Песнь Беллоны

Джованна млел под тяжестью алкоголя. Тот проникал в самое сердце, выворачивал душу наизнанку и оставлял томящее ощущение несправедливости пережитого. В сознание Джованны мягко проникали картины из детства, незаметно перебивая воспоминания их увлекательного путешествия по просторам Рима. И вот уже тоска охватывала его сознание, а не беззаботная радость вседозволенного вечера. Все теснее хотелось прижаться к груди Мисты, сильнее забыться. Пальцами зарыться в эти веселые, прыгучие кудряшки на голове, с толстым и жестким волосом, пройтись подушечками по пышным ресницам, по вычерчивающимся скулам… — Джорно! — Миста совсем смутился таким тесным ухаживаниям, решаясь прервать их в тот самый момент, когда пальцы эльфа забегали по его груди. — Так много волос, — завороженно зашептал Джованна, прижимаясь щекой к тяжело вздымающейся грудной клетке, — это так странно, но так мне нравится… Не похоже ни на что, что я видел раньше. Миста запрокинул голову, старательно зажмурился до боли в глазах и постарался проигнорировать тот факт, что на них постепенно начинали обращать внимание другие ночные посетители таверны. — Смотри, какую красотку себе оттяпал! Иностранка что ли? — зашептались по сторонам. — Какие локоны! Блестящие, гладкие. И, ах, мягкие, наверное! — А кожа какая чистая! Сразу видно, здоровая, чертовка. «Боги Олимпа, помогите мне все это вытерпеть!» — в сердцах кричал Миста, стараясь даже не смотреть на то безобразие, которое вытворяет Джованна. Видимо, без Фуго тот совсем расслабился, ведь упрекнуть златовласого эльфа за этим круглым столом было больше некому. — Ну и где же наш достопочтенный алхимик! Фуго, черт бы тебя побрал, с чем ты там возишься так долго! — почти что хныкал Гвидо, удерживая руки Джованны от спуска куда пониже. Да, грозный и поучительный тон мог бы сработать, вразумить и остановить пьяного, но разве охотник самолично может так общаться с объектом обожания?! Даже при всем желании не получалось представить такую картинку в голове. Наранча рядышком вдруг в раздумьях поник, начиная медленно водить взглядом по посетителям таверны в пределах видимости. На мгновение страх исказил юное лицо. Фиалковые огни в глазах то еле мерцали, то наливались глубоким трепещущим светом. Наконец, не выдержав давящего на уши напряжения, Наранча хрипло уточнил: — Кто? Гвидо моментально посерьезнел, услышав такую дурацкую, неуместную шутку из уст товарища, и забубнил себе под нос: — Очень смешно. — Я… — глаза Наранчи округлились, как у голодного щенка, и охотник тут же смекнул — а ведь не шутит. Красное веселое лицо поддатого Гирги побелело и вытянулось, и изобретатель спешно зажал рот обеими руками, готовый вот-вот очистить желудок. Он замычал от нового приступа головной боли и прислонил лоб к острым коленкам в бесполезных попытках ее унять. Миста не на шутку забеспокоился. Он нежно и очень осторожно усадил Джованну обратно на его остывшее местечко, при этом тихо шепнув на заостренное ушко искренние извинения, а затем вновь перевел все внимание на Наранчу. — Эй, слушай, а идем-ка мы спать, да? Сейчас, еще чуть-чуть подожди, потерпи! — Миста хлопнул страдающего Гиргу по плечу и принялся лихорадочно разыскивать Бруно зорким взглядом. Как и всегда, их лидер был в гуще приковывающих взор событий: Бруно сидел, окруженный небольшими башенками из золотых монет, делая вид, что не замечает восторженных вздохов в его сторону. Кости на столе уже давно были заменены на другую игру, основанную на толике логики и максимуме хитрости — карты. Рядом с предводителем грозной тенью восседал Леоне. Скрестив руки на груди, он подсматривал в руку Буччеллати с самым беспристрастным из возможных лиц. Оба натянули маски безразличия и ждали решения оппонента, сидевшего на другом конце стола. Мужчина в кожаной жилетке вытер выступившие на висках и лбу соленые капельки, а затем пригладил редеющие волосы. Красное потное лицо выдавало с потрохами все его волнение. Он смотрел прямо в сияющие глаза Буччеллати: те искрили непоколебимой уверенностью в себе и своих силах. Так что когда уголки губ Бруно немного приподнялись, мужчина наконец сдался, воскликнув громкое: — Пас! Все за столом переглянулись, нервно проглотили застрявшие в горле комки и также опустили свои карты. Было видно, что никто не хотел даже пытаться противопоставлять свою руку с картами Бруно. Каждый верил, что Фортуна на стороне искоренителя. — Что же, добрые синьоры… — Выдержав драматичную паузу, Буччеллати вскрыл руку. За столом раздались громкие проклятия своей же трусости — карты Бруно были настоящей пустышкой! И каждый мог попытать счастье сорвать настоящий куш. Да только смелости не хватило. Леоне хищно оскалился, довольный финалом схватки, как вдруг заметил мелькающую знакомую фигуру, которая спешно пробиралась через толпу зевак. — Миста.? — дракон изящно выгнул бровь, пальцем ткнув Буччеллати в бок, чтобы привлечь внимание. Бруно жестом показал, что на следующую партию он не планирует ставить, и сиюминутно развернулся к подбежавшему охотнику. — Что-то стряслось? — учтивым тоном спросил он, закидывая руку на спинку стула. — Да там… Наранче плохо, — пояснил ситуацию Миста, хмурясь, — Как думаешь, мы можем снять комнату и, ну, оставить его там? Пусть поспит, у него голова болит. — Только в компании с кем-то, — слегка настороженно бросил Бруно, подыскивая слова, — И если ты решишь присмотреть за Джорно, — внимательный взгляд Бруно перевел на эльфа, который направлялся в середину зала, прямо к развеселым музыкантам, — то… Можешь передать этот мешочек Фуго? Пусть займется организацией нашей ночевки, а заодно и за Наранчей присмотрит. — Фуго ушел… Бруно и Леоне переглянулись, и дракон невольно насупился. Разве в характере Панни было такое легкомысленное поведение? — Ох, вот как… — тон Буччеллати тоже выражал обеспокоенность ситуацией, но степень его подозрений была неясной. — Тогда, Леоне, я могу попросить тебя отвести Наранчу на второй этаж? Дай золота хозяйке таверны и скажи, что нашему другу срочно требуется отдых. Желательно, на всю ночь. А заодно можешь снять комнаты всей компании. Три, получается, для страховки будем спать по двое. Дракон скорчился, будто Бруно попросил вычистить ночной горшок незнакомца. Он совершенно не горел желанием менять компанию Буччеллати на роль сиделки, получая искреннее удовольствие наблюдать за разбитыми лицами проигравших хитрости и уму его предводителя. Но если подумать, разве нежелание Леоне уходить не покажет искоренителю явную привязанность оного? И вот, спортивный интерес к его завоеванию у Бруно моментально испарится, и дракон… а что дракон? Почему его вообще это должно волновать? Леоне повернулся к Мисте, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев от прожигающего спину взгляда Буччеллати. Аббаккио страшился, что тот и вправду читает мысли — настолько хорошо Бруно видел нутро окружающих. И если он узнает, что Леоне испытывает льстивое удовольствие от его нечастых, но метких заигрываний, то разве останется удовлетворен их условной игрой? Вдруг будет не понимать, усмехаться, осуждать, даже не имея за собой такую привычку?.. А может… — Аббаккио? — на плечо Леоне легла легкая ладонь, заставляя задумчивого дракона проморгаться. Кажется, он и правда слишком много думает рядом с Буччеллати, а ведь тот довольно снисходительно относится к его желанию плыть по течению обстоятельств. Так почему бы не воспользоваться такой возможностью и не довериться ему? Аббаккио может выполнять приказы, он хочет этого. Он нужный, полезный, и от него не требуют многого. Разве это не благодать, быть принятым первым встречным за много веков человеком? — Я позабочусь о мальчишке, — наконец, пообещал он, через плечо кидая неотрывно следящему Буччеллати свой самый преданный взгляд. — Спасибо. Будь уверен, я скоро присоединюсь, — с полуулыбкой на губах поблагодарил Бруно, легким кивком указывая в сторону людей, собравшихся за игральным столом. Аббаккио прекрасно знал, что это значит. Бруно никогда не забывал о первоначальной цели, об их главной миссии. Он читал людей вокруг себя, слышал, узнавал. Буччеллати через игру искал врагов, искал информацию, искал связи. Он был профессионалом своего дела, и Леоне оставалось только учиться у него, внимать тем секретам, которые тот открывал бессмертному дракону. Уголки губ Леоне легонько дрогнули, и он хмыкнул, отправляясь следом за Мистой. В руках такого великана, как Аббаккио, даже тело поджарого Наранчи выглядело маленьким и хрупким. Гирга спал беспробудным сном, отключившись аккурат после третьей кружки. Миста подсказал, что вряд ли причиной был алкоголь — охотник приметил, что пить тот умел и не особо сильно хмелел. Но это все не интересовало Леоне. Вопрос, который он озвучил вслух был другим: где Фуго. Это он, алхимик, человек высокого статуса и выдающегося склада ума, должен следить за здоровьем больного. И услышав ответ, Аббаккио не остался удовлетворенным. Напротив, он посчитал это странным, ведь знал, что Фуго вряд ли бы стал помогать незнакомцам без собственной выгоды — такие выводы напрашивались сами собой, стоило взглянуть на бледное, недоверчивое ко всему живому, лицо Паннакотты. В его взгляде неизменно четко и ясно читалось сомнение, смешанное с явным недовольством, стоило кому-то подойти и попросить у него услугу. Был ли это случайный попутчик или такая шишка, как Бруно, Фуго сначала взвешивал все за и против, прежде чем выносить вердикт своему участию в поставленной задаче. Но Леоне не мог позволить себе своевольничать и идти разбираться с алхимиком. Время уже давненько работало не в его пользу. Аббаккио безапелляционно принял за правду слова Мисты и принялся за миссию, возложенную на его плечи заместо алхимика: проследить, чтобы жизни и здоровью Наранчи ничего не угрожало. Он снял три комнаты для их большой команды и теперь занимался тем, что в одной из них раздевал изобретателя. Лунный свет струился ровными лучами в открытые ставни. Ветер легонько покачивал белые узорчатые занавески, навевая спокойствие и даруя нужную прохладу уставшему разуму. Леоне уселся на краю двуспальной кровати, повесив на спинку стула одежду Наранчи. Он на совесть выполнил работу, делая даже то, о чем не просили. Теперь же, оказавшись в умиротворенном пространстве, Аббаккио почувствовал, как на плечи сгружают тяжелые камни, а веки наливаются усталостью. Его внезапно разморило, и чтобы окончательно не впасть в дрему, он встал и начал бродить по небольшой комнатке. Топая по мягкому ковру, Леоне то и дело кидал взгляды на деревянную мебель: стол, пару стульев, кровать да шкаф. Интерьер не представлял из себя чего-то претенциозного и выдающегося, но вместе с этим выглядел вполне уютно и прилично для таверны в таком захолустье. Наранча обнял подушку и завертелся, с улыбкой переворачиваясь на живот, а Леоне, глядя на сие действие, почему-то не сдержал тяжелого вздоха. Наверное, с непривычки, что вообще за кем-то ухаживает, а может из-за давнишних воспоминаний, когда еще умел это делать без задней мысли, без череды травмирующих душу кадров из прошлой жизни. Он подошел к открытому с одной стороны окну и уселся на подоконник в надежде, что свежий воздух взбодрит и придаст ясности сознанию. Наедине с собой его часто окружают болезненные воспоминания. Как талые ручейки по весне, они льются сквозь снежные барьеры, согретые лучами из страданий и тягот терзаний. Льются наперекор всем желаниям. Льются, даже если их перекрыть: они всегда находят путь к сердцу. К самой сильной и одновременно ранимой мышце. Аббаккио так с ними сросся, что иногда не понимал, что проваливается, теряется в них. Вот как сейчас. Он нахмурился, мотнул головой и припал лбом к холодному стеклу, глядя вниз, на ничем не примечательные пейзажи опушки рядом с проселочной дорогой. Им ведь действительно не долго осталось до Рима, и приключение подойдет к концу. А что потом?.. Останутся ли они вместе, или разойдутся кто куда? Но что делать дракону без семьи, без цели? У каждого в их компании своя жизнь, свои… Леоне широко раскрыл глаза. Он зацепился взглядом за знакомую спину: больше никто во всей округе не мог носить порванную зеленую мантию и делать вид, что так и задумано. Но не Фуго удивил его, и даже не тот факт, что он в ночи решил пройтись до заднего двора таверны, а тот, кто повис на плечах алхимика. И смачно целовал его в губы. Но ведь Миста сказал, что старушка попросила его о помощи? Так что, черт возьми, тут происходит? — Нет, Джорно, постой, не… — Мисту схватили цепкие ладони и потянули, не предоставив ни единой возможности как-то увильнуть. Их пальцы переплелись, прохладные и длинные с его жесткими и теплыми, и Миста почувствовал точечные разряды, которые волнами прошлись по телу. Но Джорно и этого было мало. Стоя в самом центре зала, в окружении танцующих людей и веселого бренчания различных музыкальных инструментов, он бесстыдно задирал рукава Мисты и при всех гладил его жилистые руки. — Как много волос… Watashi wa sore o motte imasen… — И я скоро начну этого стесняться при таком внимании! — громко воскликнул Миста, чтобы перебить эльфийскую речь, чувствуя при этом, как щеки алеют и загораются. — Я же не один такой тут! Эльф навострил уши на подобный укор, и Гвидо вдруг что-то осознал и спешно поправил выбившиеся из косы прядки, закрывающие очертания острых хрящиков. — Не один, но… — Джованна не договорил интригующую мысль, вновь отбегая от Гвидо на пару шажков, к еще одному мужчине с величественными мускулами, которые не скрывала белоснежная туника. Он с пьяненькой и нежной улыбкой посмотрел на Джорно, которого в толпе уже окрестили «славной иностранкой», и с превеликим удовольствием оказал Джованне честь, вытягивая руку. Эльф вежливо поклонился и простукал подушечками пальцев по коже великана, не натыкаясь ни на один жесткий волосок, только нежные и тоненькие. Тогда Джованна без стеснения заглянул мужчине за тунику, оттопырив ее указательным пальцем, но и на груди не нашел нужного великолепия. — Так, ну все! Ты подумай, как выглядишь со стороны! — Миста потянул его совсем некрасиво — за шкирку дорогого розового одеяния, и Джованна безропотно уперся спиной о чужую грудь, замерев. И когда Мисте померещилось, что все позади, что он поймал Джованну и сможет спокойно отвести его в спальню, эльф вновь ожил. Он повернулся лицом к Гвидо, запуская одну ладонь под рубаху, а вторую прямо в штаны с причудливым тигриным узором. Миста глупо замер, открывая рот в немом крике почти одновременно с Джованной. — Даже там!.. — Джорно готов был оттянуть штаны и заглянуть вовнутрь, как несколькими секундами ранее проделал с чужой туникой, но охотник не позволил этого сделать, отскочив на шаг. Джованна глупо посмотрел в потолок, чувствуя, как кружится комната вокруг, а затем рывком поднял руку Мисты вверх, указывая на него всем собравшимся. — Никто не сравниться с ним, и я вправе дать призовое место по волосатости! — восторженно воскликнул Джованна, затем сразу же крепко прижимаясь к Мисте. — Watashi wa kore o mita koto ga nai! Anata wa kemukujara no kaibutsudesu! — принялся лепетать Джованна под всесторонний смех. А Миста побледнел, желая, чтобы никто из присутствующих не догадался о том языке, на котором заталдычил эльф. Не то, чтобы его хорошо знали и понимали, но эльфский говор был слишком специфическим, чтобы пропустить его мимо ушей. А однажды услышав, и вовсе можно было отличить от грубых, жестких языков северных полуросликов и более лаконичных, сдержанных европейских людей. — Нам пора в кровать, — сквозь плотно сжатые зубы изобразил довольство Миста, настойчиво пару раз потянув Джорно в свою сторону. — Я готов, — тут же парировал Джованна, выбивая бедного Гвидо из колеи своим внезапным ускорением в сторону лестницы на второй этаж. Наблюдавший за этим представлением Бруно лишь изредка дергал бровью вверх, ловко вертя в пальцах золотую монетку. И когда Гвидо наконец удалось угомонить эльфа, искоренитель развернулся к круглому столику, еще раз окинув взглядом четверых голых мужчин. — Ну что, последнюю партеечку? Джованна так вцепился в его шею, что в какой-то момент Мисте начало казаться, что скоро этот кроткий и тихий эльф потехи ради вонзит в него острые зубки! Гвидо растворил дверь, запустил в нее Джорно и сам зашел следом, с нервным и чересчур громким скрипом закрывая замок. Эльф упал на мягкие простыни, и те взлетели в воздух, застывая на пару долгих секунд в форме кучевых облачков. Гвидо покачал головой на призывно вытянутые руки Джованны, тревожно сжимая и разжимая кулаки. Конечно же, когда объект симпатии так активничает в попытках соблазна, сложно устоять и не совершить ошибку, но Миста давно понял, чего желает на самом деле. И он не стал бы пользоваться помутненным сознанием Джованны в своих корыстных интересах. Высшему эльфу, видимо, надоело ждать, пока Миста сам прыгнет в его объятия, и он недовольно приподнялся на локтях, вглядываясь в сконфуженное лицо охотника. Обманчивая мягкость скрылась, и нечто таинственное, зловещее заблистало в бирюзовых глазах. Взгляд, с которым должны, нет, обязаны считаться. — Джорно, послушай, мы сейчас разденемся и ляжем крепко-крепко спать, хорошо? Ты же наверняка устал, ну правда ведь? — с улыбкой вопросил Миста таким же тоном, с каким обращался к своим младшим братьям, когда было принципиально важно, чтобы его слова дошли до ума молодых сорванцов. Но когда последнее слово слетело с уст, Миста вдруг почувствовал, как широкое запястье неспешно обвивает что-то холодное и шершавое. Словно нить кукдовода, оно обхватывало, туго сжимало, и, кажется, до последнего пыталось остаться незамеченным. Охотник вздрогнул, кидая острый взор на руку, которую успела схватить зеленая лоза, тянувшаяся из горшка на подоконнике. Он пару раз дернулся в попытках высвободиться, но растение продолжало настойчиво стягивать запястье в тиски. Несчастное лицо Мисты лишилось красок, словно выбеленная тога. Если ничего не сделать — Джорно спьяну или задушит его, или скует и изнасилует, или всласть займется «купажированием» и испробует все и сразу, ни в чем себе не отказывая! Охотник сто раз успел пожалеть о своем необдуманном плане спаивания бедного Джованны. — Ох, видимо, ничего другого не остается… Как только он увидел, что Джорно точно не оставит попыток насильно сблизиться с ним при помощи преданных растений, Гвидо окончательно струсил. Не раздумывая ни секунды, он ногой выбил в открытое окно горшок с невероятно красивыми красными цветами. Внезапный акт вандализма оказал на Джованну удивительное влияние: эльф осел на кровати и уставился во все глаза на Мисту, даже немного протрезвев. Кажется, расписной кувшин столкнулся с чем-то на полпути с землей, настолько глухо прозвучал треск керамики. Но ничего не могло заставить Мисту посмотреть на место преступления — ему было искренне стыдно за свое поведение. К кровати он подошел только тогда, когда полностью убедился, что, во-первых, растений в комнате больше нет, а во-вторых, что эльф действительно успокоился. Кровать под тяжестью охотника немного просела, и Гвидо устало выдохнул, наблюдая за тем, как Джованна устраивает голову на мягких подушках. Когда ладонь Мисты легла на золотые пряди и взъерошила их, Джованна непроизвольно прикрыл глаза, поддаваясь тягучему наслаждению. — Давай как следуем выспимся? Предыдущая ночка выдалась… довольно тяжелой для нас, — он приподнял уголки губ, и Джорно в ответ впервые широко улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. — Хорошо. Условием капитуляции Мисты и подписанием мирного договора с настырным Джорно оказалось одно единственное — спать вместе. И каждый был этим условием полностью удовлетворен. Фуго застыл как вкопанный, чувствуя, как чужой язык проникает в приоткрытый рот и по-хозяйски там орудует. От стоящей рядом бабули не осталось и следа — она распалась на мерцающую дымку и развеялась по ветру, зато ее «внучка» нацелилась на алхимика сразу же, как только они отошли от возможных любопытных глаз в заднюю часть таверны и притаились в тени трехэтажного здания. Да и чего греха таить, Панни не противился ни объятьям, ни глубоким поцелуям. Он догадался обо всем еще с просьбы о помощи. И даже тогда пошел. По своей воле. Мелоне все так же носил женскую тунику, видимо решаясь не нарушать традиции маскарада, только теперь его одеяние было новым, чисто-белоснежным, и пахло душистым мылом с фруктовыми нотками. Наконец, вдоволь насытившись страстным поцелуем, от которого немели кончики пальцев, а мурашки теплыми волнами пробегали по затылку, Фуго схватил плечи Мелоне и легонько отодвинул его. Мокрый и звучный «чмок» заставил щеки Панни заалеть, а губы Мелоне растянуться в ехидную улыбочку. — Ты чего тут забыл? — с трудом переведя сбившееся дыхание, спросил Фуго. Тон вышел резче, чем хотелось бы, но Мелоне пропустил вспыльчивые интонации мимо ушей, скрещивая руки на груди и заглядывая в глаза алхимику. — Как Наранча? С ним все хорошо? — Ты ради этого проделал такой путь?.. Или тебе опять приказали нас отвлекать? — скептически выгнул бровь Фуго, заставляя Мелоне беззлобно рассмеяться. — Ну, с последним я, как и всегда, справляюсь блестяще, не находишь? Но я искренне поинтересовался здоровьем нашего мальчишки. — «Нашего», — передразнил его Паннакотта, на что Мелоне лишь пожал плечами. — О, после той ночи он мне как родной, — Мелоне качнул головой, и от былого искрящегося веселья не осталось и следа, — но давай отбросим шутки в стороны, беллона ведь не бесследно проходит для человека. Он еще не успел чем-то поплатиться? Не падает в обмороки? Хорошо соображает? Фуго задумчиво нахмурился, напрягся, пытаясь ответить скорее на первый вопрос, чем на последующие. — Сильное недомогание, потеря концентрации, рассеянное внимание, отсутствие сил. Когнитивная дисфункция, как следствие реакции организма на вмешательство работы внутренних органов н… — на его губы лег тонкий палец, намекая сбавить обороты, и Фуго, прищурившись, перешел к конкретике. — Нет, ничего такого я пока не замечал. Чего-то, что точно подошло бы под определение «поплатиться», имею в виду. Пока это похоже на обычное восстановление после тяжелой болезни. Иссушитель задумчиво причмокнул, поднимая взгляд к темному безоблачному небу, в котором парила ширококрылая птица. — Хорошо, продолжай следить, — ладони Мелоне забегали по темной мантии. Пальцы принежили ткань, примяли, разгладили складки, и Фуго отчетливо заметил боль в глазах бесноватого, до этого ни разу не проскальзывавшую в их общении. Иссушитель прижался носом к бархатной шее алхимика, вдохнул его запах, состоящий из трав, алкоголя и ноток приторно-сладкого, почти карамельного, и разгоряченно выдохнул: — На вас вот-вот нападут. Гьяччо и Прошутто уже сидят в зале, ждут удобного момента, строят планы. Не знаю уж, что у них на уме, но если вдруг тебе на глаза попадутся молчаливый ассасин и буйный маг — лучше беги. Помнишь того юношу, который прятался в тени при нашей первой встрече? То недовольное лицо? Его берегись особенно — его сила страшна и непонятна даже для меня. Он влияет на время, на сами процессы времени… Не знаю, как объяснить. А у Гьяччо интересные волосы, знаешь, выкрашены в голубой, как ясное небо. Или нет… нет, оттенок холоднее… Фуго прошибло электрическим разрядом. Он с удивлением приподнял брови, пытаясь осознать услышанное. Тут же в голове пронеслись приободряющие слова Бруно о том, что в таком людном месте на них точно на позарятся. Та истома, которая разлилась по венам с первым глотком вина, медленно отступала, оставляя после себя чувство бесконечной усталости и нервного потрясения. — Почему ты нас предупреждаешь? — бросил самый логичный в данной ситуации вопрос Фуго, с замедленным пульсом ожидая ответа. — Я предупредил исключительно тебя, Фуго, меня ведь тоже по головке не погладят за то, что я рассказываю тебе об этом, — улыбка на губах разила болью, будто бы Мелоне заранее подписал себе смертный приговор. Панни немного подумал, прежде чем сказать очевидное: — … И мне нельзя говорить своим о том, что я узнал, потому что я подставлю тебя, да? — Я этого не говорил, — с искренним изумлением зашептал Мелоне, чувствуя, как алхимик рукой обвивает его талию и притягивает к себе. — Если хочешь — говори, предупреди, я… — Не скажу. Но буду начеку, мне их описания вполне достаточно, — пообещал Панни, стукаясь своим лбом о чужой, заставляя Мелоне невольно ойкнуть. — А ты… возвращайся к себе, пока тебя еще не спохватились, — теперь алхимик нахмурился, изображая раздражение, что тот вообще догадался сунуться сюда. — Неужели думаешь, что никто не догадается, что ты мне что-то сказал?! — Я правда соскучился, Фуго, — Мелоне отошел на пару шагов назад, готовый раствориться в тени и больше не досаждать своим присутствием. Он коснулся своих губ пальцами и нежно их поцеловал, после посылая воздушный поцелуй в сторону Паннакотты, который только отмахнулся и недовольно фыркнул. — Что за детский сад… — пробубнил алхимик, чувствуя, как краснеют кончики ушей. А когда он повернулся в сторону, где до этого стоял иссушитель, Мелоне уже не было, и вместо облегчения Фуго почувствовал только внезапно накатившее одиночество. Это все было не похоже на Фуго. Дракон так плотно сжал челюсти, что стало видно, как задвигались желваки. Что же он видел?! Целующегося алхимика, который казался всем полным отрицателем романтики, плотских утех и любви в целом? А кто же висел на нем? Кого Панни наградил такой честью? Ради кого он, черт возьми, оставил Наранчу одного, зная, что у того серьезные проблемы со здоровьем?! Все бы простил Леоне, все бы попробовал понять, или хотя бы проигнорировать, но не последнее. Последнее для него было слишком выбивающимся из общей картины. Такие мысли преследовали его вплоть до спуска на первый этаж. Всеобщая суматоха опять начала раздражать. Она задерживала и отвлекала дракона от главного. Поэтому, когда он с раздражением открыл входную дверь и встретился лицом к лицу с Фуго, внезапно накатившая агрессия заставила оттолкнуть того плечом и безумным ураганом выскочить на улицу. Он опоздал! Гадкое липкое чувство обволакивало, просачиваясь сквозь нос, рот и уши в самое нутро. Он почти ощущал, как сжимает эту мягкость, и как на пальцах словно остается что-то клейкое. И удушье, невыносимое удушье, от которого закатывались глаза и дрожали колени. Он схватился за шею, чувствуя металлический привкус во рту. Леоне знал способ, как избавиться от любопытства раз и навсегда, знал и не мог позволить себе этого сделать. Даже когда ноги сами привели его туда, где пару минут назад Фуго с кем-то говорил, дракон не мог заставить себя пойти на это. Воспользоваться своей силой? Как много веков прошло с момента, когда он в последний раз повелевал временем? Он не врал Бруно про свое нежелание пользоваться благами высшей расы, но при всем при этом настоящая причина заключалась в том, что дракон не был уверен, что у него получится. А без уверенности он не хотел и начинать. Леоне судорожно стиснул зубы, глядя вниз, на свои раскрытые ладони. Бледные. На них виднелась сеточка вен, по которой неслась пульсирующая кровь. Кажется, лоб вспотел. Он точно сможет?.. По крайней мере, сейчас Леоне был наедине с собой, и в случае чего ему не придется краснеть перед Бруно. Дракон сосредоточился, выставив вперед обе руки. Его глаза были закрыты, и пушистые ресницы дрожали от нервного напряжения. Золотой песок тонкими струйками обвил его предплечье по линиям жизни, сложил на нем спиральные узоры и устремился ввысь по руке. Он почувствовал жжение, когда мелкие частички затарабанили по голой коже. Волосы, укороченные самим лидером искоренителей, взмылись вверх большой волной, и остались в подвешенном состоянии, словно Леоне находился под водой. Он открыл разноцветные, переливающиеся словно два дорогих самоцвета, глаза. Зрачки исказились, сжались и вытянулись вертикальными остроконечными черточками. В голове на долю секунды промелькнули тревожные мысли: его могут заметить! Но Аббаккио быстро вспомнил, что это невозможно — само время вокруг дракона застывает, и он вырывается из клетки пространства, становясь недосягаемым человеческому мышлению. Воздух захлестал его по рукам и по ногам, ветер усилился, образовывая вокруг него силовой барьер. Песок устремился вперед, вихляя кругами до тех пор, пока не принял очертания человеческих фигур. Порванная зеленая мантия по золотистой ниточке начала сшиваться и сливаться с остальной частью образа статного алхимика. У Леоне получилось. Он смог соткать из временных нитей образы минувшего! Но лица, песочные и неживые, рассыпались и вновь пытались собраться, а искаженные, приглушенные голоса резали по ушам. Белая тога, широкие плечи… Кто рядом с Паннакоттой? — Как Наранча? С ним все хорошо? — этого голоса Леоне не знал. Он нахмурился, пытаясь совладать с онемевшими конечностями и шагнуть вперед. Гул в ушах и сильный ветер перебивали речь, не давали возможности прислушаться, не давали Леоне правильно прикоснуться к прошлому… — …Нет, ничего такого пока я не замечал. Чего-то, что точно подошло бы под определение «поплатиться», пока это похоже на обычное восстановление после тяжелой болезни, — это был голос Фуго. Даже искаженный, он оставался узнаваемым. — Хорошо, продолжай следить. Следить… Жилы на шее вспухли от сильнейшего напряжения. Еще немного, и он потеряет сознание. — На вас вот-вот нападут, — тихонько предупредили Фуго. Мысли лихорадочно бегали в голове Леоне, пока он старался оставаться в сознании. Надо сильнее постараться, перемотать время еще раз, правильнее, услышать всю речь, заглянуть в глаза этому склизкому предателю и… Кажется, невидимый временной барьер оказался не таким непроницаемым, как казалось. Неужели Леоне не удалось полностью закрыться от мира?! Он совсем не рассчитал своих сил. Звон. Что-то тяжелое ударило его по затылку. Леоне качнулся, выпустив из груди весь воздух. Его глаза сами собой закатились, и без того утомленный магическими опытом, он отключился.