Песнь Беллоны

Он любил низкие температуры. Любил пронизывающий до костей ветер, облачка пара, вырывающиеся изо рта, и такой редкий для здешних мест снег. Любил по одной простой причине — все втроем они собирались под одной крышей, и он чувствовал нечастое, забытое тепло семейного очага. Когда же все изменилось? Когда подобные вечера перестали приносить радость? Когда волнительное ожидание переросло в ужас и страх перед неизбежным? Он долго прокручивал в голове события минувших лет, пытаясь не столько понять причины, сколько выявить виновника криков и слез. Мальчик был слишком мал, чтобы заниматься анализом чужих поступков, намного понятнее и легче было показать пальцем на «плохого» и держаться от него подальше. Наверное, настроение в доме сменилось с того самого дня, когда мама заболела. Он впервые видел в глазах отца столь сильное омерзение: оно коробило лицо, выпучивало глаза. Красные щеки и хмурые брови служили сигналом быстрее бежать в комнату, спрятаться под кровать и закрыть голову подушками, чтобы хоть как-то заглушить душераздирающие крики. Наранча плохо понимал причины, по которым гневался отец: для своих лет он казался совсем несмышленым в самых обыденных делах. Даже в десять лет он все еще витал в облаках, весь в мечтаниях о невероятном. С самого детства в его голове вертелись невообразимые идеи, и каждой он делился вслух с единственным понимающим человеком — своей матерью. — Вот бы иметь что-то, что позволило бы говорить с людьми на расстоянии! Быстрее писем, чтобы вот прям сразу услышать! — восклицал Наранча, под умиленную улыбку своей матери. — Звучит очень интересно. Никогда о таком не задумывалась! Светлая похвала заставляла сердце трепетать: каждый новый раз она вспенивала в душе необъятную уверенность в себе и в своих силах. Его отец был купцом, значимой шишкой в определенных кругах, и, что важнее, разумеется был человеком. Люди составляли большую часть населения видимого мира — так было сказано в учебниках, и не было причины им не верить. И хотя некоторые с гордостью болтали, что их раса растянулась до самого края земли, Гирга этому не верил. Земля же не могла иметь край, верно?.. В отличие от статуса отца, об общем прошлом родителей Наранча знал не много. В заморских странах, в одно из многочисленных корабельных путешествий, он повстречал необычайной красоты девицу. После недолгого общения у них завязался бурный роман, который строго сохранялся в тайне ото всех. Наверное, отца бы высмеяли на корабле, узнав, что он якшается с полурослицей, лишили бы лицензии купца и отправили восвояси. Люди вообще очень ревностно относились к чистоте своей расы. Так случилось, что из-за нежданного и крайне затянутого шторма отплытие на родину задержали, а еще через время отца обрадовали тем, что он скоро заимеет наследника. Наранча не знал точную реакцию того на эту внезапную новость, но почему-то догадывался, что даже если он улыбался матери, то в сердцах гневил себя за глупость и распутность. Вполне возможно, в этот момент Гирга, сам того не желая, испортил отцу целую жизнь своей внезапной подготовкой к прибытию в светлый мир. Имея совесть брать минимальную ответственность за свои поступки, отцу ничего не оставалось, кроме как взять мать на борт корабля и отвезти ее на родину. Гирга родился уже в Италии, и первые годы жизни вполне могли похвастать многообещающими воспоминаниями. Отец часто проводил с ним время, а когда он немного подрос, начал учить азам верховой езды, стрельбе из лука и фехтованию. Он гулял с сыном по улочкам города, покупал свежие овощи и фрукты на перекус, а затем водил на рыбалку. Наранче было приятно проводить время с главой семьи, он искренне любил отца и всегда тянулся к нему. Но со временем Наранча стал все чаще замечать, что мать никогда не покидала стен большого особняка. Ни с ними, ни одна. И с каждым днем это все больше и больше смущало мальчика. Возможно, из-за этого, а возможно, из-за чего-то абсолютно иного, того, о чем Гирга не мог догадаться, здоровье матери начало стремительно ухудшаться. Бледная, она чахла на глазах, не в силах пройти за день и сотню шагов. В это же время отец начал день за днем гневно ругать бесполезную, бестолковую по его словам женщину, которую ему придется содержать до конца ее дней. Лекаря в стены большого особняка мужчина ни разу не приводил, побоявшись раскрытия тайны о живущей в доме порулослице, и тщетно пытался заниматься самолечением с помощью тех трав, которые находил на рынке. Немощь усиливалась до тех пор, пока однажды мать не смогла встать с кровати. Наранча умолял отца сделать хоть что-то, что облегчит ее страдания, помочь лекарствами и позволить врачу ее осмотреть, но вместо понимания ответом послужила кривая улыбка и первые гнусные оскорбления из уст родного человека, которые услышал Гирга: — Жалкое отродье, не мешайся под ногами. Больше Наранча не ходил на прогулки с отцом, тот не брал его ни на уроки, ни в город, и Гирга сидел целыми днями с матерью, пытаясь наполнить последние дни ее жизни чем-то радостным и светлым. Он без умолку рассказывал о своих мыслях лежащей на белых перинах больной женщине. Чаще рассказы были о птицах в небе и о том, как ему нравится наблюдать за ними в их стремительном полете. — Если бы я умел летать, я бы обязательно взял тебя на руки, и мы бы полетели к лучшим врачам мира! — с горящим взглядом и пылким голосом повторял Наранча изо дня в день, на что получал одобрительный слабый кивок. — Ты обязательно сможешь, я верю в тебя. В каждую твою идею верю, ты со всем справишься. Расправь крылья и лети высоко отсюда, хорошо? Пообещай мне так и сделать… — Я обещаю! — тут же воскликнул он, и его фиалковые глаза, отражавшие яркие солнечные лучи, заблестели, наполняясь влагой в уголках. — Нe смотря ни на что, обещаю! Это были последние слова, которые он услышал от матери. От единственной во всем мире, кто в него верил до самого конца и никогда не высмеивал. Наранча плохо помнил момент ее кончины, все размыла пелена боли и глубокого отчаяния, но то, как изменился отец, было невозможно забыть. В доме, где до этого он все еще мог ощущать собственную неприкосновенность, железную защиту, безопасность и покой, развернулись настоящие поля сражения. Бесконечные крики и упреки, унижения за малейший чих. Настала очередь Гирги безвылазно сидеть в огромном особняке, под охраной нескольких рабов. Ему оставили комнату матери, и воспоминания о ней еще сильнее давили на мозг бедного мальчика. Он был на грани нервного срыва, когда вдруг стал замечать за собой слабость и нежелание вставать с кровати. Неужели отец захотел его вытравить из жизни таким же способом?! Побоявшись повторения участи мамы, Наранча решительно настроился на побег из заточения. Он будет свободным, подобно крикливым птицам в небе. Им будут гордиться, от мала до велика. Он сможет взлететь до самых звезд, взвиться зигзагом до Олимпа и похвастаться перед Юпитером своими достижениями. И увидеть счастливую, гордую улыбку своей матери. — Я… обязательно… — Наранча! — громкий взволнованный голос раздался над ухом. Его раз за разом окропляли холодной водой, хлопали по щекам и не давали вновь отключиться. Образы из детства растворились, сменились кромешной тьмой. Наранча попытался открыть глаза, но ему удалось лишь потревожить дрожанием длинные ресницы. — Что… — Фуго, осторожно. Кажется, он стал сосудом, — незнакомый голос расплывался в голове, еле доходя до рассудка, — сейчас важнее всего следить за его состоянием и… — Что я и делаю, Мелоне, не говори под руку! — чужие пальцы приподняли его веки, затем открыли рот и высунули язык. — Зрачки реагируют на свет, рефлексы присутствуют, — бормотал Панни себе под нос. — Не затыкай меня, клубничка ты моя ненаглядная, сейчас я твой главный советник, как действовать с тем, кто впитал беллону. Сделай милость, внимательно послушай меня. Его тело борется с отравой. И тут два исхода, или он примет силу, или… — Паннакотта взмахнул рукой, тут же прерывая говорившего, и колебание воздуха тронуло горячие щеки Гирги. Наранча с усилием перевел взгляд с задумчивого лица алхимика на незнакомца, который с любопытством глядел прямо на него. Светлые волосы закрывали часть его лица, но даже так в нем можно было признать довольно смазливого юношу. Гирга хотел было открыть рот, спросить, что же происходит, и почему он оказался в таком странном положении, но вместо слов изо рта послышалось хриплое, как у ржавой ручки, сопение. Горло запершило, и Наранча, предчувствуя неладное, со страхом перевернулся на бок. Совсем скоро он почувствовал, что рот наполняется тянущейся из самых легких горькой слизью, которую он незамедлительно выплюнул на землю. Черная, как смоль, она медленно расползлась по зеленой траве, вызывая трепет ужаса не только у ослабевшего Наранчи, но и у Фуго. Тот на мгновение оторопел. Он был ознакомлен с теорией воздействия беллоны на организм, но и помыслить не мог, что когда-нибудь будет иметь дело с сосудом — человеком, впитавшим силу. Панни знал только одно — для контроля силы нужна группа иссушителей. В его арсенале был лишь один, надоедливый и несерьезный Мелоне. — Я… — Фуго только открыл рот, как рука иссушителя крепко сжала его плечо на опережение. — Помогу я тебе, не переживай. Но я не против молебных речей после, — Мелоне улыбнулся совсем беззлобно, поворачиваясь к страдающему на земле Гирге. Отойдя от алхимика, он подсел к стонущему Наранче. Его кожа неестественно побледнела, словно у мертвяка, синие вены вздулись, раскинув ядовитые корни от ключиц до самых щек, а белки глаз теперь напоминали кровавое месиво, без единого беленького пятнышка. Сиплое, свистящее дыхание становилось слабее с каждым вдохом, и Мелоне быстро протянул ладони к увядающему. Сила иссушителей, циркулирующая в проклятой крови, являлась своеобразным маяком чужеродной беллоне. Без сторонней помощи ядовитый поток не мог найти нужный ритм, срезонировать с телом новоиспеченного иссушителя, и чаще всего разрывал человека изнутри. Был и другой путь — потеря сознания, личности, и становление безмозглым существом, одержимым жаждой убийства. Исключение Мелоне знал только одно — Прошутто. Но о его прошлом он вообще знал мало — этот загадочный убийца был молчалив и неприветлив. Сказать по правде, если бы не слова Ризотто, Мелоне бы не поверил, что кому-то в столь юном возрасте удалось справиться с беллоной самостоятельно. Руки Наранчи скрючило в страшном спазме, и Фуго взволнованно потянулся к сумке. — У него мышечные судороги, Мелоне… Я могу сбавить боль, могу… — Нет, подожди, — остановил его иссушитель, выдыхая натужно, — сейчас его нельзя трогать, иначе я могу напортачить. Не такой уж я искусный кукловод, чтобы справиться с потоком чужой крови. Фиалковые глаза закатывались, изобретателя лихорадочно било в приступе агонии. И хотя он ослаб, Наранча продолжал оставаться в сознании, не в силах крикнуть и попросить о долгожданной помощи. Он хотел избавления от этой адской боли, и как любой, переживший подобное, отдал бы все за краткий миг покоя. Мелоне был уверен, если бы тот был в состоянии, он во всеуслышание молил бы о легкой смерти. Сам иссушитель упрашивал об этом, когда впервые столкнулся с беллоной. Это не было постыдным, за это не высмеивали. Вены на шее почти почернели на мертвецки-бледной коже, вспухли и запульсировали, пока Гирга пытался сделать усилие и вздохнуть иссушенными, потрескавшимися губами. В легкие залили раскаленное золото, он чувствовал это жжение и боль так отчетливо, будто его давно разорвало на части, и жидкий металл полился на землю, опоясывая вокруг него и кузницы причудливые узоры. Откуда кузница? Откуда такие видения?.. Он умирает? Глаза застелило туманом, и на миг он перестал чувствовать что-либо. Лоб Мелоне покрылся испариной, а зрачки нервозно забегали по лицу лежащего юноши. Его ладони покрылись фиолетовой дымкой, засветились над телом Наранчи, и медленно задвигались от головы лежащего к ногам. Алхимик продолжал сидеть в сторонке, стараясь не мешать иссушителю, но в его мыслях непрекращающимся водоворотом кипел страх. Его коленки сводило болью, ему не терпелось подорваться с земли и прийти на помощь Наранче. Через какое-то время сиплое дыхание Гирги выровнялось, а лицо приобрело розоватый оттенок, выражая долгожданное умиротворение. Фуго не удержался и наклонился к Гирге под легкий смешок иссушителя: — А ты, оказывается, совсем не бесчувственный, да? — он говорил с одышкой, тяжело и устало, будто только что закончил соревнование по бегу. И выглядел почти прозрачным, маленьким и ссутулившимся, таким, что, казалось, любое дуновение рассыплет его на серую пыль. Фуго не стал язвить в ответ, видя состояние иссушителя. И Мелоне, несмотря на свой провокационный характер и длинный язык, отчего-то был тронут такой поддержкой и пониманием. В глазах алхимика читалось неподдельное беспокойство, которое он и не пытался стыдливо прикрыть. А еще откровение. Откровение тем, как некто, гонимый людьми, наводящий страх везде, где только появляется, спасает жизни людей, столкнувшихся с бедой. — Как же это произошло?.. — вполголоса спросил Фуго, даже не думая получить ответ. — Цветы растут вблизи с Садом — местом скопления силы, верно? — Мелоне так же задумчиво поделился мыслями, дотронувшись до холодного и мокрого лба Наранчи. — Значит ли это, что мы медленно приближаемся к ней? — Вдумайся, насколько ужасающая и разрушительная эта энергия, раз она от Рима добралась сюда! — широко раскрыв глаза, Фуго сжал зеленую мантию. Мелоне причмокнул, что-то прикидывая у себя в голове. Он махнул светлыми волосами и попытался язвительно улыбнуться. — Да, поэтому нам следовало бы поторопиться. Мы же все еще в гонке, не забыл? Хочешь поиграть? Кто приходит последним, исполняет желание победителя, — пошатываясь, иссушитель встал с земли. Чтобы не выдать трясущиеся коленки, он принялся отряхиваться от грязи. Паннакотта хотел было прогневаться за несерьезный подход к той силе, которая запросто могла загубить столько жизней, но вовремя себя одернул. Возможно, это была защитная реакция? Способ отвлечься и не думать о проблеме? Ведь от знания о губительных последствиях подобные тревожности неизбежно заседали в подкорку мозга, длинными червяками извиваясь и раздражая черепную коробку изнутри. — Глупые игры. Мелоне не ответил, медленно двигаясь в сторону тропы в глубокой задумчивости. Но пройдя еще несколько шагов, он вдруг заколебался, остановился и тихо произнес: — Я думаю, Риз и ваш командир, когда встретятся, все поймут. Если ситуация настолько серьезная, не легче ли решить проблему сообща? — ветер донес до Панни еле слышные слова Мелоне, но когда, воодушевленный, алхимик кинул взгляд за спину, там уже никого не стояло. Зато, повертев головой повнимательнее, он уловил фырчание лошади, беспокойно ожидавшей хозяев, которые оставили ее одну с ценным грузом… Мелоне медленной поступью шел по протоптанной тропинке. Он все еще чувствовал изнеможение, осевшее в мышцах, но заставлял себя неустанно двигаться вперед. Иссушитель шел к заданному месту встречи, попутно размышляя о пережитом. Имея специфический темперамент и влечение, Мелоне, однако, мог признать, что этот хмурый алхимик занял особое место в его широком сердце. Пошатываясь, Мелоне с придыханием шел вперед, пока коленки не загудели и не подкосились, и ему не пришлось опереться на ствол дерева. — Вот как… Цветы проросли… — пытаясь отдышаться, прошептал он, закрывая уставшие, налившиеся свинцом веки. В ушах вновь усилился гул, вибрация прошла по телу, и иссушитель недовольно зашипел. Для одного человека уж слишком много сил требует подобное вмешательство, а он еще и не самый опытный. Но когда Мелоне получше прислушался к ощущениям, он понял, что гул исходил не только от изнеможенного тела. Он вздрогнул всем нутром, внезапно обретя силы, и потянулся к заднему карману коротких шорт: там он предусмотрительно спрятал осколок зеркальца, которое дал ему Иллюзо. От него и исходила странная пульсация. Мелоне вздохнул, прикидывая тот нагоняй, который получит, и бросил осколок на землю. Его, как и любого иссушителя, обучали основам оказания первой помощи при воздействии беллоны на организм. Но Мелоне, сказать по правде, слушал одним ухом. В перерывах между чтением учебников он занимался тем, что бесцельно бродил в стенах Академии. Но даже такой неумеха, как он, знал, как и что делать. На уровне инстинктов. Чужеродная сила заразой распространялась по крови. Человеческое тело противилось этому, пытаясь вытолкнуть заразу, но тем лишь усиливало сопротивление. Борьба сопровождалась температурой, лихорадкой, и в затяжных случаях — отказом отдельных органов, не справившихся с перегрузкой. В отличие от наполнения подготовленного сосуда, когда беллона медленно и порционно, под присмотром нескольких иссушителей, поступает в тело подопечного, такие случаи чаще всего заканчивались летально. Не счесть зафиксированных случаев смерти от беллоны рядовых граждан, и каждый отдельный случай отмечался в архивах как у иссушителей, так и у искоренителей. Все, что от него требовалось, это помочь силе плавно течь в потоке крови. Это не гарантировало ничего, Мелоне был один и не справлялся сразу со всем, но этот мальчик — кажется, Фуго назвал его Наранчей, — имел волю к жизни и непредумышленно помогал: находился в сознании, терпел боль и не двигался. Рано говорить о полной победе, но пока что жизни Наранчи ничего не угрожало. — Правда, это не отменяет возможный рецидив, так ведь? Ох, и настрадается он… Интересно, что за сила теперь течет в его венах? В этот момент ярчайший свет озарил лесную опушку, а поднявшийся ветер всколыхнул ветки придорожных кустарников. Мелоне закрыл глаза на этот краткий миг, готовый к любым фокусам напарника. — Ну и заставил же ты меня ждать, Иллюзо, — оттолкнувшись от твердой шершавой коры старого дерева, Мелоне открыл глаза. Но как только виду предстал помятый, избитый товарищ, сразу же все колкости остались на языке, и иссушитель не озвучил их вслух. Одежда колдуна, специализировавшегося на порталах в чудный мир зазеркалья, была безнадежно испорчена, а на лице красовались свежие синяки и кровоподтеки. Мелоне удивленно оглядел его лицо, склонив голову вбок, но даже помыслить не успел о вопросе, как его тут же схватили за грудки и впечатали спиной в дерево. — Гадина, чем ты думал, пряча осколок без света у себя в штанах?! — злобно взревел Иллюзо, и глаза его застелила красная пелена. — У меня во всей округе связь была лишь с ним! Мелоне почти безразлично пожал плечами, сдерживая хамоватую улыбку. — Ты по времени опоздал, я и подумал, что что-то пошло не по плану. Решил прогуляться, заняться созерцанием прекрасного и… — О да, — кулаки сжали ткань, смяли, и тряхнули Мелоне, — О да! Что-то пошло не по плану! Именно поэтому я опоздал! Ты не мог додуматься оставить осколок на земле?! — Ну, ну, я думаю о лесе. А вдруг кто-то бы поранился, — бесноватый ловко извернулся, выходя из захвата. Отойдя от Иллюзо на безопасное расстояние, он оглядел напарника с ног до головы и присвистнул. — Ты какой-то помятый. Плохо время провел, да? Оскорбленный, Иллюзо вновь потянулся руками в сторону Мелоне с желанием проучить поганца за язык без костей, но напарник жестом остановил импульсивного чародея. В глазах бесноватого иссушителя вновь заплясали черные точки, а голова потяжелела и запульсировала. Учащенное дыхание и обильное слюноотделение намекали на скорую потерю сознания, но он попытался взять себя в руки и выпрямиться. Рукав тоги спал, когда Мелоне расслабленно опустил плечи, и Иллюзо неодобрительно округлил глаза. — Это что такое? — скрипя зубами, он указал на виднеющийся на ключице след то ли от укуса, то ли от засоса. Плохо соображающий Мелоне пару раз махнул ладонью, пытаясь отбросить мысль очистить желудок. — Следы безжалостного сражения… — успел вымолвить он, тяжело выдыхая. — И я тоже проиграл. Какая досада… Чародей не проронил больше ни единого ядовитого слова. Искры красноватых радужек потухли, а на лице появилось выражение безграничного уныния. Не важно, чем занимался Мелоне, задетая гордость и самолюбие давили на плечи Иллюзо и заставляли его пораженно молчать, будто и не имея права голоса. И Мелоне впервые видел его, обычно до конца не терявшего высокомерное лицо, таким. — Нужно идти. У тебя остались силы на обратный путь? — Бесноватый иссушитель устало потер переносицу, принимая роль временного командира отряда. Когда было нужно — Мелоне мог брать себя в руки и становиться серьезным. Жуть как не любил строить из себя важного типа, но в случае необходимости мог позволить себе и бровки нахмурить, и пальцем погрозить. — У меня больше нет сил ни на что, — повержено проронил Иллюзо, вырывая из груди Мелоне невольный тихий смешок. — Я тебя на своей спине не донесу, так что будь добр, не капризничай, — он развел руками, действуя на опережение злобных колкостей, — Ты жив, почти здоров, и уж точно из-за одной неудачи не станешь изгоем в нашем кругу, — Мелоне хлопнул раздосадованного Иллюзо по плечу, привстав для этого на носочки, — О чем ты так горюешь? Из-за своей чести? Ну так знай, что у каждого в жизни бывают осечки… — Из твоих уст это звучит еще более устрашающе, — казалось, маг немного воспрял духом, выпрямляясь в плечах, но он все еще не поднимал взгляда на бесноватого иссушителя. — Есть большой опыт! — тут же подхватил Мелоне и рассмеялся, вскидывая голову. Смех звучал как-то зловеще, совсем не по-доброму. — Ладно уж, хватит языками чесать, пора в путь. Ризотто, наверное, волнуется за нас. Как только с уст Мелоне слетело имя грозного предводителя, Иллюзо вновь заметно скис, отводя взгляд в сторону открывшейся среди чащи густых деревьев поляны, залитой золотыми закатными лучами. Ризотто, наверное, расстроится. — Хорошо, — спокойно ответил Ризотто, как только Мелоне закончил красноречивый доклад об их приключениях. Его хлебом не корми, дай рассказать про задание, он был из тех людей, которые всегда первыми вызывались потрещать языком. Поникший Иллюзо молча стоял в сторонке, понимая, что вряд ли бы когда-нибудь смог так красиво вертеть фактами их безоговорочного поражения, чтобы в итоге все вышло, будто их план более-менее удался. «Мы их отвлекли, но не так надолго, как хотелось бы» — резюмировал Мелоне, важно кивая. Ризотто не выглядел ни довольным, ни опечаленным, его маска спокойствия была идеально выдержанной, а взгляд направлен вниз, на бумаги. Они находились не так далеко от Капуи, городка торговцев и богатеев. Враждующие команды разделяли сутки езды. Для иссушителей такой разрыв не играл никакой роли, ведь для комфортного поглощения беллоны требовалось намного больше времени, а значит, искоренители все еще представляли угрозу для успеха их миссии. Если бы в Академии узнали, что Ризотто дал слабину, позволил себя обогнать, как скоро его бы понизили в должности? Неро медленно отложил перо в сторону, задумчиво уставившись перед собой. Он уперся подбородком в сложенные в замок ладони и безразлично обвел взглядом полотно за спинами Мелоне и Иллюзо. Картина именитого художника изображала пологий берег: он почти слышал задумчивую мелодию плеска соленых волн, набегавших на раскаленный песок. Наверное, такая стоила целое состояние. В последнее время иссушитель начал замечать, что по связям с префектом крупного города их всегда селят в дорогие хоромы не менее двух этажей, будто он настолько полюбился Доппио, что тот не упускал ни одной возможности всячески это продемонстрировать. «Мне не нужно уважение Академии», — внезапная мысль прошибла его, как гром среди ясного неба, и он закрыл глаза, превозмогая тяжесть вслух не сказанной мысли. Ему не было важно, какой ранг ему присудят после окончания приключения, и он не чурался выполнить опасную миссию любыми возможными средствами. И Ризотто был уверен, Бруно думал так же. А ведь он помнил искоренителя еще совсем юного: когда тот впервые перешагнул порог Академии, он выглядел худым и сонным, дрожащим, словно осиновый лист на ветру. И с какой неловкостью он здоровался, и как тупил взгляд в пол, запутавшись в ориентирах жизни. С тех пор Бруно Буччеллати из гадкого утенка вырос в прекрасного волевого юношу, готового стоять на своем. И если Бруно за прошедшие годы кардинально изменился, то он, Неро, ни капли. И даже морщинки не выступило на его лице, повидавшем много больше простых смертных. «Жаль, что Бруно меня, скорее всего, не помнит.» — Ризотто? — наконец, голос подал Мелоне, не выдержав первым. Он довольно продолжительное время тихонько перетаптывался с ноги на ногу, до сих пор стоя посреди комнаты в женском платье. На его лице порой вырисовывалась гримаса неподдельной боли, будто прямое положение тела могло доставлять ему уйму дискомфорта. — После боя… все тело болит. Можно уже пойти, раны зализывать? Иллюзо, стоявший рядом, вдруг вспыхнул, злобно нахмурившись. — Конечно, — кивнул Неро, совершенно не желая винить членов дорогой сердцу команды в неудачах. Они сделали свой максимум — Риз был в этом уверен. И он также прекрасно помнил, что Бруно славился предельной избирательностью в выборе товарищей по оружию. Легко быть просто не могло, — можете идти, отдыхайте. Будто только этого и ждав, Мелоне с радостью схватился за подол туники, развернулся на пятках и пошагал к двери. Понурый Иллюзо поплелся следом за ним, шаркая ногами. На нем совершенно не было лица, и даже когда они оказались за дверью, и Мелоне тихо захихикал, Иллюзо совершенно бесцветным голосом поинтересовался: — Что смешного, мы полностью провалились. — А, так ты не заметил? — бесноватый вдруг хлопнул глазами, останавливая смех. — Я поторопился, потому что мне стало неловко перед Прошутто, а не потому, что у меня бедра болят. Брови Иллюзо сами собой поползли вверх. Они повернули за угол, к лестнице на второй этаж, и теперь уже с интересом, хоть и мастерски скрытым за равнодушными нотками, Иллюзо спросил: — Что? Разве он там был? — Угу, я же сплю с ним в одной комнате. Знаю запах его духов, это точно были они. Легкие нотки желтой розы и персиков… Иллюзо фыркнул, закатывая глаза. — Когда это ты стал так разбираться в духах, что уже нотки в воздухе улавливаешь? Персик, хах… И взгляд Мелоне неожиданно потеплел. Губы дрогнули в попытке сдержать широкую, искреннюю улыбку, и он пожал плечами, обтекаемо отвечая: — Один мой новый знакомый очень любит духи. И, кажется, я это перенимаю ненароком… Они шли по коридору молча, каждый думая о чем-то своем, личном и неприступном. И чем ближе они подходили к общей комнате, чем отчетливее слышались голоса Формаджо и Гьяччо, тем сильнее Иллюзо хотел повернуть назад и спрятаться в одном из зеркал большой виллы. Но прежде, чем он успел полностью осознать свое желание не видеть остальную часть команды, Мелоне уже открыл дверь, торжественно приветствуя всех присутствующих. — Ага, а вот и наши бездари! Ну что, я сорву сегодня куш? Судя по вашему кислому виду, вы проиграли, — тут же засмеялся Формаджо, ловко вскакивая с кресла. Мелоне с ухмылкой пожал плечами: — Это с какой стороны посмотреть. Мы приобрели нечто ценнее, опыт! — он важно обвел пальцем всех собравшихся, говоря с явной иронией в голосе. — Нет уж, не оправдывайся, — разбойник искривил губы и выставил ладонь вперед, легонько ею помахав. — С вас два золотых, синьор, как и… — но как только его острый взгляд заметил тоску, отобразившуюся на лице Иллюзо, он замер, прекращая выдавать колкость за колкостью. Его пыл заметно поубавился. Иллюзо еще ни разу привычно не огрызнулся. По правде сказать, лицо мага не выражало ничего, кроме безрадостного желания сгинуть к чертям в пучине Тартара. Формаджо хорошо знал это гадливое выражение лица — он погряз в невыносимом стыде и ненависти к себе. — Иллу? Что с тобой? — неожиданно в голосе Формаджо проскользнули взволнованные нотки. Приглушенные, еле слышные, они прорывались сквозь змеиный шепот и тонули в неозвученном желании мести. — Он… — Иллюзо начал говорить сквозь плотно сжатые зубы. Его брови сдвинулись к переносице, а натужное лицо задрожало. По красным, стыдливым щекам и потному лбу можно было представить, с каким трудом он скрывает гнев и возможные слезы. — Он меня унизил. Втоптал в землю. Мелоне что-то для себя смекнул и быстро проскользнул между ними двоими, чтобы усесться рядом с молчаливым и вечно раздраженным Гьяччо и рассказать ему все, что произошло. Даже если сам Гьяччо будет против! В глазах разбойника хлестнуло огненным вихрем. Он медленно кивнул Иллюзо и, сжав его плечи еще сильнее, приблизился к эльфу. Всегда гордый и высокомерный, падкий на колкости и сарказм, сейчас он казался жалкой копией себя. Безликой тенью, готовым отказаться от бренной жизни ради обретения покоя. Позорное клеймо, которым он сам себя одарил, так просто не убрать, но Формаджо был настроен решительно. — Эй, да на тебе совсем лица нет… Иди-ка ты в комнату, тебе нужен отдых. Но когда Формаджо стал подталкивать его на выход, ведомый лишь благими намерениями, Иллюзо вцепился в его рукав железной хваткой и потянул на себя, не желая отстраняться. Формаджо на этот жест фыркнул, притворно вздохнув: — Скажу твоими словами, раз у тебя язык отсох после боя… Я дурачина, который захотел оставить тебя одного, в страдании и печали? И правда же, дурак. Ну, пойдем тогда вместе, пойдем. Мелоне проводил двоих внимательным взглядом, подперев щеку рукой. Неужели эта парочка действительно думала, что про их странные отношения никто не знает? От них так и разило собственничеством: когда Формаджо приводил к себе дам, Иллюзо их гнал, когда Иллюзо строили на улице глазки, Формаджо начинал еще громче говорить с ним, уводя прочь от предмета раздражения. Вся брань и перепалки были от того, что вслух говорить о своем обожании они не могли, а вести себя мило и ласково не позволяла гордость. Приходилось, словно малым детям, привлекать внимание чем-то другим. Мелоне также припомнил их наинтереснейшее знакомство, которое Формаджо по пьяни разболтал, плачась от несправедливости на плече бесноватого иссушителя. Еще совсем зеленый, придя в отряд Ризотто, Иллюзо и Гьяччо, — Мелоне еще не было с ними, — он впервые вблизи увидел темного эльфа и, конечно, им заинтересовался. Сгорая от типичного человеческого любопытства, он допытывал Иллюзо нелепицами и каждый раз доводил до белого каления. Как вы едите суп? Тоже ложкой? Жарите ли крыс и жуков себе на завтрак? Пьете кровь младенцев? А может, у вас есть какие-то особые ритуалы? «Что ж, один есть!» — ответил Иллюзо, видя, как ухмылка ползет по губам Формаджо, который сгорал от нетерпения узнать то, что другим неведомо. — «Чтобы передавать друг другу свою силу, мы занимаемся сексом.» Силу! Это слово так прочно засело в голове Формаджо, что не прошло и недели, как он на полном серьезе предложил Иллюзо поделиться своей «силой». Конечно же, эльф наврал, но после того момента их отношения безвозвратно изменились. Они кичились тем, что одинокие волки, и им никто не нужен, что такие альфа-самцы могут найти себе даму в любой части мира. Хвастались и перед друг другом, будто желая задеть новыми связями. А сами втайне наверняка тосковали о той удивительной ночи. — Такие милые, — наконец, подытожил Мелоне, наклонив голову вбок. — Пф, — безразлично фыркнул Гьяччо, — Мелоне… — М? — Ты собираешься с меня слезать?! Когда лишние уши покинули просторный кабинет, из тени бархатных занавесей вышел Прошутто. Воздушной походкой, почти неслышно, будто паря в воздухе, он проскользнул к Ризотто. Предводитель иссушителей и бровью не повел, с самого начала зная про присутствие третьего человека. — И что теперь? — поинтересовался Прошутто, усаживаясь на край письменного стола. Ризотто перевел взгляд на ассасина, что-то обдумывая в голове. — Нужна еще одна попытка задержать искоренителей. Буду действовать по старой схеме. Отправлю двоих, пока остальные помогают с перемещением. Прошутто удовлетворенно кивнул, вдруг что-то для себя прикинув. — Я хочу взяться за это дело. Позволишь? Услышав эти слова, Неро невольно нахмурился. Сила, что кипела внутри Прошутто, пугала своей загадочностью и страшной мощью. Если ее выпустить на свободу, жертв не избежать. Будто понимая причины такого долгого молчания, ассасин скрестил руки на груди. В его взгляде читалось раздражение, но он держал себя, не давая язви вырваться наружу. — Тогда пойдешь вместе с Гьяччо, — наконец, наказал Неро, деловито взмахнув пером в воздухе. Пара черных капель впиталась в пергамент, пачкая красивую размашистую роспись предводителя. Не веря своим ушам, Прошутто удивленно хлопнул глазами, на миг забывая о причинах своей злобы. — Серьезно? Ты так быстро дал согласие? — У меня нет к тебе недоверия, а Гьяччо может помочь справиться с твоей силой, если ты потеряешь над ней контроль. Звучит вполне себе сносно, если подумать. Нам ведь не нужны жертвы, только задержать соперников. Прошутто медленно кивнул, но ничего больше не ответил.