I
Тим никогда не слышал, как шумит водопад. Но он чувствует внутри себя какой-то такой шум… заглушающий все остальное. Как потоки слетающей вниз воды. Тим смотрит на стакан, который Стах принес ему, чтобы попить, в нем совсем не плещется вода, только играют солнечные зайчики — и преломляются желтым стеклянным светом. Тим закрывает глаза. Такой странный шум… Маленькие капельки превращаются в пар — и веют прохладой и влагой ему на щеки, куда приятней, чем вентилятор. Вода обрушивается вниз. Так громко, что ничего, кроме нее, не слышно. Тим лежит с водопадом в голове без Стаха. И Стаху даже не удается ворваться как обычно. Выбить из колеи, заставить вздрогнуть, затмить собой — все, что происходит внутри и снаружи, все, кроме себя. Стах валится рядом. Укладывается. Долго не перебивает шума в голове у Тима. А потом говорит: — Не хочу звонить матери. Тим отвечает: — Не звони… И закрывает ладонью его ухо. Стах обнимает Тимову руку — и, может быть, немного слышит этот водопад. Тим бы хотел поделиться. — Ты тоже не хочешь с ним общаться? С папой. Но «не хочу» — не слишком-то подходит. — С ним непросто… Я говорил. Когда дома, можно его обнять. Когда звонок — все время тянет плакать. Папа снова спросит Тима: а что дальше? Это резонный вопрос, Тиму надо подумать, что дальше. Тим откладывает, как Стах. К тому же папа будет собой: «Режешь без ножа», «Очень жаль», «Что же с тобой так тяжело?» Спустит на землю. Дернет за руку — и Тим больно ударится. А Тиму приятно пожить в почти реализованной мечте. Даже если его мечта — соленая на вкус. Тим просит Стаха: — Не звони…II
Тим засыпает, удерживая горячую руку. А просыпается от слепящего солнца. Солнце все время слепит Тима с утра до вечера, ходит по окнам своими лучами. И под самой крышей очень жарко. Тим сползает с кровати, потом стекает со ступеней вниз, потом крадется в прохладные сени, из сеней выглядывает на террасу — никого. Тим расплывается на террасе. На него наконец-то ложится тень из-под дерева через окно. Она немного мигает от ветра, но ничего… Тим возвращает в себя шум несуществующей воды.III
Стах сидит, подперев рукой голову, и понимает, что плавится мозг. От духоты больше, чем от физики. Он тянется на стуле. Вдруг слышит голос бабушки. — Сташа, вы пойдете кушать? Будете окрошку? Они пропустили обед из-за того, что Тим уснул. Это уже ужин… Стах поворачивается к постели… А она пустая. Так. Стах с шумом отодвигает стул. Выходит из-за стола. Спускается к бабушке — оживившись. Больше от «В чем дело?», чем от новости об окрошке. — Тим не проходил? — А что?.. Я думала, он у тебя… — А в доме нет? Бабушка начинает беспокоиться — из-за Стаха. Он понимает больше по ней, чем по себе, что у него, наверное, какой-то… не очень ровный тон. Стах унимает себя силой воли. Вообще-то, это не проблема. Просто странно, что не заметил. Не услышал. Тим не слишком громкий, и у него «мягкие лапы», но не настолько. Стах готов поклясться, что не ушел в себя, как в прошлый раз, и что… ну чувствует Тима и все такое. В смысле на каком-то глубинном уровне. А тут просто… Может, в туалете? И ведь даже ничего не сказал. Дурацкая привычка одиночки. Стах был уверен, что он рядом. Стах доходит до туалета. Ну на всякий случай. Это не очень-то прилично. Но там, кажется, никого. Стах обходит дом. С нарастающим напряжением. Когда Тим пропадает без вести — все еще кошмар. Даже если это, сука, дома. Стаху мерещится бассейн в страшных снах. Он выходит на террасу. Тим лежит на диване… Кранты. Стах сначала оседает на пороге. А потом делает выдох. Стах не чокнутый, не паникер. Но это — Тим. И Стах не знает, почему из-за него так нервно. Стах поднимается, подходит ближе и садится возле Тима на колени. Лезет под руку головой, тычется носом — в ключицы. Бодает лбом. — Арис… Тим сжимается в клубок, ловит руками. — Ну куда ты ушел? — Жарко… — Ничего не сказал. — Потерял? Потерял. Тим — плохой человек. Стах на него обижается. Как-то по-детски и глупо. Бубнит: — Пойдешь ужинать? Тим повторяет: — Жарко… — Окрошкой. — А… Тим зависает и, видимо, размышляет. Строит диаграммы в голове, взвешивает за и против, составляет сводные таблицы, графики, прорабатывает уравнения, прогоняет варианты, проводит мысленные эксперименты: сможет ли он есть холодную окрошку? Жара усугубляет Тима. — Тиша… Тим оживает: — Только не на квасе… — На кефире. Тим все еще не уверен, и Стах говорит: — Дома прохладно, я обошел с проверкой территорию… Тиму смешно… Потом почему-то грустно. Тим — унывает. Непонятно отчего. Стах этого не хочет. — Принести сюда? Тим слабо кивает.IV
Тим сидит за столом по-турецки. Ковыряется в тарелке. И ему комфортно. Сидеть по-турецки — и на диване. Ковыряться в тарелке. Не думать, как он выглядит со стороны, не отвечать на вопросы — вкусно или нет. Не притворяться, что он друг и ничего такого. Плохого. Аморального. Какого-нибудь еще. Тим до Стаха никогда в жизни не думал, что может быть плохо — хотеть. Лучшего друга. С солнцем, запутавшимся в его волосах. Таких… огненно-медных, обжигающих. С такими глазами — прищуренными, смешливыми, подпаленными светом — до темной ореховой глубины. В веснушках, которые Тим хотел бы до бесконечного — сколько их, столько же целовать, не упустив ни одной. С такими губами. Тим уверен, что губы Стаха созданы с такими плавными глубокими изгибами, чтобы сводить его, Тима, с ума. Стах сегодня тихий. Может, после вчерашнего. Тим — после вчерашнего. — Пойдешь на реку? Тим переводит взгляд на маленькие лапки укропа в кефире. Вспоминает, как подплывал к Стаху — и тот говорил: «Касание». Тим закрывает глаза. Целовать… Очень жарко. Стах еще так пристал, когда пришел на террасу… У Тима на ключицах его дыхание, его нос. Тим хочет его губы. На шею. Ниже. Тим мгновенно зажегся от него, словно лампочка, поднесенная к источнику высокого напряжения. Тим подумал: это маленькая смерть. Не в смысле, что оргазм по-французски. А в смысле, что еще немного — и Тим кончится как человек. А Стах на реке почти голый. Вытягивается струной в прыжке — весь из мышц и жил. Тим не может объяснить себе всеми правдами и неправдами, что Стах младше или не готов. Тим хочет его трогать, целовать, обнажать его член, трогать и целовать его член. У Стаха очень красивый член, весь такой рельефный, в венках, налитый кровью, пульсирующий, и соблазняет Тима — на все. Тим хочет его языком, губами, руками, хочет в себя. Тим поднимает взгляд. Укроп — зеленый, солнце — желтое, небо — голубое, Тим — хороший человек. Вода шумит. — На наше место? — предлагает Стах. — Там никого и прохладней, чем здесь. Там никого… Тиму надо в ванну. Можно чтоб было прохладней, чем здесь. Мыло не самый плохой вариант, если не вазелин? Стаху такое не объяснишь. Тим качает головой отрицательно. У него стояк. За ужином. Хорошо, что у Тима маленький член. И что у Стаха нет дурацкой привычки — Тимовой — иногда из интереса смотреть. Тим хотел бы посмотреть, как у Стаха встает. И какой он в спокойном состоянии. Тим уставляется на свою руку. Левую. С отстраненным видом перекладывает ложку в правую. Тим говорит себе… Укроп — зеленый, солнце — желтое, небо — голубое… Вода шумит. Тим все еще хороший человек. Тим смотрит на окрошку. Шлепает вниз содержимое из ложки. Потом набирает заново. Тим прикусывает кончик ложки. И пытается думать о чем-нибудь отвлеченном. Про водопад. Тим никогда не слышал, как шумит водопад. Но, наверное, это такой шум… заглушающий все остальное.