I
Стах поднимает голову, щурясь на шуршащие листья. Выдыхает. Размыкает замок рук, освобождая сжатые этим замком колени. Поднимается и поднимает бейсболку. Вообще-то, у него почти что был повод — уйти. Но он не знает, как с таким настроением куда-то податься. И таскается до вечера. Пытается что-то обдумать. Вернуть почву под ногами. Он все еще не хочет мира с матерью. Проигрывает сценарии разговоров с отцом, но каждый из них кончается плохо. Стах думает: может, попросить кого-то из стариков по отцовской линии? Задобрить их своим: «Уеду навсегда». Но тут же слышит их: «А твоя мать останется?» — и этот вопрос, еще даже незаданный, режет его. В конце концов Стах вспоминает про дедушку. Но боится получить отказ от него, потому что больше просить некого. Стах несколько раз ходит на реку — остужать голову. Таскается по лесу и пытается дойти до чужого дома, как обещал. Но последнее… дается ему хуже всего.II
На крыльце сидит толпа. Человек шесть, но Стаху — много. Он останавливается у забора — и не решается зайти. Ему не надо. Он надолго не планирует. Они замечают и почти смолкают. Андрей встает и подходит. К калитке. Стах криво усмехается. — Ну. Принес. Андрей открывает, улыбается: — Куда пропал? Стах не понимает: он сказал «после обеда», но не уточнил, в какое время. Никуда он не пропал. Показывает кепку. Жестом почти неловким. Андрей зовет Павлика рукой. И тот, естественно, настолько хочет подойти, что аж глаза закатывает. Но идет. Почти нахохлившись. Прячет в карманы шорт руки. Встает позади Андрея, за открытой калиткой. Спрашивает: — И че надо? Стах великодушно протягивает ему бейсболку. Павлик переводит взгляд с нее на Андрея, словно решает: а надо ли ее брать? Под тяжелым взглядом Андрея все-таки — не берет, а вырывает. Хотя Стах едва держал. Андрей предлагает: — Мир? Павлик уставляется на Стаха. Смотрит на него долго, выразительно. А потом отвечает Андрею: — Сам с этими пидорами городскими возись, понял? Стах загорается — мгновенно. И даже не щеками. Он пинает калитку ногой — и калитка ударяет Павлика. — Еще раз вякнешь обо мне в третьем лице — я выбью тебе зубы. Андрей не понимает: — Паш, какого хера? Стах криво усмехается. Ставит Андрея в известность: — Установили «худой мир». Бывай. Стах отходит. Держит курс домой. Слышит, как сзади Павлик пытается что-то сказать Андрею, но в тишину и пустоту. И сзади кто-то спрашивает: — Что случилось? Больше Стах не слушает. Ему хватило. Так, чтобы жгло. Так, чтобы запустить внутрь истерику с вопросами: «Это заметно?» Но через пару метров его догоняют. Света равняется с ним шагом. Зовет по-тимовому: — Арис. И просит: — Стой. Стах тормозит и оборачивается. Спрашивает: — Что ты хочешь? Света теряется. Оборачивается назад словно в попытке найти ответ. Опускает взгляд. — Не обращай внимания. — Да мне нет дела. Я только кепку занести пришел. Она теряется еще больше: — Я думала… — Что? — Андрей сказал, что ты зайдешь… — Да, занести. — Ясно… Мне показалось, что в целом. Да и остальные оживились… — Света слабо улыбается. — Кажется, им прикольно, что ты пловец. — Бывший. — Да все равно… Решили: ты пойдешь с нами на реку. Правда, еще после обеда… Не дождались. Света веселеет. Стах немного смягчается. Из-за нее. Ему теперь и смешно, и неловко, и… странно? Он прячет руки в карманы шорт и опускает голову. — Сходили без тебя. — Я не обижен. — Видели Кая. Вы не разминулись? У него был такой вид… — Кого?.. До Стаха с опозданием доходит, что они придумали Тиму дурацкую кличку. Он тут же понимает, что дело пахнет котячими слезами и обидами. Размыкает губы, потом тут же сходит с места. — Арис?.. Он вспоминает, что не попрощался, но, обернувшись, спрашивает: — А давно вы его видели? — Еще днем… Кранты.III
Стах возвращается в сумерках, уронив на себя свет с терраски. Заметив Тима, он застывает в проходе и не поднимается по лестнице. Не знает, что и как ему сказать. Особенно когда Тим встает со ступеней — и становится ясно, что сидел и ждал. Тим хватает Стаха до того, как спуститься, и Стах ловит его, делая шаг назад. Они путаются в тюле. Тим сжимает в руках так, что становится трудно дышать. — Ничего не сказал, — мяукает Тим. Стах закрывает глаза. — Я искал на реке. Тим режет словами. — Дурак. И саднит глубоко под кожей. Стах зарывается носом в темные волосы, пытаясь унять чувство — вины и нужды. Но вместо этого вспоминает, что утром ужасно скучал — и не находил себе места, а потом насовсем ушел, чтобы принести какой-то план действий… что-нибудь надежнее, чем то, что у него осталось после разговора с матерью. Тим его не отпускает, прижимается всем телом, и Стах начинает заводиться от того, как он близко и тесно. В сени выходит бабушка… . Стах отпускает Тима. Тим неловко застывает, не зная теперь, куда девать руки, а заодно всего себя. Постояв в немом и непонятном, Стах огибает его, просачивается в сени и, даже не посмотрев на бабушку, входит в дом. Ему жжет щеки. Он бы хотел сказать: не важно, что она думает. Они все… Но не может.IV
Тим рассеянно застывает, поднявшись на чердак. Замирает тонкий и неприкаянный, обхватив пальцами запястье. Стах собирался в ванную, но лишается движения, едва его заметив. Объясняется: — Я в душ. От Стаха несет потом. Чуть больше, чем рекой. Стаху надо смыть с себя дурацкий день, а затем полежать с Тимом. Даже немного его потискать. В хорошем смысле. Сейчас, когда Тим замер перед ним, — больше всего. Волчья тоска по нему становится почти осязаемой. Он не знает, в какой момент мысли о матери стали важнее. Просто он не хочет Тима потерять. Ни сейчас. Ни вообще. Тим спрашивает: — Ты потерялся, как в Питере?.. — Нет. Я… Тим подходит, присаживается рядом на колени. Целует Стаха в губы. И отстранившись, спрашивает что-то лишнее: — Обиделся?.. — На что? — На то, что она видела… Я просто… ждал тебя весь день. Ничего такого… Она бы… Стах пялится на губы Тима так прямо и однозначно, что тот смолкает. Смолкает почти в тот момент, когда Стах тянется, целует сам, поймав рукой за шею. Оторопевший Тим затихает — весь. А Стах, отрываясь, спрашивает: — Что ты говорил?.. Тим открывает глаза. И не понимает: — Что?.. — Ты что-то говорил. — А… Тим зависает. Что-то, может, он и говорил… А теперь прижимается губами к губам. Стах не против, но план был немного другой, и он уже настроился, и он еще не был в душе… Стах вроде отстраняется, но в итоге, едва разомкнув поцелуй, тянется еще, пока это не превращается в череду влажных коротких касаний. Тим пытается поймать это касание и продлить — но не успевает. — Я в душ. Вернусь. Тим опускает голову, задевая нос Стаха своим. Облизывает губы. Стах зависает, удерживая его рядом. Со странным осознанием, что, похоже, его хочет. Не как обычно. Вполне осознанно… Не столько членом, сколько вообще. Тим просит: — Иди. Стах соглашается и отстраняется. — Ладно.V
Стах не успевает войти в ванную, как бабушка интересуется: — Сташа, наверное, ты голоден? Он просит у нее минуту: — Потом. Стах очень занят мыслью, что хочет Тима. Может быть, рядом. И сейчас. И между делом замечает, что в ванной нет полотенца. Бабушка, видимо, все постирала. Стах высовывается: нет ли Тима? — О, — Стах ловит его в фокус, прищурившись, — Тиша? Принеси мне полотенце. Тим подвисает. У него — перезагрузка всей системы. Поломался. Он оглядывается потерянно. Не понимает: Стах про полотенце или… И Стах осознает… больше по реакции, чем по ситуации. Становится смешно. Он кивает Тиму, чтобы подошел, и шепчет: — Просто полотенце… Без намеков. Стах ждет бесстыжее Тимово «жаль». Но тот чуть оживает и кивает. И говорит, удержав Стаха за руку: — Я принесу… — Ладно.VI
Стах включает воду. На всякий случай проверяет: не идет ли Тим? На горизонте — пусто. Потому что это Тим. Он сначала найдет ящик, а потом в нем будет ковыряться и обдумывать: то он берет или не то? Стах вздыхает, раздевается. Прячется за шторкой и залезает под душ. Тим приходит лишь через минуту. Заглядывает. — Арис… Стаха напрягает, что он… Но Тим не опускает взгляд — почти старательно, почти натужно. — Я на машинку положил. — Спасибо… Тим еще стоит, уставившись на Стаха несколько секунд, как будто хочет что-то у него спросить, но в итоге — ничего… Он исчезает за шторкой. Стах выглядывает сам. За чувством, тянущим из него внутренности. Или душу. Он не очень понимает. Говорит: — Мне позвонила мать. Тим неуверенно застывает, обернувшись. Обхватывает пальцами запястье. — Я знаю… — Бабушка сказала? Тим кивает. Потерянно оглядывается. И просит: — Можно мне остаться? Просто постою… — Как хочешь? Стах возвращается под горячую воду. Неуверенный. Если просто говорить, то можно? Их слышно. Стах и так Тима уже послал за полотенцем. Бабушка в курсе… Теперь Стах сомневается: его вопрос о полотенце прозвучал как намек для Тима или в целом? Тим садится на стиральную машинку и кладет это самое полотенце себе на колени. Стах замечает, потому что выглядывает второй раз. — Это не будет странно? Что ты здесь. Тим сомневается. — Не знаю… Подумав, спрашивает Стаха: — Странно? Стах без понятия. Но решает, что мыться будет продуктивнее, чем мучиться вопросами. Тем более что Тим уже устроился… — Я просто… — говорит Тим. — Тебя не было с утра… Шумит вода. Последние слова пропали в этом шуме — и Стах снова высовывает голову. — Я тебя плохо слышу. — Подождать?.. когда закончишь. — Или говорить погромче. Тим не решается и затихает. Стах намыливает тело. В ванной оседает терпкий восточный запах геля. — Куда ты уходил? Голос Тима тихий и очень близко. Стах не вздрагивает, но — почти. Оборачивается и ловит в фокус его взгляд. Это обеспокоенный взгляд. Тим подошел поближе, чтобы не повышать голоса. И теперь царапает Стаха — привычно тихим и привычно хриплым. Стах застывает с мочалкой в руках, как дурак, и не знает, что ответить. — Я просто таскался… По лесу, где мы были, помнишь? Еще несколько раз был на нашем месте. У реки. — Но я приходил… Думал: ты там. Еще нашел записку… Стах не знает, что делать… Как бороться с Тимом, если он так… — Разминулись?.. — слабо усмехается. — Похоже… — соглашается Тим. — Света сказала: ты ходил на омут. Тиму сложно вспомнить, кто такая Света: это видно по слабо нахмуренным бровям. Но затем он, кажется, выхватывает ее образ из памяти. — А… Ты с ней виделся?.. — Я ходил к Андрею. Встретил его утром на реке. Сказал: передай своему пропащему знакомцу кепку. Но Андрей сказал: хочешь отдать — принеси. Я решил, что принесу. Не сложно. И мне надо было уйти. Из дома. Не от тебя. А просто. Тиму сложно обработать столько информации за раз. И он беспомощно замирает. Потом что-то получается сложить… — Ты там сидел?.. Ну… с ними. — Нет, я пришел под вечер. А потом Света сказала: ты искал меня. И я рванул домой. Тим слабо тянет уголок губ. И расстраивается: — Арис, почему ты… почему не разбудил? Меня. — Я злился. — Ничего. Я бы… Он бы унял. Утешил. Обезболил. Он задевает Стаха. И, кажется, чуть больше, чем всегда. Стах тянет к нему руку, сжимает ворот рубашки в кулак и тянет к себе. Тим тянется в ответ и шепчет: — Я чуть не сошел с ума. Я так соскучился. Стах тоже. Он не знал — насколько, пока Тим не оказался рядом. — Ладно. Стах отталкивает Тима. Не приблизив. Закрывается за шторкой, наспех домывает тело. На мочалке почти не осталось геля, в голове Стаха почти не осталось мыслей. Кроме одной. Как дойти до чердака со стояком? Кранты. Еще и выходить — так… Стах закручивает краны. Забирает у Тима полотенце. Застывает. За шторкой. Уткнувшись в это полотенце носом. Хочется в него немного поорать. Стах в порядке. Наверное. Он вытирается. Только тянется за вещами — Тим подает. Спасибо, Тим. Как теперь одеться, Тим? За что ты, Тим? Мысль «Может, тут?.. как в прошлый раз?» заставляет Стаха замешкаться лишь на секунду. Становится стыдно. Стаху все время стыдно. И он не знает, за кого больше — за себя или за Тима?.. Но это почти отрезвляет. Ладно, если держать перед собой полотенце, можно даже пробежать до чердака… — Блин, — цокает Стах. — Чего?.. — Ты. Виноват во всех смертных грехах. Больше всего — в грехах Стаха. Стах почти согласен здесь, чтобы без марш-бросков. Но Тим не понимает: — Что?.. Стах повторяет: — Ты. — Выйти? Стах решает, что Тим — дурак. Но вслух говорит: — Ну выйди. Тим послушно исчезает за дверью. Стах остается в одиночестве со стояком. И вспоминает, как в туалете поезда Тим заявил: «Меня отпустило». Стаха хрен отпустит. Замечательно. Кранты.VII
Стах пробрался на чердак. И что же он там видит? Отсутствие Тима. Ну здорово. И где? Стах падает на матрац. И думает: насколько перспективно ждать? Решает, что искать, конечно, хуже, потому что… Стах тут может умирать. А мать хочет, чтобы он — после Тима — вернулся домой. Она спятила. Она не понимает, о чем просит. Она устроит… — Арис… Наконец-то. — Где ты застрял? — Несу тебе поесть… — Зачем? — Твоя бабушка сказала… Стах вздыхает. Тим медленно поднимает тарелку. Очень старательно, чтобы не пролить. Стах бы помог. В какой-нибудь другой момент. Тим идет с этой тарелкой к нему. — Это очень плохой план. — Почему? Стах не знает, как сказать: «Вообще не до тарелки». И просит: — Тиша. — Что? — Ты можешь… — Что?.. Тим застывает. Посреди чердака. Со своей тарелкой. Или с тарелкой Стаха. Стах тяжело вздыхает. Как сказать по-человечески и не приказом? «Это — на стол, ты — ко мне»… «Давай ты без тарелки?» «Нахер твою тарелку». «Я голоден не в этом смысле». Одно хуже другого… Стах проводит по лицу рукой. Кранты. Тим ее приносит. Садится. Плечом к плечу. Планирует подавать еду. Обеспокоенный. Касается свободной рукой колена. Стах уставляется пустым взглядом куда-то вперед. С мыслью: «Не там касаешься». Усмехается. — Ты ничего не ел… — Еще у меня стояк. Проблема на проблеме. Бедный растерянный Тим… Надо было сказать раньше. Стах смотрит на него и вдруг смеется. Тим уставляется в тарелку. Как на что-то лишнее. Отставляет на пол. Стах решает: — Все еще очень плохой план… Он так и представляет, как они с Тимом все перевернут. Тим отодвигает тарелку подальше и тянется к Стаху. И Стах целует его сам — торопливо, много, часто, в губы, в щеку, в шею. Тим замирает в его руках, подставляясь под ласку, потом оживает пальцами — на шее, на затылке, на плечах. Стах чувствует, как он царапает. Физически. Потом — голосом. Тим роняет тихий стон. Стах отстраняется лишь потому, что всё еще до паники боится, что услышат… А Тим захватывает в ладони его лицо, касается носом носа, прерывая, останавливая — лихорадочный приступ. Целует в губы глубоко и медленно. Успокаивает. Стах стискивает его крепче. Потом пытается уложить на спину, но, вставая на больное колено, понимает, что идея так себе. Стах застывает неуверенно. Тим спрашивает у него: — Чего? Стах хочет, чтобы Тим был близко, но не может сверху. И не может снизу. И если Тим сядет на колени — опять выйдет как в палатке, а в палатке Тим был кранты. И если Тим сядет за Стахом, как на реке, а тот обнимет со спины, — не то. И если Тим опять примется, сев в стороне, надрачивать ему — тоже. Тим мягко улыбается, потому что Стах, наверное, весь покраснел. От усердной работы мысли чуть больше, чем от стыда. Тим целует его в губы и спрашивает: — Ну что ты застыл? — Это уравнение не решается… — Какое?.. Уравнение, в котором надо Тима уложить. Желательно со Стахом. Стах не знает, какая из плоскостей — неизвестная. Тиму становится смешно: — Арис… — Да кранты. Дано: матрац, Тим, переломанное колено. Тим говорит: — Я постараюсь не забываться… Стах не уверен, нравится ли ему такая постановка вопроса. Вроде это решение, а вроде как-то неправильно… — Арис… Стах понимает по Тиму, что сломался и завис. Хуже, чем иногда Тим. Почему всегда выходит так? Стах, когда пришел, хотел валяться с Тимом в постели и тискать его. А что в итоге? Стах убежденно заявляет: — Это не должно быть сложно. — Ну… это и не сложно. Просто ты очень переживаешь. — Я не «переживаю». Это — не «переживаю». Я не понимаю, ясно? Я не понимаю, что мне делать. Меня бесит, Тим. Меня бесит. — Арис… Стах повысил голос. И у Тима такое лицо… он не знает, как помочь, и Стах чувствует себя гадко и жалко. И в этот момент что-то окончательно портится. Он цокает. И решает: — Не надо. — Ну Арис… Стой. Ну стой. Стах отбивает руку Тима… с опозданием вспомнив, как легко на тонкой коже появляются синяки. И он осознает, что злится. Ужасно злится. На Тима, на себя. На мать, которая все перепортила. На всех подряд. Он говорит: — Отпусти. — Арис, пожалуйста… — Мы подеремся. Вернее, Стах Тима побьет. И будет худшая постельная сцена в истории. Стах вырывается и уходит. Тим остается… в гордом одиночестве и негордом возбуждении. С тарелкой.