягивает связку ключей. — Закроете? Стах соглашается — забирает. И провожает ее взглядом. Тим уже почти готов. Отлично. Стах отмирает с места и кивает на ступени, мол, давай, вперед. Тим спускается, и Стах усаживает ему на голову бейсболку, чтобы прикрыть тенью порозовевшие щеки и нос. Тим поднимает рассеянный взгляд и размыкает губы. Стах залипает. Ни с чего. И в целом. И у него — «момент». Зависший. С Тимом. Правда, у Тима — нет. И Тим снимает с себя чужую вещь. С поникшим видом. — Я думал, мы договорились, что она твоя. Тим тянет уголок губ: — Между собой? — А надо было с ним? Тим неуверенно щупает бейсболку — и не хочет. Без проблем. Стах забирает и надевает сам. Вытесняет Тима с лестницы. Запирает дом со словами: — Тиша, в тебе ни капельки воинственности. Ты совсем не падок на трофеи… — Я и не стремлюсь… Стах усмехается. Уходит в сторону машины, поправляя на ходу бейсболку, вернее — приподнимая ее и забирая свободной рукой волосы назад, чтобы не топорщились. Веселеет. Оборачивается и пятится назад: — Если я побреюсь налысо — ты будешь против? У Тима раскрываются прищуренные сонные глаза. Стах прыскает: — Что, разонравлюсь? — Из-за волос?.. — не понимает Тим. — А что? Ты все время мяукаешь перед зеркалом: «Я не выспался, плохо выгляжу, все пропало, Арис меня разлюбит». — Арис… — Тиму не нравится. — Скажешь: я выдумал? Тим не говорит. Стах сбавляет темп и равняется с ним шагом. — Ты как-то с ними не подружишься… — С кем? С волосами? — Стаху смешно. — Арис, ты просто… Тим замедляет Стаха касанием пальцев. Снимает с него бейсболку и ерошит волосы. Он делает это до того неторопливо и ласково, что Стах даже не сразу понимает, какое безобразие творится. — Тебе хорошо вот так. Когда они естественно лежат. Лучше, чем если укладывать… Они сами ложатся… только по-своему. Стах отбивается и отклонятся назад. — Что еще за «по-своему»? Тим тянет уголок губ: — Ты почему-то везде пытаешься навести порядок… — Ну кто-то должен. Ты вот не очень порядочный… Тим прячет улыбку. А Стах чувствует, как загорелись уши. Тим расплывается и шепчет: — Ты смешной, когда смущаешься… . . Тим — неисправим. Нестерпим. И невыносим. Голос дедушки бьет Стаха — почти током: — Ну что вы там застряли, молодежь? Стах приходит в себя и пихает Тима, отбирая бейсболку. — Что ты пристал на людях?II
Тим сидит возле окна — и почему-то не при Стахе. Сидит, поставив на дверцу локоть и закрывшись от Стаха расслабленной кистью. У Тима — вселенские думы. Обычно он липнет и мурчит. А сейчас не так. Стах собирается звать его и тянуть к себе ближе. Но на полпути сбивается, когда Тим замечает его и ловит в поломанный фокус глаз. От того, что он всегда поломанный, Тим еще растеряннее и забавнее. Стах пересаживается ближе и толкает. Тиму не нравится. Он уставляется на Стаха. Серьезно, как на дурака. Стах убавляется и не шутит шутки про его глаза. — Обиделся? На что? Стах перебирает в голове варианты. Бейсболка? Нет. Тим потом трогал Стаху волосы и нежничал. Говорил всякие глупости. Пока Стах его не толкнул. А, ну да… Стах уже исправился. Честное слово. Прижимается плечом. Тим опускает руку и обхватывает пальцами свежий бинт. Стах проверяет, не смотрят ли бабушка с дедушкой, потому что хочет пристать. К Тиму и его бинту. Но встречает взгляд бабушки. И попадает в западню. Она оборачивается с вопросом. И Стах вынужден податься вперед. — Вам, наверное, надо что-то взять поесть? В ваш поход. — Мы хотели шашлыки. Только придется мясо замариновать. Научишь? Бабушка сомневается: — А Тимофею можно? Не станет плохо? Стах вспоминает, что Тима тошнило утром. И что Тим — на кашах. И возвращается назад. — Ты как, нормально себя чувствуешь? Тим сначала не реагирует. Зависает. Потом пожимает плечами и опускает голову. — Тебе не поплохеет после шашлыков? Может, взять что-то другое? — Я уже настроился… Заговорил. Стах сразу — весь внимание. — А если поплохеет? Тим затихает. Потом спрашивает глухо и расстроенно: — Не хочешь? Это как с его вещами, только с мясом — и вопрос кажется личным, про Тима. Царапает Стаха простуженным голосом. Стах защищается чувством юмора: — Что я не хочу? Чтобы тебе поплохело? Ты, конечно, не поверишь, но я, вообще-то, не садист. У Тима на лице — даже тени улыбки нет: Стах следит за ним. Тим в ответ на юмор вносит вьюгу. Тихонечко раскладывает грустные сквозняки, тревоги, битые-неперебитые нервные клетки. Почти устроил госпиталь. Теперь осматривается. И спрашивает: «Ничего?» Не чего — кранты. И настроение — под плинтус. Стах думает отсесть и отвалить. Переварить. Перетерпеть. Но вместо этого снова толкает Тима. И хочет на него повысить голос: «Ну хватит», — а потом поймать и долго мучить. Щекотать до скулежа и мира. Хватает Тима за бок. Тим выгибается, вжимаясь в дверцу, и ловит руку Стаха. Тим не ожидал и вздрогнул. Из-за пустячного испуга у него сбивается дыхание, всего-то на пару секунд. И Стах следит, как он неровно вдыхает несколько раз, пока не стихает. Синие глаза всматриваются в Стаха. С вопросом. Тим сегодня особенно гипнотичен. И Стах чувствует, как сужается в точку мир. Он отворачивается и отсаживается к своему окну. Почему-то очень колотит под ребрами. И опять покраснело лицо.III
— Тоня, может, вы за обувью, а мы со Стахом — за палаткой? А то промотаемся весь день. Дедушка предлагает разойтись. Стах по такому случаю встает, сунув в карманы руки, и начинает ковырять ногой асфальт. Проверяет Тима. Ждет что-то вроде: «Я же говорил». Тим, оказывается, наблюдает за Стахом. Но отводит взгляд, когда тот замечает. Еще Тим куксится и щурится, морщит покрасневший нос. Солнце его слепит. Липнет к молочной коже. Тим мучает свою перебинтованную руку. И Стах тянет его за рукав. И говорит то ли ему, то ли всем сразу: — За обувью можно позже. Сами сходим. Тим грустно уставляется на свои кеды — и не соглашается. Может, потому что жарко так ходить. Стах теряет уверенность и спрашивает у него тише: — Или что? Тим не уверен. И расстроен. И отвечает, не глядя на Стаха: — Ладно, Арис, все равно… Тим тактично опускает, что все равно ему «уже». Дедушка уточняет: — Решено? Бабушка опять видит больше, чем надо. Поэтому интересуется: — Может, вы хотели вместе? За палаткой? Пока Тим соображает, что обратились к нему, а потом — что ждут ответ, а потом — что надо отвечать, дедушка выдает: — Еще неизвестно, сможем ли найти… И вот бабушка вроде спасает: — Так а чего же не найти? Но… Стах поднимает взгляд на дедушку. Почти с претензией. Что он тут тревожит особо впечатлительных? Тим без палатки, с сорванным походом и порушенными планами — это грустный Тим. Даже если это все случилось только у него в голове. Такое не починится даже его этим вином. Кстати о вине… — Мы еще к твоей подружке? Тим подвисает. Поднимает взгляд — непонимающий. Потом, видимо, до него доходит, кого Стах назвал его подружкой. — А… Света. — Наплевать, если честно. Тим тянет уголок губ и опускает голову. Стах хочет заявить ему: «Я не ревную, даже не надейся». Но Стах ревнует, а Тим на этой почве сразу же оттаял. — Ладно. Я хотел сказать: закончим здесь тогда быстрее, а потом можно будет не торопиться. Согласен? Признаков согласия Тим не подает. Но Стах решает: — Встретимся здесь. Приду с палаткой. А ты приходи обутый. «И одетый». Желательно. Временно. До реки. И на реке тоже желательно. Стах уходит первым. Дедушка спрашивает, когда Тим уже не слышит: — Думаешь, найдем? — Меня Тим утопит в скорби, если нет. Я постараюсь.IV
Тим пытается сказать себе: «Терпение — добродетель». Еще смирение и всепрощение. Любовь. Тим периодически закрывает глаза. В прямом и переносном смысле. Ладно, с семьей Стаха. Ладно, за палаткой. Тим по-другому это представлял, когда они обсуждали планы друг на друга и друг с другом, но допустим. И тут Стах просто: «Что ты пристал на людях?» И ничего, что он, дурак, позвал их. Сам. Чтобы в итоге что? Шугаться и шугать? До него даже не доходит, что он подключил к совместной подготовке к их свиданию свою семью. Он не понимает. А потом: «Давай без шашлыков?» Договорились — ну и что? Об остальном тоже «договорились». Доломаем все, что осталось. А потом пойдем к «твоей подружке». Стах обещал. После приключенческой поездки в Питер он сказал, что будет интересоваться — ничего или не очень? Тиму не очень. Ехать со всей его семьей. И с ними выбирать палатку на их свидание. С ночевкой и вином. Перед родственниками Стаха ничего нельзя, зато палатку можно. А Тиму — тошно. Тиму — стыдно. Из-за его бабушки и дедушки. Ни разу не было до этих гребаных моментов — и вот так. Сейчас Антонина Петровна опять начнет. Заботливо-обеспокоенно. А потом продолжит — с недоуменной улыбкой и интонацией «Боже, что у вас в голове?». Тим пытается выдохнуть. Она не виновата. Но его так бесит — и так безнадежно, и настолько — в себя, что хоть вой. Тим представлял, что было бы неплохо походить вместе по магазинам. Это почти как маленькая игра в семейную жизнь. Было бы хорошо устроить вместе «домик» без посторонних и показать Стаху, что так можно. Потому что Стах не понимает — как быть парой. А это почти то же, что друзьями. Просто немного больше и теснее. К тому же это первый раз, когда Стах предложил что-то серьезно-романтичное. Обычно вся его романтика — неловкая и… придурковато-детсковатая. И Стах просто все испортил. И почти сказал: «Ты что, дурак? Как я без них поеду? Если я от них завишу». Стах над разломом — и тащит в этот разлом Тима. В расслоившееся детство. Это Тим уже расслабился и мечтает, как здорово было бы его тоже расслабить с помощью вина, а Стах — отступает на два, пять, десять шагов назад — к бабушке с дедушкой. И у него здесь все в порядке. Это проблемы Тима, что он воображает Стаха взрослым. И потом осознает — в самый неподходящий для себя момент — что это, сука, воображение. — Не проходит? Сташа сказал: вы поранились в поезде. . . . — Что?.. Антонина Петровна опускает взгляд на руку Тима. И он фокусирует свой — на бинте. И на пальцах, которых сжались вокруг. Отпускает. — Я натер часами, а не поранился… — Часами? Тим пытается переключиться. У него не получается. И он не знает, как сказать: «Если я нервничаю, так выходит». Она ведь может спросить: «А вы нервничаете? Почему?» Тим молчит. — Вы не поругались? — Что? — Со Сташей. Не общались всю дорогу… — А… нет. Все сложнее. Постоянно. И Тим не умеет — и не может объяснять. А Стаху надо объяснять. Чтобы он чинил и правил. Может, он перестал бы тогда буянить: толкаться и больно хватать за бок. — Вы сегодня тоже очень тихий. Прям как Сташа. Тима мучают разговоры. И мешают. Он бы лучше сам сходил за обувью, без посторонних. Он этим занимался последние два года точно. Тим опускает голову, переводит дыхание и подбирает слова. — Мне сложно, что у вас семья… Ну… непривычно, когда вместе. Антонина Петровна замолкает и, видимо, обдумывает, что́ он ей сказал, о чем. — У вас только папа? Как-то некстати вспоминается Стах с его неуместно-резким: «Что? Что у тебя здесь? Дом… что дом?.. Что этот дом? Только дом — что это такое? Только крыша, только стены — это о чем?..» — А друзья? Кроме Сташи. В голове всплывает Мари. Только она недавно… — Я не очень общительный. — А девушка? … Тим отрицательно качает головой. — Вы вроде к одной идете? — А… Тим думает, как правильно сказать, чтобы закрыть вопрос без подозрений? Начинает так: — Ну… — и не продолжает. Антонина Петровна всматривается в него — почти с надеждой. На нормальный разговор. И Тиму приходится пытаться дальше: — Мы познакомились с ней на реке… — Я думала: Сташе опять никто не нравится. Тим тянет уголок губ, когда вспоминает, как Стах Павлика опрокинул в реку. Антонина Петровна, не дождавшись ответа, говорит сама: — Тяжело ему придется… Жизнь — она ведь в обществе. А он, наверное, как вы… Только еще и разговорчивый. — Вы о нем как будто без надежды… — Как же без надежды? Мы — с надеждой. Нам кажется: он пробивной — такой характер… Хорошо устроит себе жизнь. Только боимся, что эта жизнь у него будет одинокая. Уж слишком независимый и прямой… С одной стороны, хорошо, что не нуждается. С другой — человеку без социума все равно непросто. Кто разделит с ним победы? Никто. — Он ведь не любит их… — Да… Много толку от победы, если отец скажет, что она ничего не стоит. Тим замолкает. Он вроде хорошо относится к Антонине Петровне. Честное слово. Но как долго она собирается его ментально пороть? — Я на самом деле рада вашему приезду. Может, вы ему поможете. Смягчиться… Тим не уверен. Ни в том, что поможет Стаху, ни в том, что это помощь. Антонина Петровна говорит с улыбкой: — Вы как-то, видимо, нашли к нему подход. Тим опускает голову. — Наоборот… — А, да? — она как будто удивляется. — Да… он сказал: я ненавязчивый… «держу дистанцию». Кто же знал, что Тим потом захочет переспать с ним? Тиму точно стыдно. И очень хочется уйти. Он тянет руку к лицу. И с опозданием понимает, что это будет выглядеть так, как будто он закрылся — от нее. — А вот и магазин, — говорит Антонина Петровна. И слава богу.V
Дедушка подсказал искать палатку в рыболовном магазине. Спросили нескольких прохожих и нашли. Там и лодка, и палатка, и всякие разные фонари — на лоб и в руку. А обычного переносного нет. Но хотя бы есть палатка. Стах оседает возле нее на корточки и заглядывает внутрь. Клубок Тим будет там мирно сопеть. Это хорошая картина. Лучше — только у костра. И цена приличная. Стах думал, что получится дороже. Он поднимает взгляд на дедушку. С прищуром. — А ты говорил: не найдем.VI
Антонина Петровна спрашивает Тима про мясо. Предлагает: может, курицу, а не свинину? И обжаренное не есть, только сердцевинку. Тима отпустила мысль, что это «их свидание», а не общее. И уже не мутит. Но его очень отвлекают разговоры. Он, кажется, находит подходящие сандалии на липучках. У него не вылезает ни один палец и даже не болтается нога. Тим смотрит в зеркало, что выглядит прилично, и говорит: — Я так, наверное, пойду… — Берете? — уточняет продавщица. — Нужен пакет? Тим ей кивает. Правда, медленнее, чем она задает свои вопросы. Антонина Петровна затихла. И Тим осознает — намного позже, что как-то оборвался разговор. Он ищет ее взглядом. Антонина Петровна стоит неподалеку. Смотрит на ноги Тима. И Тим хочет спросить: «Ничего?» Пока не осознает… Что в шортах. И что смотрит она на его ноги в целом, а не на обувь. Антонина Петровна отмирает. И как будто Тиму мало впечатлений — идет к кассе, роясь в сумке. Тим торопливо просит: — Не платите. — Почему? — Я и так у вас нахлебник… — Нет, вы же гость. — Мне неудобно. Антонина Петровна рассеянно улыбается — но соглашается и оставляет в покое. Тим не выдыхает. С ней. И в целом. Он осознает, уже когда выходит из магазина. Что это как в классе. Когда шаг не туда — и ты попал. Он напряженно ждет: она не спросит? Она спрашивает: — Может, по мороженому? Тим поднимает рассеянный тревожный взгляд — и, услышав — о чем вопрос, слабо кивает. Закрывает глаза. И ему кажется: это не станет проще. С ним.VII
У Стаха есть палатка и фонарь. И еще новая бейсболка, потому что Тим — котячья пакость и сгорает. И, казалось бы, достаточно, и Стах уже идет на выход, но вот он уже на выход, а на выходе игрушки. И Стах проходит мимо серого грустного кота с поникшими веревочными лапками. Стах тормозит. Чуть раньше, чем кот тормозит ему пульс. И дедушка усмехается: — А здесь-то что? — Ты не поверишь… — Ни за что, — соглашается дедушка. Но Стаху очень нужен кот. Кот очень нужен Тиму. Это почти его Пьеро. И почти Тим. Короче, два в одном. Оставить кота никак нельзя, придется приютить. К тому же Тим сразу растает и не будет обижаться. Похоже на отличный план. И неплохой бонус к палатке. — Это разумное рациональное решение, — заверяет Стах дедушку, снимая кота с крючка.VIII
Тим сидит на заборчике возле машины. С мороженым. Он за ним не поспевает — и оно течет. Тим даже оставил его наполовину в упаковке — и все равно. Проблемы с мороженым занимают его уже чуть больше, чем все остальные. — Ну как, купили? — спрашивает Антонина Петровна. — Сомневался только дедушка. Тим вскидывает голову и ищет Стаха взглядом, а тот уже сам проявляется в пространстве — и его сразу становится очень много, и тишина заполняется суетой. Стах напяливает что-то Тиму на голову, всучает кота. — Не запачкай. У тебя даже нос… — смеется. — Погоди… Стах клянчит у бабушки влажную салфетку. Отбирает мороженое. Смотрит, что Тим в сандалиях, — одобряет: — Лучше? Тим стоит растерянный — без мороженого, в новой бейсболке и с котом. Уставляется на кота… . Не успевает осознать, как Стах отнимает пакет с кедами и ждет, что Тим сообразит, как применить салфетку к пальцам. Потом отнимает и салфетку. Отдает обратно мороженое. — Котофей Алексеич, не обляпывайтесь, пожалуйста. Как поход в магазин? Жить можно? Еще надо за продуктами. Я быстро. Потом Стах выпадает из пространства. В чужой диалог: — Сташа, ты сам пойдешь? — Деда — на почту. — Может, с тобой? — Думаешь, я не справлюсь? — Мы тут обсуждали мясо: лучше курицу… Она полегче. — Ладно. Потом он снова возвращается к Тиму. Тим понимает по голосу. Голос Стаха становится тише: — Взять что-то из фруктов? Сладкое? Пирожное? Тиму ничего не надо. В целом. Как-то капитально. Тим наконец-то выдыхает. Стах, не дождавшись ответа, говорит: — Ладно, как скажешь, пальцем в небо. — Нет, Арис, погоди. Тим увязывается за ним. — Оттаял? Тим бы сказал: «Не оставляй меня». Но еще недостаточно отошли… Вид у него, наверное, не особо счастливый. Потому что Стах спрашивает: — Ну чего ты? Тим не может ему объяснить. И беспомощно мяукает: — Не хочу доедать… Стах усмехается: — Тоже мне трагедия. Он отнимает и выбрасывает в урну последнюю проблему Тима. Тим бы его обнял. Но вместо этого обнимает пальцами худенького кота с веревочными лапками.