Песнь Беллоны

По комнате разливались тягучие запахи сирени и специй. Они вдвоем лежали возле широкой тахты, на большом ковре, усеянном упавшими подушками, и целовались. Их губы припухли и блестели от влаги, но они продолжали предаваться страсти даже тогда, когда легкие загорелись, и воздуха стало не хватать. Явар щекотал затылок тонкими пальцами, проводил подушечками по коже, запускал в волосы, и повторял эти играющие движения раз за разом. Леоне млел от чувственных прикосновений и тяжести на языке, когда Явар решался углубить поцелуй. Тонкие руки перешли к поясу халата и очень ловко развязали его, распахивая шелковую ткань. — Явар!.. — дракон растерян, обескуражен. Флер таинственной неприкосновенности в его статном, величавом образе рассыпался свежими опилками — его впервые так нагло приласкали, и он бы соврал, если бы сказал, что не испытывает никакого удовольствия. Видеть яркий румянец на щеках и смущенный блеск во взгляде было по меньшей мере… любопытно. Бруно хотел притвориться, что не заинтересован в сцене, открывшейся перед глазами, но совсем скоро оставил нелепые попытки разглядеть вид из открытых окон башни и уставился строго перед собой. Язык Явара прошелся по ряду белоснежных зубов, особый интерес испытывая к острым, — намного острее человеческих, — почти животным клыкам. Леоне отчаянно задыхался в тесных объятиях, пытаясь заглушить пульсирующее желание в области таза. Его ноги сами собой разъезжались в разные стороны, заставляя Явара по-лисьи хитро улыбаться. Ученик отлип от припухших губ Леоне только для того, чтобы впиться зубами в нежную кожу на плече. — Явар… — дракон зашипел, вызывая у ученика беззлобное подтрунивающее фырканье. — Явар, Явар… Я знаю свое имя, пустынная змейка, — тихо рассмеялся он, зализывая место укуса. — Прошу, следы… — Аббаккио смотрел на ученика хмуро, но все еще расфокусированным от удовольствия взглядом. Его обнаженная грудь тяжело вздымалась, а одна из серебристых прядок выбилась из косы и прилипла к губам, вздрагивая при каждом новом выдохе. — А что, если я хочу, чтобы все знали, что ты мой… — немного помедлив, осторожно произнес Явар, просовывая колено между ног дракона. Леоне стиснул зубы, откидывая голову назад. Лоб покрылся бисеринками пота, а разноцветные радужки забегали, словно волны в шторм. Его золотые одеяния растеклись по мягкому ковру, многочисленными складками напоминая барханы. Молочная кожа горела огнем и пульсировала в каждом месте, до которого добрались ловкие пальцы Явара. Ученик отодвинулся от Леоне ровно настолько, чтобы смочь снять с себя верхний слой хлопковых одеяний. Бруно непроизвольно закусил губу, видя, как Аббаккио пожирает взглядом тело своего ученика, и как ждет, когда он вновь прильнет к нему. Бледная кожа начала остывать и покрываться мурашками, и как только Явар откинул одежду и поправил аккуратное каре, — будто дразня этой ненужной медлительностью, — руки Леоне заграбастали его в крепкие объятия и вновь притянули к себе. Стоящий рядом его Аббаккио прокашлялся в кулак и нахмурился, решаясь, наконец, поделиться недовольством: — Знаешь, ты слишком… любопытствуешь. Можешь не смотреть так внимательно и пристально. — О, нет, нет, что ты, тут просто холодный расчет. Я прикидываю, как мы будем смотреться, когда… — шутка, слетевшая с уст Бруно, заставила и его, и Леоне моментально заалеть. Предводитель искоренителей и сам не понял, почему так смутился, но рука в перчатке, будто ведомая собственной волей, закрыла половину лица, и фраза оборвалась на полуслове. Они замолчали, окруженные причмокивающими звуками из минувшего прошлого: Явар не смог отказать себе в удовольствии вновь впиться страстным поцелуем в приоткрытые влажные губы. Леоне осмелел настолько, что смог выйти из неловкого оцепенения и самолично огладить круглые гладкие бедра, прикрытые легкой тканью белых шаровар. Явар простонал сквозь поцелуй скорее нарочно, лишь распаляя желание взбудораженного дракона. Ладонь ученика легла на видный бугорок между ног Леоне и крепко сжала его, будто выказывая свое единоличное владение всем естеством учителя. Смущение победило любопытство, и Буччеллати наконец отвернулся. Теперь, без прямого лицезрения, мозг невольно додумывал яркие картинки сам. Тяжелое дыхание двоих людей смешалось в унисон, а воздух согрелся и плотностью давил на легкие. Явар вскрикнул, и губы Бруно раскрылись в шумном выдохе. Тела перед ними слились в одно целое, а украшения на руках Явара звонко подрагивали при каждом движении. — Скажи, что любишь меня… — в исступлении шептал Явар, плотнее прижимаясь к горячему влажному телу. — Люблю тебя, — послушно повторял Леоне на просьбы влюбленного ученика. — Скажи, что не можешь без меня! — отчаянно умолял Явар. Бруно слышал в этом голосе постепенно нарастающую панику — ученик даже не пытался подавить беспокойство, охватившее пылающее сердце. Запах пряностей сменился на мятную свежесть. Почему-то по коже Буччеллати пробежали неприятные мурашки. — Не могу без тебя, Явар. Леоне не врал, Бруно не чувствовал в его голосе налета лжи. Он был искренен, честен перед учеником. Тогда почему холодок прошелся меж лопаток, заставляя поежиться и сжаться? Буччеллати перевел взгляд на своего Аббаккио, который, темнее самой черной тучи, стеклянным взглядом смотрел сквозь сплетение тел. Он выпятил нижнюю губу и медленно повернулся к Бруно. — Я любил его, — сказал он так, будто вместо слов выплевывал тугие нити, которые поднимались по горлу и не желали покидать организм, — любил так сильно… Рука Буччеллати легла на плечо и нежно сжала ткань: — И ты говорил об этом. Делал ему приятное своими признаниями. — Но он начал растворяться в этом чувстве без остатка. Это пугало меня. Это ведь я отговорил его от мечты, попросил остаться со мной. Сказал, что буду поддерживать все его увлечения, которые будут не во вред здоровью и светлому будущему. Для меня было главным, чтобы он не наделал ошибок в жизни, о которых будет жалеть. Явар меня послушал, и я был счастлив. Мне нравилось быть с ним, нравилось общение, нравилась компания, но… Кажется, он видел во мне того единственного, кто мог по достоинству оценить все его таланты. Больше никто не пытался за его именем и семьей разглядеть в нем настоящую личность. Он искал подтверждения своим мыслям во мне. Каждый день. Пока это не переросло в пугающую паранойю. Явар будто перестал верить в мои чувства и слова, в их искренность, да и они, чувства имею в виду, если честно, пришли к нам слишком быстро. Мы даже не успели друг друга узнать должным образом. Это все неожиданно начало на меня давить. Конечно, сейчас я понимаю, что неспроста он начал вести себя так, как вел… Но не буду лишать тебя удовольствия прочувствовать то, что чувствовал я, — голос был сухим и бесцветным. Бруно с удивлением приподнял брови. Вспоминая самую первую сцену из воспоминаний, ту невольную грубость со стороны Леоне, искоренитель принялся сопоставлять уже увиденное и пытаться лучше понять дракона. — И ты не говорил об этом с ним, верно? — Бруно с тоской в голосе вздохнул, поглаживая подбородок. Вопрос был задан не с целью услышать ответ — его Бруно и так знал, однако он справедливо рассудил, что озвучить проблему будет важным ходом в их с Леоне взаимоотношениях. — Для меня это были первые отношения. Я многого не понимал. Явар рассмеялся в приоткрытые губы дракона, с временным, не приносящим покоя облегчением. Леоне почти бежал, сжимая пульсирующие горячей кровью кулаки. За ним следом, не отставая ни на шаг, шел человек с двумя саблями, закрепленными на бедрах. По форме можно было догадаться, что этот человек был причастен к армии и имел высокий статус: на его груди красовалось многообразие знаков отличия за военные заслуги. На голове мужчины был заплетен тюрбан с переливающимся пером в центре, прихваченным красным самоцветом. — Достопочтенный taniyn alsahra'! Вы не можете отказаться от этого! — стражник старался не выказывать ни капли агрессии или неуважения к дракону, однако при всем стремлении к этому его голос постоянно срывался на крик. — Они готовят атаку на наш город, неужели вас это не волнует?! Мы можем избежать стольких жертв, просто вовремя контратаковав! — Мы избежим жертв среди наших людей! — Леоне остановился, разворачиваясь лицом к лицу стражника. — Ты предлагаешь мне, дракону, пойти и изничтожить таких же двуногих, двуруких врагов? Предлагаешь созвать братьев и сестер? Научить вас запретной магии? О чем ты думал, озвучивая эти мысли на совете? Мужчина с остроконечной бородой скрипнул зубами, машинально хватаясь за ножны и нервно поглаживая рукоять острой сабли. — Я озвучил то, что было у каждого в голове. Вы пришли к нам на помощь, но когда мы нуждаемся в ней, как никогда, очень удобно отворачиваетесь. Аббаккио широко раскрыл глаза, замечая во взгляде собеседника неприкрытое презрение. Его вдруг обдало волной жара, но даже уставившись в пол, он чувствовал, как его внимательно, испытующе рассматривают. — Я не могу стать тем, кто будет помогать вам убивать сородичей. Не проси меня о таком. Это мое последнее слово. Леоне развернулся, сжимая пальцами подол шелковой накидки. Буччеллати услышал, как позади него судорожно втягивают воздух, который словно превратился в раскаленный пар и жег горло. — Я испугался, — шепотом признался Аббаккио, — я зашел слишком далеко в своем стремлении помочь. Придя в людской мир из чистого любопытства, я и не думал, что… — длинные ресницы задрожали. — Тобой захотят корыстно воспользоваться? — Бруно помог договорить фразу, безошибочно угадывая те слова, которые сидели внутри Леоне нестерпимо тяжелым грузом. — Разве их можно винить? Я всегда давал им то, что они просили, как настоящий страж. Они верили и надеялись на меня. И в помощи с врагом в том числе. Буччеллати покачал головой. — Ты делал все по собственной воле, они сами дали тебе титул и обязательства. Не ты виноват в их завышенных ожиданиях. Леоне издал легкий смешок, покачивая головой из стороны в сторону. Лицо его засветилось, заиграло новыми красками, словно распустившийся розовый бутон, а в глазах отразилась искренняя нежность, не имеющая границ. Бруно впервые видел дракона настолько живым. — Да, Явар сказал точно так же. Вы оба имеете привычку защищать меня от неприятностей, которые я сам себе учудил, правда?.. — Ты понимаешь, что отказываясь от имени и семьи, ты навсегда становишься изгоем, Явар?! — кричал навзрыд Дари, тряся в руках единственную кровиночку, которая у него осталась. Но взгляд Явара пылал ненавистью и решительностью. Они стояли на главной площади. Башни с золотыми наконечниками горели закатными лучами, отражаясь в бездонных синих глазах. С одной стороны стояла толпа недовольных, выкрикивая оскорбления в адрес предателя и изменщика, с другой же, за спиной Явара, одиноко стоял Леоне. После отказа дракона помочь, люди стали все чаще смотреть на него с удивлением. Со временем удивление переросло в плохо скрываемое недовольство, а затем в самую настоящую ненависть. Настоящая охота на ведьм началась в тот самый момент, когда люди прознали, что ни проклясть, ни обречь на вечные мучения Аббаккио не в состоянии. Леоне отказывался применять силу, отказывался пугать и подавлять недовольство, решаясь это все стойко игнорировать, и в итоге горожане осмелели. — Я давно хотел отказаться от этого всего, и теперь, наконец, могу сделать это с чистой совестью! — Явар, ты правда готов отказаться от всего ради этой нечисти?! — почти взмолил Дари, сжимая плечи сына до ноющей боли. — Одумайся и вспомни, что ты человек! Только мы, люди, можем помочь тебе, только среди нас ты можешь жить! — А использовать меня, чтобы узнавать и передавать тебе информацию, это то, что ты называешь «человечностью»? — безэмоционально спросил Явар, глядя сквозь отца. «Так вот, что так давило на Явара, и почему в его голове поселилась паранойя!» — в сердцах проговорил Буччеллати, закусывая губу. Леоне сделал шаг назад. Его украшения зазвенели, и звук пролетел по сухому ветру, привлекая внимание всех собравшихся. Он хотел уйти. Раствориться во времени. Вернуться на родину и забыть случившееся, как страшный сон. Но испуганный взгляд Явара его останавливал. Дракон сам виноват, что привязался к ученику. Что позволил ему привязаться к себе. Что все вышло подобной нелепицей. Леоне не волновался о себе, но теперь он был привязан к Явару так крепко, что путы давили на шею и делали невозможным пропустить в легкие живительный кислород. Поверив в него одного, только в нем видя того, кто может понять, Явар все-таки безрассудно шагнул с ним в пропасть. Не думая о себе и о будущем, как обещал. — Я смогу вам помочь, — медленно проговорил Леоне, и глаза его окончательно потухли. Он сдался, под молчаливое, испуганное удивление своего любимого ученика. Горячая кровь капала и обагряла сухую землю. Леоне смотрел на когтистую ладонь, покрытую теплой красной жидкостью. Во рту стоял отвратительный привкус железа. Отчаянные крики людей прерывались громкими приказами командиров и треском пылающих зданий. Кровавое зарево пожара застелило горизонт, мольба прекратить это безумие отголосками снова и снова проносилась в голове. Сколько битв было выиграно, чтобы затем превосходящие силы врагов с восточной стороны все-таки объединились против них одних, увидев в драконе нечестное оружие? Ему нельзя было вмешиваться. Нельзя было очернять свой род подобной славой. Он повел этих людей на поле боя, чтобы затем оказаться самым крайним. Тем, на кого направлен каждый острый клинок. «Я должен найти Явара», — только эта пульсирующая мысль не давала Леоне улететь. Не давала все бросить и скрыться от людских глаз, которые стали настолько противны. Только она не позволяла ему сдаться на милость судьбе. Он велел ученику спрятаться в башне, но когда враги прорвались в стены города, заполонив улицы, Леоне начал переживать, что ошибся. Его каменная башня с золотым куполом была одним из самых высоких зданий города, и скорее всего представляла исключительный интерес для мародеров. А значит, он должен поспешить. Леоне сплюнул на холодную землю кусок оторванной плоти и сделал шаг вперед на одеревенелых ногах. Почему именно сейчас страх одолел его, заставляя корчиться от рвотных позывов? Почему он не может собраться и заставить себя двигаться вперед? — Нет… — выдохнул он, вытирая уголки губ, начинающие стягиваться от засохшей крови. — Все будет хорошо… Бруно почувствовал, как сердце пропустило удар, а затем зачастило вдвое больше обычного, гулко отдаваясь в ушах. Земля ушла из-под ног, будто он сам переживал все увиденные события. Искоренитель даже не смотрел в сторону его Леоне, ему не было нужды подтверждать, насколько больно тому видеть происходящее вновь. Почему-то Бруно знал развязку. Ее знал и бегущий к башне дракон, отказывающийся до последнего верить в нее. Они летели следом за Аббаккио, который старательно пытался обогнать ветер — настолько он спешил в центр, охваченный огнем. Он больше не обращал внимания на мольбы тех людей, которые сами ввязались в бессмысленную бойню в погоне за ресурсами. Их всех ослепила жадность к наживе. Почувствовав вкус победы, им было не остановиться, пока они не поплатились за дерзость троекратно. Глупцы. Но разве он мог обелять себя? Леоне был их предводителем, не способный отказаться вести этих людей. Ради Явара. Широко распахнутые двери стукнулись о стены башни. Петли скрипнули, и их протяжный звук растворился во мраке. Вокруг не было слышно ничего, кроме гуляющего сквозняка. Окружающая со всех сторон тишина почти ощутимым присутствием легла на плечи и сдавливала ссадненное горло. Леоне сделал шаг вперед. Пара вырванных листочков его рукописей пролетели по лестничному пролету, гонимые потоком воздуха. Он поднимался вверх медленно, одновременно желая и отсрочить неизбежность момента, и быстрее убедиться, что все его страхи ничем не подкреплены. — Все будет хорошо… — почему так тихо кругом? Будто в одночасье весь хаос, творившийся снаружи, утих, не оставив после себя ничего. Бурые пятна крови на выпирающих булыжниках заставили дракона задрожать, а спину покрыться липким потом. Красный отпечаток ладони на стене был смазан. Леоне продолжал двигаться вверх, притаив дыхание. Дверь в его покои была настежь открыта, запах корицы смешался с тошнотворным, чуть сладковатым. Нижняя губа дракона задрожала, а лицо пошло пятнами. Дышать стало невозможно, в легкие словно залили раскаленное железо. Он вошел в комнату, слабо освещенную луной. Полумесяц на темном небе мерцал, будто бы предупреждая Леоне, будто бы умоляя, чтобы он быстрее ушел и не подтверждал свой самый главный страх. Но Аббаккио уже смотрел в потухшие глаза лежащего Явара и не знал, куда себя деть от той невыносимой боли, разрывающей грудь, скручивающей кишки и выворачивающей душу наизнанку. Временно потеряв зрение, он повалился на ковер. Его рот сам собой открылся, но из него наружу вырывался лишь скрипящий тихий стон. Не веря ни глазам, ни самому себе, он потянулся к Явару, нежно перетягивая его расслабленную голову к себе на колени. Нет, он жив, должен жить. Он обещал Леоне прожить долгую хорошую жизнь, наполненную смыслом. Все изысканные белоснежные одеяния были испачканы лившейся из перерезанного горла кровью. Дракон запустил дрожащие пальцы в темные переливающиеся волосы и, слегка запрокинув лицо, коснулся лба невесомым поцелуем. Синие глаза больше не светились, в них не было ничего, они превратились в два бездонных безжизненных колодца. Явар покинул Леоне. По его вине. Нужно было бежать с ним с самого начала? Позволить уехать? Быть рядом, когда разгорелась битва? Никогда не появляться на людях и не жить среди них? Что еще он мог сделать, чтобы избежать всего этого? Почувствовав соленую влагу на губах, дракон только сейчас осознал, что все это время горько плакал. Но слезы не могли смыть всю боль, скопившуюся внутри. И заместо нее Леоне почувствовал бушующую ярость. Бруно услышал, как за спиной Аббаккио повалился на пол. Он схватился за стальные волосы и до боли стянул их, пытаясь в отчаянии забыться. Искоренитель не мог найти слов утешения и прекрасно понимал, что ничего не могло заглушить ту боль, которую дарили просмотренные воспоминания. «Эта комната… Теперь она кажется мне знакомой.» В башне вспыхнул яркий свет, будто само солнце запротестовало законам мироздания и в ночи поднялось с горизонта. Мелкие частицы песка окружили горюющего дракона с бездыханным телом на руках и заискрились, словно миллионы самоцветов. Из расширенных ноздрей выстреливал горячий пар, а на висках выступили пульсирующие синие вены. Зрачки Леоне сузились, превращаясь в дикие и звериные, а из кончиков пальцев вытянулись длинные и острые когти. Он менял свою форму, гортанно рыча, до боли во рту, до крови, бегущей по горлу. Звук был настолько громким, настолько яростным, что волна от него повалила близстоящие полки с книгами, превращая дорогое дерево в щепки, а собрания его знаний и сочинений в ни на что не годные бумажные клочки. Дракон продолжал издавать раскатистый рев раненого зверя. Даже когда вокруг ни осталось ничего, кроме разрушенной комнаты, он продолжал скалить острые клыки, покрытые остатками крови, и извергаться громкими воплями. Кожа на лбу лопнула, а из ран вырастали темные рога, закрученные, как у архара. Тело принялось увеличиваться в размерах. Из лопаток, разрывая одеяния, в воздух метнулась пара мощных крыльев. Стены не могли вместить в себя исполинских размеров дракона, и вскоре начали трескаться и крушиться. Он взлетел в воздух, огромной массой протаранив золоченую крышу. Бруно поднял голову, с переходящим в ужас почти детским восторгом разглядывая огромного живого дракона. Величие и страх окутали искоренителя с головой, и Буччеллати впервые в жизни испытал подобный трепет перед мистическим, давно вымершим существом. Пожалуй, до этого момента он ни разу в полной мере не задумывался, кто все это время стоял у него за спиной. И даже когда дракон улетел, когда его громкий рев раздался над городом, Бруно все так же чувствовал отголоски неописуемого страха, разлитого по телу. Леоне стоял в оборванных тканях, которые едва прикрывали его бедра. Рога так и не вросли обратно, не пропали с человеческим обличием, но заметно уменьшились в размерах. Выражение крайнего утомления, отсутствия интереса к жизни и затравленный потухший взгляд старили Леоне лет на десять. После того, как город был сожжен им собственноручно, больше ничего не держало его в этом мире. Но отомстив всем, камня на камне не оставив, он все равно не чувствовал никакого удовлетворения. Кровавые брызги, как вторая кожа, покрывали почти все открытые участки, но он не обращал на зуд внимание. Перед ним стояла группа Высших эльфов. Бруно удивленно уставился на картину перед собой, только сейчас осмелев что-то спросить у разбитого Леоне: — Как они здесь оказались?.. Леоне устало поднял взгляд на путешествующих эльфов в белоснежных кимоно с розовым орнаментом и бесцветно ответил: — Начало эпохи экспансии высших эльфов. До этого времени много веков они вели закрытую жизнь на своем островке, пока им не стало слишком тесно. В то время они, как тараканы, небольшими группами путешествовали по миру и собирали сведенья о большой земле. Строили козни, налаживали связи. Прощупывали почву и захватывали близлежащие земли. Хитро и очень осторожно. Мне просто не повезло встретить их на своем пути: видимо, их привлекло то безумие, что творилось в этом городе пару долгих дней и ночей. — Пару?.. — Бруно оглядел то, что осталось от прекрасного города: на его месте царствовали руины. Флаги врагов и своих смешались под завалами кирпичей и смердящих трупов, за которыми выстроилась очередь из летающих стервятников. — Сказать по правде, я не мог остановить себя ни на третий, ни на пятый день. Мой гнев утих лишь на седьмой, когда я, не евший и не спавший, наконец-то смог принять человеческую форму. Эльфов я воспринял, как благой знак. Как шанс искупить вину своей смертью. Бруно тоскливо покачал головой, всматриваясь в центрального, самого высокого иностранца. Его золотые волосы были коротко подстрижены и стремились вверх, добавляя лишние сантиметры к и так внушительному росту. Медовые глаза смотрели на дракона спокойно, но плотно сжатые губы иногда подрагивали, чем выдавали искренние намерения. — Субэроги Диодзин, — обратились к нему за спиной, вежливо поклонившись. Вся группа эльфов ожидала решающего слова от него одного. — Император Высших эльфов? — Бруно медленно, будто тот мог его почувствовать через века, подошел поближе к Дио. Дио, который единолично несколько столетий вселял ужас в людские сердца. Он казался молодым, едва достигшим возраста Джованны, — Бруно больше не с кем было сравнить эльфийское старение, — и не вызвал в искоренителе ничего, кроме искреннего удивления. Как из этих мягких черт, легкой юношеской неуверенности и едва проскальзывающей доброты мог вырасти настоящий тиран, завоеватель континентов? — Ты просишь нас запереть тебя, наказать, чтобы не гневить мир на твоих сородичей? — уточнил Диодзин, потирая свой острый подбородок. — Они ни в чем не виноваты. Пусть это бремя лежит на одном мне. Я не хочу, чтобы кто-то думал, что драконы… опасны, — хриплый голос звучал сухо и с надрывом. — Никто из них не знает, что ты натворил? Император эльфов говорил четко, без всякого акцента, и только сейчас Бруно догадался, что слушает настоящую эльфийскую речь, понимая каждое слово, как если бы сам был носителем языка. — Никто. Я прошу искупления. Смерти. — Я не могу убить такое благородное существо, — брови Дио поползли вверх, но во взгляде сверкало что-то нехорошее. — Тогда наказание. Дио огляделся по сторонам, будто бы пытаясь понять, как поступить. За спиной Леоне накренилась полуразрушенная башня, готовая вот-вот упасть, но что-то ее сдерживало от окончательного уничтожения. Какая-то невидимая сила, магический поток, который хорошо чувствовали эльфы. Дио осенило: его губы растянулись в полуулыбке. Он махнул рукой, и рукава его легкого одеяния элегантно колыхнулись на ветру. — Я, достопочтенный Диодзин, буду милостив и выполню твою просьбу. Не забывай эту доброту. В переливающиеся глазах Леоне сверкнула надежда, и он без сил упал на колени, ожидая долгожданного освобождения. Радужка и зрачок Дио слились с белой склерой и засветились. Группа эльфов осторожно, но очень спокойно попятилась от правителя. Каждый мускул на теле императора напрягся, но он этим заметно наслаждался. Ноги оторвались от земли под действием магических потоков, а между параллельно поставленных ладоней заискрились молнии. Поразительно. Бруно даже в бестелесном состоянии смог прочувствовать пронизывающую, покалывающую кожу, невиданную силу. Потоки искрящей энергии подняли безвольного Леоне на ноги, опутывая со всех сторон сверкающими цепями. — Знаешь, я действительно исполню твою просьбу, — голос Дио делился на миллионы голосов, мужских и женских, старых и молодых. Контур фигуры слепил белоснежным сиянием, а все вокруг него потемнело, будто смиряясь с невообразимой мощью эльфа. Казалось, он был центром вселенной, основополагающим мира. Говорящим с богами. Самим богом. — Ты получишь свое наказание. Грудь Леоне сжали тугие магические путы и дернули за собой. Дракон не сопротивлялся даже тогда, когда уловил во взгляде императора что-то недоброе. Что-то кровожадное и безумное. Он не сразу заметил над своей головой быстрорастущую тень, но стоило поднять взгляд к небу, как увидел ее. Башню. То место, которое больше всего ненавидел, но так и не смог позволить себе ее разрушить. Ту самую, которую долгие дни и ночи держал на паре кирпичей с помощью одной лишь магии, даже когда ослаб настолько, что не мог пошевелить пальцами. — Я никогда не задумывался, насколько сильны и могущественны драконы. Если вы все обладаете такой силой… — Диодзин задумчиво причмокнул, щелкнув пальцами. Башня начала видоизменяться и удлиняться, собираясь заново из окрашенных кровью кирпичей, лежащих по всей округе. — Почему бы мне этим не воспользоваться. До смертельно уставшего Леоне немного погодя дошел смысл сказанных слов. Он протестующе замычал, зарычал, но не мог двинуть ни единой ослабленной конечностью. — Как долго я ждал, пока силы тебя покинут… а теперь, ко всему прочему, я узнаю, что твои собратья ничего не знают об этом происшествии… Это очень удобно, не находишь? Хочу впитать эту силу без остатка, наполниться древней магией, — Император двинул пальцем, и тело Леоне с силой отбросило в единственный оставшийся в башне проем, — …твоя репутация хорошо послужит мне. Безумный дракон, обманувший тех, кто ему доверился. Опасный дракон. Сильный. Люди будут в панике подчиняться мне. Весь ваш род падет передо мной, — в голосе Дио сквозило то юношеское злорадство, которое он никак не мог скрыть в себе, и желал похвастаться планом всему миру. Челюсть Леоне свело от боли, но он не мог промолвить ни слова. Сил не было ни на что. Голубые руны вспыхнули по контуру башни, и Бруно широко раскрыл глаза, безошибочно узнавая их. — Это те руны, которые снимал Джорно, я уже видел их… — Отпрыск Диодзина знает руны императорской семьи, какое неожиданное открытие, — буркнул Леоне, встречаясь с непониманием в синих глазах. — Что?