Песнь Беллоны

Зловещая аура окутывала высокого мужчину, заставляя остальных членов команды плестись немного позади. От Бруно и Леоне старались идти в сторонке, чтобы не навлечь гнев дракона лишним движением или громким звуком. Иногда это выглядело комично — Гирга и Миста пытались идти на цыпочках, придерживая друг дружку. Джованна не благоговел перед тайным древним, как остальные, но молчание поддерживал. Он все еще помнил немую просьбу Бруно, которую прочел в его синих неспокойных радужках. Миста и Наранча, скорее, не знали, чего ждать от нового знакомого, и осторожничали, а Буччеллати спокойно вел Леоне за собой по ступенькам вниз, из вежливости иногда задавая какие-то наводящие вопросы. Аббаккио шел налегке, не взяв с собой ничего лишнего. Даже на осторожные просьбы подумать как следует, — они не планировали сюда возвращаться, и неизвестно было, кто найдет эту башню следующим, — Леоне только злобно отмахивался. Лишь пыльные свитки он дозволил изучить Фуго, признав в нем самого головастого в компании, но другим никаких ценностей воровать не разрешил. Больше всего на свете он жаждал забыться и снова жить, и, ожив, в миг озарения вдруг понять, что все ошибки совершил он во сне, и не было наяву ничего, связанного с ним. Если сначала всеобщее молчание он воспринимал как свалившееся благо, то скоро сверлящие спину взгляды начали подбешивать дракона. Его длинные волосы охватывали как минимум десять пройденных ступенек, и ребята всеми силами пытались не наступить на них, о чем-то тихо щебеча и ахая. Если бы они не спустились к двери, он бы точно не удержался и что-то рявкнул им про манеры. Когда в глаза ударил солнечный свет, он зажмурился с непривычки, прикрываясь когтистой ладонью. Роговицу в один миг запекло так сильно, будто к ней понесли линзу, которой в свое давнее детство Леоне любил поджигать муравьев. — Все хорошо? — осторожно поинтересовался Буччеллати, видя дискомфорт их нового компаньона, но тот быстро взял себя в руки, потер переносицу и выпрямился. Леоне не хотел отвечать, не хотел давать даже намека на беспомощность и слабость после векового заточения. Его тело чувствовалось грузным мешком, набитым костями, и он скрипел ими при каждом шаге, чувствуя только бесконечную усталость. Продолжая жмуриться от яркого света, бьющего в глаза, Аббаккио недовольно кривил лицо, всем своим видом выражая нежелание откровенничать. Сказать по правде, он так и не обмолвился с командой ни словечком после согласия присоединиться, воздвигая вокруг себя нерушимую высокую стенку. Влажный ветер ударил в лицо, позволяя на миг отвлечься от боли. Дракон покрылся мурашками, испытывая давно забытое щекочущее наслаждение. Он вдохнул полной грудью, чувствуя, как треплются волосы на ветру, как невидимые потоки ласкают щеки и плечи. И в глазах внезапно потемнело. — Не видеть солнечный свет несколько веков… — Фуго задумчиво глядел, как Аббаккио держится за голову, рассудив, что от свежего воздуха, позабытого за длительный срок, вполне ожидаемо закружилась голова. — А почему на улице вообще солнце? Разве мы так надолго заходили? — хмуро поинтересовался Миста, но Аббаккио махнул рукой, жестом показывая, что все в порядке. Были бы силы, он бы обязательно объяснил про течение времени в Блуждающей Башне. Леоне прошел вперед, пошатываясь так, будто выпил добротного вина пятидесятилетней выдержки. За ним шлейфом потянулись его длинные светлые пряди, протирая старые ступени. Но, казалось, это совершенно не заботило древнее существо: он целенаправленно подошел к зеркальной глади чистого озера. Бруно наблюдал со стороны, как нетвердо стоит Леоне на ногах, каким бледным и усталым сделалось его лицо, но не торопился помогать. Опека со стороны незнакомца могла вылиться в стыдливую агрессию. Аббаккио сжал челюсти до зубного скрипа. Надоедливо позвякивая золотыми украшениями, он присел на каменные ступеньки. Низко наклонившись, дракон зачерпнул ладонями хрустально-чистую воду и позволил себе испить первый, самый сладкий глоток. Его лицо впервые просияло, а на щеках появился румянец. Наконец-то он перестал походить на ходячий труп, приобретая более здоровые черты лица. Сдержав удовлетворенный стон, он повернул голову к притихшим соратникам: те пытались вести себя непринужденно и сдержанно, но то и дело кидали пылкие, любопытные взгляды на дракона. Прожигающие спину, они нервировали, заставляли чувствовать неловкость и какую-то скрытую угрозу. Несколько веков одиночного существования принесли горькие плоды недоверия и липкого, противного страха. Не отрывая взгляда от лица Буччеллати, спокойного и терпеливого, светлого и чистого, Леоне шумно выдохнул. Почему-то, смотря на него, Леоне и сам успокаивался. Внутреннее дрожание сходило на нет, желудок прекращало сводить, а головная боль отступала, растворяясь в синеве сверкающих радужек. Чувствуя обязанность перед главой, который взял отверженного всем миром дракона в команду, Аббаккио не смог смолчать, облизывая удлиненным языком влажные губы: — К вечному чувству голода и жажды привыкаешь со временем. Но желание утолить их никуда не исчезает, — он пятерней поправил упавшие на лицо серебряные пряди и вновь опустил ладони в чистую озерную гладь. Леоне раз за разом набирал студеную воду в горсть, подносил к лицу и жадно выпивал, захлебываясь. Капельки собирались на подбородке и стекали по шее холодными струйками, но Леоне не заботился о том, как выглядит со стороны, отдавшись животному желанию напиться. — Кажется, — наконец насытившись, он протер губы тыльной стороной ладони и удивленно отметил, — проклятие исчезает… Я начинаю чувствовать, что теряю бессмертную форму. Когда жажда отступила, в Леоне взыграло любопытство: он не мог понять, в какой части мира находится. Глаза постепенно привыкали к свету, и дракон мог различить на другом берегу высокие деревья, колышущиеся на ветру. На фоне цветущей чащи одиноко пасся конь. Аббаккио округлил переливающиеся глаза. Вместо гребней барханов пустыни — цветущие жизнью холмы, вместо желто-белого солончака — сочная зелень. Воздух не сжигал легкие сухостью и осевшей пылью, а солнце не мучило зноем. — Пора в путь, — легко бросил Бруно, выводя застывшего дракона из транса. Не только Леоне отошел от беспамятства и излишней задумчивости: остальные тоже зашевелились, будто проснувшись. — Куда отправляемся в первую очередь? — Наранча достал из переднего кармашка комбинезона свернутую старую карту и принялся раскладывать ее на холодном камне. Миста помог ее растянуть, придержав руками гнущиеся уголки, и вся компания устремила свой взгляд на чернила, въевшиеся в пергамент. Только Леоне отрешенно избегал обсуждения, не готовый вливаться в дружную компанию так скоро. Да и нужно ли это от новичка, не знающего ничего ни о стране, в которой находился, ни об измененном за несколько веков мире? Будто бы читая мысли хмурого спутника, Бруно метнул на него внимательный, пробирающий до дрожи в коленках взгляд, безмолвно вынуждая обратить на себя внимание. Предводитель искоренителей выглядел так, словно поставил себе цель доходчиво объяснить каждому превосходный план их длительного приключения, и собирался безбожно карать тех, кто прослушает его слова. — Наш путь лежит в Асколи, — начал Буччеллати, усаживаясь на колени возле карты, — сейчас мы тут, — он указал на небольшое озеро со смазанным, плохо читаемым названием и повел подушечкой пальца вверх, — и я предлагаю первым пунктом привала назначить Капую. От него легче всего добраться до Минтурно. Когда мы приедем в Анцио, там до Асколи останется пару часов странствий. От обилия незнакомых, бесполезных и абсолютно пустых названий голова Леоне вновь затрещала, и он раздраженно растер виски. — Твой план мне ни о чем не сказал, лишь запутал сильнее, — хмуро ответил Аббаккио таким тоном, словно выступление предводителя искоренителей смогло задеть его достоинство. — Кстати, а может нам и не нужно было все это разжевывать еще раз? — Наранча вдруг с видом настоящего мыслителя стукнул кулаком по открытой ладони и совершенно бестактно указал пальцем на Леоне. — У нас же есть дракон! Раз мы его нашли, почему бы не воспользоваться его крыльями? Бровь Аббаккио нервно дернулась, а затем медленно поползла вверх. Он вскочил со скользких ступенек так резко, что колени звонко хрустнули одеревеневшими хрящиками, но Леоне сделал вид, что ничего не произошло. Скрестив руки на груди, дракон взглянул сверху вниз на полурослика с видом крайнего пренебрежения. Но тот, казалось, не замечал недоброжелательного настроения собеседника, продолжая с завидным упорством ждать ответа от Леоне. На него смотрело совершенно чистое в своих помыслах и порывах создание — с округлыми чертами лица, с удивительно румяной кожей и с наивным выражением огромных завораживающих фиалковых глаз. Каким бы грозным не был дракон на вид, обижать юнцов не входило в его привычку. Так что Аббаккио не выдержал первым: он смирил гнев под улыбкой ожидающего и тяжело вздохнул: — Я не хочу принимать драконью форму, — твердо отчеканил он, не решаясь вдаваться в подробности. — Но… — Миста прервал себя сам, плотно смыкая губы еще до возмущения Аббаккио: тот довольно красноречиво метнул в сторону охотника испепеляющий взгляд. — Нет, — тон Леоне был непоколебимым. Бруно не стал выпытывать у дракона причины столь категоричной позиции по использованию своих природных способностей — он не знал про них ровным счетом ничего. Быть может, те требовали немало физических сил, которых у измученного долгим заточением Аббаккио попросту не было. И нужно ли миру преждевременно узнавать про возрождение драконов? Слухи по поводу Ризотто были убедительными, но все же слухами, и за пределы Неаполя они не выходили. Если они разом взлетят в небо, половина Римской Империи будет знать об их маленьком секрете. Сначала за Леоне придут заинтересованные в мифическом существе люди, а следом за людьми, вполне возможно, заточившие его эльфы. Он дал указание Наранче свернуть карту и спрятать ее, а после неторопливо встал с места. Ветер ласково обогнул воздушные манжеты, заставляя ткань трепетать под легкими порывами. Когда золотистые лучи окрасили загорелые щеки, полные отваги глаза Бруно плутовато сверкнули, будто бы он затеял что-то вслух неозвученное. Леоне почти явственно ощущал, как пустое и холодное сердце наполняется несвойственной ему мужественностью, и шаг крепнет рядом с предводителем. Словно Бруно лично делился с ним смелостью, словно он питался решимостью искоренителя через потаенные магические каналы. Так странно. Леоне никогда бы не подумал, что сможет привыкнуть к кому-то настолько быстро, не боясь получить в спину нож. А ведь было достаточно раз утонуть в этих глазах, тронуть смуглую теплую ладонь, чтобы полностью раствориться в воле Буччеллати. В этом человеке был тот стержень, к которому хотелось тянуться, за который хотелось ухватиться и позволить себе плыть по течению обстоятельств. У Аббаккио было слишком мало сил действовать самостоятельно. Буччеллати повернулся к своей команде, окинув каждого внимательным, изучающим взглядом, и медленно кивнул, вкладывая в этот жест гордость за проделанный путь. — Тогда решено. Не стоит забывать о нашей маленькой гонке с иссушителями. Мы выбились из графика, так что следует наверстать упущенное. Леоне продолжал хмуро глядеть на предводителя команды, сдерживаясь, чтобы не обнажить острые клыки. Но не злоба была виной таких импульсивных порывов продемонстрировать на лице экспрессию. Это сияние чужих радужек, подобно соленым волнам океана, точило грузный камень из вины, обиды и гнева, постепенно обуздывая ту невыносимую боль, лежащую на сердце. Леоне сделал шаг вперед, хватаясь за локоть Бруно. Даже не успев обдумать дальнейшие действия, он вдруг заговорил, к своему удивлению сменяя тон на учтивый, с толикой того уважения, которую лидер заслуживал: — Пока есть возможность, не объяснишь мне подробнее об… устройстве современного мира? — и даже слыша в этом лишь предлог к разговору, Бруно не отказался. Когда последний человек переправился на лодке до озерного берега, Фуго в ужасе вздернул ладонь в сторону башни: от самого основания густой туман заструился ввысь по каменной постройке, обволакивая ее невесомыми завитушками. — Ее предназначением была охрана узника, — деловито отметил Джованна, вновь поправляя спадающую с плеча тунику, — как только пленник покинул ее стены, магия начала рассеиваться. — Что станет с башней? — Миста встал рядом с эльфом скорее по привычке, чем по нужде. Последние дни путешествия они действительно сблизились, и Гвидо нравилось находиться в компании Джованны. Другие замечали, как охотник то и дело случайно дотрагивался до Джованны, как пробегался пальцами по светлым волосам, но не придавали этому значения. При любой шутке на тему активных заигрываний Гвидо начинал отпираться и обвинять собеседника во лжи и ярком воображении. Джорно задумчиво обвел указательным пальцем подбородок, после недолгого молчания отвечая: — Исчезнет, превратившись в первоначальную стихию, из которой ее соорудили. Судя по тому антуражу, который мы видели внутри, я думаю… Рассыплется в песок? Леоне напрягся, обращенный к ним вполоборота. Его рука покоилась на талии, и когти нервно стучали по золотистым побрякушкам, которые в изобилии свисали с пояса свободных шароваров. — Плевать, что с ней станет. Пусть сгинет в царстве Нергала, глубоко под землей. Хватит умничать уже, раздражаешь. Алхимик зацепился за имя незнакомого божества, но решился не выпытывать у дракона подробности религии, в которую он веровал. Будучи человеком, скептически относящимся к высшим силам, он, однако, не выказывал свои протесты открыто. Алхимик уважал отличные от его собственных взгляды и считал подобные споры пустой тратой времени. Пока ребята притирались друг к другу, Буччеллати успел дойти до тележки с припасами и вернуться обратно. В руках искоренитель держал кусок мягкого, еще не зачерствевшего хлеба, ломтик сыра и чистое наливное яблоко. До этого отвлекавшийся только на раздражение Леоне вдруг приподнял брови, понимая, что живот сводит в голодном спазме. Рот моментально наполнился вязкой слюной, но он сдержался, стойко скрывая перед предводителем низменные желания. Вместо этого он перевел взгляд в сторону неглубокой ямы, которая резко выбивалась из приозерного пейзажа: песок по ее краям почернел, образовав ровный круг, а в эпицентре зиял след от взрыва магической энергии. Дракон даже отсюда чувствовал, как кончики пальцев покалывают остатки невидимых чародейских сил. — Леоне, ты, должно быть, голоден? — учтиво поинтересовался Бруно и, не дожидаясь ответа, протянул съестное в своих руках дракону. — Подкрепись, иначе у тебя не будет сил продолжать путешествие. Буччеллати держался твердо, говорил прямо и смело. В отличие от Джорно, с его напускной, типично-эльфийской вежливостью, — Леоне считал его благочестие притворным, — Бруно не боготворил дракона даже из вежливости, обращаясь к нему не просто как к равному, а заслуженно как к новичку. С уважением, сочувствием и нужной толикой строгой закалки. — Да, умираю от голода, — не юля, честно, сознался Леоне, принимая угощение с молчаливой, но выразительной благодарностью. Он откусил сочное яблоко первым, и прохладная сладкая жидкость тут же брызнула в небо, оставляя приятное послевкусие. Торопливо вонзая клыки в нежный маслянистый сыр, оставляя на молочном продукте четкий отпечаток зубов, он продолжил вертеть головой из стороны в сторону, будто бы кто-то намеревался отнять у него еду. Но ребята уже давно разошлись, занявшись каждый своим делом. Взгляд прошелся по членам искоренителей, и Аббаккио неволей еще раз мысленно повторил их имена. Фуго о чем-то оживленно беседовал с Наранчей, показывая какие-то записи в походной книжечке, и часто спрашивал в конце своих монологов «Ясно тебе?». На что, правда, почти всегда получал отрицательный ответ. — Ничего, мы… я попробую тебя подучить, — вздохнул алхимик, закрывая тетрадь с различными формулами и расчетами, — если хочешь поступить в Академию, нужно будет постараться, хорошо? — Ага… А зачем мне вступать, я разве уже не искоренитель? — задумчиво протянул Гирга, почесав макушку. — Или это не считается? — О чем ты? Само собой, нет! Бруно, конечно, молодец, что берет каждого встречного к себе в команду, — в словах Панни промелькнули отчетливые нотки сарказма, — но чтобы бороться с беллоной, одной воли Буччеллати недостаточно. У вас нет необходимых знаний, чтобы считаться членами Академии и с гордостью носить знаки Юпитера! Леоне повел взглядом дальше. Миста запрягал коня, пока Джованна собирал в деревянную телегу раскиданные припасы: их разбросало то тут, то там, как после урагана. Совсем рядом стоял Бруно, наблюдал за компанией так же внимательно, как и сам Аббаккио. Леоне прекратил жевать сыр, метнул взгляд на загорелое лицо, излучающее внутренний свет, и отчего-то сам стал темнее грозовой тучи. Не такой должен быть дракон. Не настолько жалким, чтобы робеть перед человеком и компанией подростков. Но Леоне не мог ничего с собой поделать, он отвык от общения, отвык от причастия к чему бы то ни было. Множество птиц, сидящих на деревьях, голосили во всеуслышание, и каждую звонкую песнь острый слух дракона усиливал многократно. Даже порхание разноцветных бабочек, кружащихся возле эльфа, разносило ощутимое колебание, которое невыносимым гудением отдавало в голову. Такая какофония из красок, ароматов и звуков могла свести с ума, если долго о ней думать. А ведь точно… Аббаккио попросту забыл, как чувствовать. — Буччеллати, повозка готова! — крикнул Миста, заставляя пернатых вспорхнуть с веток. — Отлично, — кивнул Бруно, поворачиваясь к охотнику, — тогда запрыгиваем и двигаемся. Тут нам больше нечего делать. — А нам-то можно перекусить? — недовольно спросил Гирга, похлопывая живот. — Я бы тоже не отказался от сыра и хлеба. — По дороге, обязательно, Наранча. Можешь съесть все… яблоки. Аббаккио пытался максимально сжаться, раствориться в пространстве, стать незримой точкой. Даже усевшись с самого края, скрестив руки на груди и максимально отстранившись ото всех, он не мог расслабиться в окружении такой шумной толпы. Будь его воля, он закрыл бы уши чем-то увесистым, чтобы ни единый звук не проникал в черепную коробку. Лишь сидящий напротив Буччеллати был какой-то отдушиной. Леоне кидал на него редкие взгляды, наблюдая за безмятежным лицом, синими глазами, устремленными вдаль. И успокаивался. В перерывах между спорами, шутками и веселыми рассказами каждый занимался своим делом. Наранча лежал с тростинкой между зубов, и задумчиво глядел на небо, Джованна гребнем расчесывал волосы (невольно Леоне почувствовал стыд за свои неухоженные пряди, концы которых он держал в руках), Миста выполнял роль возницы, а Фуго был всепоглощен книжкой, найденной в башне. Казавшись полностью абстрагированным от компании, алхимик все равно отвечал на вопросы, поддерживал беседу и, кажется, чувствовал себя вполне в своей тарелке. — Бруно, я вижу Казилин! — навострив уши, каждый в компании притих, моментально поворачивая голову к Мисте. Пальцем охотник указывал вперед себя, задорно улыбаясь. Огромные каменные стены окружали Капую, первый город Кампании, демонстрируя мощь и силу Римской Империи. Благодаря плодородным землям и живописным видам, совсем скоро после основания город заимел репутацию отменного места для отдыха. Сюда стекались богатые люди из всей Италии, строили среди пышных виноградников и зеленых лугов особняки и летние дачи. Очевидной выгодой пользовались хитрые торговцы: наперебой каждый захудалый купец пытался открыть в Капуе свою лавку. Разумеется, такие негодяи заламывали несусветные цены, которые нигде больше не смели ставить во избежание банкротства. Впрочем, богатые местные жители не жаловались, подначивая нечестных торговцев избирать скользкую дорожку. Рядом с Капуей, как обычно бывает у быстрорастущих городов, обосновалась небольшая, но густонаселенная деревушка, в основном состоящая из фермеров и пастухов, Казилин, которая поставляла в Капую провизию и кормила богатых патриций. — Отлично. Не будем долго задерживаться. Наберем необходимых припасов и двинемся дальше. — Какая жалость, — Фуго оторвался от книги, тоскующим взглядом пробегаясь по лицу Буччеллати, — Капуя — столица парфюмерии. Я был бы не против пройтись по лавочкам, заглянуть в пару магазинов. Гирга захохотал, удивленно приподнимая брови: — Не знал, что ты любитель парфюмерии! — Не подтрунивай, Гирга! — Панни почти смущенно насупился, громко хлопая книгой. — Смешение разнообразных ароматов для создания необыкновенного запаха, разве это не интересно? Наранча скучающе пожал плечами. Он мало разбирался в подобном и считал это не более чем забавой богачей. — Да и Джорно нужно бы прикупить наряд, этот никуда не годится. Правду ведь говорю? — между делом вставил Миста, неловко почесывая затылок. Бруно нахмурил брови и в задумчивости погладил подбородок. Каждый ожидал его приказа: как за лидером, за ним оставалось право на разрешение последнего, небольшого отдыха перед ответственным заданием. И Буччеллати молча обдумывал сложившуюся ситуацию, взвешивая все «за» и «против». Иссушители имели преимущество в скорости передвижения по Риму, опережая команду минимум на день. Но сама их работа, заключавшаяся в поглощении беллоны, занимала куда больше времени, чем полное ее уничтожение, и требовала многочасовой предельной концентрации. До трех дней те могли только подготавливать тело к наполнению. Еще день им нужен был на непосредственно поглощение. Если требовалось запечатать силу в пустом сосуде, имитирующем тело, чтобы потом передать ее в руки Основателей, то можно было прибавить еще день на изматывающий контроль. В сухом остатке, четыре-пять дней для предотвращения действий иссушителей у них имелось. А значит, в запасе было достаточно времени на небольшой отдых… — Хорошо, — наконец, кивнул Бруно под всеобщий приглушенный восторг, — мы можем позволить себе краткую экскурсию. Заодно приведем некоторых товарищей в порядок, — на этих словах лидер окинул взглядом безучастного Леоне, акцентируя внимание на облегающем топе, увешанном золотыми побрякушками, и длинных волосах, — но у нас не так много средств, чтобы позволить себе все. На этих словах и Миста и Наранча одновременно напряглись, выпрямляясь как по струнке. Миста сразу отвернулся от компании, нервно прокашлявшись, а Гирга спешно принялся искать место, за которое можно было зацепиться взглядом. Когда Бруно сощурился, уличая обоих в подозрительном поведении, Наранча не выдержал первым: — Тут такое дело… М-мы взяли пару золотых монеток из башни. — Вы что? — глаза Леоне налились огнем. Сидевший все время тише воды и ниже травы, дракон громко ударил по телеге. Наранча вздрогнул и неосознанно попятился поближе к Фуго, ища в алхимике защиту от ярости мифического создания. — И собирались все-все вернуть, конечно же! — тут же вставил Миста, прикрывая проглотившего язык подельника. Готовый взорваться дракон остыл так же внезапно, как и вспылил, напоследок махнув рукой на алчный людской порыв. Если копнуть глубже, а так ли важно, пропадут ли ценности на дне озера или потратятся на нужды путешественников?.. Повозка медленно двигалась по ухабистой дороге, через цветущие сады и огороженные фермерские угодья. То и дело им на пути попадались пастухи в соломенных шляпах, ведущие стадо пушистых овечек пастись на живописные зеленые луга. Озорные дети пытались добраться до спелых слив и яблок, под громкие нагоняи взрослых, а когда фрукты оказывались у них в руках, сломя голову убегали с места преступления. Миста моментально воспрял духом: выпрямив спину, он улыбчиво наблюдал за мельтешением любопытной ребятни возле телеги. Его родной дом стоял отстраненно от любой из близлежащих деревушек, и, сказать по правде, в детстве общения со сверстниками ему всегда не хватало. В противовес радости Гвидо, Леоне совсем скис, пытаясь абстрагироваться от навязчивого и громкого шума. — Эй, а знаете, припасов мы можем набрать и тут, нам не обязательно заезжать в город. И цены будут терпимее, я уверен, — Миста запрокинул голову и вдохнул полной грудью чистый свежий воздух. Джованна мельком взглянул на его спину, с любопытством разглядывая ту гамму эмоций, которую охотник без стеснения демонстрировал. — Звучит неплохо, — Бруно хмыкнул на дальновидность охотника, кивая. — Фуго, Наранча, могу ли я рассчитывать на вас? — прекрасно понимая, что ни эльфа, ни дракона оставлять одних нельзя, Буччеллати вызвал двойку наименее связанных с ними людей, чтобы те побродили по окрестностям и набрали припасы. Им же с Мистой придется взять на себя роль спутников для их социально-неловких товарищей. И если изобретатель довольно резво согласился помочь Бруно, ликуя прямой просьбе командира, то Фуго заметно скис. Единственный, кто рьяно горел желанием увидеть город, пройтись по колоритным улочкам и услышать нескончаемую гамму ароматов, вынужден был променять желаемое на прогулку по фермерским угодьям. Он не мог перечить предводителю, держал рот на замке, но по красным щекам можно было понять все скопившееся внутри возмущение. Однако, Фуго не был бы алхимиком, если не умел рационально мыслить и оценивать ситуацию. Он справедливо рассудил, что чем быстрее они справятся с заданием, тем раньше отправятся вслед за остальными. Тратить время на споры — извольте. — Хорошо, думаю, это не займет много времени, — после недолгого молчания Фуго ответил Бруно, следом за полуросликом спрыгивая с повозки, — Наранча! — А? — Гирга лениво повернулся к алхимику, пряча ладони в карманы передника. — Давай разделимся. Ты у нас крепче, возьми два мешка и иди за вяленым мясом и сыром. Думаю, два круга нам хватит. И сам посмотри по сторонам, попробуй поискать то, что долго хранится. Я возьму скоропортящееся, но необходимое. Не стоит недооценивать витамины. И… пожалуй, наберу воды. Как придешь к повозке, не оставляй ее одну, жди или меня, или одного из наших. Все ясно? Гирга уставился вверх, пытаясь осмыслить все вышесказанное, а затем медленно кивнул, чуть насупившись. — Да конечно понятно! Тут сложно запутаться. — Тогда повтори! Остальные слезли с повозки, потягиваясь под лучами яркого солнца. От долгого пребывания в сидячей позе все мышцы затекли, а кости ломило, но каждый был в полной мере воодушевлен предстоящей прогулкой. Бруно разделил деньги из Блуждающей Башни, не поскупившись, и удовлетворенно кивнул. — Постараемся закончить до вечера. Иллюзо любил использовать в качестве порталов зеркала, находя в этом особую эстетику. В родной общине для маленького мальчика не находилось развлечений: каждый день начинался с подсыпания в печь угля, а продолжался бесцельным блужданием среди уставших, полуживых тел. Взрослые уходили в шахты или на лесопилку, он же, страдая от одиночества и скуки, убегал с маленьким зеркальцем в лес и развлекал себя самостоятельно. С самого детства воображение рисовало на гладкой поверхности порталы в другие города, заморские страны и целые выдуманные миры. И он продолжал мечтать, даже когда в общине началась эпидемия оспы, даже когда половину деревни закопали под землю, а за огромные стены запретили выходить. Пока другие эльфы страдали от пыток и произвола городской стражи, он сбегал от проблем, делая подкопы под забор, и наедине с собой игрался с зеркальцем, единственной отдушиной. До десяти лет он пропадал в выдуманных мирах, пока родители не слегли окончательно. Пока он не остался один. Ризотто пришел, когда Иллюзо только-только начал расцветать. По человеческим меркам ему было около пятнадцати. В глазах все еще искрилась надежда на что-то большее, чем прозябание в никому ненужной грязной общине, но и она меркла с каждым днем, проведенным в грязи и нищете. Он бесцельно, лениво блуждал по лесу после очередного нарушения свода правил, которые каждый темный эльф впитывал в себя с молоком матери. Не покидать Общины, беспрекословно слушаться Людей. Быть безвольным рабом без права выбора… Еще одно предупреждение, и власти близлежащего города грозились отрубить ему башку на главной площади, чтобы остальным было неповадно. Так что возвращаться он не планировал. Риз встретился ему на пути в людской город. Он слышал про непоседливого, проблемного мальчишку из Общины, слышал и планы на его судьбу. Пожалуй, Ризотто действительно спас Иллюзо своим появлением, не столько сохранением жизни неразумному бунтующему эльфу, сколько вновь обретенным смыслом существования. Он помнил то величественное здание, богато украшенное резными деталями, куда его отвели, от которого кружилась голова и сводило желудок. Бедный темный эльф никогда не видел здания выше двухэтажной деревянной ратуши родной Общины. Арки с заостренным верхом казались устрашающими, вселяющими ужас и трепет, а многоцветные витражные стрельчатые окна смотрелись строго и сдержанно. — Это твой новый дом, — сказал тогда Ризотто, моментом прогоняя нависший страх перед новым местом. Иллюзо был первым из личной команды Ризотто Неро, загадочного предводителя с устрашающими, нечеловеческими глазами. Первым вкусил силу беллоны и, сказать по правде, испытал небывалое удовольствие от собственной мощи. Мечты детства стали явью. С того дня он перестал быть беспомощным эльфом, с которым никто не считался. Он стал иссушителем, гордо неся свое звание и упиваясь страхом людей перед собственным именем. Иллюзо любил чувствовать могущество в ситуациях, где простые смертные ощущали только беспомощность. В отличие от многих иссушителей, он готов был пожертвовать и большим. И если бы ему дали выбор, вернуться к былой жизни или остаться в компании близких по духу людей, он не побрезговал бы вкусить в два раза больше беллоны и язвительно заткнуть всем рты. Заберите еще полжизни, отрубите руку и ногу, но дайте почувствовать себя богом — вот что бы он прокричал. — Я готов, Иллюзо, — отозвались позади, и темный эльф повернул голову в сторону Мелоне. Мираж воспоминаний спал так же внезапно, как и застелил глаза. — Не спеши. Нужно подгадать момент. Ты уже знаешь, как будешь действовать?  — План есть, — хмыкнул Мелоне, ладонью встряхнув прямые пряди, — но с этой белоснежной красавицей придется импровизировать, я уверен. Мои дети мне в этом помогут. Маг скривил губы. Бесноватого иссушителя не зря прозвали именно так, и не только в характере было дело. Сила напарника всегда пугала Иллюзо до самых чертиков. Риз послал их вместе, чтобы задержать искоренителей в дороге, но будь воля эльфа, он бы и сам прекрасно справился без всякой помощи. И только одна простая истина останавливала его от пререканий с предводителем — искоренить беллону можно было за несколько часов изматывающей работы, и команде противников не нужно было медлить и ждать, пока сосуд наполнится, и тело привыкнет к ужасающей чужеродной мощи. А значит, нужно было в кратчайшие сроки вывести их из игры. Иллюзо неотрывно смотрел в небольшое зеркальце в руках, обшарпанное временем, — отражение поблескивало на солнце, дрожало и неестественно колебалось, раскрывая через зазеркалье месторасположение неприятелей. — Кажется, они разделились. Прекрасно. Пора действовать. Без слов Мелоне схватился за плечо напарника, в момент распадаясь на миллион втягивающихся в зеркало осколков — они светились переливающейся радугой, словно алмазы в лучах солнца. Иллюзо скучающе смотрел на телепортацию, давно пресытившись зрелищем. Его мысли были заняты совершенно иным, и лишь скорый бой заставлял подрагивать в мучительном ожидании… Он положил ладонь на гладкую поверхность, ощущая трепет каждой клеточкой тела. Иллюзо надавил пальцами на зеркало, чувствуя, как подушечки проваливаются вовнутрь, словно растягивая эластичную ткань. Он расслабился, позволяя телу пройти сквозь засасывающую завесу. Иллюзо плавно плыл по воздуху, подобно рыбе в воде, пока все вокруг материализовалось из бесформенного и многогранного, из блестящего и белого, в привычный человеческому глазу мир. Возле него из магических вихрей вырастали стены, разлетались разноцветные ткани. Из зеркальных частей складывались дубовые тумбочки и табуретки, а посередине, возле полосы из чистого света, из кусочков, точно драгоценных камней, выстраивалась фигура элегантного юноши. Так вот он какой, этот новичок? Разноцветные лучи освещали кожу, подобно кукольной, окрасившуюся фарфоровым сиянием. Но Иллюзо не пересекал черту, не заходил за светящийся барьер, и ждал. Постепенно все пространство вокруг выстроилось в обычную мастерскую с тремя главными фигурами на доске. И он улыбнулся, проворно прячась за розовой тканью.