Песнь Беллоны

Холодный сквозняк пронизывал до косточек, заставлял ежиться и сильнее укутываться в шерстяное одеяло. Наранча безустанно ворочался, пытаясь совладать с дикой болью в расширенных сосудах и венах, наполненных раскаленной кровью. Действие лекарства, которое дал Фуго, сходило на нет, но все еще отзывалось в организме замедленной реакцией. При попытке думать и осмысливать происходящее с ним, в голове четко и настойчиво вырисовывался образ летательного аппарата, его детища, смысла всей жизни. Все ли с ним в порядке? Смог ли Фуго достать его в целости и сохранности?.. Наконец, Наранча медленно приподнял веки: темная ткань палатки нависала над ним, на мгновение заставив глупо замереть и испуганно задвигаться под одеялом. Ему почему-то спросонья показалось, что его похитили иссушители! Но повернув голову вбок, он с облегчением увидел мирно спящего на животе Фуго, обнявшего подушку обеими руками. Изобретатель замычал что-то невнятное, протер лицо ладонями и скинул с себя одеяло. Тут же холодный воздух защекотал кожу, отчего противные мурашки пробежались по ней. Озноб поразил все тело от головы до пяток, но Наранча попытался сдержать свое недомогание, косо глядя на Фуго: тот крепко спал, и ниточка слюны падала из уголка рта на белые подушки. Это Гиргу повеселило, он даже всерьез задумался обязательно подтрунить воспитанного и гордого Фуго на этот счет. А сейчас ему предстояло тихо скрыться от надзирателя и не дать ему проснуться… Словно мышка-полевка, Наранча бесшумно задвигался по мягким простыням к выходу из палатки. «А это легче, чем казалось!» — он отодвинул легкую ткань, просунул голову наружу и… Встретился взглядом с Джованной. Бирюзовые радужки эльфа неотрывно смотрели в его сторону, поблескивая рыжим пламенем костра. В глазах читалось ожидание чего-то подобного, а еще безмерное спокойствие. Джорно сидел лицом к палатке на чистом бревне, грея ладони об доходящий жар. Чуть поодаль, с другой стороны костра, Миста мешал угли и глядел куда-то в пустоту. Видимо, привыкший, что Джованна смотрит строго вперед и молчит, он не сразу почувствовал неладное. И только когда до его слуха дошло копошение за спиной, Миста с удивлением повернул голову к Гирге. — Наранча? Ты чего вылез? — охотник подпер щеку рукой и оглядел с ног до головы бледного то ли от слабости тела, то ли от страха Наранчу. — …Двойное дежурство? — после секундного молчания решился аккуратно перевести тему Гирга, и, кажется, попал в точку. Не желая хоть как-то уступать друг другу в первом диалоге, Джорно и Миста невольно отвернулись в противоположные стороны, будто только заметив, что не одиноки. Они сидели рядышком, но так и не проронили ни слова, уверенные, что это сделают за них. Даже Наранча мигом понял, куда давить в первую очередь. Он быстро прикинул в голове, как отделаться от назойливого внимания друзей, и изобразил на лице сильный дискомфорт. — Да мне бы в туалет, понимаете… Я быстро. — Я пойду с тобой, — одновременно отозвались Джорно и Миста, а затем оба чуть заметно нахмурились. Наранча вновь кивнул и начал вылезать из палатки, придерживаясь за живот. А сам ехидничал про себя, продолжая провоцировать ребят: — Да, да, конечно, вы решите, кто пойдет… а я пока к тележке схожу. Джованна встал с места. Миста повторил за ним. Они застыли на месте под звучный хруст горящего хвороста. Джорно глубоко вздохнул, собираясь с силами, чтобы, наконец, решить все накопленные проблемы. Джованна ни разу не испытывал нужду побороть свою гордость, перед кем-то извиниться или принизить свой статус. Его этому не учили, эльф просто не знал, что так можно. Отец постоянно ругал его за любые проявления слабости. И в это определение включались и доброта, и сердечность к народу. И со временем Джорно привык к таким правилам, принимая их, как данное. Но то, что творилось на душе из-за Мисты… В конце концов, он был слишком юн, и никогда не испытывал мук совести до этого, не знал, как себя вести и что говорить, чтобы унять боль на сердце. Высший эльф хотел наплевать на догмы, вливающиеся в него с пеленок, и найти в себе силы признать тот факт, что он привязался к обычному человеку. Миста стал ему дорог, и друид не хотел портить с ним отношения. Джованна настолько отчаялся, что был готов признать вину и попросить прощение за свой скверный нрав, впервые за свои сто пятьдесят лет. Но когда он открыл рот, первым в ночной тиши раздался совсем не его голос. Более глубокий и низкий, он шел из широкой груди Мисты: — Прости, — Гвидо с тоской поджал губы, хмыкая, — я… ведь не знал тебя, чтобы обижаться на тот образ, что у меня в голове засел. Я был слишком строг к тебе. Нужно было все вслух проговорить, а не… ну, в общем, давай мириться? Пока охотник бубнил себе под нос оправдания, Джованна вытянулся, с гордой осанкой обогнул костер и поравнялся с Мистой. Ему почему-то хотелось как можно четче услышать эти слова. Запомнить и научиться их произносить, хотя со стороны это могло выглядеть несколько высокомерно. Джованне вдруг стало несколько совестно, что Миста первым пошел на уступки, первым извинился и признал вину. Спрятав ладони за спиной, Джорно покачал головой. — Я думаю, тебе незачем было извиняться, — пытаясь подобрать слова, отозвался эльф. Он никогда в своей жизни не вел подобных бесед и не знал, как правильно себя вести, чтобы поддержать того, кто смог решиться на подобный сильный поступок. — Ну, ты вроде обиделся, разве нет?.. Знаешь, хоть мне и трудно первым мириться, но я могу признавать свои ошибки, — буркнул Миста, отворачиваясь в сторону яркого огня. Пламя костра выгодно очерчивало профиль Мисты, приковывая взгляд Джованны. — Я думал, это ты в обиде. Возможно, я был груб, или неподобающе себя вел, — перебирая возможные варианты, Джованна принялся гладить свой острый подбородок. — Н-ну, это все-таки что-то ваше, что-то мне непонятное… — Миста начал гладить затылок, нервно улыбаясь. — Может, тебе просто следует больше доверять нам? Ты у нас дома. Не знаю, как на твоей родине, но… Поверь, я знаю, что искоренители и иссушители не пытаются друг друга убивать пачками, и… ну… Он так мило запинался, что Джованна не смог удержать улыбки. Еще год назад за подобные нравоучения Джованна мог выписать провинившемуся десять ударов плетью и со спокойной душой проигнорировать советы в свою сторону. Но слушать Мисту Джорно нравилось, как и думать над тем, что он может быть не прав. — Я должен извиниться перед тобой? — спросил друид, вскинув брови. Гвидо глупо открыл рот, затем его закрыл, и, сбитый с мысли, ответил: — Не знаю, а хочется? — Хочется, — честно признался друид, двинувшись на один шаг вперед. Миста хмыкнул. Этот разговор все больше и больше обрастал неловкими словами и поступками, и ему хотелось как можно скорее это прекратить. Джованна же, напротив, выглядел столь заинтересованным в переменчивых интонациях собеседника, в живой мимике, которая отображала за раз несколько противоречивых эмоций, что ему хотелось продолжать приближаться к охотнику. Шаг за шагом. Миста в свою очередь попятился назад, пока пятки не врезались в кору поваленного дерева, на котором он до этого отсиживал причинное место и ждал момента, чтобы спокойно поговорить с Джованной. Но подобная настойчивость сбивала со всякой адекватной мысли! Охотник нахмурился, будто бы эльф стал причиной его внезапной злобы, а затем схватил Джорно за плечи и встряхнул. — Ну, значит, перемирие, да?! — на повышенных тонах спросил Гвидо, а когда получил утвердительный и немного испуганный кивок Джованны, нагнулся и смачно чмокнул его в белую нежную щеку. И сам отпрянул, будто обжегся от зажженной спички. Огонь играл на спокойном лице Джованны, отбрасывая танцующие тени. Они, словно волшебные нимфы, очерчивали скулы, переносицу, красиво оглаживали контур губ и чуть вздернутый нос, озаряя теплым, оранжевым сиянием. Джорно прислонил ладонь к щеке, с каменным видом потирая влажный след. Не понравилось, в сердцах сдержал стон Миста. Но взгляд эльфа медленно потеплел: ресницы затрепетали, закрывая собой бирюзовые радужки, а на щеках расцвел еле заметный нежный румянец. Миста тут же осмелел, схватил ладонь чуть ошарашенного Джорно с желанием сказать что-то важное, но сзади звучно хрустнула ветка, заставляя его в один момент глупо застыть. И Джованна, и Гвидо тут же повернулись к источнику звука, изумленно глядя на то, как Наранча, схватившись за живот и сгорбившись в три погибели, на цыпочках отдаляется от лагеря. — Эй! — улучив момент отвлечься от их странного примирения, Миста вперил указательный палец в сторону беглеца и нахмурился. — Подожди меня! Наранчу будто камнем огрели по затылку, и он вздрогнул, еще сильнее хватаясь за живот. Джованна хлопнул Мисту по плечу, привлекая внимание, и прижал палец к губам. — Потише, ты разбудишь всех, — голос Джорно больше не пестрел холодными оттенками, не пронизывал острыми иглами. Теперь в нем слышались нотки робости, а интонация окутывала теплом и желанием как можно скорее вернуться во внимание эльфа. — Я быстро схожу с ним и вернусь к тебе. Не переживай и… охраняй лагерь. Пара лишних предложений, слетевших с чужих губ, заставила Мисту совершенно по-глупому улыбнуться. Говорящий всегда только по делу, теперь эльф предстал совсем в другом свете. Джорно потихоньку учился проговаривать вслух свои мысли. И если это он причастен к такому приятному изменению… Гвидо покачал головой, отгоняя от себя лишние мысли, и уселся на поваленное бревно. Он подождет эльфа, а затем у них будет вся ночь впереди, чтобы поговорить. Уголки губ Джованны дрогнули, когда охотник послушно исполнил его просьбу, и он двинулся вперед, к застывшему Наранче. — Н… нет, я… — Давай быстрее. Тебе нужно выспаться, — спокойно отозвался эльф на слабые попытки Гирги пойти в лес одному. Он встал за спиной у изобретателя, и тот, понимая, что ему никак не скрыться, удрученно зашагал вперед. В ночной тиши золотой блеск совиных глаз пробирал до костей, заглядывал в душу, а затем свербил в затылке. Громкое ухуканье и редкие перелеты с ветки на ветку заставляли зябко ежиться и покрыться холодной испариной. С черного неба на идущих равнодушно взирал круглый лунный диск, а сухие ветки зловеще поскрипывали на ветру при каждом дуновении. На мгновение Наранча даже забыл про свое притворное недомогание, глядя на ночную жизнь с каким-то доселе неведомым откровением. Конечно же, он сжимал живот не из-за спазмов и болей, а из-за того, что под своим комбинезоном прятал мешочек с изобретением. Время от времени ему казалось, что тот звучно вибрировал, но Наранча списывал это на помутнение рассудка из-за страха. Хорошо, что Джованна пошел с ним, и как же плохо одновременно! Гирга остановился, и следом за ним перестал идти и Джорно. Может, даже хорошо, что вызвался на помощь эльф, а не человек?.. По крайней мере, Наранча попробует надавить на ту слабость, которую Гвидо мог бы высмеять. — А ты можешь немного отойти? Я стесняюсь, — начал Наранча, не поднимая взгляда на Джорно. Джованна хлопнул глазами и абсолютно невозмутимо отозвался: — Хорошо, я думаю, я могу. Я отойду минут на десять, но потом обязательно приду за тобой. «Десять минут? Думаю, мне хватит!» — сам себя подбодрил Наранча, быстро кивая. Он был рад, что Джорно даже не стал ни на чем настаивать и спокойно уступил ему. Эльф еще пару секунд дотошно осматривал окрестности, будто что-то проверяя, и как ни в чем не бывало развернулся, направившись обратно к лагерю. Наранча молча наблюдал, как в тусклом лунном свете спина Джованны медленно отдаляется от него, постепенно пропадает из виду, будто застеленная еле заметной туманной дымкой. Теперь Наранча остался совсем один. Под внимательный взгляд ночных зверьков он еще немного глупо постоял на тропинке, а затем быстро свернул куда-то в кусты, в полной уверенности, что случись с ним что-то, Джорно и Миста точно спасут его. Наранче не хватало охотничьей чуйки Мисты, чтобы понять, что за ним следит далеко не сова, не хватало и сил Джорно, чтобы ему подсказали об этом деревья. Пошли бы они вдвоем за полуросликом, может, смогли бы предотвратить неизбежное. Но поодиночке даже они бы не нашли подвоха. Спрятанный на дереве Формаджо был слишком мал, чтобы природа признала в нем человека, и слишком тих, чтобы охотничье чутье уловило в нем опасность. Он отправился по следам искоренителей без приказа Ризотто. Даже зная, что это аукнется, и от командира ему обязательно достанется, разбойник все равно, наперекор всем приказам, выдвинулся в путь. Пелена ярости и желания мести застелила глаза, и он больше не мог трезво мыслить. Наверное, дело было в том, что Формаджо позволял издеваться над Иллюзо лишь себе, но кто решался испытать судьбу и разинуть рот на его темного эльфа, тут же отправлялся в банку. И Формаджо тряс ее до тех пор, пока человек, окруженный содержимым своего желудка, не взмолится о прощении. Конечно, он не говорил об этом Иллюзо, делая вид, что ему, собственно, все равно. Но даже эльф мог заметить, как благосклоннее начинали относиться к нему в тех городах, где иссушители надолго оседали. А сейчас этот Джорно одной банкой не отделается. Сейчас пульс стучал в висках, разгоняя кровь по вспухшим венам. Сейчас не случай для безобидных козней. За счет способностей ему прекрасно удавалось скрываться от внимательных искоренителей: он славился мастером по части маскировки, а еще был прекрасным шулером и завсегдатаем пограничных борделей. Но последние два пунктика его личности, к большому сожалению, способствовали мести не больше, чем здоровью ежа способствует коровье молоко. Так что лишь способностью, дарованой беллоной, а не природным обаянием, он догнал отряд под предводительством Буччеллати. Когда искоренители разбили лагерь, он, немного отдышавшись, втихаря спрятался в лесу среди веток и бегающих букашек, собираясь выждать, пока большая часть отряда уснет. Но те будто за раз прожевали целую горстку кофейных зерен. Никак не успокаивались. Формаджо не мог подойти к их лагерю слишком близко, боясь разоблачений, но бесконечное копошение слышал даже из своего укрытия. Они еще и дозорных выставили, как умные и порядочные путешественники! Единственная замаячившая на горизонте радость — объект его мести показал себя сам, на блюдечке преподнося собственное искрящееся роскошью обличие. Джорно Джованну он узнал сразу: Иллюзо довольно ярко описал его внешность, а вот рядом идущего мальчишку совершенно не приметил. «Ну, раз Джорно якшается с этим вот… Значит, они близки, да? Проводил его до леса, значит, дорог ему? Это что, тот Миста?» — потирая подбородок, облизнул губы Формаджо, пытаясь составить в голове логическую цепочку. — «Кажется, эльф уходит обратно к лагерю, может, мне заняться этим пареньком? А что, зуб за зуб, друг за… друга.» Формаджо повертел головой в поисках видимой угрозы. Его легкая накидка с открытым животом и небольшими рукавами заколыхалась на ветру. Меньше муравья, он был желанной добычей для многих ночных хищников. Взбираясь по выпуклой старой коре, словно по скалистому утесу, он быстрым темпом принялся прыгать с ветки на ветку, ловко цепляясь за каждую новую. «Куда делся этот малец? В кусты ушел? Зачем же так далеко от дороги, совсем дурной?» — и пока Формаджо пытался предугадать мотивацию этого Мисты, впереди неожиданно замаячило еле заметное оранжевое свечение. Протерев глаза, чтобы убедиться, что ему это не чудится, разбойник услышал восторженный восклик со стороны неестественного явления и тут же устремился ближе к маячившему теплому свету. А когда он на пружинистых ветках допрыгал до места, то его челюсть окончательно отпала. Напарник Джованны сидел на земле, широко раскрыв глаза, также находясь в шоке, и смотрел на удивительное чудо: какое-то странное и неизведанное создание, лишь отчасти живое, парило над землей, подобно мистической птице из детских сказок. Именно ее округлое тельце и гладкое оперение подсвечивались теплым сиянием. Нет, это точно не птица, верно? Но что, кроме этих созданий, могло так естественно задерживаться в воздухе? Насекомые? Слишком маленькие. Формаджо на мгновение глупо оторопел, чувствуя, как бьет по вискам ускоренный пульс. «Ладно, разве это вообще важно?! Возможно, эльф скоро придет сюда, а значит, нужно поторопиться с местью.» Из ножен, висящих на поясе, он достал изогнутый кинжал. Лезвие пульсировало яркими фиолетовыми прожилками, взрывающимися на темной, ониксовой основе, и напоминало собой открытый космос. Этот кинжал и был тем даром, которым наделила его беллона. Являясь проводником, он мог по желанию владельца превратить любую вещь в ее миниатюру, а если понадобится, то обратно. Многие напарники смеялись над его силой, но сами нередко пользовались ее благами, обходясь малой жертвой: достаточно было пары капель крови, чтобы заставить плотоядный кинжал работать. Взамен на такую силу, что также вызывало целый парад шуток, его странным образом стали ненавидеть животные. И это лишь отчасти звучало безобидно: если он подходил слишком близко, домашние и послушные собаки превращались в бешеных псов, готовых прокусить конечности и поиграться с обглоданными костями, тихие и сонные коты начинали целиться ему в глаза, мелкие грызуны старательно проделывали дыры в его ботинках, чтобы добраться до плоти, а птицы тут же пикировали с неба, чтобы расклевать темечко. Сначала это и правда забавляло, но чем дольше Формаджо свыкался с этой силой, тем больше тосковал по временам, когда мог позволить себе без вреда для здоровья погладить соседскую кошку, чтобы та ответила ему взаимным мырчанием, вместо шипения. Так что его вечная настороженность даже в виде маленького человечка имела исключительно параноидальный характер: он постоянно находился в ожидании момента, когда его сожрут. Кинжал сверкнул во тьме необычайно-красивым блеском, настоящим пурпурным взрывом, но он перекрывался рыжим свечением, оставаясь недосягаемым для взгляда врага. Счастливый и завороженный искоренитель не видел ничего вокруг, продолжая возиться со странной птицей, чуть ли не прыгая вокруг нее. Это идеальный момент для атаки: жертва отвлечена и не может ожидать удара в спину. Облизнув пересохшие губы, Формаджо присел на корточки и отпружинил от ветки вниз. «Прости, бедолага, ничего личного, просто… месть.» Наранча подпрыгнул с громким вскриком, хватаясь за внезапно заболевший затылок. Тут же по огрубевшим пальцам разлилась теплая вязкая жидкость, а в воздухе усилился стойкий аромат железа. — Кровь?.. Как же я так поранился? Совсем не почувствовал… Укусили что ли? — бубнил себе под нос Наранча, на мгновение ускользая из-под власти эйфории. Он покачал головой, вновь приковывая взгляд к настоящему чуду, застывшему на расстоянии вытянутой руки: железная птица светилась неестественным сиянием и дружелюбно гудела. Как только Гирга достал из мешка изобретение, оно вспыхнуло, подобно солнышку на рассветном небе, и взвилось в воздух по спирали. Испугавшись на мгновение, что летательный аппарат мог улететь, Наранча вытянул руку вперед с криком «стой!» и… тот действительно остановился. Подумать только, ему правда казалось, что он понимает свое детище, а то в ответ понимает его! Но сейчас внимание рассеялось — боль не давала погрузиться в радость от увиденного. Гирга нахмурился, вновь переведя взгляд на окровавленную ладонь. Постепенно пальцы, растопыренные перед глазами, поплыли, сначала раздвоились, затем растроились, и он почувствовал, как голова неприятно закружилась. Его затошнило. Наранча справедливо подумал, что это из-за прошлого дня и всего пережитого на той залитой солнцем поляне: все-таки он сбежал в лес вместо положенного по наказанию его «лечащего врача» отдыха. Мысль о Фуго подействовала на Гиргу отрезвляюще — он представил, как алхимик разозлится и разочаруется в нем, и тут же щеки Гирги заалели, а жгучий стыд заставил целый табун мурашек пробежался по позвоночнику. Но даже образ гневного Панни не помог избежать следующего приступа: Наранча упал на подкосившиеся колени, замычав от нестерпимой боли в районе раны. Его кости будто дробили одну за одной, заставляя Гиргу стонать сквозь плотно сжатые губы. Живот сводило, желудок выворачивало наизнанку. Пот крупными каплями стекал по вискам, а тело знобило в приступе лихорадки. Он со всей силой зажмурился, пытаясь унять дикую горячку. — Ба, а ты совсем плохо переживаешь трансформацию. Последний раз так колотило Мелоне, когда он согласился пробраться в театр бесплатно, а вместо наслаждения представлением заблевал все места на пару рядов от себя, — заговорили за спиной плохо соображающего Гирги. Мелоне. Ему было знакомо это имя. Кажется, так звали человека, который помогал Фуго привести его в чувства. Попытка вспомнить предшествующие события вызвала режущие боли в голове, и Гирга схватился за голову, мыча. Он не мог понять, что происходит. Деревья выросли на глазах, отбрасывая странные, клинообразные и раскачивающиеся от любого дуновения ветерка тени. Все было какое-то неправильное, какое-то… — Вот я и думаю, а что мне с тобой сделать? Искромсать лицо, чтобы родная мать не узнала, или действительно кишки вытащить наружу? А? — говоривший прочистил горло и сплюнул на землю. Гирга, наконец, смог разглядеть очертания нападавшего: на смуглом лице особенно выделялись острые скулы, дерзкая улыбка и высокий лоб, обрамленный короткими рыжими волосами. Все еще не понимая, что происходит, Наранча на ватных ногах попытался встать с травы, как вдруг наконец заметил, что все это время его коленки упирались в холодную голую землю. Но как, если еще каких-то пару минут назад он лежал на зеленой цветущей полянке?! Тогда он вновь вскинул голову, только затем ошарашенно замечая: это не деревья внезапно выросли. Это вообще не деревья! Это же стебли обычной осоки качаются над его головой. Но только… огромные. — Что-то ты не разговорчивый. Язык проглотил? Ну так открой-ка рот, я тебе помогу его достать, — гортанно засмеявшись, неприятель начал подходить к нему. По тону человека, по манере речи и воровским оборотам Наранча смог признать в нем разбойника. То, как вальяжно тот вертел кинжал в руках, только подкрепляло догадки Наранчи. — Что… происходит? — Удивительные вещи! А ты сам как думаешь, что? — подойдя на пару шагов, улыбнулся разбойник. — Да кто ты вообще?! — Гирга попятился, хмуря брови. — Отстань! Лучше тебе уйти побыстрее, а не то… — А не то что?! Придут твои дружки на помощь? Ой, стой, вряд ли они тебя заметят или услышат. Сейчас твои легкие малюсенькие, как у пчелы. Если у них вообще есть легкие… Ну ты только смотри, чтобы тебя не раздавили, ага? Давай я тебе помогу, — он приложил ладони ко рту и во все горло закричал: — На помощь! Маленького и хилого искоренителя во имя мести хочет убить великий и ужасный Формаджо! Наранча сглотнул тяжелый ком, слушая, как проносятся по воздуху слова противника. Громко и четко. Но в масштабе всего леса?.. Наверное, несущественно. И тут по его коже прошелся холодок. Наранча не славился своими боевыми навыками, так же, как и Фуго, но если у последнего была полная загадок и тайн сумка, то у Наранчи… только мускулы. Только это вряд ли могло ему помочь против клинка соперника. Значит, без умного и продуманного плана, придется ограничиваться смекалкой и импровизацией. Он, наконец, выпрямился, встал в твердую и уверенную позу, под удивленный свист Формаджо. — Ну, было бы совсем скучно, если бы ты не сопротивлялся, верно? — он снова заулыбался, звучно хрустнув шеей. — Хорошо, давай начнем… — А ты за что мне мстишь вообще? — вдруг спросил Наранча, хлопая глазами и перебивая оппонента. — Сказал про месть, так дорасскажи, я не понимаю! Разбойник вдруг вздрогнул, не ожидав такого смелого вопроса, раздраженно дернул уголком губ и сжал рукоять кинжала. — А? Нашел время. Совсем дурачок? Тебе имя Иллюзо о чем-то говорит? Наранча что-то прикинул в голове, абсолютно спокойно отвечая: — Неа, ничего. И тогда Формаджо почувствовал, как начинает вскипать. Этот тон, эта манера речи его раздражала! Как враг может так спокойно говорить, так спокойно двигаться после того, как его, черт возьми, уменьшили?! Где те желанные мольбы о помощи?! — Ну ты и сопля, Миста, и как только смог охомутать… — Эй, меня зовут Наранча Гирга! — опять-таки вставил свое слово изобретатель, скрещивая руки на груди. И тут, почуяв, что действительно мог попасть в просак, Формаджо выставил руку с оружием вперед. Чуть заметно смутившись от собственной глупости, он моментально собрался, раздраженно цокнув: — В любом случае, разве это важно?.. Вы все друг для дружки не последние люди. Что ж, отыграюсь на тебе, раз попался под руку, уж не серчай! И с этими словами он замахнулся, в три быстрых шага оказываясь рядом с Наранчей. Его самодовольная улыбка в свете луны подсвечивалась фиолетовым сиянием, исходящим от кинжала, запачканного кровью. Проведя параллель между раной на своем затылке и багровым пятном на клинке разбойника, Наранча на мощных ногах с ужасом отпрыгнул. Наверное, если дотронется до него, придется не сладко. Насколько меньше он может стать?! Гирга оказался ловчее, чем могло на первый взгляд показаться, и от следующего выпада уклонился так же успешно. Не дожидаясь, пока Формаджо предпримет более успешную попытку, Наранча развернулся на носках и ринулся в заросли неестественно-высокой травы. — Ага, значит убегаем? Ну ничего, это только тебе боком выйдет… — себе под нос пробубнил разбойник, с улыбкой поворачивая голову к интересному звуку за спиной. — А вот и первая интересность! Твой свет много кого привлек, мальчишка, не только меня… Наранча бежал, спотыкаясь о песчинки, теперь ставшие увесистыми камнями, и время от времени врезаясь в камни, ставшие настоящими непроходимыми горами. Серебристые лунные лучи не струились сквозь покачивающиеся стебли травы, не помогали, подсвечивая дорогу, и сказать по правде, непроглядная темень до чертиков его пугала. Гирга старался не терять самообладания и не поддаваться панике, но с каждой секундой бессмысленной беготни это становилось все более невыполнимой задачей. Даже если он выберется каким-то немыслимым образом с травянистой поляны, разве это не будет путь в никуда? Если в обычном состоянии до лагеря его спутников меньше пяти минут спокойной ходьбы, то в таком виде путь точно затянется на недели. Разве будут его так долго искать? А если и будут, смогут ли не раздавить?! Но что тогда делать, стоять на месте? Взбираться на деревья? Кричать во все горло? — Че-ерт! — взволнованно закричал Гирга, резко останавливаясь и ударяя кулаком по очередному камню, который так назло оказался на его пути. — Ненавижу! Руку тут же обдало волнами ноющей боли, и он прижал ее к себе, мыча от беспомощности. Пожалуй, такое состояние и пугало его больше всего на свете — неспособность постоять за себя. И в драке, и в своих интересах. Он был очень слабым во всех возможных смыслах, и физически развитое тело не играло тут никакой роли. Что толку от кулаков, когда ты не можешь позволить противнику тебя коснуться? Пока он предавался самобичеванию, пока медленно сдавался судьбе и уже готовился встретиться лицом к лицу с неприятелем, решаясь напоследок хотя бы выбить пару-тройку зубов, сзади послышалось мерзкое, пронизывающее ночь клокотание. Он медленно, задержав дыхание, развернул голову в сторону нечеловеческого звука. Глаза наполнились застывшим ужасом, когда Наранча увидел, как в ночи вырисовываются пара больших жвал, напоминающих рога. Они то и дело смыкались и размыкались, готовые пополам разрубить свою жертву. Наранча перевел взгляд дальше. Крупное гладкое тело заканчивалось маленькой и плоской головой, коричневые надкрылья полностью покрывали брюшко и время от времени устрашающе жужжали. Кажется, это… Наранча ахнул. Это же был обычный жук-олень, правда очень большого размера! И, если на первый взгляд Наранче показалось, что он его перекусит на две части и съест, то теперь изобретатель немного успокоился, начиная ровно дышать. Вроде, они питаются исключительно древесным соком и уж точно отказались бы от человеческой крови. Но почему он не улетает? Взгляд Наранчи пополз к маленьким лапкам насекомого, полностью измазанным и застрявшим в янтарных каплях застывшей смолы. Гирга хлопнул себя по лбу, начиная копаться в карманах. — … Жук! Ты… Ах, а ты ведь летаешь, да? Может, мы сможем друг другу помочь?