Песнь Беллоны

Теперь Джованна был скован в спасительных маневрах, как никогда. Одна ошибка — и он запросто мог распрощаться с жизнью. А ведь он еще не провел с Мистой церемонию Тя Но Ю, не посидел с ним в саду камней, попивая зеленый порошковый чай. Как бы весело это выглядело со стороны, если учесть, что Гвидо не был мастаком манер и светских бесед? Как быстро поседели бы идеально-золотые локоны высших чинов, и как хихикали бы слуги-темные эльфы за углом? Наверное, Джорно на всю жизнь запомнил бы эту встречу. Джованна почувствовал, как уголки губ дрогнули вслед за сердцем. Пожалуй, такие моменты стоят того, чтобы попытаться до них дожить. Не имея возможности как прежде скакать между осколками, Джорно принял решение встретить неприятеля лицом к лицу. Ноги едва не подкосились, когда друид дал слабину, позволяя усталости взять верх над изнуренным телом. Но он продолжал держать гордую осанку, всматриваясь в пространство впереди. Тени вокруг сгущались темной дымкой, а краски выветривались из помещения и вновь появлялись, как живые, волнами переливаясь и двигаясь от предмета к предмету. Безумство переливающихся цветов мигало в глазах, буйство тонов было невозможно удержать в сознании. С одной ткани на другую, с табуретов и на потолок. Постоянное движение сводило с ума, словно эльф смотрел на рыхлую землю, кишащую дождевыми червями. Друид осел, почувствовав, как пол вздувается, как доски покрываются склизкой коркой, и как подошва легких балеток скользит по ним, словно лодка по волнам. Он свалился, ударяясь копчиком об пол. — Нехорошо заставлять хозяина бегать за гостем, — запыхавшийся голос принадлежал Иллюзо. Темный эльф, опираясь на косяк входной двери, смотрел на Джованну с неприкрытой ненавистью. Его грудь тяжело вздымалась, выдавая усталость иссушителя. В спину Иллюзо светил яркий-белый свет, но кроме ослепляющей белизны, за порогом больше ничего не было. Джованна хлопнул глазами, всматриваясь в перекошенное от боли и злости лицо. Так же, как и Джорно, Иллюзо не мог так просто сдаться. Кровная неприязнь была той объединяющей чертой, которая роднила их. Темные ненавидели Высших за заносчивый нрав, за напущенное величие и безосновательную безграничную силу. Высшие же смотрели на Темных с неподдельным презрением, видя в них тех, кто отказался от родных корней, предпочтя им омерзительные людские бараки. Они были лишены магии и силы по праву рождения, по замыслу природы. Для родины Джованны было абсолютно нормально отказываться от бесталанных детей. Им не давали имя, к ним не привязывались. Если не получалось вывезти препятствующее и позорящее честь и достоинство бремя на лодке, их делали бесправными слугами своей семьи. Для Джованны это была данная при рождении истина. Одним везет больше других, и с этим нечего было поделать. Он видел в Иллюзо того врага, кто не смирился с судьбой, и теперь пожинал плоды своего тщеславия и гордыни. «Но он не достоин этой силы.» — Полагаю, хозяин плох, раз не ублажает своих гостей? Вас в детстве не учили манерам? — глаза Джованны сверкнули бирюзой. Иссушитель взревел во все горло и бросился вперед, неистовствуя от хладнокровия Джорно. Темного эльфа распирало от всепоглощающей ненависти. Джованна даже в абсолютно проигрышной ситуации вел себя возвышенно и гордо, манипулируя чувствами падкого на статусность Иллюзо. С детства лишенный всяческих привилегий, тот цеплялся за каждую соломинку, которую подкидывала жизнь, чтобы выбраться из мрачного, засасывающего любые перспективы, болота. И он не мог стерпеть гордость несломленного пленника. В его руках материализовалась огромная граненая коса из блестящего стекла, и иссушитель занес ее над головой, без раздумий готовясь к финальной атаке. Последовал мощный и отчаянный выпад вперед, но Джованна, сохраняя холодный рассудок и некоторые силы, отпружинил на иссохших корнях в сторону, не давая себя задеть. Иллюзо тяжело задышал, отчего жилки на шее вспухли и задвигались. Его дрожащие пальцы до побелевших костяшек сжали косу, острием проткнувшую доски. Мелкий град осколков разлетелся из-под удара, в воздухе рассыпаясь в пыль. Джорно в задумчивости погладил шершавую кору, туго оплетенную вокруг локтей. Сухая. Такое оружие вряд ли продержится больше десяти минут, а значит, друид должен поспешить. — Твоя магия оказалась бессильна против обычных корешков. Предсказуемо, — скучающе проговорил Джорно, как ни в чем не бывало поправляя голубую тунику. Иллюзо был задет до глубины души, прекращая строить из себя царственную особу и наконец обличая истинную натуру. Его лицо исказило жгучее бешенство, которое он всеми правдами и неправдами старался выкорчевывать из себя. Из пространства возле потолка сверкнули две иглы, тонкие и почти незаметные. Подусталый взгляд Джорно не смог правильно оценить ситуацию: отпрыгнув от летящей угрозы, друид не успел просчитать траекторию прыжка, и острые иглы пробили бедро. Джованна зашипел от обжигающей боли, схватился за рану и грузно свалился на бок, взметая ворох пыли. Но Иллюзо не планировал даровать передышку. Он взмахнул рукой, и тут же еще две блестящие стеклянные иглы полетели к бирюзовым глазам, преследуя цель избавить мир от столь чванливой красоты. Джорно резко наклонил голову в другую сторону, ощущая, как кончиком мазнуло щеку. Тень от косы вернула внимание оцепеневшего эльфа к Иллюзо, подобравшемуся непозволительно близко. Перекатившись в сторону, Джованна уклонился от смертоносной атаки, смыкая зубы до противного скрежета — боль в бедре остро отзывалась при каждом движении. — Почему… — очередной удар застыл в воздухе, и Джованна невольно для себя приметил, как у его противника дрожат колени, потеет лоб, и как тяжело вздымается грудная клетка. Глаза иссушителя, бледные и мутные, словно замороженное яйцо, глядели сквозь Джорно. — Почему, черт возьми, ты не убегаешь?! Что ты задумал?! — закричал Иллюзо, выпуская из рук заточенную косу. На секунду тень сомнения промелькнула на его лице, и он замер, ссутулившись так, будто на его плечах повис тяжелый груз. — Нет… Вы же обо всем догадались, я прав? — он сделал шаг назад, пока Джованна медленно поднимался с испорченного множеством прорех пола. Друид вытер щеку от теплой, начинающей потихоньку застывать, крови, и безразлично оглядел контраст смазанных багровых капель на белоснежной коже. — Кажется, ты теряешь свои силы, — Джорно повернул голову в сторону сияющей черты, которая на глазах тускнела, беспомощно дребезжа. Иллюзо неторопливо опустил подрагивающие зрачки на свои взмокшие ладони: те медленно выцветали, трескались и крошились на мелкие осколки. — Ты глупец, теперь мы вдвоем… — лихорадочно шептал иссушитель, облизывая шершавым языком вмиг пересохшие губы. В чужих глазах мельтешила только трусость, порожденная страхом за свою жизнь. Джованна почувствовал, как в районе полученной раны щека начала откалываться: солидный кусок собственного лица со свистом полетел на пол, разбиваясь. Но в его глазах не было ничего, кроме холодного блеска, выдававшего благородную кровь и суровый нрав. Джорно ни разу не дрогнул. Глядя в бирюзовые радужки, полные неистовой решимостью, Иллюзо, к своему стыду, испытал подобие трепета. Силы быстро покидали иссушителя: без солнца и его ярких лучей отражения не существовало, а значит, они с Джованной вот-вот… Обе руки Иллюзо откололись от плеч. Обе ноги Джованны под весом тела пошли толстыми трещинами. Они оба превращались в груду осколков… Миста отпрянул от кусочка зеркала, завернутого в темную ткань, как только почувствовал сильнейшую вибрацию, шедшую прямиком из сердца осколка. Он пульсировал, будто выталкивая что-то наружу, и когда гудение достигло наивысшей точки, из зеркала вылетели сразу две фигуры, разрывая ткань. Завернутые в остатки темной материи, они валетом распластались по полу и замерли, будто бездыханные. Миста встрепенулся и бросился к Джованне, стоило зацепиться взглядом за золотую макушку. Он завел ладони под затылок и переложил голову Джованны на собственные коленки, тяжело и волнительно выдыхая. Друид, словно неживая керамическая кукла, бездвижно лежал, и даже румянец не украшал его бледные щеки. Но стоило Мисте положить ладонь на нежную кожу, стоило провести подушечками пальцев по скуле, ресницы эльфа тут же затрепетали, а веки неторопливо поднялись. На долю секунды Джорно померещилось, что уже стемнело, и их ожесточенная битва затянулась до глубокой ночи. Джованна проморгался, покрутил тяжелой головой из стороны в сторону, и с удовлетворенным хмыком отметил то, с каким усердием, тщательно и плотно, завешены окна. А еще через секунду Джованна взглянул на Мисту, который неотрывно рассматривал его лицо, будто не веря своей удаче. Их взгляды встретились, и сердце охотника пропустило пару сильных ударов, разгоняя кровь по венам. Жив… Кажется, это уже второй раз, когда Гвидо осознает, что жизни его друга ничего не угрожает, хотя она только недавно висела на волоске. Он широко, немного по-дурацки улыбнулся, чувствуя, как нижняя губа против воли дрожит, и это ощущение лишь сильнее развеселило его. Джованна широко раскрыл глаза, наблюдая за радостью, отразившейся на чужом лице, с небывалым интересом. Враг пошевелился и издал хриплый стон, переворачиваясь на живот. Иллюзо успел проползти всего ничего, как его скрутило в диком спазме, и он принялся откашливаться, будто наглотавшись воды. Только этот звук заставил искоренителей разорвать зрительный контакт и обратить внимание на беглеца. Джорно тут же принялся вставать, и Гвидо ожидаемо возмущенно запротестовал, придерживая эльфа под руку. Кажется, и подобное уже было… — Эй! Джорно, ну-ка притормози, на тебе лица нет, давай лучше я справлюсь сам! Ты видел свою рану?! Ее надо перевязать. А заодно найти, чем связать… Но эльф не слушал взволнованных речей Мисты, используя его плечи как опору, чтобы подняться. Когда охотник повернулся спиной, чтобы поискать, чем бы потуже скрутить неприятеля, Джованна легкой поступью направился к Иллюзо. Ноющая боль в бедре отошла на второй план, теперь это не волновало эльфа. Иссохшие корни, обвивающие предплечье, по желанию хозяина превратились в пыль, и на их место из разбитой рядом вазы к друиду потянулись свежие. Иллюзо лежал перед Джованной, мыча от ломящей боли во всем теле. За разбитой маской из колкостей и самомнения не пряталось ничего выдающегося. Очередной темный эльф из человеческих трущоб. Несчастные, потерянные, они были настоящим бельмом его народа, а сам Иллюзо вызывал отвращение лишь тем, что допускал мысль, будто они равны. Джованна подержал артистичную паузу, пока иссушитель не поднял на него взгляд, в котором медленно затухали бегущие уверенные огоньки, и только затем продолжил говорить. — Ты спрашивал, кто я, интересовался моей личностью. Стыдил меня за скрытые корни. Что же, я скажу тебе правду, — он положил ладонь на грудь, сверху вниз глядя на застывшего в ступоре, тревожного Иллюзо, — мое имя — Харуно Шиобана. На этих словах губы иссушителя невольно задрожали, а глаза, стеклянные, глядящие сквозь Джованну, быстро сфокусировались и забегали по бледному лицу друида. Фамилия самой печально известной семьи Японии, восславившая род в легендах и страшных детских песнях далеко за пределами небольшого острова. Род тиранов, начавших кровавую войну, изгнавших темных эльфов и отделивших одаренных магией от иного «сброда». — Ты родственник… — Я его сын, — прервал Джованна, вытягивая руку. Свежие лозы обвили ее заместо увядших, спустились, подобно змеям, к длинным пальцам, и туго сжали запястье. — Ты кичился своей сильной магией, не так ли? Думал одолеть меня, насытившись чужеродной энергией, которой при рождении, по велению судьбы, ты был лишен. Но вот он я, перед тобой, ты мог бы нанести удар. Но без своих зеркал ты никто, верно? — Джованна занес образовавшийся из корней клин над головой Иллюзо. Иссушитель не двинулся с места. Перед глазами пронеслось детство в отвратительных, грязных бараках, обнесенных деревянными кольями, нищета, голод и разруха. В один момент запал в его молодом теле, дерзкое сияние во взгляде и ехидная усмешка бесследно, бесповоротно улетучились. Теперь только смирение глубоко отпечаталось на осунувшемся лице. Иллюзо смотрел друиду прямо в глаза, источающие кровожадный, бездушный холод, пробирающий до противных ползущих по спине мурашек, и к своей глубочайшей тоске осознавал, что они до сих пор находились на абсолютно разных уровнях. У Высших эльфов такая царственная гордость врожденная, им не нужно напрягаться в попытках доказать окружающему миру свою важность. Она идет с ними, рука об руку, ни у кого не оставляя сомнений в их значимости. Даже в таком нелепом одеянии простолюдина. Даже не имея ни гроша в кармане. Джованна сделал замах, и пульс Иллюзо замедлился, заглушился нарастающим в ушах гудящим звоном. Он окаменел. Что-то выталкивало воздух наружу, сжимало ребра, не давая сделать последний глубокий вдох, и эльф оставил попытки отсрочить свою смерть жалкими уворотами. Сил бы не хватило. Иссушитель прикрыл глаза, готовясь к долгожданной встрече со своей семьей… Раздался визжащий свист, разрывающий воздух, и корни Джованны пригвоздило к противоположной стене железным наконечником, заставляя эльфа сдавленно ахнуть. — Что ты делаешь?! — Миста хмурил густые брови, подкрепляя гневную речь активной жестикуляцией. — Я думаю, это очевидно, — пытаясь совладать с собой, спокойно ответил Джованна, но зрачки его лихорадочно и гневно заметались. Гвидо, под удивленный взгляд Иллюзо, в три длинных шага оказался рядом с Джорно. Схватив его за грудки, он встряхнул друида, впечатал, изнуренного битвой, в стенку и заставил посмотреть ясным взглядом в свои темные, глубокие глаза. — Да что с тобой? Захотелось поиграть в справедливого убийцу?! — Я не думаю, что он оставил бы меня в живых, Гвидо. Так зачем мне нянчиться с врагом? — Джорно схватил древко болта, пробившего корни насквозь, и с усилием вытащил его из коры. — Если оставляешь каждого нападающего в живых, будь настороже: однажды они повторят свой план, и возможно во второй раз удача не соблаговолит тебе. — И что, теперь и мне от тебя ждать расправы? — зашипел Гвидо, намекая на их знакомство. — Я не нападал на тебя при первой встрече. — Но я-то думал иначе, мог ведь и убить. В любом случае… Ты не глава отряда, Джорно, пусть Бруно решает, что с ним делать, — глядя в глаза товарищу, Гвидо смягчил тон, — возможно, этот тип сможет выдать нам тайны врага. Не спеши. Понимая, что за обоснованными доводами скрываются кровные распри, задетая гордость и банальное самолюбие, Миста вдруг осознал, что совершенно не знает Джованну. За его нежной фигурой, за бархатным, вкрадчивым голоском, за безмятежностью и неуклюжестью в бытовых делах, которые вызывали умильную улыбку, скрывался самый настоящий кровожадный хищник. И Гвидо только сейчас смог его разглядеть. Он вдруг топорно отпрянул от Джорно, неловко переступил с ноги на ногу, и друида прошиб озноб от осознания, что на него смотрят с плохо скрываемой брезгливостью. Джованна опустил плечи. Желание вернуть утраченное доверие позволило усмирить гордыню. Пелена собственного превосходства спала так же внезапно, как и застелила глаза. Пожалуй, если бы Миста умел читать мысли, он сразу понял, что в сердце друида поселился горький непроходящий стыд, пожирающий нутро острыми зубами, кусок за куском, без остатка. Но тусклое лицо оставалось непроницаемым, словно у мраморной статуи, не выдавая и намека на раскаяния. Пожалуй, Джованна просто не умел демонстрировать слабости, говорить слова извинения или просить прощения. Джованна позволил растениям на руках превратиться в пыль и исчезнуть. Затем эльф поднял взгляд на Гвидо, пытаясь понять, смог ли угодить смолкшему товарищу, и заслужил ли одобрительную широкую улыбку на смуглом лице. Миста наградил его лишь удовлетворительным кивком, Джованна все еще видел осуждающие огоньки в чужих глазах. На то были свои причины. Охотник не был святым человеком и не осудил бы Джорно за расправу в качестве самозащиты, но эта ситуация имела совершенно другой контекст. Хотя эльфийские причуды мало чем отличались от людских казней ради казни, излишнюю жестокость Миста всегда осуждал. Наверное, причины столь резкой брезгливости были в том, что Миста презирал толстопузых богачей, идущих против законов. Им всегда все сходило с рук. Они с надменным самодовольством насмехались над теми, кому не повезло по праву рождения. И если Джованна тоже имел подобные мысли в голове… Иллюзо обмяк, стукаясь затылком о деревянные доски. Вырвавшийся наружу смешок, казалось, оживил его, и на мертвенно-бледном лице заиграл румянец. Откуда-то из подсобки послышались шаги, затем дверь в просторное помещение открылась, и оттуда вышел низкий старичок, держа в руках розовую оформленную ткань. Как только взгляд чуть подслеповатых глаз зацепился за безобразие в комнате, он остолбенел и с удивлением уставился на разбитые стекла, разорванные ткани и поцарапанный пол. «Не слышал?» — с удивлением промелькнуло в голове у Гвидо. Наверное, слух подводил бедолагу… — Кажется, — Миста почесал затылок, поворачиваясь лицом к друиду, — деньги из башни Леоне действительно оказались не лишними… Яркое солнце заливало ласковым светом сочно-зеленую поляну. Ароматы незабудок и ландышей смешивались на ветру и разносились по городу вместе с пыльцой, заставляя Фуго время от времени останавливаться и наслаждаться играющими в воздухе нотками. Это побуждало алхимика торопиться еще сильнее: ему хотелось побродить по улочкам города и испытать все великолепие парфюмерного дела. Как удивительно, технология приготовления духов действительно чем-то напоминала алхимию. Смешай выжимку из лепестков розы и лимонную цедру, и что получится? А если добавить туда гвоздики? Плохо или хорошо? Приятно или тошнотворно? Совместимость разнообразных ингредиентов, их раскрытие рядом с одними и полное перекрытие с другими походило на нечто волшебное и чарующее, будоражащее сознание Панни. — Эй, ну что за погань! — рявкнули откуда-то сбоку, вытягивая Фуго из мечтательных грез. Необъятная толпа простолюдинов из соседних жилищ собралась вокруг небольшого каменного колодца, заставляя алхимика поежиться и отступить на пару шагов назад. Он ненавидел толпу. Ненавидел всем сердцем и душой еще с обязательных родительских мероприятий, где нелюдимого маленького мальчика заставляли наряжаться и вести себя сдержанно и тихо. Слово вразрез предубеждениям знатного сословия, и строгие родители принимались причитать о родовом позоре, о клейме на всю жизнь и глупом отпрыске. Фуго молчал, не имея возможности противостоять столь сильному давлению извне. У него не было времени на свои увлечения, и он научился справляться с несколькими делами одновременно, перемешивая скучное и увлекательное. У него не было возможности спрашивать и слушать, и он стал более внимателен к деталям, занимаясь самоанализом. От него требовали спокойствия и тишины, и он скапливал внутренний гнев, изредка не со зла выплескивая его на окружающих. Родители хотели философа, хотели великого ученого, врача, а получили алхимика, который наперекор всем поступил к искоренителям. Было ли это желание Фуго, или он сделал это назло родительским наставлениям, никто, включая самого Панни, не знал. Причины были не столь важны, ведь алхимик прекрасно справлялся со своей профессией. Но ненависть к роскошному и вычурному так и не ослабла со временем, боязнь толпы и нелюдимость закрепились в его сознании, как некая защитная реакция. Пожалуй, рядом с Наранчей он чувствовал себя намного спокойнее, а теперь, когда Гирга пропал по заданию, Фуго ощущал неудобство и скованность. — Безобразие, о чем думают власти?! — люди вокруг громко вопрошали, недовольно бурчали и активно жестикулировали. — Почему это допустили?! Фуго наконец поднял взгляд на возмущенную толпу. С пустыми ведрами и кувшинами они стояли возле метрового цилиндра, выстроенного из белого камня, и глядели вниз, в темную глубокую дыру. Жители деревушки уже третий раз опускали туда свои тары в надежде, что что-то изменится, но каждый раз, вновь и вновь, доставали только смесь из глины, грязи и песка. Панни держался в сторонке, скрестив руки на груди, и старался не привлекать лишнего внимания. Когда стало ясно, что с этой бедой так быстро не справятся, он нервно застучал пальцами по локтю и закусил нижнюю губу. Больше всего на свете Фуго желал быстрее покончить со своими прямыми обязанностями, наказать Наранче осторожно везти повозку, доверху забитую припасами, а самому раствориться в живописных улочках Капуи. А теперь этот колодец служил камнем преткновения перед желаниями алхимика, будто бы назло испорченный. Люди, поняв, что их потуги бессмысленны, мало-помалу принялись расходиться, оставляя Панни одного возле колодца с грязной, непригодной для питья, водой. Его лицо исказила гневная гримаса, стоило еще раз осмыслить происходящее. Даже если бы он имел в запасе пару лишних часов, то при всем желании не смог бы самостоятельно помочь жителям деревушки. Пожалуй, он и не хотел бы этим заниматься, зазря растрачивая припасы и реагенты. Будучи человеком разумным, в меру эгоистичным и критичным, алхимик не брал на себя лишние обязанности, если этого не требовал особый случай. Не страдая сердоболием, он никогда бы не пожертвовал своим спокойствием в угоду незнакомым людям. «Тут работы на четыре, а то и все пять часов, нет уж, и без меня справятся.» Тоскливо осмотрев пару пустых кожаных бурдюков в руках, один из которых был его личным и служил только для приготовления и замешивания различных ядов, мазей и лекарств, Фуго расстроенно отошел от колодца. Теперь или искать еще один, или… — Ничего, ничего, Портуфия, можно набрать воды у родника, — голос женщины преклонного возраста привлек внимание Фуго, и он невольно напряг слух, останавливаясь. — Но до него нужно пройтись, а у вас, дорогая матушка, и так спина больная… — стоявшая рядом девушка в длинной белоснежной тоге с беспокойством гладила плечи старой ссутуленной женщины. Ее белокурые волосы, прямые, как струи дождя, развевались на ветру, светлая кожа с нежным оливковым оттенком сияла на солнце, но лицо, к большому сожалению алхимика, оставалось размытым и нечетким. Наверное, боги сыграли с ним злую шутку, коря за любознательность отсутствием острого зрения. Вся злость, кипящая внутри него, развеялась, как только девушка повернулась к Фуго и пару раз хлопнула глазами. Панни прищурился так, будто в чем-то ее подозревал, а на деле просто пытался понять, смотрит ли она на него или за его спину. От такого непристойного внимания ее щеки порозовели, и она быстро повернулась обратно к пожилой собеседнице. Фуго немного неловко повел плечом, заметив за собой странное влечение. Он не пользовался щедрым вниманием у девушек. Даже в Академии, окруженный людьми с похожими взглядами, он оставался без внимания: дамы сторонились такого заучку и выбирали в партнеры более оживленных и улыбчивых, а парни… Парни не имели привычки заводить дружбу с закрытым и нелюдимым Панни. Бруно заимел большую популярность у дам с первого дня в Академии, но сам алхимик не желал связывать жизнь с любовными игрищами. По крайней мере, так казалось со стороны — он не проявлял знаков внимания сам и никогда не отвечал на сторонние. Так что, не познавший интереса противоположного пола, Фуго заметно оторопел, когда девушка медленно двинулась в его сторону. — Простите… — дурманящий запах свежей клубники ударил в ноздри, заставляя на мгновение растеряться и глупо хлопнуть глазами. Эти духи, воистину, прекрасно дополняли эфирность девушки. — Добрый синьор, могу ли я попросить вас о помощи? Наконец Панни смог взглянуть в лицо вопрошавшей, вновь прищуривая подслеповатые глаза. У девушки были тонкие черты лица, классический, стройный профиль, идеально-гладкая кожа без единой морщинки и тонко очерченные губы, чуть тронутые помадой… Он ни разу ее не видел, но в то же время казалось, что они давно знакомы. Панни прекрасно запоминал лица, если ему удавалось их разглядеть, но это лицо он никак не мог вспомнить. Что-то Паннакотту смущало, что-то не давало покоя, будто память застелили обманной дымкой. И алхимика бесило, что он не мог дать четкого ответа, почему его знаменитая чуйка никак не утихомиривалась… — О помощи? — Панни невольно отвел взгляд от девушки. — Да-да! Вы не могли бы помочь? Я вижу, вам тоже нужна вода? Алхимик удовлетворенно кивнул, и, засияв, девушка продолжила: — О, к моему большому сожалению, я не могу одна помочь своей матушке. Ведра слишком тяжелые. А ваши бурдюки кажутся намного легче. Может, мы сможем помочь друг другу? Тут недалеко расположен родник, буквально десять минут ходьбы! На обратном пути вы понесете мои ведра, а я ваши бурдюки! — она сложила ладони и с улыбкой вытянулась вперед, в ожидании ответа. Фуго задумчиво взглянул наверх, что-то для себя прикидывая. Двадцать минут, несомненно, много, но не так критично, как поиски нового колодца и ожидание своей очереди среди налетевших деревенских жителей. Равнозначный обмен только укрепил мнение, что девушка просто ищет удобного попутчика — где есть открытая взаимовыгода, там нет места обману. По крайней мере, алхимик его не видел. — Звучит вполне разумно, — наконец, вымолвил он, кивая на просьбу девушки. Но внутри все еще неприятно трепетало… — Вы не местный? — девушка со сверкающей, не сходящей с губ, улыбкой шла впереди, показывая дорогу алхимику, тогда как сам Фуго заведомо медлил. Зеленый лес раскинулся над головой живописными широкими ветвями, отбрасывая на лицо тени пестрящих, переливающихся листочков. Панни так задумался над природой своих подозрений, что не сразу ответил на вопрос белокурой красавицы, и той пришлось повернуться к нему лицом, удивленно вскидывая брови. — Я родом из Неаполя, — обтекаемо ответил Паннакотта, не углубляясь в подробности о своей личности. Девушка вновь лучезарно улыбнулась ему, воздушной походкой продолжая углубляться в лес по тропинке. Летний ветерок подхватил слова алхимика, мягко обогнул идущие фигуры, и напоследок, будто бы играясь, всколыхнул подол длинных одеяний. Среди широких дубов и шепчущей листвы небольших папоротников повисло молчание, прерываемое лишь птичьими напевами. И когда Фуго подумал, что с расспросами покончено, и от него, наконец, отстали, спутница вновь заинтересовано спросила: — А как вас зовут? — девушка накрутила светлый локон на палец, и Панни заметил, что на ее щеках под слоем косметики расцвел яркий румянец. — Паннакотта Фуго, — игнорируя дребезжание собственного голоса, ответил алхимик, внезапно приподнимая брови, — а как звать такую необыкновенную особу? Девушка прикрыла губы ладонью, склонила голову и принялась с вежливым любопытством стрелять глазами в сторону алхимика. — Мое имя — Портулия, — мягко ответила она, и не скрывая флиртующих ноток. Фуго учтиво кивнул, удовлетворенный ответом, и перевел взгляд на протоптанную тропинку. Его холодное, маловыразительное лицо оживилось, и в глазах заиграли искрящиеся огоньки. Заметив их, девушка вдруг осмелела и встала рядышком с алхимиком, облизывая пухлые губы. Уверенная в своем пленительном впечатлении, которое она, несомненно, производила на Паннакотту, она потянулась ладонью к его груди. Но алхимик резко перехватил ее запястье, безжалостно стискивая пальцы на бледной хрупкой коже. Она зашипела, широко раскрывая глаза. Фуго продолжал смотреть вперед, невозмутимо наслаждаясь прохладным лесным ветром, обдувающим щеки. — Ты забыла свое имя, Портуфия? Та женщина назвала тебя по-другому, — отчеканил он леденящим душу голосом. Девушка занервничала, вытягиваясь, словно струнка на арфе. От внимательного Панни не ускользнула ни единая смущающая деталь: он чувствовал учащенный пульс по колотящимся венам на ладони, видел, как бегают чужие зрачки и хмурятся брови в попытках придумать оправдание. Но в один миг лицо напротив наполнилось победоносным рвением, и девушка вновь улыбнулась: — Старая матушка уже давно не называла меня по имени правильно. Возраст… Я уже даже не исправляю ее, — она пожала плечами. — Прошу, отпустите меня. Фуго не верил, подозревая девушку во лжи все больше. Но довод был весомым, был логичен, и ему нечего было противопоставить ей в ответ. Когда Панни разжал пальцы, названная Портулия прижала руку к груди, обиженно надула губы и отошла на пару шагов, ожидая продолжить путь. — Не убегаешь от незнакомого мужчины, который причинил девушке боль? — продолжил рассуждать алхимик вслух, потирая подбородок тонкими пальцами. — Я думаю, любая бы ушла искать кого-то другого на помощь, если бы… Тебе не было нужно от меня что-то еще. Портулия казалась раздраженной: венка на шее напряглась и запульсировала, на лбу проступила испарина, а лицо то белело, то вгонялось в краску, будто безымянный художник размалевывал его кистями. — Что в этом плохого? Ты просто что-то себе надумать успел. Давай не терять времени, и отправимся за… — Нет, — Фуго вздохнул, резко разворачиваясь на сто восемьдесят градусов под удивленный возглас Портулии. — Что значит нет?! — Я не намерен играть в твои игры. Ты мне не нравишься, мне этого хватает. Я отправляюсь обратно. Метнув строгий взгляд на девушку, Панни вдруг замер, с удивлением понимая, что кожа Портулии начинает взбухать и колыхаться волнами, образуя большие бугры. Он проморгался, чтобы удостовериться, что ему это не мерещится: черты лица с округлых и нежных стремительно менялись на более грубые, мужские. Наконец-то в память, словно клином, вбилось осознание, что он знает это лицо, эти изгибы и линии. Подобно змее, миловидная Портулия сбрасывала с себя вторую кожу, за которой, противореча всем законам, что были знакомы Паннакотте, скрывался еще один человек. Светясь фиолетовым сиянием, кусочки спавшей маскировки принялись скучковываться в одно целое, меняя форму. Из сияния вырисовывались лапки и голова: краснокожее существо размером с трехлетнего ребенка тихо заклокотало и уцепилось за спину притворщика, выпуская из пасти, полной острых зубов, раздвоенный язык. — Какой же ты… дотошный! — в сильнейшем раздражении стоящий перед Фуго вскинул ладони в воздух, а затем положил обе на лицо и потянул щеки вниз. — Невыносимо дотошный! Да с тобой ни одна красавица долго не задержится! Я предрекаю тебе вечное одиночество! Даже голос человека изменился на более низкий и язвительный. Губы Панни сами собой сжались в тонкую линию, а на лице проступило выражение стыда и отвращения. — Ты!.. — Фуго резко развернулся, наконец узнавая человека перед собой. Густой румянец разлился на бледных щеках алхимика, и непонятно было, от чего больше он покраснел, от гнева или от воспоминания колоритного знакомства с иссушителем. Мелоне сделал вид, что тронут. Тварь за его спиной ядовито зашипела, махая извивающимся шерстяным хвостом с черной пушистой кисточкой. Раскосые глаза чудовища светились золотым, а узкие зрачки были направлены прямо на Фуго. — А ведь мы могли просто дойти до родника. Просто позагорать на солнышке, полежать в зеленой травке в обнимку… А ты взял и все испортил, — хмыкнув, Мелоне скрестил руки на груди и вздернул подбородок. В его голосе читалась наигранная обида. Паннакотта на его провокационные речи не повелся, хотя и еле сдержался от язвительных комментариев. Он успокоился и уверенной поступью направился в обратную сторону, не теряя ни секунды драгоценного времени. — Что? Даже не удивился мне? Даже не нападешь? Что это за скупая реакция, я же обижусь! Да постой ты! — Мелоне ринулся следом, пытаясь в длинной тунике догнать спешно покидающего его алхимика. К своему раздражению, иссушитель пару раз споткнулся о длинное одеяние, и ему пришлось замедлиться, чтобы подтянуть подол и выставить на обозрение оголенные коленки. — У меня нет на тебя времени, прилипчивый ты лист, уйди по-хорошему. — А можно по-плохому? Вдруг мне понравится? — на шутку существо сзади ехидно заклокотало, и Фуго все-таки повернул лицо к Мелоне, заинтересованный, скорее, в монстре, чем в иссушителе. — Ты же совсем не желаешь мне зла. Ведешь себя, будто мы старые друзья. — Мы с тобой и не враги, чтобы с кулака вмазывать тебе по лицу. Да и ты не нападал, лишь одурачил. Не шибко хорошо и умно, правда. Мелоне удивленно приподнял брови, схватив Фуго за руку. Вынудив алхимика в очередной раз застопориться, он удовлетворенно хмыкнул, слыша под чужими ногами звучный хруст. Теперь клубничный аромат, витавший все время рядом с иссушителем, усилился, вскружил голову Паннакотте, заставив на мгновение забыться. Мелоне беззастенчиво прижался к груди алхимика, а тот по глупости не отстранился сразу же, очарованный атмосферой тесного общения. — Но я хотел напасть… — с неописуемой жестокостью протянул иссушитель, ведя кончиком пальца от груди Фуго до пульсирующей на шее жилки. — Хотел уличить момент и затеять драку. Мне же нужно тебя как можно дольше задержать. — Что ты сейчас и делаешь, да, я заметил, — Фуго схватил обе ладони Мелоне и брезгливо вытянул руки перед собой. Их взгляды встретились, и Панни невольно залюбовался чистым сиянием чужих глаз, обрамленных пушистыми ресницами. — И все же… почему ты не напал? Мог же во время нашего разговора. — А зачем? Я к тебе тоже не испытываю никакой ненависти. Пожалуй, больше влечения… В глазах Фуго вмиг вспыхнуло гневное пламя. Он шлепнул Мелоне по рукам, прерывая соблазнительную речь, и неловко отошел от него в сторону. О чем-то смекнув, Мелоне хмыкнул, удовлетворенный такой яркой реакцией, и облизнулся. — Ох, забыл тебе сказать одну важную вещь, Фуго. При всей своей внимательности ты не заметил главного… Кажется, ты не вернешься обратно самостоятельно, верно? Панни непонимающе нахмурился. Но вместо встречных вопросов принялся молча анализировать ситуацию. И правда… тени деревьев стали длиннее, могучие кроны темнее, а протоптанная тропинка намного тоньше. — Что за игры?.. Где мы? — Надо смотреть, куда идешь, Фуго! Что, неужели я настолько очарователен, что тебя не смутил осколочек стекла под ногами, м?