«Ее декабрь, мой май»

Я вошла и тихо села через три свободных стула от неё: недостаточно близко, чтобы быть бестактной, но недостаточно далеко, чтобы долго оставаться незамеченной. Я облокотилась на барную стойку, намереваясь еще немного понаблюдать за Марией украдкой, но тут массивные металлические кольца, надетые на мои пальцы, неприятно звякнули о стеклянную поверхность, мгновенно разрушив интимность уединения и обратив внимание Марии на неожиданный резкий звук. Она обернулась, к моему удивлению, сразу же меня узнала, и ее задумчивое прежде лицо за долю секунды приняло столь знакомое мне со съёмок выражение «а ведь я именно вас здесь ждала!». — Не будете против моей компании?, — осторожно спросила я, готовясь встать и уйти в любую секунду, если только Мария так пожелает. — Что вы, нисколько! Я сюда от громкой музыки убежала, а тут, видите, Чайковский, — она сделала неопределенный жест в воздухе, словно хотела указать на какой-то предмет, но в последнюю секунду передумала, забыла, о чем вела речь, и аккуратно положила свою красивую маленькую руку обратно на колени. Я заметила, что Мария пьет бренди и что ее бокал выглядит так, словно она едва ли к нему притронулась. — Спасибо, что пришли сюда сегодня, — вдруг промолвила она, улыбнувшись мне своей лучезарной улыбкой. — На работе нам с вами совсем не удавалось пообщаться, так ведь? — Признаюсь, я удивлена, что вы вообще меня запомнили, — ответила я, возвращая ей улыбку. — на подобных вечеринках я, сказать по правде, редкий гость... — Значит, я не зря попросила внести вас в список!, — звонко воскликнула Мария, лукаво поблескивая лучиками на зеленой радужке больших глаз, видимо радуясь моему растерянному удивлению. — На площадке я вас совсем мало успела узнать, и мне хотелось ещё раз увидеться до того, как... словом, хочу поздравить вас с первым большим проектом, к которому вы приложили руку. Ведь это ваш первый проект?, — спросила она неожиданно серьезно. Я улыбнулась и смущенно кивнула, не зная, что делать дальше. — Поздравляю и вас с завершением съемок, — наконец догадалась ответить я. — Вы теперь будете отдыхать? — Я поеду в Париж, — быстро проговорила Мария, болезненно поморщась на этой фразе и сопроводив ее горькой усмешкой. Это странное выражение так не шло к ней, что меня слегка покоробило, но мрачная тень, едва приняв очертания, бесследно исчезла с красивого лица, которое вновь приобрело то влекущее, теплое сияние, от которого у меня все изнывало внутри. — Париж больше всего красив ранней осенью, но и в разгар зимы всегда был способен согреть мне сердце, — мечтательно произнесла она, теперь уже улыбнувшись мне по-настоящему, искренней и спокойной улыбкой, очевидно, приглашая к светской беседе. — Я никогда не была в Париже, — честно ответила я, одновременно подавая знак бармену, чтобы он принес мне то же, что пила Мария. — Впрочем, я знаю, что полюбила бы его, — добавила я тихо. — Ну, конечно, конечно, вы там побываете! — тонко воскликнула Мария, накрыв своей маленькой ладонью мое запястье, лежавшее на колене. Это простое прикосновение мгновенно превратилось в электричество, которое пробежало по всему моему телу от самых кончиков пальцев и ниже, до тех пор, пока не достигло ступней и не спряталось где-то в острых носках вечерних туфель. — Вы ещё такая юная, целая жизнь ждет вас впереди… — она наконец убрала руку, помолчала и аккуратно отпила из своего бокала, с тактичным и несколько детским интересом разглядывая мое лицо. — Кстати, как вам понравилась работа в нашей команде? — вдруг весело спросила она, встряхивая завитыми волосами и элегантно убирая за ухо выбившуюся из прически прядь, — Расскажите мне про…— с этими словами тот сдержанный театральный образ, который я месяцами наблюдала на съемочной площадке, растаял без следа, и самая настоящая, живая Мария теперь сидела передо мной за узкой барной стойкой, слушая, смеясь и иногда почти касаясь своими шелковыми коленями моих. Там, перед камерами, она была почти бесплотным существом со словами-жемчужинами, которые долго вызревали в ее белокурой голове и потом слетали с языка эффектно, в идеально подобранный для правильного впечатления момент. Здесь же, в приглушенном барном свете она решила быть собой: слегка вальяжной от алкоголя и усталости, трогательной и немного неловкой, куда более несовершенной и оттого много, много сильнее мною желанной. Наша беседа полилась удивительно естественно и легко. Ни к чему не обязывающие слова невесомым пером перелетали с одних губ на другие, разноцветным конфетти подбрасывались в воздух фамилии любимых поэтов, калейдоскопом рассыпались названия далеких городов и улиц, всуе упоминались общие знакомые, чьи образы безликой массовкой вальсировали вокруг нас. Они все были нужны, чтобы оттенять обнаженную интимность камерной барной сцены, в центре которой были мы — две женщины и предательски-подлое время, незаметно утекающее сквозь наши окольцованные пальцы. Чувствовала ли я его бег? Едва ли. Все мое существо целиком и полностью было захвачено Марией: она все о чем-то хохотала, склонившись над полупрозрачным стеклом барной стойки так низко, что я могла видеть отражение ее красивого белоснежного лица, и эта невозможная прежде близость к ней дурманила и будоражила чувства. Теперь, расслабившись и слегка захмелев, мы сидели совсем близко друг от друга, и я отчаянно и больно желала эту красивую женщину, в то же время еще пытаясь бороться с ее властью надо мной. Блестящая прядь мягких волос снова выбилась из ее прически и упала на красивый фарфоровый лоб. Я, не смея просить большего, протянула руку и убрала волосы Марие за ухо, наконец почувствовав, что подошла к роковой черте, сулящей лишь стыд и опасность падения. Пришло время капитулировать. Я больно закусила губы, резко отставила свой бокал в сторону и молча поднялась с места, намереваясь уйти. — Но куда ты? — тихо спросила Мария, получив мой умоляющий вопросительный взгляд в ответ (я и сама ведь не верила, что могла бы сейчас уйти). — Ночь только началась, и я не хочу быть одна сегодня. Последние слова были произнесены с такой интонацией, что мои плечи невольно дернулись от резко нахлынувшего, лишающего последней воли возбуждения. Я медленно, словно очарованная, опустилась обратно на стул и впервые за все время нашего уединения позволила себе долгий безотрывный взгляд Марие в глаза. Поняв мое оцепенение, она ободряюще улыбнулась, опять встряхнула волосами и призывно протянула мне свою хрупкую белую ладонь. После нашего ухода на барной стойке странным одиноким натюрмортом остались стоять два одинаковых бокала с недопитым бренди.