I
Стах чувствует, что перегнул, уже в палатке. И это именно чувство. Не что-то осознанное и логичное. Потому что, когда свет выхватывает лицо Тима снизу, затачивая и вычитая его черты, Стах замечает, что он расстроен. Тим не гнет бровей, не кусает губы, не заламывает руки. Он очень тихий, с пустым болезненным взглядом. И у него какой-то странный потерянный вид. Стах крадется к нему, захватывает и обнимает. Затем, разулыбавшись, что напакостил, пытается в него всмотреться, склонив голову. Тим свою — опускает. И тихо говорит: — Я испортил поход… Стах не соглашается: — Ты вроде хорошо поплавал? И мы сидели у костра. И теперь еще в палатке с лампой. — Не надо, Арис… Я просто… И все становится сложно. У Тима. Больше, чем у Стаха. И так — с утра. Конечно, иногда он увлекался чем-то, кроме мыслей в своей голове. Но чаще ходил поникший. Периодически еще мяукал. Но Тим все время мяукает… и Стах почти не замечает за его мяуканьем проблем. В основном они какие-то… пустые, если честно, особенно по отдельности. И только если присмотреться и соединить, вдруг окажется… …Тим «просто» придумал, что они выберут вместе палатку. И, может, вместе купят фонарь. И что не придется за обувью идти с не самым близким, даже если не совсем чужим человеком. И, может, даже Стах нашел бы кота — при Тиме. И тот бы очень смутился… и Стах бы увидел раньше — и с совсем другим подтекстом. Потом у Тима был план: выпить вина. Может, вышло бы поговорить. Так, чтобы Стах не выставил Тима дураком, который слишком беспокоится о том, что тот молчит и перестал делиться всем, что было важно. Может, получилось бы — вернуть что-то, что потерялось. Потерялось как-то не очень заметно… А потом можно было бы поцеловаться у костра. Упасть в траву и утянуть Стаха за собой. «Тиш, ну что ты хочешь?» «Мне хотелось прийти, как ты, и сказать: „Давай начнем сначала“». «Напиши мне список… Давай напишем список. Что можно делать, а что — нельзя». «Арис, пожалуйста, поговори со мной…» «Я не хочу». Стах с опозданием это ощущает — и не через себя, а через него. Словно Тим принял роль громоотвода боли, пока Стах отшучивался у него под боком. Но Стах — вот такой. Иногда от того, какой Тим, он вспоминает, что, наверное, можно как-то иначе. Стаху жаль Тима. Гораздо больше, чем себя. Так что он обнимает крепче. Сжимает в руках. Тим стискивает его пальцы — пролезая своими — между. Вонзаясь косточками. Выдыхает нервно и надсадно. Как будто — с большущим желанием все-таки разреветься. Ну и дурак. Стах утыкается носом ему в плечо. И говорит то, о чем Тим просит у него весь вечер: — Я не виню. Мне не надо тебя прощать. Стах взрослее, чем Тим. Если может решить. Это не сложно. Просто в чем-то другом. Тим превращается в комок, подтягивая ноги ближе к груди, весь закрывается — и не шевелится. Стах ждет, когда его отпустит. Если отпустит Тима, ему тоже станет легче.II
Стах сидит к Тиму боком. Боком греется Тим. Они друг напротив друга. Почти что лицом к лицу. Стах слабо улыбается Тиму. И щелкает по немного покрасневшему носу. Тим ловит его руку и забирает себе. Стах говорит: — Сидеть на траве было плохой идеей. Теперь задница сырая и переодеться не во что. И, опережая, добавляет: — Не предлагай мне раздеваться. — Боже… — Тим слабо морщится. — Я не переживу, если ты ляжешь рядом голый… — Придется еще тебя «спать»… Тим тянет уголок губ — и не соглашается. Задумчиво трогает большим пальцем шрам у Стаха на колене. — Ты не мажешь больше? — Перестал. — Не болит? — Ну ноет. Терпимо. Ты сегодня решил поиграть в лечащего врача? Тим снова слабо морщится: — Из меня ужасный врач… — Согласен. Особенно мозгоправ. Надеюсь, ты пойдешь на орнитолога. Тим толкает Стаха. Не сильно, но очень смешно. Тот ловит за руку. И почти сразу вспоминает, что Тима смущает, если целовать ему пальцы. Приближает их к губам. Смотрит на него. Хитро. Интересуется: — А что в этом такого? — В тебе… Стах вздыхает: — Да, стало понятнее… Тим прыскает. Повеселел. Хорошо. Стах опускает руку Тима ниже, гладит худенькие пальцы своим большим. Это почти успокаивает. И еще Стаха клонит в сон. Но Стах не может отвалить. И спрашивает Тима тише: — А ты представлял? — Что?.. — Первый раз. Поход. Не знаю. Тим сминает губы и добавляет в список, обобщая: — Тебя в постели… — Надеюсь, спящим? Тим смеется. И качает головой отрицательно. — Интересно, — заявляет Стах. — И? Тим смущается и прячет глаза. И закрывается рукой. Ну обалдеть. Тим — и опять смущается. — Страшно спросить, что ты нафантазировал… — Особо ничего… Иногда думал… что ты как-нибудь придешь… схватишь меня и прижмешь к комоду. Все посыпется… — Потом выйдет твоя «Мари»… Тим вздыхает наигранно трагично (или не наигранно) и говорит еще трагичнее: — А начиналось, как в моей лучшей фантазии… Стах смеется, запрокинув голову. — Нет, ладно… — извиняется Тим. — Я не знаю. Как-то говорил с ней… Ты меня убьешь за это. — Лучше утоплю твою подружку. Она умеет плавать? — Нет, не очень… — Брошу в реку. Правда, боюсь, говно не тонет. — Арис… — просит Тим. — Мне не нравится Марина. Ты еще обсуждаешь с ней «меня в постели». — Это не я с ней. Это она предположила… — Ага. И что она предположила? — …что я буду активнее тебя даже в пассивной роли. Стах бы заржал, но не уверен, что Тим имеет в виду. И Тим ждет, что до него дойдет, но — пусто. Стах честно говорит: — Я не особо хочу «тебя спать». Без обид. Может, она права. Тим опускает взгляд. Без обид. И без улыбки. — Ладно… — смиряется. Тянет уголок губ, поднимая взгляд, и спрашивает: — Минет тоже мимо? Стах отворачивается: — Тиша… — Чего? — Ни за что. — Ни за что, когда ты, или ни за что — когда тебе? — Одинаковое «ни за что». — Хорошо, что «может быть»? Просто целоваться? Целоваться с Тимом неплохо. Еще бы не мучила жажда. Голод. Стояк. Тим спрашивает: — Нет?.. — и улыбается. — Что «нет»? — Целоваться тоже — нет? Стаху смешно: — Чего ты добиваешься? — В смысле?.. — Я не против целовать тебя. — А еще?.. — у Тима такой полушепот, что пронимает почти до костей. Стах не против. Тима. В целом. С ним приятно. И Стах ему говорил. И свои ощущения по поводу начинаний, продолжений и завершений он уже озвучил. — Петтинг тоже нет? Что у Тима за слова… — И что это? — Арис, серьезно?.. — Блин, ты думаешь, я по приколу уточняю? Тим вздыхает. И улыбается — на Стаха. Закрывается рукой. Стах толкает Тима. Чтобы перестал. И тот поднимает взгляд. Смотрит на него задумчиво. И вдруг оказывается, что не смеется. Может, опять грустит. Стах говорит: — Ну. Объяснять про петтинг слишком стыдно? Только спрашивать и предлагать — нормально? Тим прикусывает нижнюю губу. Медлит. Потом двигается ближе. Стах следит. За Тимом, который вдруг стал ближе. Следит, глядя ему в глаза, и напрягается под рукой, которая касается живота, скользит по боку, под ребра, потом поднимается выше — и медленнее, пока не задевает плечо пальцами. Это длится несколько секунд. Почти вечность. Ласковая рука Тима оставляет на Стахе холодный ожог. Тим почти касается носа Стаха своим. И «объясняет»: — Смотря как… Можно в одежде. Как ни странно — Стах только что понял про петтинг больше, чем про всю свою жизнь. Тим поднимает взгляд и всматривается в глаза. Вопросительно. Стах очень хочет пошутить: «Не слишком плавный переход от диалога к действию». Но его все-таки не за член схватили. Еще он придумал шутку: «Ты заставляешь мое сердце слишком быстро биться. И почему-то в штанах». Но шутка так себе. И Стах очень серьезен. Он вообще не улыбается. Тим убирает руку, отсаживаясь назад. Правда, Стах его удерживает рядом… Просто был момент. И вышло очень естественно. Даже если неловко и нервно. И Тим шепчет, словно получает разрешение: — В походе я представлял не совсем тебя в постели… Стах усмехается: — Да понятно, у нас даже постели нет, одна палатка. — Нет, я просто… это как когда ты держал меня… Это не то же, что плавать… Но смысл похож. Я думал, что если целовать тебя, как ты любишь, — и Тим целует Стаха в уголок губ, — и не слишком давить, ты расслабишься — и тебе будет хорошо… Стах прочищает горло. Выразительно. И выдает: — Кранты. Как будто у меня есть девственная плева. Тим не ожидал. Роняет голову. Закрывается руками и содрогается в плечах. Потом шумно выдыхает. Уставляется на Стаха. Приближается к нему — и целует в улыбку. Говорит: — Ты ужасный дурак. И я ужасно в тебя влюблен. — Ужас. — Ну Арис… — Ну что? Я опять чувствую себя девчонкой. — В смысле — «опять»? Сначала Тиму очень весело, что Стах спорол ерунду. А потом он серьезнеет — когда осознает, что Стах не шутит. Стах вглядывается в него снизу вверх и пытается сказать как можно спокойнее: — Несмотря на то, что ноги передо мной активно раздвигал ты, все-таки в конце кончили на джинсы мне… Тим снова закрывается руками и опускает голову. Потом выпрямляется — и почти серьезный. И заявляет Стаху: — Арис… мне точно нельзя делать тебе минет. Ты пошутишь, а я подавлюсь и умру. — Еще останусь без члена… — Это страшнее, чем без меня? — Тиша, не обижайся, со своим членом я с рождения, а с тобой мы не знакомы даже года. Тим обижается. И стукает Стаха кулаком в плечо. Совсем слабо. Стах демонстративно оценивает этот жест взглядом и говорит: — Да, в такие моменты я осознаю, что на самом деле из нас двоих девчонка ты. Тим очень возмущен. У него такое лицо… Стах улыбается — и уже ему в губы. А затем целует. Сразу становится очень тихо. Правда, сначала ничего не получается, потому что все еще смешно. Но есть особый кайф в том, чтобы целовать Тима, когда он чуть отстраняется, чтобы улыбнуться, а потом серьезнеет — и льнет обратно, подаваясь вперед. Стах никогда не замечал, что в поцелуе участвует весь Тим. Потому что он как будто вытягивается навстречу. Стах ловит Тима, чтобы оценить прогиб в спине. Спина бархатная. Наждачные от клея пальцы Стаха, наверное, ее царапают — и она сразу покрывается мурашками. Тим снимает с себя руку и удерживает. Стах спрашивает: — Царапаю? — Нет… Ты меня плавишь. Я и так соскучился… Царапает Тим. Ментально и ощутимо. И Стах опять нечаянно вспоминает, что нельзя его обнимать, как в поезде, и целовать в шею. О том, что Тиму нравится, если целовать в шею, Стах постоянно вспоминает. И постоянно хочет проверить: насколько? Чаще в шутку, чем всерьез. Но на шею спускаются губы — Тима. Стаху приходится приподнять голову. Под дыхание и касания этих губ. Тим мягко целует нервно дернувшийся кадык, а потом соскальзывают на ключицы — влажным следом. И это как-то слишком… Стах отстраняется назад. Тим отлипает и поднимает взгляд. Прекращает. У Стаха колотится. Как там Тим говорит?.. «Везде». И он не уверен, что хочет остановить Тима. И не знает, что делать. С ним. Или ему. Тим теперь тоже не знает. И выглядит заплутавшим. В трех соснах. В палатке. В чувствах. Стах хочет сказать ему: «Ну… вернись?» Но молчит. Тим извиняется тоном: — Плохая идея? — Ты не поздно спрашиваешь? Тим не знает. Говорит: — Не хочу, как в прошлый раз… Стах тоже. Но вот эти все прелюдии ему откровенно не очень. Что тогда приемлемо, он не знает. Целовать Тима нормально. И еще даже весело. Бывает. Не в плохом смысле. Рука Тима на Стахе — тоже не плохо. Тим знает, что с ней делать. Стах не может таким похвастать. И усмехается. Тим не понимает: — Что? — И все? — Что «и все»? — Это все? Сдаешься? У Тима такое выражение на лице... «Ты что, дурак?» — Ты сказал, что я с тобой не общался. Я общаюсь. Так — мне не нравится. Еще варианты? Тим закрывается рукой. Потом приближается и выдыхает Стаху в губы: — Дурак. Стах тихо говорит: — Нет, это плохой вариант. Чтоб ты знал: унижения мне тоже не заходят. Смешит Тима. Смеющийся Тим мурчит шепотом: — Я люблю твой голос. Ага. Охрипший. От Тима. Как офигевший от обстоятельств. Стах отбивается и говорит: — Ну… это уже лучше, чем «дурак». И Тим опять смеется. Еще пытается поцеловать. От его губ очень нервно. Хуже, чем обычно. Потом Тим отлипает, спрашивает: — Можешь лечь? — Нет. У бедного Тима смешное лицо… Стах хохочет с него в голос. Но он правда не может лечь. Что за предложение? Стах сразу сказал: Тим не будет за главного. Особенно после того, что вытворял в прошлый раз. И в прошлый раз хотя бы сверху был Стах. А тут непонятно, как дальше будут развиваться события. Стах серьезнеет. Чтобы не раскис Тим. Тот, кажется, смиряется и тихо произносит: — Ладно… Все-таки раскис… Потом Тим спрашивает — и почти с надеждой: — Твое предложение еще в силе? — Насчет? — Хочу к тебе на колени. — У меня стояк… Тим мяучит обреченным шепотом: — Еще больше хочу. Стаху не особо нравится эта идея… Больше всего потому, что Тим такое мяучит. Еще обвивает руками. От него жарко. И горит лицо. …Стах опускает колени. Это лучше, чем лечь. К тому же он наивно полагает, что Тим сядет как-нибудь боком. А Тим забирается сверху. В позу наездника. Довольный. Мартовской кошкой. Смотрит на Стаха своими поплывшими глазами, скрестив руки у него за спиной в запястьях. Если бы Стах знал… Возникает неловкая пауза. Стах прыскает. — Ну Арис… Стах серьезнеет почти сразу и говорит Тиму, как обвиняет: — Бесстыжий. Тим опускает ресницы. Тени от них падают ему на щеки. И он рассеянный и задетый. Стах к нему тянется… и Тим так долго не поддается, что приходится проверить прогиб в спине… зная, что после этого Тим — поплавится. И плавится, и поддается, подается навстречу всем телом. Стах выдыхает в его разомкнутые губы быстрее, чем соображает, что это очень близко и очень тесно — и Тим буквально касается его члена своим. Даже если через ткань. А это можно как-то?.. откатить назад… Но Тим прижимается — и целует. И какое-то время просто углубляет этот поцелуй. Потом немного отсаживается назад, не размыкая губ, и находит член Стаха рукой. Гладит его через ткань ладонью. Очень не хватает пространства. Кислорода. У Стаха не получается «плыть», а Тим его даже не держит — тянет на дно. А потом спрашивает, почему Стах ему не доверяет. — Тиша… Рука Тима замирает. Тим размыкает поцелуй, прикусив Стаху нижнюю губу, и опускает голову. Потом, не удержавшись, часто-часто целует Стаха в щеку. Доходит до уха. Обнимает. Подается вперед. И очень грустно выдыхает — со звуком. Таким раненым стоном… Стаху смешно — и хочется, чтобы он сделал так еще… прижался. Только страшно, что Тим опять потеряет себя и заодно контроль. Страшно, но Стах прижимает его к себе снова. И Тим опускается. Вниз. По члену. Как будто насадился. Стах чувствует это больше, чем угадывает по логике движения. Тим делает это снова. И снова. И снова. И всхлипывает, и роняет тихие стоны от того, что ему близко и хорошо. И неровно дышит у самого уха. — Тиша. Тиш. Тим. Тим неохотно отстраняется. Несчастно упирается лбом — в лоб. — Блин… Потом собирается слезть. Стах не пускает. — Подожди… Тим шепчет исступленно и просительно: — Очень тебя хочу. Стах пытается поймать губами его губы. Почти получается, но как-то рвано и слишком влажно. Тим опять прижимается. На него реагирует вообще все, не только член. Ужасно. И надо еще. Стах опрокидывает Тима на спину. С каким-то опоздавшим осознанием, что ничего не сможет с ним сделать. Тим обхватывает ногами. Спускаются его влажные пальцы — на лицо. Едва касаясь. Тим целует Стаха долго и глубоко. Стах разрывает поцелуй и морщится от резкой боли. — Чего?.. — Да я… неудачно… Ты намяукал на мое колено. Тим мягко толкает Стаха, чтобы лег. Стаху не нравится, когда он сверху, поэтому приходится приподняться на локте. Тим целует и шумно дышит через нос. И его выдохи холодят кожу. Тим двигается на Стахе — и постанывает ему в губы. Получается хрипло, плаксиво, нетерпеливо и высоко. Тим смешной. И это что-то кранты. Стах поднимается и хватает его, прижимая теснее к себе. Тим плачется о том, что Стах уже слышал: — Я так сильно тебя хочу… Как будто все — не то. Стах чувствует его напряженное отзывчивое тело — и не понимает, что с ним — таким — делать. Даже если… «тоже». Тим движется вверх и вперед, потом вниз и назад — и Стах ощущает, какой он горячий и твердый — на каждое глубокое движение раскачивающегося маятника. Тим тычется Стаху в щеку холодным носом — и стонет на рваных вдохах. И Стах кончает больше от звука его голоса и электричества, чем от трения. Сжимает в кулак его футболку. Тим замедляется. Отстраняется. Уставляется на Стаха. . . . Стах отходит. И как-то слишком быстро. Почти что в пустоту. «Легче?» «Пошел ты». Стах сухо заявляет: — Все еще хочу послать тебя. Тим сидит замерший. И еще он, кажется, не знает, что ему теперь делать с самим собой. Стах тоже не знает, что Тиму делать с самим собой. Они пялятся друг на друга. Стах отпускает, убирает от Тима руки по принципу: «Это не я, я тут ничего не трогал, оно само». Тим тяжело дышит. И бессильно прикрывает глаза. Стах говорит: — Мне надо выйти. Тим слезает и оседает рядом.III
Самое тупое, что мог придумать Стах: смывать сперму в реке. Чтобы остаться вообще без всего. Или вернуться в сыром. Смывается еще откровенно так себе. Как и ощущение Тима — с кожи. Стах погружается под воду. С горящими ушами. И думает, что бросил Тима. Как друга в беде. Беда, конечно, своеобразная…IV
Тим лежит, закрыв глаза запястьем. Одна его нога согнута в колене — и мерцает в полумраке. Вторая, тоже согнутая, просто свалилась вниз. Картина… очень занятная. Тим приподнимается, когда слышит Стаха. — Можешь дать мне полотенце? Тим садится и подает. Стах забирается обратно. Без всего. Только кидает футболку. У него капает с волос. Тим за ним наблюдает. Долго и обеспокоенно. Потом забирает ему наверх прядь, вставшую почти горизонтально, пригладив волосы. Стах поднимает взгляд. Знает, что поступил по-мудацки и что вопрос еще хуже, но: — Ты в порядке? — А ты? — Да, просто… ушел. Он взял и ушел. Тим спокойно говорит: — Я видел… Стах не знает, как сказать Тиму, что не готов его трогать. Тим может сам себя. Но… как в прошлый раз ждать, что он все, особенно когда Стах спустил, было не очень перспективой… Стах смотрит на Тима. Тим — в ответ. Вид у него бледный. И у Стаха есть подозрение, что после его ухода Тим к себе так и не прикоснулся. Стах пытается убедить его: — Я в порядке. Тим слабо кивает. Чтобы он не выдумал лишнего, Стах добавляет тише: — И я не готов тебе дрочить. Тим обрабатывает информацию. Осознает. А потом падает назад, запустив себе руку в волосы. И выдыхает почему-то облегченно: — Дурак…