Песнь Беллоны

Миста смотрел в багровые радужки, искрящиеся затухающей ненавистью, и устало прикидывал в голове, что же делать дальше. Они связали Иллюзо и убрали все осколки, находящиеся поблизости, подальше от пленника, чтобы лишить его соблазна вновь скрыться за стеклянной завесой. В комнату все еще не проникал ни единый солнечный лучик — окна были завешены самыми плотными тканями, какие удалось найти на полках портной. Бедный владелец лавки не остался обиженным на компанию путешественников, или, по крайней мере, не выдал своего недовольства, — вместо слов объяснений они прикрылись званием и золотом, отсыпав горстку неподдельных монеток в карманы старичку. Миста сначала воспротивился признаваться, что они из команды искоренителей, считая это некой постыдной поблажкой противоправным действиям, но Джованна обмолвился этим сам, не видя в подобном ничего плохого. Юноше королевской крови, скорее всего, было не впервой пользоваться своим положением в корыстных целях. А теперь этот гордый знатный эльф, не лишенный красоты и изящных манер… еле сдерживал себя, чтобы не закончить начатое в бою и не разорвать Иллюзо на мелкие кусочки. Джованна только-только поднялся из подвального помещения, служащего кладовой, и уже прыскал ядом во все стороны: — Убить его и дело с концом. Ты еще собираешься с ним возиться? — тоном, не терпящим возражения, спросил Мисту Джованна, намекая на то, что ответа данное возмущение не требует вовсе. «Что тут думать?» — ясно читалось во взгляде друида. Гвидо не удержался, и даже исполненный сильнейшего раздражения к чужому желанию мести, все-таки бросил заинтересованный взгляд в сторону Джорно. Он бесстыдно окинул эльфа с ног до головы, про себя довольно отмечая, что даже в тусклом свете наряд, который Джованна выбрал себе на замену, смотрится на нем невероятно. Розовая мягкая ткань, наконец, закрывала плечи и руки рукавами в виде лепестков, расширяющимися к запястьям, а затянутый кожаный пояс выгодно подчеркивал талию и гордую осанку. Подол рубашки удлинялся на спине двумя широкими остроконечными полосами, закрывающими бедра, а на замену короткой юбке пришли удобные приталенные походные штаны. Единственное, что смущало и вгоняло Мисту в краску, это сердцевидный вырез на груди. Джованна продолжал приближаться, не думая ни о чем другом, кроме мести, так что, когда он поравнялся с Гвидо и развернулся к нему лицом, действительно искренне удивленно вздрогнул, почувствовав, как охотник тычет пальцем ему в открытую грудь. — Ого. Это что за решение такое модное? Моего людского внимания маловато, решил себе еще добавить? Джованна шутку проигнорировал, с каменным лицом медленно переводя взгляд с пальца на темные глаза охотника. Миста почти обиженно выпятил нижнюю губу, всеми силами стараясь пойти на мировую. Но Джорно стойко пропускал мимо ушей любую попытку призвать его к здравому смыслу, и Гвидо все больше закипал, не понимая такого кровожадного настроя. Наконец, Миста сдался: улыбка исчезла с лица охотника, и он облокотился на стену, хмуря густые брови. — Так не пойдет. Я уже сказал, что только Бруно будет решать, что делать с нападающим. И я не позволю тебе вершить его судьбу. — Что ты предлагаешь? — Джорно смиренно отвел взгляд, соглашаясь послушать предложения по решению конфликта. — Давай так, один из нас, — Гвидо задумчиво причмокнул, тут же поправляя себя, — точнее, ты… Ты отправишься на поиски Бруно. Объяснишь ситуацию и приведешь его сюда. Смекнув, что Миста боится оставлять его наедине с Иллюзо, эльф вздохнул, легко кивая. — Я считаю это глупым планом. Собакам собачья смерть. Но я уступлю тебе только из-за моего безграничного уважения. Миста хлопнул глазами, видя, как Джованна поднимает с пола шкуру дикого животного. Тяжелая и пушистая, она была нарочито небрежно брошена на лицо Иллюзо, но тот не противился, даже не дрогнув от унизительной процедуры. А когда Джорно направился к выходу, охотник вдруг оживился, перехватывая его ладонь и останавливая у самой двери. — Эй! — выпалил Миста сгоряча, тут же пытаясь сбавить обороты. — Не считай себя маловажным членом команды. Это не так, ты же знаешь. Но твои личные взгляды мешают тебе здраво мыслить. Я совсем не хочу с тобой ссориться, правда! Пожалуйста, не веди себя так холодно ко мне, разве я заслужил? Джованна терпеливо выслушал эмоциональный всплеск Гвидо, решаясь молча переждать бурю. Но кажется, пламенная речь не произвела на Джованну должного эффекта — выражение его лица ни капли не изменилось. Длинные бледные пальцы проскользили по крепкой руке, остановившей его, пощекотали кожу с заметными темными волосками, и эльф покачал головой. — Мы не ссорились, Миста. Это ты сейчас ломаешь комедию, делая из мухи слона, — голос Джорно не обвинял, в нем не было раздражительных ноток и язвительных интонаций. Друид говорил медленно и с той тихой вкрадчивостью, которой его обучали с детства. — Я веду себя так же, как и всегда. — И правда… Миста отступил на шаг назад, вдруг понимая, что Джованна ни единым словом не солгал. Холодный и неприступный, разве эльф не был таким все время их недолгого знакомства? И жестокость, которая стала неожиданностью для Гвидо, наверное, просто не успела проявиться в тех делах, с которыми они встретились. Но вспоминая про то, как Джованна общался с его братьями, его первые попытки пошутить, и про неподдельную растерянность в незнакомом городе… Разве можно было поверить, что Джорно искренен сейчас? Нет, скорее всего, эльф просто не признавал, что чувства взяли контроль над разумом, и, конечно же, вел себя дерганнее и нервознее, чем обычно. А за стеной из холодного камня, откуда не проникала ни единая эмоция, Джорно прятал настоящие чувства, которые не позволял никому прочесть. В этом Миста был уверен. «Ведешь себя так же, как и всегда со мной, или на родине? Потому что первый вариант я сочту за ложь и оспорю!» — в сердцах взревел Миста. Но промолчал, на удивление Джованны. Он убрал руки, задерживающие эльфа, и разрешил ему беспрепятственно пройти. Джорно учтиво поклонился Мисте и ухватился за ручку плотной двери. — Я выхожу, — предупредил он, и Гвидо устремил все внимание на их неподвижного пленника, готовый в любой момент выпустить стрелу, если потребуется, и пригвоздить Иллюзо к стенке. По крайней мере, так он думал. Мягкая высокая трава щекотала открытые участки кожи, вынуждая сидящего на коленках Леоне непроизвольно ерзать. Но стоило отдать предводителю должное: нервными движениями Бруно не возмущался, стойко игнорируя каждое новое. Иногда Леоне спиной чувствовал, что Бруно то и дело кидает заинтересованный взгляд на оголенные тазовые косточки, на молочную кожу, спрятанную под тонкой тканью, но при каждом подобном наваждении Аббаккио строго одергивал себя от неподобающих мыслей, вспоминая то непоколебимое сияние синих радужек. Разве Буччеллати мог заинтересоваться чем-то подобным? Кем-то подобным? Нет, это было не в его характере. И Аббаккио раз за разом расслаблялся, позволяя мягким ладоням творить чудеса. Прядь за прядью поочередно переплетались за спиной. Иногда длинные пальцы задевали затылок, заставляя табун мурашек пробежаться по открытой коже, но Бруно не замечал ни довольного мычания, ни приподнятого от удовольствия подбородка, продолжая меланхолично заплетать тугую косу. Тяжелая ноша в виде копны волос никуда не делась, но ощущать долгожданную прохладу в районе шеи оказалось… приятно. Леоне окончательно отказался от идеи недовольно бурчать, приготовившись расслабиться до конца и плыть по течению, когда отчетливо услышал лязг металла возле уха. Притупленное чутье не позволило вовремя отпрянуть от опасности, и острый клинок вонзился прямо в… Нет, ожидаемого пронзания не последовало. Наученный горьким опытом, дракон ждал подлого завершающего удара исподтишка, и уже готов был проклинать небеса и того человека, которому доверился, с которым дал слабину. Но повернув голову к Буччеллати, он понял, что не чувствует боли, что не истекает кровью и не бьется в предсмертных конвульсиях. Зато вместо ожидаемых страданий он ощущал необычайную легкость, словно вместо кованого доспеха, в котором проходил изнуряющие дни и ночи, надел долгожданную ночную сорочку. — Извини. Я думаю, гордость не дала бы тебе взглянуть на ситуацию здраво. Но ты вправе обидеться. На что.? Бруно выглядел так, будто был уверен в своей правоте, но во взгляде читалось сердечное раскаяние. Опасливый взгляд Аббаккио пополз ниже, со смуглого лица на плотно сжатую ладонь. Белоснежные пряди колыхались в потоках летнего ветра, отрезанные острым клинком. Леоне неосознанно провел ладонью по косе, завершившейся возле лопаток, и плотно сжал губы. Бруно готов был вытерпеть любой крик, принять любой удар за подобное вмешательство в личную жизнь. Стойкая поза лишь подтверждала его готовность к громкому возмущению. Но эмоции не вскружили голову дракону, не заставили поднять руку на вызволившего его человека. Он выглядел как обычно, лишь немногим более удрученно глядя сквозь Бруно, будто бы тот и не сидел рядом с ним. Подумать только, столько лет он жил с длинными волосами. Уже успел породниться с ними, привыкнуть, а теперь так легко от этого избавляется. Прошлое обвивало шею и безжалостно душило его ежесекундно. Как дракону времени, Леоне было сложно не жить давно минувшим, это было частью его природы. Частью его сущности: еще до заключения, в самом расцвете сил, он запросто мог возвращаться в пережитое, чтобы еще раз взглянуть на себя со стороны, обдумать и принять то или иное решение. Но сейчас, глядя на то, как выбор другого смог повлиять на него, осчастливить, сделать лучше наперекор его упертости, он с удивлением понял, что волосы тут совершенно ни при чем. Бруно освободил его, и продолжал освобождать раз за разом. Почему бы Леоне опять не довериться выбору предводителя? Ведь это он, как только ступил с башни на бескрайнюю землю, стал ни кем иным, как подчиненным. Аббаккио безразлично пожал плечами, ухватившись когтистыми пальцами за чужую сжатую руку. Надавив, он заставил Бруно раскрыть ладонь, и серебристые пряди, одна за другой, подхваченные ветром, разлетелись по залитой солнцем поляне. Буччеллати проследил, как последние тонкие волосики, обогнув пальцы, бесследно улетают, словно в небытие, и перевел взгляд с раскрытой ладони на безмятежное лицо Леоне. В глазах Бруно не было немого вопроса, он будто бы обо всем догадался сам. В синих радужках читалось понимание и молчаливое принятие. Это вызывало одновременно и уважение, и раздражение. Потому что Аббаккио так не умел. — Пусть будет по-твоему, — наконец, произнес Леоне, скорее пытаясь объяснить чувства себе, чем оправдываться перед Буччеллати. — Что именно? Ненужный, лишний вопрос заставил Леоне за раз испытать взорвавшийся ураган в груди, а затем внезапное решительное спокойствие. Он поднял хмурый взгляд на предводителя и твердо произнес: — Все. Я готов все тебе доверить. И свою жизнь, и свои решения. «У меня нет воли и желаний. Я не знаю, как жить правильно. Я и не хочу стараться узнавать. Дай мне уцепиться за тебя и не упасть. Позволь мне выполнять приказы и быть в чем-то полезным.» — переливающиеся глаза светились недосказанным, но Бруно будто все понимал, прозорливо глядя сквозь маску безразличия в самую суть. Почему он не боялся его? Почему Бруно не страшил дракон? Как обрести столько же смелости и уверенности в себе?! — Ты — не мой раб, ты мой подчиненный, — сказал Буччеллати, повертев в руках небольшой острый кинжал с деревянной рукояткой, — Я могу советовать и раздавать приказы, но ты имеешь право их оспорить и не идти по пятам за моими решениями. Понимаешь меня? — лицо Бруно на мгновение стало разгневанным, и Леоне непроизвольно сжался. — Доверяй, если я этого заслуживаю, но не давай брать контроль над собой. Я не хочу, чтобы ты стал чьей-то пешкой в злых руках. Золотой песок тонкой струйкой обвил шею, блестящей россыпью вырисовывая завитушки на скулах. Леоне широко раскрыл глаза, чувствуя, как мелкие песчинки, подобно недавно состриженным волосам, утекают по ветру, как по волнам, куда-то вдаль, в неизведанное, а вместе с ними сходит на нет и часть мучительной боли. Леоне растерянно смотрел на Бруно, видя в нем знакомые черты лица, узнавая в голосе совсем другого человека. Он ведь говорил так же, верно? Как глупо. Тогда Аббаккио не воспринял эти слова всерьез, а что сейчас? Бруно хотел быть с ним на равных, на равных с драконом, с бессмертным, величественным созданием. Молодой Леоне мог бы на это ядовито улыбнуться, посмеяться с наивности низшего существа. Потому что раньше не мог позволить ему быть на равных, до конца не признавая в себе этого высокомерия. Был не прав. Был… Буччеллати смотрел на него неотрывно, без тени сомнения. Без страха, брезгливости и злости. Он согласился взять его в отряд, а не наоборот. Не дракон тут решал, совсем нет. Ведь Леоне нуждался в цели, а у Бруно она всегда была. — Я надеюсь, мы сможем организовать встречу, — прервав молчание, Бруно принялся вставать с примятой травы, попутно отряхивая кожаные штаны, а увидев непонимающий взгляд Леоне, поспешил уточнить, — с твоим сородичем. Мы с ним из разных фракций, с разными целями и интересами, но… думаю, ему тоже будет радостно встретить тебя. — Да, возможно, — Леоне судорожно вздохнул, хмуря тонкие брови. Буччеллати помог ему встать, и дракон благодарно кивнул, полный задумчивых мыслей. — Волнуешься? — осторожно поинтересовался Буччеллати. Леоне покачал головой, принимая решение поделиться тем, что терзало и душу, и тело: — Знаешь, а ведь драконы тоже разделялись на свои фракции, кланы. Водные драконы, огненные, земные, воздушные… — Полагаю, ты принадлежишь к земным? — вставил догадку Бруно, и Леоне кивнул. — Да. Я черпаю силу из земли. Но способность подчинять время может быть присуща абсолютно любому виду драконов. Воспоминания хранятся везде: в земле, в воде, в пламени и его отголосках, и в воздухе. Мы работаем с каждой стихией по-разному. Мне повезло понимать и пропускать через себя временной песок. Там, где ступали живые существа, там, где в бесчисленных боях гибли люди я могу почувствовать все это, пропустить через себя, — Леоне замолчал, задумчиво сжимая шею. -…Когда нас начали истреблять, мы не объединились, ведомые победить самостоятельно и добиться славы и процветания родного клана. Когда до меня дошло, что разницы в нас нет, во всех течет одна и та же кровь, было уже поздно. Я спасся тем, что залег на дно, что доверился людям… — он запнулся, качая головой. — Но ненадолго этого хватило, как видишь. Буччеллати задумчиво уставился на поникшее лицо Леоне. Бледная кожа покрылась липкой холодной испариной, и Бруно сощурился. — Да… Очень удивительно, что тебя не убили, когда нашли, как всех предшественников. Как ты смог так хорошо слиться с окружающими тебя людьми? И, вроде, ты говорил, что во всем винишь эльфов? Интересно, при чем тут они. И с чего началась охота на драконов? — без обвинения, но с искренним любопытством бросил Бруно свои вопросы, поглаживая подбородок. — Это длинная история, — сухими губами проговорил Леоне, сжимая кулаки до отрезвляющей боли. Бруно не давил, не ставил под удар из воспоминаний, полных боли и сожаления. Он спокойно кивнул, решаясь дать возможность Леоне говорить ровно столько, сколько тому потребуется. Фракции, разделения и невозможность договориться… было удивительно, что в каждой нации, в каждом деле, у каждой расы были одинаковые проблемы. Задумавшись, оба искоренителя пропустили громкий клич в их сторону. Бруно вздрогнул, словно проснувшись после беспокойного сна, и повернул голову на знакомый голос. Джованна бежал к ним в новом, чистом одеянии. На фоне городской стены он будто выделялся серебристым блеском по контуру розовых одежек и золотистых волос. Все в его виде кричало про достаток и идеальные манеры. Воздушные рукава колыхались от бега, но Джованна не выглядел ни запыхавшимся, ни растрепанным, сохраняя безукоризненный вид. Буччеллати удивленно посмотрел на Леоне, видя в его взгляде такой же немой вопрос: как же эльф так легко их нашел? Подбежав к ним, Джованна далеко не сразу начал говорить. Он дал себе отдышаться, чтобы голос не дрожал, и затем запустил пятерню в волосы, поправляя упавшие на лицо завитушки. — Бруно, на нас напали, — спокойно оповестил Джованна отделившуюся компанию, обратившись напрямую к предводителю, чем вызвал недовольное цоканье со стороны Леоне, — кажется, один из иссушителей. Бруно дрогнул, быстро подавляя в себе удивленное смятение. Аббаккио, стоявший чуть поодаль, видел, как напряглась его шея и плечи, но он сумел за считанное мгновение взять себя в руки. — Поподробнее, — Буччеллати сделал широкий шаг вперед и ускорился. Джованна двинулся следом. Немного погодя и Аббаккио присоединился к команде, ненадолго отвлекшись на бегущих по полю детей, задорно хихикающих и сжимающих в руках бечевки воздушных змеев. Быстро и емко Джованна поведал об основных событиях минувшего дня. Бруно то хмурился, то вскидывал брови, слушая удивительную историю нападения враждующей фракции. — И как они решились на это… — недовольно пробубнил Буччеллати. Поймав вопрошающий взгляд друида, Бруно выставил руку вперед, пояснив: — Не думай, что у нас подобное поощряется. Академия идет на внутреннюю «войну» только тогда, когда от итогового решения зависит судьба Римской империи. Тогда победитель будет писать историю, и ему решать, как распорядиться полученной силой. Гонка в подобном деле — вещь совсем обычная. Но… — Но? — Леоне нахмурился, поравнявшись с предводителем. — Но мы никогда не сражались насмерть. Зачем префекту было собирать нас всех под одной крышей и давать повод для лишней суматохи? Не все ли равно ему должно быть, кто и как запечатает беллону? — Буччеллати не сбавлял шага, голос выражал крайнее возмущение. — Он хотел узнать, кто справиться с заданием лучше? — вставил очевидную догадку Джованна, перебив Леоне. Дракон вновь скривился, забыв, что теперь не наедине с Бруно. Вести диалог больше чем с одним собеседником оказалось… проблематичным. И он, пристыженный собственным неумением говорить, раздраженно и обиженно отвернулся. — Я не понимаю, совершенно не понимаю. Он что, просто забавляется, стравливая нас?.. — не унимался Буччеллати. Про префекта Доппио ходило много разных слухов, и одним из самых обсуждаемых было его полное невежество в делах политических. Этот человек был создан исключительно для забав и праздной жизни, и от него вполне можно было ожидать чего-то эдакого.  — Драконы умеют убеждать, — в этот раз Леоне удалось успеть первым вставить свое слово, вклиниваясь между Джорно и Бруно, — может, это все его уловка? Какой-то коварный план получить эту вашу… силу себе? И случай выдался отличный, расквитаться с теми, кто может помешать. Бруно неотрывно и сосредоточенно смотрел себе под ноги, перебирая в голове варианты, наиболее логично вписывающиеся в решение префекта стравить две фракции. Если его советник, дракон, чьи силы были окутаны туманом, а величие скрыто под маской обычного человека, мог повлиять на это решение, то с какой целью? Во что бы то ни стало Бруно должен был это выяснить. И остановить Ризотто. —…Нас отправили в Неаполь, а значит, эта зона подконтрольна нашему отряду. К нам не вышлют помощи, если мы не попросим об этом сами. Но пока письма дойдут, будет уже поздно. Придется разбираться самим. Кстати, Джорно… Как ты нас так быстро нашел? Мы могли быть в любой части города, — решаясь сбавить градус напряжения, задал интересующий вопрос Бруно. — Корни подсказали мне, где вы находитесь, — пожал плечами друид, будто в этом не было чего-то необычного, — мне повезло, обычно деревья менее сговорчивы. Буччеллати изумленно хлопнул глазами, но предпочел вежливо промолчать. Он совершенно ничего не понимал в магии, ограничиваясь лишь небольшим запасом теоретических знаний, а говорить ради слов он не любил. Из интересных фактов, которые им преподносили в Академии, он усвоил одно: магия чародеев и сила беллоны отличались несколькими важными условиями. Так, например, маги могли колдовать только вблизи с тем, что питало их силу и дух. Беллона же навечно помещалась в сосуд, питаясь самой жизнью носителя до самой его кончины. Преждевременной, как показывала практика. Но что на счет магии эльфов? Это заинтересовало Бруно так, будто вместо него вопрошал Фуго, с ученым любопытством перебирая возможные варианты в поисках правды. Может, различий не было? Но тогда почему эльфов считали мастодонтами магии, заклинаний и наложения чар?.. Не просто же так они захватили полмира. Бруно притих, и Джованна воспринял это, как сигнал помолчать, не проронив больше ни слова. Они торопливо шли по оживленной площади, пытаясь не доставлять местным никаких хлопот, но все равно иной раз расталкивали толпу зевак, собравшихся возле лавок громких зазывал. — Там, впереди! — воскликнул Джованна, указывая пальцем на деревянную вывеску маленького двухэтажного домика. — Помните, ни единый луч света не должен проникнуть внутрь. Бруно и Леоне моментально переглянулись, готовые к любому возможному нападению. Бруно обнажил шпагу, и тут же солнечные лучики полыхнули ярким пламенем, отразившись от металла. Увидев это, Леоне поспешно опустил ладонь на эфес, покачав головой. Буччеллати тут же смекнул, насколько была плоха идея выставлять на обозрение что-то отражающее свет, и с улыбкой убрал оружие обратно. Убедившись, что все готовы, Джорно постучал три громких раза, сопровождая стук звонким воззванием: — Миста, это я. Со мной Бруно и Леоне. — А, Джорно… Д-да, заходите, — тут же раздался голос с противоположной стороны двери. Неуверенные нотки вечно волевого охотника подкрепляли в Бруно чувство нарастающей тревожности. Джованна приоткрыл дверь, тут же с удивлением замечая, что больше никакая ткань не висит в проеме, и ничто не мешает солнцу проникать в тесную портную. Насторожившись, эльф широко распахнул дверь и шагнул за порог. Даже окна больше не зашторивались толстыми слоями темной материи, и были открыты нараспашку. В самом центре комнаты сидел Миста, задумчиво потирая подбородок пальцами, заляпанными багровым. — Где Иллюзо? — сквозь зубы бросил Джованна, на что получил лишь двусмысленный хмык от Гвидо. — Сбежал. Наранча бездумно сидел на телеге, кидаясь подобранными камушками в размеченные на земле мишени. По правде говоря, таким досугом он занимался уже больше часа. Ведя лошадь за поводья, Наранча сначала честно пытался найти Фуго, но все попытки поиска обернулись полным провалом, и вскоре он бросил это дело. Панни был человеком видным, его нелегко было пропустить среди толпы местных пастухов, но он как сквозь землю провалился. — Предупредил бы хоть… Неужели без меня в город ушел… — недовольно забурчал Гирга себе под нос, откидываясь назад, на жесткие доски их походной телеги. Как бы не хотелось признавать, но он, привыкший к всеобщим насмешкам и осуждениям, всегда считал себя недостаточно пригодным для командной работы. Вот Фуго, которого приставили к нему напарником, наверное уже успел позабыть о том, что был в паре с Гиргой, и гуляет по улочкам города, как и хотел изначально поступить. — Ну нет, он же не оставил бы телегу, правильно?.. — задумчиво пробубнил Наранча, сгибая одну ногу в колене, а другую оставляя расслабленно качаться в невесомости. — Я-то ладно, а как же вещи? Конечно же, Фуго так не поступил бы. Рациональный и практичный, он бы в первую очередь подумал о припасах, о телеге, которую доверил ему Бруно, и о возложенных на его плечи обязательствах. Наранча поднял взгляд к небу, в котором кружили крикливые чайки с черными горловинами, и замер, горестно думая о давно минувших днях. В личном походном мешке он хранил недоделанное устройство, которое с гордостью прозвал летательным аппаратом, но еще ни разу не доставал его в новоприобретенной компании, побоявшись привычных смешков и издевательств. «А ведь ты сюда вступил, чтобы мечту свою исполнить, дурень! Что теперь ноешь, что показать ничего не можешь?!» — разозлившись на себя же, Гирга ударил кулаком по повозке. Удар глухо пронесся по дереву, заставляя коня взволнованно фыркнуть. Наранча покосился на животное, приподнялся на локтях, и с тихим вздохом попытался усмирить гнев. Он до сих пор стыдился страха, считая это чувство недостойным, мерзким и малодушным. Глядя на таких волевых людей, как Бруно и Фуго, на таких отстраненных Леоне и Джорно, ему казалось, что он уступает им во всем. Даже Миста, с которым они больше всех сдружились, мог похвастаться стойкостью духа и умением быстро принимать решения. Наверное, никто из них никогда не боялся. И уж тем более не крал ради мечты. Наверное, ему просто не хватало мозгов, чтобы вести себя по-другому, и даже это осознание не играло никакой роли… Изобретатель почувствовал, как щипет глаза, и как сжимается горло, но подавил в себе порыв к неуместным слезам, и вместо этого импульсивно потянулся к кожаной сумке. Он так много и долго распинался о несбыточном, что не мог себе позволить упасть в грязь лицом и перед общественностью, и перед Бруно в том числе, который первым из всех ему доверился. Теория — это интересно, но без практики она ничто. А он еще ни разу не практиковал полеты, хотя врал с три короба совсем о другом. Щеки Гирги покрылись пунцовым румянцем. Он нахмурил брови и вскочил с телеги, бережно утягивая плотно связанный мешок. Лошадь, почуяв неладное, боднула копытом землю, и Наранча на мгновение остановился. — Ну конечно… — шепнул он себе под нос, подходя поближе к лошади, чтобы взять ее за поводья. — Конечно же я тебя одну не оставлю! Давай со мной! Раз Фуго ушел, то и нам можно. Мы ненадолго, он… нас найдет, если захочет. Лошадь податливо следовала за Гиргой, таща за собой загроможденную повозку. Гул людей вокруг постепенно стих, громкие и резкие звуки сменились спокойными, лесными. Вместо горластых голосов теперь звучало щебетание мелких птиц, которые с ветвей внимательно следили за передвигающимся в лесу Гиргой. И Наранча не прекращая вертел головой, внимательно прислушиваясь к каждому шороху так, будто проходящие мимо охотники могли застать его за чем-то непристойным. — Хах, тоже мне, выдумал. Непристойности в лесу. Это же глупо и неудобно, так ведь? И зачем о таком думать только… Может, Фуго прав, когда называет меня малоумным? Он-то любит вещи разумные, со смыслом, и… А хотя, кажется, меня понесло, — прижав ладонь к груди, Гирга обратился к коню, который на эти высокопарные высказывания звучно фыркнул, будто понимая смысл фраз, — это все волнительный поток слов. Не осуждай меня за них! Поборов внутреннее беспокойство, Наранча, наконец, остановился. Небольшая полянка огибалась со всех сторон высокими деревьями, и солнечный свет еле-еле проникал сюда небольшими, тонюсенькими лучами. Гирга вздохнул, доставая из загроможденной припасами телеги свой крепко-накрепко завязанный мешок. Развязав льняную веревку, первым делом он незамедлительно заглянул внутрь, чтобы побыстрее удостовериться, что ничего не успело изогнуться и хоть как-то испортиться. Он очень дорожил своим изобретением, но по натуре Гирга был несколько рассеянным и уж очень ленивым. Его усидчивость граничила с летанием в облаках, а светлый ум с неумением складывать простейшие цифры. Он был настоящим феноменом, как говорил о нем кузнец Песко, но вместо гордости Наранча, скорее, стыдился подобных комплиментов. Быть может, прилагай он больше усилий на пути к своей мечте, у него получилось бы все намного быстрее?.. Но математику он не понимал, а учиться попросту не мог — ему быстро становилось запредельно скучно. Как бы то ни было, но летательный аппарат он достал в целости и сохранности. Само изобретение было многим непонятно. И, возможно, со стороны вызывало смех, но Наранча искренне его любил и за форму, и за содержание. Овальный шар из плотной кожи располагался горизонтально, перевязанный многочисленными тросами. Внизу крепилась миниатюрная кабинка с новеньким стабилизатором из качественного железа и небольшим отверстием для горящей восковой свечи. До этого — использовать горячий воздух, — он додумался еще в кузнице, когда заметил, как стремятся вверх горячие потоки, тогда как внизу все еще можно было свободно дышать. Изобретению было немного времени, но Гирга уже старательно вырисовывал картины, когда он сможет воссоздать что-то похожее для человека. Он хлопнул себя по лбу, чуть было не поторопившись и не начав разжигать огонь прямо внутри аппарата. Гирга аккуратно вытащил свечу из отверстия, мысленно благодаря всех богов за внезапное озарение. Удобно разложив все перед собой, Наранча достал из кармашка кусочки кремня и с улыбкой чиркнул прямо на выглядывающий из воска небольшой фитиль. Тот был необычным, состоял из четырех промазанных специальным маслом и плотно скрученных толстых волосинок. Свеча моментально зажглась теплым светом, разнося по опушке золотистое сияние. Когда горячее пламя было установлено на свое родное место, Наранча уселся на землю рядом с летательным аппаратом и принялся ждать. Конь, будто почувствовав, что тоже заслужил право отдыха, принялся жевать зеленую траву, изредка помахивая хвостом из стороны в сторону. Так продолжалось какое-то время. Ветер, до этого спокойно проносивший потоки прохладного воздуха, вдруг усилился. Гирга моментально насторожился, когда по его спине пробежался вихрь, всколыхнув волосы на затылке. Свеча опасно закоптила, но продолжала разгораться. Теплый воздух волнами струился вверх, наполняя и расправляя кожаный мешок, который на глазах увеличивался в размерах. Уже совсем скоро аппарат начал неторопливо отрываться от земли, под растущую улыбку на подрагивающих губах Наранчи. Он воодушевленно смотрел, как его детище медленно, но верно взмывает, и как ветер помогает удержать его на лету. Гирга впопыхах вскочил с земли и придержал аппарат руками за дно, чтобы при неожиданной неисправности тот не рухнул с высоты вниз. Теперь его самодельная птица парила на уровне шеи, продолжая удерживаться в воздухе. И Наранча счастливо, завороженно наблюдал за этим явлением, словно гордый отец, который застал первые шаги своего ребенка. Ветер вновь переменился, вновь подул с невероятным усердием, будто бы сама природа восстала против планов Наранчи. Летательный аппарат качнулся и, подхваченный сильнейшим потоком, метнулся в сторону от изобретателя. Наранча чуть не подпрыгнул на месте от внезапности. Протерев заслезившиеся от переменной погоды глаза, он ринулся следом, прямо в дебри из темных, устрашающих кустов. — Нет, нет, нет! Вернись, куда же ты! — надрывая связки, с мольбой в голосе кричал Гирга, вытягивая руки до хруста в суставах. Наранча спешно пробирался сквозь колючие заросли, не жалея ни рук, ни лица. В один неясный момент голова загудела, будто он прошел через невидимый магический барьер, но это не останавливало его. Его изобретение, будто ожившее, неподвластное никаким законам, летело вперед, к какой-то цели, будто имея волю к этому. Никакой ветер больше не препятствовал ему. Накрененная полоса, где заканчивалась густая чаща и начинался крутой склон, была ярко освещена неестественным зелено-желтым свечением, но как следует вглядеться в нее Наранча не успел: проскользив на мокрой грязи, он кубарем скатился вниз. Тупая боль в затылке вскружила голову, заставляя бедного Гиргу ослабленно стонать и судорожно тереть виски в попытках избавиться от спазма. Он лежал на влажной земле, хотя давненько не видел дождя, а возле уха слышал непрекращающийся навязчивый шепот, будто кто-то невидимый пытался ему донести что-то важное, но каждый раз при фокусировании внимания значение этих слов от него ускользало. Что за магия тут творилась?.. Он заставил себя открыть глаза только после того, как перевел дыхание. Перед ним лежало его изобретение, то, во что он вложил так много сил и времени, самое драгоценное сокровище его жизни. Лежало на фиолетовом пульсирующем цветке, с зелеными, витыми вокруг, корнями и широкими большими листьями. Цветок не источал совершенно никакого аромата, но у Наранчи моментально заложило нос, загудело в ушах, и глаза сами собой заслезились. Нужно было быстрее убегать, пока давящая сила, беспощадно обрушившаяся на его спину, не сломала позвоночник, не убила, но Наранча не мог позволить себе такой роскоши. Он заберет свое изобретение, чего бы это не стоило. Наранча решительно протянул руку вперед, и яркое, переливающиеся свечение полностью застелило его взор.