I
Тим сидит как изваяние весь ужин. С полной тарелкой, пустой ложкой и таким же пустым взглядом. После ужина тоже сидит, поставив локоть на стол и подперев рукой голову. Иногда Тим переливает кефир из одной части тарелки в другую. Стах спрашивает: — Точно не пойдешь? Может, попозже? Когда уже не будет так припекать… Тим не соглашается. Стах обычно не просит, если нет. Но он не видит смысла без Тима. И хочет с ним. Тем более вчера неплохо плавали — и у Тима получалось. Стах таскается бесхозный и не знает: идти одному из гордости или от большой независимости? А может, не идти вообще и подождать, когда Тим оклемается, чтобы с ним. Пока Тим «ест», Стах успевает отнести свою тарелку, помыть посуду, «пожаловаться» бабушке: — Хочу сходить с Тимом на реку. Она говорит: — Дело хорошее, сходите. — Тиму жарко. Не знаю, как уговорить. — Так в реке, наверное, прохладно… — До реки есть беспощадное препятствие: дорога. — После дороги вода приятнее, нет? Бабушка улыбается. И отговорки правда нелепые и смешные…II
Стах поднимается на чердак, чтобы переодеться. Но, только сев к полкам, ловит идею и уносится вниз к Тиму. Застывает в проходе. — А на рассвете пойдешь? Еще будет не жарко, ты сказал: можно тебя будить… Тим молчит, опустив взгляд. У него все еще полная тарелка окрошки… — Тиша, ну что там? Редиска? — Что? — Красная… — Она не красная… Стах усмехается: — Ладно. Просто не вкусно? — Нет… — «Нет, не вкусно» или «нет, вкусно»? — Не хочу есть… Стах проходит в террасу и садится рядом. Всматривается в Тима. Тот опускает голову. И выглядит притихшим. С самого утра. Не то что Тим до этого был очень деятельный, меньше спал или рвался куда-то идти… — Или можем погулять, когда стемнеет… Если ты не хочешь плавать. Стах бы еще добавил что-то вроде: «Подержу тебя за руку». Но потом думает: это фигня какая-то. Не в плане, что ерунда. А в плане, что для такого придется дожидаться темноты. Тим молчит. Потом тихо шепчет: — Мне надо в душ… Стах не понимает и усмехается: — Солнце еще высоко, успеешь. Тим закрывается рукой. И эта отмазка — хуже прочих. И Стах не очень догоняет, в чем дело, потому что еще утром Тим был заботливый и ласковый. Не слишком приставал, не слишком разговаривал, но это… в духе Тима? — Ты из-за вчерашнего? — Что?.. — Из-за того, что случилось в палатке. — А… Тим тяжело зависает. Потом размыкает губы, чтобы что-то ответить. У него такой вид, как будто Стах его поймал с поличным. Если бы причина была в чем-то еще, Стах бы сделал что угодно, чтобы помочь. Но со вчерашнего дня — объективно — ничего не изменилось. Стах не испытывает к телу Тима никаких негативных эмоций. Но трогать его тоже желанием не горит. Тим еще… Стах не понимает, как себя вести. — Ладно… Мне… лучше не дергать тебя лишний раз или?.. ну… Стах не знает, как сказать: «Ну… хочешь?» Потому что не уверен, что хочет сам и в этом доме. Есть вещи, когда Стаху ясно, как быть. А на такие случаи он бы предпочел какую-нибудь четкую инструкцию. Чтобы не думать, не метаться… А просто… «перемотать события». Пройти через обязаловку, а там, глядишь, все «распогодится». Стах не уверен, что это нормально, но он воспринимает близость с Тимом почти так же, как обязанность ходить в гимназию, вовремя возвращаться домой, держать отчет и… звонить матери, но… теперь у Стаха немного сместились приоритеты и представления о том, кому и что он должен. . . . грустный маленький кот тянется к Стаху и мягко целует его в губы. Справедливости ради, это не такая уж неприятная обязаловка… Стах касается шеи Тима рукой и, погладив большим пальцем, усмехается: — Обманщик. — Что?.. — Ты сказал, что тебе жарко… — Жарко… — Ты не горячий… — А ты — очень… У Тима прохладная на ощупь кожа. Стах специально проверяет, опуская пальцы на его руку. Он бы еще проверил под футболкой, но почти уверен… что Тим везде одной температуры, и почти не уверен, что хочет его заводить. Тим зацеловывает Стаху лицо. Выходит очень громко… — Тихо, — просит Стах. Тим приникает к его губам и застывает. Стах почти привык, что Тим любит вот так — с языком. Но держится недолго, потому что очень смешно: — Да, после кефира — самое то, конечно… — Дурак. — Это отстой. — Ну Арис… Тим улыбается. Хотя выходит у него грустно. Стах серьезнеет. А Тим обнимает. Он шепчет очень тихо и просительно, в самое ухо: — Можно мы еще в палатке так же? — Что?.. — Если ты хочешь… Ну… Так, стоп. — В палатке?.. Тим отстраняется и смотрит большими котячими глазами. Весь такой… обычный? В смысле Тим не выглядит так, как будто соблазняет Стаха или что-то вроде того. К тому же Стах не понимает, зачем Тим просит — и сейчас: — Сам ведь говоришь, что жарко… Тим подвисает. Его лицо принимает озадаченный вид. В тяжелых мыслительных испытаниях. Потом Тим спрашивает в ухо: — Хочешь в воде? После этого чуть отстраняется — и уставляется в глаза. Стах что-то не понял… — Что? — В воде… не хочешь? . . . Стах и так сидел не очень бледный. Теперь, наверное, пунцовый. Тим серьезен — и убирает ему волосы за ухо. Стах понял, отчего ему так странно: у Тима совершенно невинный вид. Как если бы он предлагал… ну погулять. А он царапает Стаха хриплым полушепотом: — Было очень хорошо. С тобой… У Стаха в голове большая пустота. А Тим смотрит на него вопросительно своими невозможными синими глазами: «Тебе нет?..» И Стах в упор не понимает: «Что?..» — Что? Тим теряется. И потом спрашивает глуше: — Не хочешь?.. И добавляет тише: — Меня. Глаза Тима все еще спрашивают Стаха: «Нет?» — Тиша… — М-м?.. — Ты — кранты. — В каком смысле?.. Во всех. Смыслах, взглядах, словах, позах. Тим опускает голову. Тут все печали у него кончаются: он замечает, как у Стаха топорщатся шорты. И Стах напряженно ждет, что он что-нибудь сделает. …но Тим отстраняется. Усаживается напротив, положив локоть на спинку дивана. Подпирает голову задумчиво и уставляется на Стаха. Перестает гнуть брови. Его лицо теперь очень спокойное. И синие глаза — кристальны, одухотворены, наполнены. Да, это кранты. Стах говорит: — Я так сидеть здесь на виду не собираюсь… И сваливает на чердак.III
Тим ловит Стаха за руку до того, как тот успевает ступить на лестницу. — Арис, подожди… Стах застывает к нему спиной. Закрывается дверь в сени. Стах чувствует, как ладонь Тима перемещается на его бок. Тим зарывается носом Стаху в волосы и обнимает. Шумно выдыхает за ухом. Вызывает мурашки, «бабочки» и сильное желание вырваться. Но Стах не шевелится. Тим склоняет к нему голову. Тянет ближе. Целует в скулу. Вынуждает отступить назад, к себе. Стах чувствует его стояк копчиком. Прохладная рука Тима проникает под футболку, опускается ниже… и сжимает. Вот еще бы кто-то, даже Тим, Стаха вот так со спины, а потом еще и за яйца хватал. Стах вырывается. Отпихивает Тима. Тот оступается, путается в ногах, сыпется — как долбаный карточный домик. Стах успевает его поймать за ворот рубашки. Сжимает в кулак. — У тебя слишком ровный нос, чтобы такое вытворять. Еще минуту назад умиротворенные и преисполненные, глаза Тима расширяются, словно у перепуганного кролика. Стах делает на него шаг. Тим отступает к стене и… почти сразу размякает, плавится, плывет. Дрожат его опущенные ресницы, Тим — струна, готовая вибрировать от каждого прикосновения к себе. Да боже… Стах всерьез подумывал его… ну не ударить, но точно: что-то нехорошее с ним сделать. Он разжимает кулак и отпускает. — Что ты растаял? Тим молчит и тянет Стаха ближе. — Блин, серьезно? — Что?.. — Тебе такое нравится? — Нет… никому бы так не разрешил… — А мне, значит, можно? — Тебе можно что угодно… Стах усмехается: — Особенный? Тим ответственно кивает, обнимает, тянет к себе, пока не прижимает ближе — всего Стаха, выдыхает — стоном больше, чем воздухом. И шумно целует… — Тихо. Тим улыбается. Стах шикает на него. И Тим повторяет это снова. — Тиша… Тим ловит за лицо руками и касается носом носа. Приближается — и не целует. А Стаху кажется, что кто-то идет… и как будто они вообще на открытом пространстве… Он пытается расслышать через шум в висках. Стучатся в дверь. . Стах отлетает к лестнице. Почти валится на ступени. Тим стекает вниз по стене. Заглядывает бабушка. — Сташа, вы дома? Не пошли? Стах опускает локоть на колено и проводит по лицу рукой. — Ба, ты хотела что-то? — Может, завтра оладушки, будете? Какие оладушки?.. Что? — Думала: вы идете на реку… — Нет. — А чего? Целый день на чердаке сидите, там же пекло, наверное… Как в аду. — Я к вступительным готовлюсь. — Ну понятно… — бабушка рассеянно улыбается. — Ты маме позвонил? Только ее тут не хватало. — Ба… — Сташа, надо маме позвонить. — Ладно, — Стах на все согласен, лишь бы бабушка ушла. — Она переживает за тебя, а отдуваемся мы с дедушкой… — Я позвоню. — Когда? Когда-нибудь. Бабушка оглядывает их обоих, говорит: — Тимофей, вы поели? Тим отводит взгляд и отрицательно мотает головой. — Ба, не начинай. — Ну ведь станет потом плохо. — Он вечером поест. Когда будет прохладней. — Плохо, что нерегулярно… — Ба. Бабушка вздыхает и уже выходит, но оглядывает Стаха еще раз: — Сташа, у тебя нет теплового удара? Ты какой-то красный… Стах опускает голову ниже. — Жарко… «Уходи. Пожалуйста». — Вы бы на реку все-таки сходили… — Ладно. Бабушка закрывает дверь. Стах пытается выдохнуть напряжение. Но легче ему что-то не становится. Он слушает ее шаги. Не показалось… Тим отмирает первым, крадется к Стаху и садится рядом. Обнимает. Стах утыкается лбом ему в ключицы. Тим прижимает прохладные пальцы к его пылающей щеке — костяшками. И шепчет: — Прости. Стах просто надеется: она не поняла…