Песнь Беллоны

— Что «что»? — Леоне нахмурился, прекращая тереть точку между бровей. — Ты сказал, отпрыск… Дио? — Неужели ты не знал об этом? — рука Аббаккио, застывшая в воздухе, дернулась, и он в два широких шага подошел к Бруно, хватая его за плечи. Пейзаж вокруг них принялся растворяться, превращаясь в белое «ничто». — Откуда мне было знать? Как я мог догадаться о таком? — Бруно смотрел на Леоне пристально, но в синих глазах застыла невероятная усталость. — Думаешь, я стал бы расспрашивать иностранца о его семье и роде, думая, а не окажется ли он сыном эльфа, развязавшего многовековую войну? Случайно. Мне действительно было не важно прошлое Джованны, ведь он много раз доказывал мне свою верность и искренность, да и о себе говорил неохотно. Теперь понятно почему… Но, кажется, ты ни разу не удивился открывшейся тайне. Неужели именно ты знал о его родстве с Дио с самого начала? — Я смотрел на твою непоколебимую уверенность во взгляде и не мог возражать. Все-таки ты спас немощного меня. Одно твое слово, и я бы навсегда остался в башне. Я был уверен, что ты… знаешь, — Леоне помотал головой из стороны в сторону, — Это не какая-то догадка из ниоткуда. Что бы Джованна тебе ни сказал, как бы ни запутал, подобные руны — их семейное богатство. Ни приближенные, ни слуги о них ничего не знают. И слов, чтобы пробудить эти руны, тем более. Да и похож он, надменным взглядом и ехидной улыбочкой, ты сам видел Диодзина. На щеках у Бруно заблестели капельки: они медленно стекали по скуле и подбородку, оставляя после себя влажный след. Дракона зябко прошибло от осознания, что он мог довести искоренителя до горьких слез, но тяжелые капли вскоре застучали и по его носу, щекам и макушке, заставив поднять недовольный взгляд. Над их головами взвинтились угольно-черные, тяжелые облака, через которые то и дело проскальзывали яркие разряды. Под ногами рассыпалась гладкая галька, омываемая неспокойными морскими волнами, а где-то вдалеке тревожно заголосили чайки, стремящиеся подальше улететь от непогоды. Дождь начинал усиливаться. Они больше не были в знойной пустыне. Но тогда где? Аббаккио повернул голову в сторону. На отшибе, прямо на вершине холмика, виднелся белый маленький дом, часть которого, подпертая стойкими балками, свисала над бушующим морем. Обрыв благоразумно обнесли небольшим забором в цвет фасадной отделки дома, на котором детской рукой были выведены различные рисунки цветов и животных. На грядках, вспаханных совсем рядышком с входной дверью, уже что-то взошло, и дождь косыми лучами беспощадно бил по свежей зелени. Бруно смотрел на эту картину не мигая и о чем-то напряженно думал, будто морально готовившись. — Это мой дом, — хрипло сказал он, закрывая вмиг потяжелевшие веки, — моя очередь исповедоваться? Свинцовые тучи то и дело пронизывали зигзаги молний, а порывы буйного ветра били по щекам. Слезы давно не лились из этих больших синих глаз, но капли с неба назло стучали именно по лицу, наверняка делая его еще более несчастным на вид. А ведь он совсем не хотел жалости. Перед ним совершенно точно стояли не алхимики и лекари, хотя они и рассыпались в обещаниях помочь. Большие и грозные фигуры, укутанные в белые мантии со знаком орла, являлись никем иным, как последователями Академии, рассказы про которых ему иногда читал отец за неимением новых детских книжек. И маленький Бруно совершенно не боялся их. Бруно волновался только об отце, которого поразила неизвестная болезнь. — Иссушители возьмутся за него? Нам нужна группа специалистов, которая поможет потокам внутри стабилизироваться. Это — необычный случай, никогда о таком не слышал… Мужчина в шляпе, служившей весьма плохой защитой от непогоды, с кем-то говорил через сияющий портал, но Буччеллати мало понимал в их разговоре. Он устал, и тяжелые веки сами собой то и дело закрывались. Его руки были по локоть в крови, в руках Бруно сжимал самодельную заточку. Прямо на входе в рыбацкую лачугу, чуть позади него, на дощатом полу лежало два бездыханных тела. Мужчина в тяжелом плаще грузно уселся на колени и улыбнулся Бруно через порог, будто пытаясь приободрить. — Ты сильный мальчик. Пытался защитить дом от мародеров. Храбрый. Что значила бы эта храбрость, если бы он умер? Но прекрасно понимая, что не стоит дерзить тому, кто может помочь, Буччеллати лишь благодарно кивнул головой, вытирая размытую дождем кровь со щеки. Смирение и безысходность от лица ребенка подкупали: Бруно видел во взгляде мужчины сочувствие. Видел и запоминал. Это ему нужно. — Вы нам поможете? — он тяжело и хрипло выдохнул, облизывая пересохшие, потрескавшиеся от соленого ветра губы. — Конечно. Мы обязательно расследуем это дело и поможем твоему отцу. Все будет хорошо. Леоне с удивлением повернулся к Буччеллати: тот скрестил руки на груди, отрешенно глядя куда-то мимо основного места действия. Почувствовав на своем лице любопытный взгляд дракона, он улыбнулся и повернулся в его сторону. — Что? Не ожидай тут сильной драмы. С твоей историей это мало чем может сравниться, — Леоне не отворачивался, но и не говорил, продолжая чуть хмуриться, и Бруно дополнил свою речь: — Я имею в виду… мой отец не умер. До сих пор не умер. Но, пораженный беллоной, — а я тогда не знал, что это, — он впал в глубокий сон. — Ты нашел способ его вылечить? — не зная, корректно ли спрашивать что-то подобное в такой ситуации, Леоне очень осторожно подбирал слова. Но Бруно лишь пожал плечами, прислоняя указательный палец к губам. — Предлагаю оставить интригу. Зал вытянутой формы с невероятно высокими потолками неприятно вскружил голову маленькому Бруно, и он сильнее прижался к ноге оставшегося безымянным мужчины. Ровно по центру стену пронзало круглое раздвоенное окно. Через витраж, запечатлевший профиль волка с одной стороны и гордого орла с другой, блики золота и серебра лились в комнату, придавая лишней загадочности их позднему прибытию. Мозаика на полу складывалась в элегантный узор, изображающий лабиринт, и пока они шли в центр зала, Бруно невольно ступал только по белым полосам. Они остановились, и их шаги эхом отразились от каменных стен. Буччеллати хлопнул глазами: только сейчас он заметил, что в центре мозаики был изображен странный фиолетовый цветок. — Бруно… Бруно, верно? — мужчина вновь опустился перед ним на колени. Бруно кивнул: да, это его имя. — Вот как. А меня зовут Менторе, Менторе Компаджо, будем знакомы. Будь хорошим мальчиком и подожди минутку. Я скоро приду, — Бруно чуть наклонил голову вбок, и Менторе поспешил разъяснить: — Мы приехали поздно, все уже спят. Мне нужно получить разрешение, пропуск и гарант… В общем, подожди немножко. Но Менторе не успел и шага пройти: за его спиной кто-то спешно засеменил ногами. Не один, Бруно смог насчитать минимум четверых, чьи шаги звучали в разном ритме. Чувствуя безопасность рядом с Менторе, он осторожно спрятался за его спиной, притворившись безликой и бестелесной тенью. — Компаджо, во имя Юпитера, что за шум! — голос, старый и требовательный, почти оглушал после такой тяжелой тишины. Бруно весь сжался. — Не шуми, Рамос, ты пугаешь ребенка, — покачал головой Менторе, снимая свою шляпу и протирая лицо, все еще усеянное тяжелыми каплями дождя. Пристыженный, старик в белоснежной мантии, накинутой впопыхах, наконец разглядел ночного гостя. Лица за его спиной были размытыми и нечеткими, совершенно не оставались в памяти у уставшего мальчика. Он постепенно засыпал, согретый после мучительно-долгой прогулки под дождем, и еле держался, чтобы ни единое слово не прошло мимо ушей. — Хочешь оставить мальчика в Академии? Что с его родителями? Где ты его нашел? — Дайте мне все объяснить по порядку, не торопите. Во-первых, я вижу в нем потенциал, а во-вторых… — глаза Бруно постепенно закрывались, он покачнулся, вздрогнул и потер их. Противиться сну больше не представлялось возможным, Морфей настырно склеивал веки. Кажется, его взяли на руки и перешли на тихий шепот. Серебряный эфес был крепко сжат ладонью в кожаной перчатке, а гибкий, как тростинка, но крепкий клинок парил и рассекал воздух точными ударами. Продолжая начатое движение, он ловко развернулся на левой ноге и одновременно махнул шпагой назад, заканчивая выпад. Кукла из сена развалилась на две равные части, но Бруно лишь неудовлетворенно стиснул губы: он ошибся в самом конце, поторопившись. — Опять тренируешься до потери пульса? — почти ласковый голос раздался со спины, и Бруно задвинул шпагу в ножны, почтительно кланяясь вошедшему. — Учитель, — вытерев пот со лба, Бруно выпрямился, показывая превосходную осанку, и взглядом провел Менторе до прикрытого окна. — На моей памяти ты самый старательный и амбициозный ученик! — рассмеялся учитель, поглаживая остроконечную, черную как смоль бородку. — Но во всем нужно знать меру. И отдыхать. Бруно повел плечом, будто пристыженный подобными словами. Менторе подозвал его жестом руки, и Буччеллати прошагал к выбеленному подоконнику. Стук его каблуков эхом раздался в круглом тренировочном зале, будто концентрируясь все внимание на нем одном. Бруно послушно встал рядом с учителем, внимательно наблюдая за движением его губ. Что тот скажет и чем его обрадует? Каждый такой раз он желает услышать только одно, что с его отцом все хорошо. И каждый раз молчит, пока учитель сам не изъявит желание высказаться. Потому что Бруно должен быть терпеливым, преданным и усердным. — Помнишь, я рассказывал тебе, что обучаю одного очень способного мальчишку? — Довольно продолжительное время, — кивнул Бруно, облокачиваясь на подоконник рядом с Менторе. — Думаю, я хочу пригласить его к нам на обучение. Он изъявил свое желание стать искоренителем. — Почему им? — стандартный вопрос. При вступлении в Академию человек сам решает, в каком из двух основных направлений двигаться. Буччеллати знал, что искоренителей в народе любят, они не марают руки грязными делами и не очерняют свою репутацию гадкими слухами о своем естестве. Именно поэтому Бруно выбрал этот путь, освещенный ярким знаком гордой птицы. Но все еще были те, кто любил риск, эксперименты, и не обращал внимание на косые взгляды простого люда. Такие обычно шли в ряды иссушителей. — Ну, на самом деле, это я ему посоветовал, — рассмеялся Менторе, поворачиваясь лицом к Бруно, — ему было непринципиально, куда идти, главное подальше от семьи. В общем, я зашел напомнить тебе об отдыхе и поглядеть на твое самочувствие, — он положил ладонь на плечо ученика и осторожно сжал, — сходи, перекуси немного. Это не то, что хотел услышать Бруно, но он ни словом, ни единым дрогнувшим мускулом не выказал свое неудовлетворение. Леоне шел следом за молодым грациозным Бруно, которому было не больше шестнадцати лет, и безустанно гладил острый подбородок. Что-то было не так. Что-то его очень смущало, но он не мог правильно сформулировать свою мысль. Когда на горизонте маячили люди, Бруно натягивал ослепительную улыбку, разливался золотом и теплом, но как только все взгляды от него отводились… От него сразу же начинало разить смертельным холодом, которого Аббаккио никогда раньше не замечал. — Ты был довольно… необщительным? — Напротив. Я знал каждого члена академии, и со мной все дружили, — пожал плечами Бруно, не препятствуя легкому смешку, вырвавшемуся из груди. — Почему тогда ты так… отстранен? — говорить про неискренность Аббаккио почему-то не желал, побоявшись обидеть или ненароком уязвить. — Потому что весь в мыслях о другом. О важном. Леоне тяжело вздохнул, глядя на то, как молодой искоренитель свернул с длинного коридора к деревянным двойным дверям, за которыми слышался задорный смех и гул множества голосов. Когда двери скрипнули и стукнулись о выбеленные стены, сидящие за круглыми столиками компании подростков подняли головы. И как только до всех дошло, кто появился в трапезной, из разных уголков послышались радостные приветствия. Многие замахали руками, приглашая за свой столик, но Буччеллати лишь кивал и виновато улыбался, всем видом показывая, что не хочет обидеть невольной грубостью. Он встал в очередь за чашечкой кофе и сладкой булочкой, а затем с серебряным подносом в руках направился к пустующему месту возле большого старого окна: каждый, кто решался сесть и отобедать тут, жаловался на жуткий сквозняк из-за расшатанных створок и говорил об этом старшим, но проблему не спешили решать. И Бруно был этим доволен: по крайней мере это место всегда было свободным от назойливого внимания. — Бруно Буччеллати! — Леоне и сам вздрогнул от подобного требовательного тона, поворачивая голову в сторону звонкого голоса: за их спинами стояла рыжая девица, сложив руки по бокам, будто бы не зная, что с ними делать. Она крепко сжимала кулаки, а ее лицо было красным и недовольным. — Мари, — Бруно немного помедлил и встал с места, лучезарно улыбаясь. Леоне же видел, как быстро он натягивает эту маску на усталое, безрадостное лицо. Рыжеволосая красавица с подпрыгивающими в воздухе кудрями сократила расстояние между ними и с размаху влепила Бруно пощечину. Все в зале ахнули, прекращая любые разговоры. — Мерзавец, чье черное белье я видела у тебя в кровати?! — крик Мари эхом разнесся по всей трапезной, заставляя людей вокруг зашептаться. — Да я всю себя отдавала! А ты так нагло мной воспользовался, значит?! Бруно вздохнул, потирая красный след, проступивший на коже. — Мое, Мари, оно было моим, — брови девушки поползли вверх, а веснушчатое лицо вытянулось в удивлении. Он не постеснялся сказать о таком прилюдно, но, кажется, вместо омерзения каждый присутствующий почувствовал к нему уважение за смелость. Леоне хмыкнул, качая головой. Если к тебе хорошо относятся, то что бы ты не сделал, это в первую очередь воспримут с удивлением, которое затем перейдет в оправдание любой ценой. Носить женские вещи — причуда, если ты всеобщий любимчик, и причина для травли, если ты слабый и ненавистный всеми. Бруно скрестил руки на груди и посмотрел на Мари так, будто бы в одночасье разочаровался в ней: — Я хотел быть уверенным, что ты меня поймешь, — взгляд Буччеллати заскользил ниже, в пол, и он стал похож на тоскующего по неразделенной любви поэта, — прости, что разочаровал тебя. Как и ожидал Леоне, люди в зале недобро зашептались. На Мари. Винили ее за поспешные выводы, за устроенное представление. Смеялись, и сочувствовали Бруно, что он встречается с такой девушкой. Леоне вдруг нахмурился, услышав последнее, и еще раз внимательно оглядел Мари. Ничего общего с ним, с драконом, ни единой черточки, связывающей их. Ничего, что могло бы указать на вкус или на предпочитаемый типаж. Мари открывала и закрывала рот, как рыба. Ее глаза увлажнились, а ладони потянулись к губам, ложась на них. — Нет… Я не… — она повернулась спиной к Буччеллати, и тут же вся тоска ушла с его лица, а на место ее пришло безразличие. Девушка убежала, а Бруно уселся допивать остывший кофе, конечно же для приличия не забыв склонить голову над тарелкой и горько о чем-то призадуматься. — Если хотел с ней расстаться, не нужно было все так подстраивать, — наконец не выдержал Леоне, поворачиваясь к спокойному, почти до омерзения холодному Буччеллати. — Я не горжусь своими поступками, если что, но мне нужно было держать статус, — Бруно соблаговолил взглянуть на Леоне, — я быстро уставал от отношений, и если бы я был честен, слухи съели бы меня без остатка. — От отношений? И сколько же их было? — Леоне не удержался от прямого вопроса, чем заставил уголки губ Бруно приподняться. — Уверен, что хочешь знать? — он дождался, пока дракон кивнет, и продолжил. — Я был одним из самых видных учеников. Меня всегда окружали красивые юноши и девушки, и каждому я отвечал взаимностью. Я был галантен, отходчив и мог подстроиться под любого так, чтобы ему было комфортно. Мои поцелуи кружили голову, а ласки оставляли жгучие следы, и если мне было нужно что-то, я не боялся воспользоваться… таким способом убеждения. — И после получения этого «чего-то» ты устраивал представление перед всеми, обелял себя и бросал ненужную пассию? — Аббаккио будто только глаза открыл, глядя на Бруно с таким откровением, словно впервые видел этого человека. В голову сразу закрались сомнения, а чувствовал ли тот вообще хоть что-то. Например, к нему. Но Буччеллати вздрогнул, будто бы прочитав его мысли, и ухватился за бледную ладонь, крепко ее сжимая в своей руке. — Леоне, прошу. В этих стенах моей задачей было выжить. Стать лучше, стать выше всех. И я использовал все возможные способы для достижения этой цели. Аббаккио скривился, явно недовольный ответом от того, кого считал лучиком света в погрязшем во тьме, голодном до корысти мире. — Ты уверен, что это было нужно? Кажется, у тебя и так все было хорошо. — Они не могли финансировать лечение моего отца всю жизнь, Леоне, — в голосе Буччеллати заиграла сталь, — я должен был в кратчайшие сроки зарекомендовать себя, как будущую надежду Академии. Получать стипендию за труды. Выходить одним из самых молодых на задания и получать деньги. Понимаешь? Я должен был пододвинуть всех их. Быть первым. Лучшим. Никогда не ошибаться. Он просидел так пару часов от нечего делать. Был выходной, спешить ему было некуда. Люди заходили, уходили, но Бруно не следил за ними, с головой провалившись в принесенную из библиотеки книжку. В зал, куда заливались лучи яркого света, зашел Менторе. Его доспех пылал отблесками от красного плаща. Он безошибочно повернулся в сторону Бруно и кивком головы подозвал его к себе. — Бруно, я говорил тебе про мальчишку, которого я обучаю, помнишь? — они шли спокойным шагом по коридору. Звон доспехов смешивался со стуком каблуков, который эхом проносился до самого потолка. Буччеллати кивнул паре проходящих стражников со знаками Юпитера и выгнул бровь. Его учитель костяшкой указательного пальца погладил красный след на щеке, и Бруно зажмурился, всем видом говоря о нежелании это обсуждать. — Конечно, помню, это было сегодня с утра, — он приподнял уголки губ, и Менторе рассмеялся, кладя руку на затылок. — Да уж, я совсем сбился со времени, неловко говорить, но, кажется, я старею, — он смял кожу на шее и прохрустел позвонками. — Тяжелый выдался поход до Неаполя? — осторожно поинтересовался Бруно, останавливаясь перед самым поворотом к лестнице. — Ну, мы попали в небольшую заварушку по пути сюда… — Менторе повторил за Бруно и осторожно вздохнул. — Надеюсь, ничего серьезного. Бруно хлопнули по плечу и с улыбкой покачали головой. Нет, не из-за чего волноваться. Менторе позвал его просто пройтись и убедиться, что с ним все хорошо? — Рад, что ты нашел время для отдыха. Скоро экзамены, и я подсуетился, чтобы тебя рассмотрели на роль новобранца в третью команду. Постарайся, но не истощай себя. Это только между нами, хорошо? Синие глаза Бруно на мгновение округлились. Ему светила перспектива войти в историю, как самый молодой член выездного отряда искоренителей. И получить с похода настолько нужные сейчас дивиденды. Он почтенно поклонился, стиснув кулаки, и Менторе рассмеялся, качая головой. — Скоро отбой. Как следует выспись. — Конечно. Менторе тепло улыбнулся ученику и зашагал дальше, а Бруно остался стоять на месте, с легким прищуром вслушиваясь в тяжелые шаги. Судя по звуку, учитель начал спускаться по широкой белой лестнице, обрамленной рядом мраморных статуй. Красивая лепнина, рассказывающая целую историю, была вплетена в перила в форме фигурок, охватывающих подпорки поручней. Бруно видел это так отчетливо, будто спускался вместе с Менторе. Юношеское любопытство взяло верх. Он придержал эфес шпаги и бесшумно двинулся следом, прячась за одной из гладких увесистых колонн. Бруно проследил взглядом до места интереса и приподнял брови: в центре мозаики, изображающей лабиринт с цветком, стоял, закутанный в белый плащ, хилый мальчишка лет двенадцати. Он обнимал озябшие плечи и хмурил светлые брови, не решаясь поднять взгляд на Менторе. Леоне в два длинных шага оказался лицом к лицу молодого Фуго, пригнулся, чтобы повнимательнее рассмотреть сохранившуюся через года бледность, заметные синяки под глазами и немного отрешенный взгляд. — Вот и наша крыса, хах, — скривился Леоне в подобии улыбки. — Да… — задумчиво протянул Буччеллати, немного неловко запустив пятерню в темные волосы, — Да, я тоже сначала его невзлюбил. От подобного признания дракон стер с лица неприязнь, заменяя ее на искреннее удивление. Они с Фуго выглядели закадычными друзьями, а Бруно, в свою очередь, тем предводителем, который многое позволял подчиненным. Но теперь, вспоминая все увиденное, у Аббаккио закрадывались подозрения, что не все так однозначно в этой истории. Менторе подошел к Фуго, положил ладонь на его плечо и осторожно, будто боясь спугнуть, улыбнулся. От этого Панни поубавил пришибленности, но взглядом все еще был где-то не здесь, отстраненный от всего мирского. — Не переживай, Фуго, считай, что ты дома. С пропуском закончили? — человек сзади кивнул, и учитель удовлетворенно выдохнул. — Славно. Тогда осталось показать комнату. Как новичку, тебе выделят отдельную. На пару дней. Затем переведут в общую. Каждая заселена по пять человек, так что скучать не придется. Если будут проблемы в новом коллективе, скажи, мы переведем тебя. Начало занятий в семь, два дня в неделю выходные. Леоне с огромным любопытством, какого не позволял себе показывать Буччеллати в его воспоминаниях, следил за чуть ссутуленным Фуго. Из своего укрытия Бруно то и дело кидал косые взгляды на совершенно нелюдимого незнакомого мальчишку с белыми тонкими волосами. Фуго молча поглощал информацию, ни единым жестом не показывая, что понял и принял то, что ему сказали. Менторе нисколько этому не смутился, зная мальца, казалось, слишком хорошо: — Время можешь узнавать по настенным часам, — изобретения полуросликов, — ими оборудованы все комнаты в Академии. Соседний корпус — иссушителей. Ничего серьезного, конечно, но лучше тебе туда первое время не заглядывать во избежание… инцидентов. Наконец, Фуго поднял на него заинтересованный взгляд. Молчал, но немой вопрос все равно читался в мерцании красноватой радужки. Бруно сжал губы в тонкую линию, ловя себя на мысли, что занимается чем-то преступным, неправильным, и если не хочет проблем, лучше поскорее уйти. — Обычно у нас нет проблем с иссушителями, в Академии даже общая столовая, но дети есть дети. Они трепетно относятся к своему «клану» и территории. Как я и сказал, ничего серьезного. Учителя и с той, и с этой стороны при необходимости тебя от всего защитят. Знаю, что ты не полезешь в неприятности, ты же умный, способный, но я обязан тебя проинформировать. Почему-то последние слова больно ударили по стенкам встревоженного сердца. Шестнадцатилетний Буччеллати нахмурился, поднимая взгляд к высокому потолку. — Даже несмотря на такую реакцию… наверное, вы быстро подружились? — спросил Леоне, упершись руками в бока, но Бруно только покачал головой из стороны в сторону и хмыкнул. — О, нет, совсем нет. На большую пробковую доску крепились результаты всех экзаменов, соревнований и таблицы с общей успеваемостью учеников, так что оживленность возле нее никого не удивляла. Но сегодня в коридоре было непривычно шумно: все что-то с завидным интересом обсуждали. Перебивали друг дружку, смеялись, спорили, и не утихали. В первых рядах всеобщего балагана стоял Бруно, глядел на ровный, каллиграфический почерк, выведенные чернилами имена, и до скрипа кожаных перчаток сжимал кулаки. Венка на его шее вздулась, а глаза расширились в пылающем негодовании. Он по-настоящему вышел из себя, не скрывая этого. От косых взглядов и перешептываний за спиной холодело где-то внутри, около сердца, а пульс бешено бился в висках и не желал замедляться. Он не мог себя контролировать. Ведь впервые за все время его пребывания в стенах академии он не был всеобщим лидером. Бруно смотрел на дисциплины, связанные с аналитическим умом и кропотливым заучиванием. С усидчивостью и внимательностью. И не видел своего имени в графе «один». Нет. На первом месте золотыми буквами гордо сияло имя Паннакотты Фуго.