Песнь Беллоны

Если бы кто-то сказал ему, что он будет отвечать на настырный поцелуй дракона, Бруно рассмеялся бы ему в лицо. Их маленькая игра, их легкий флирт в одно мгновение стал бессмысленным и совершенно неуместным. Наигранным и до боли сухим и обидным. Они стали слишком близки после всего пережитого, слишком родными, чтобы тратить время на забавы подобного рода. Они обнажились перед друг другом, раскрыли самые глубокие душевные терзания и попытались вникнуть. Понять. И почему-то этого оказалось достаточным, чтобы перевернуть игральную доску. Теперь сам Бруно смущался невиданному ранее напору от дракона. Леоне будто вырос на целую голову, и теперь, заграбастав его сильными руками, нежно, но настойчиво целовал. От того тихого мужчины, который сидел перед ним и терпеливо ждал, пока ему заплетут косу, не осталось и следа, будто тяжелые путы исчезли с горла Леоне и больше не сдавливали кожу. Вскоре Бруно почувствовал, как ему не хватает дыхания, то ли от продолжительности поцелуя, то ли от нервного головокружения, и он застучал ладонями по широким плечам, пытаясь вымолить передышку. Леоне просьбу услышал и тут же исполнил, не забыв мазнуть подушечкой большого пальца по подбородку напоследок. Буччеллати не сдержал нервного глотка, когда увидел, как хитро поблескивают в его глазах золотые огоньки. — Нам пора? — искоренитель потер висок и отвернулся от дракона, который навис над ним, будто что-то выжидал. — Мы не одни проникли сюда, Бруно, — напомнил Леоне и огляделся по сторонам в поисках чего-то, за что еще мог зацепиться взгляд, но, как назло, они опять оказались стоящими в центре ослепительной белизны. Затем Аббаккио взглянул на свои ладони, пару раз сжал кулаки и удовлетворенно вздохнул полной грудью, будто только что научился дышать: — Я чувствую, как силы возвращаются ко мне. Я вновь ощущаю песок, текущий по линиям. Я властен над ним, — он говорил странные вещи, но Бруно понимал каждую из них, как если бы сам владел невероятными способностями. И Буччеллати радовался той искре, которая зажглась в разноцветных глазах. — Но мы не можем оставить двоих людей на произвол судьбы, бесконечно болтаться в воспоминаниях — участь похуже смерти, — на этих словах лицо Леоне перекосилось, и он нахмурился, что-то обдумывая, — Наверняка, они занимались тем же, что и мы… Узнавали друг друга. — Я и не предлагал их оставить, Леоне, — тактично уточнил Бруно, пряча ладони за спину, — что нам нужно? Но ответа не последовало. Заместо этого их настигла песчаная буря, ослепляя и дезориентируя искоренителя. Мелкие песчинки проникали под легкую, воздушную рубашку, забивались в рот и неприятно щекотали кожу. Кажется, его вскоре оторвало от земли, от той невидимой опоры, на которой они стояли, но открыть глаза и убедиться, что он не отлетел куда-то прочь от Леоне, Бруно не мог: безжалостный песок мешал поднять веки. Но зато Буччеллати чувствовал, как чужие руки, сильные и крепкие, ухватили его за талию и не позволили улететь далеко. Прошутто почувствовал, как легкий ветерок прошелся по затылку, тронув светлые пряди, но не придал этому большого значения. Затем вихрь всколыхнул одежду, залез под рукава, и уже через мгновение поток усилился, нещадно стегая его по рукам и ногам. Прошутто прикрыл лицо и нахмурился, впервые за все время нахождения в этом странном месте замечая, чтобы окружающее пространство так на него влияло. Но, поразмыслив, быстро понял, что зимние просторы вокруг разнятся с теплым сухим ветром, поднявшимся со спины. Едва кратковременная буря утихла, он смог развернуться к эпицентру поднявшегося бедствия. И как только взгляд зацепился за две знакомые фигуры, выходящие из образовавшегося песочного круга, брови сами собой поползли на лоб. — Вы… Бруно вскинул руку, предугадывая дальнейшие возмущения ассасина. — Прошутто, прошу, мы здесь, чтобы помочь тебе. — Помочь?! Разве это не самая настоящая пытка?! Сломать мой разум, подавить… — он явно был на взводе. По голосу, разившему холодными нотками, было очевидно, что иссушитель устал и опустошен пережитыми испытаниями, но продолжал язвить, будто бы боялся уронить маску обозленного человека. — Пришли сказать, что сжалились надо мной? — Мы прошли то же самое, что и ты, — осторожно вставил Бруно, подходя на пару шагов ближе к ссутулившемуся Прошутто, — а сейчас просто ищем способы выйти отсюда. — И как же это сделать? — без лишних вопросов и подозрений спросил ассасин, чем ввел Бруно в небольшой ступор. Было ясно, Прошутто уловил ситуацию по паре обрывочных фраз и наблюдений и был готов содействовать. Видя безмолвный анализ двух пар глаз, направленных друг на дружку, Леоне устало потер точку между бровей и не сдержал недовольного вздоха. Это будет тяжелое сотрудничество… Когда Буччеллати вкратце объяснил ситуацию, иссушитель осторожно поделился: — Мое испытание уже закончено. Что до Гьяччо… он отказался смотреть на свое прошлое. Мы разминулись. Только сейчас Бруно окинул взглядом пространство вокруг: остроконечные горы опоясывали их со всех сторон, блистая ледяным покровом. Под ногами хрустел глубокий снег, а впереди возвышалась неприступная каменная крепость, с величественными зубцами и множеством башенок разной высоты с остроконечными крышами. — Это же крепость магов? — вопрос сам собой застыл на губах у Бруно, стоило увидеть развевающееся знамя богини Минервы, покровительницы всех магов, с изображением белой совы. — В северных землях. Очень… далеко от Неаполя, — пробубнил Прошутто, так же не зная истины. Затем, подумав, что его догадка до нелепого смешна и очевидна, скрестил руки на груди и дополнил: — Кажется, Гьяччо из тех людей, которые с детства восприимчивы к магическому потоку и могут им управлять. Только почему же тогда… — …Он не обучался в Римской Магической школе? И как так далеко от Неаполя… — …Его нашел Ризотто? «Они уже начали заканчивать друг за другом предложения», — Леоне молча давил в себе желание не закатывать глаза чаще приличного. Главное, чтобы все это странное противостояние не переросло в драку в чужих воспоминаниях. Аббаккио еще раз взглянул на двоих последователей Академии и поджал губы: пока что все шло довольно мирно. Будто они не планировали друг друга убить еще совсем недавно. — Почему даже за пределами Рима символ на флаге все еще олицетворяет вашего бога? Минерва… Это же Римская богиня? — Леоне хотел не позволить членам враждующих фракций и дальше изучать один другого прожигающим взглядом, так что решил перевести тему в иное русло. Но невзирая на это, вопрос действительно его интересовал. Прошутто и Бруно переглянулись, будто примеряясь, кто первый ответит на этот вопрос, и, не выдержав молчания, голос подал иссушитель: — Ты не так понял. Это не обязательно за пределами Римской империи. Просто самая популярная школа выстроена именно в столице. Скорее всего, мы находимся в Галлии, судя по видам, но я не берусь судить. — Но даже так, сова — общепринятый знак в людском мире. Именно в Риме основали первую магическую школу, которая взяла себе это знамя и закрепила его, — закончил мысль Бруно, глядя на удивленного Леоне. — Где это — Галлия? — Как бы тебе объяснить без карты… — искоренитель постучал пальцем по подбородку. — Ты знаешь, где находятся Альпы? И Атлантический океан? Приблизительно. Леоне одной рукой схватился за голову, подавив вырвавшийся наружу смешок: — Насколько же сильно разрослась ваша Империя? — Это сейчас совершенно не важно! — взял слово Прошутто, указывая на массивные ворота крепости, которые дрогнули и начали открываться. — Нам нужно найти Гьяччо. Буччеллати кивнул, потянувшись рукой к Леоне скорее по привычке, чем по нужде, но тот оказался проворнее, первым переплетая их пальцы. Прошутто на подобный жест ничего не сказал, лишь довольно красноречиво выгнул бровь и рванул вперед. Они легко прошли через каменный мост, покрытый наростом из мутного льда, и вбежали в квадратный дворик, вымощенный круглым булыжником. Неуютные сумерки и пурга делали невозможным увидеть хоть что-то на расстоянии вытянутой руки, но громкие удары впереди заставили путников беспромедлительно двинутся на оглушительный звук. — Откройте дверь! — от выкрика Бруно чуть не споткнулся, настолько ясно и отчетливо он узнал эту требовательную интонацию. Это был первый случай, когда он слышал, как Менторе почти в бешенстве кричал. Прошутто тоже затормозил, только по другой причине: он чуть было не врезался в широкую спину человека в темном капюшоне. Одного взгляда на высокую и статную фигуру оказалось достаточно, чтобы с удивлением приподнять брови и тихо прошептать одно единственное застывшее на губах имя: — Ризотто. Бруно повертел головой, прислонив костяшку указательного пальца к губам. Аббаккио рядом с ним вздрогнул и вытянулся. — Что? Так это тот самый… дракон? — Леоне в нетерпении двинулся вперед, решаясь заглянуть в глаза того, кто несколько последних дней не отпускал его мысли. Если это тот самый, его единственный оставшийся в живых сородич… Разве Леоне мог сдержать любопытство? Он хотел заглянуть в глаза Ризотто, узнать его, понять и наконец-то почувствовать, что не один в этом огромном мире. Хотел испытать облегчение и отраду, что Диодзину не удалось истребить весь его народ. Но заместо ожидаемого облегчения Леоне отпрянул от лица Ризотто так же внезапно, как и приблизился. — Что-то не так? — осторожно поинтересовался Бруно, и Леоне покачал головой. Лицо иссушителя застилала темная, непроглядная тень. И лишь два огонька горели нестерпимым красным светом, вырываясь из сумрака. Леоне расстроенно дернул плечом, и от внимания Прошутто не ускользнул сей жест. — Ты хотел встретиться с Ризотто? Зачем? — чуть прищурившись, спросил он, немного отодвигаясь от людей, которые били дверь, будто бы его могло задеть их размашистыми движениями. — Какое твое… — Леоне, — Бруно очень осторожно прервал дракона, положив ладонь на его плечо. Аббаккио сделал вид, что его не задело, как учтиво Буччеллати обходится с тем, кто еще каких-то пару часов назад подвергал их смертельной опасности. Он ничего не ответил, и Прошутто решил не уточнять. Вместо этого ассасин повернулся на треск дерева: ворота разлетелись в щепки от мощного удара Ризотто. Предводитель иссушителей держал в руках широкий клинок с массивной рукоятью, который горел в пурге кровавым устрашающим сиянием. — Неро, не горячись! Не стоит так безответственно применять силу! — воскликнул Менторе. Но Ризотто совершенно безэмоциональным стальным голосом бросил на это лишь короткое: — Нам бы не открыли. Его ультимативный голос, подобно удару в солнечное сплетение, застал Леоне врасплох. Такой голос вполне мог принадлежать сильному и уважаемому дракону, знающему себе цену, и это озарение… лишь сильнее укололо. Аббаккио нужно было с ним встретиться лично. Группа из Академии ступила за порог темной крепости, и наблюдавшим спутникам не оставалось ничего другого, как последовать за ними. — Что… Что с ним? — спросил кто-то из толпы, но его вопрос остался без ответа. Абсолютно каждый в зале застыл в оцепенении от ужаса, стоило увидеть лежащего мальчика на каменном полу. Он был полностью обнажен, и тусклый свет мерцающих скляночек тенью выделял торчащие ребра, худые руки и спекшуюся кровь на бледной коже. Вокруг творился настоящий бедлам: половина комнаты была разрушена, и повсюду валялись разнообразные магические приборы и колбы. Гранитные плиты, превратившиеся в крупную крошку, образовывали полукруг, в котором и сжался изможденный юноша. Он прикрывал руками голову и мелко подрагивал. Ведомый чистым любопытством, Буччеллати двинулся на шаг вперед, чтобы как следует разглядеть картину перед собой, но к его большому удивлению пол под ногами внезапно потемнел. Его подошвы захлюпали по мерзкой, дурно пахнущей жиже. Кожа на спине сжавшейся мальчишеской фигуры начала плавиться подобно восковой свече, постепенно окрашиваясь бордовым, словно вытекшая кровь. Резкий вскрик протаранил сознание, заставив колени подкоситься. Буччеллати схватился за голову и замычал, пораженный миллионом одновременных болезненных вскриков. «Я не хочу!» «Хватит!» «Пожалуйста, убейте меня!» Лица людей, окруживших скорченного исхудавшего Гьяччо, стали неразличимы. Они были завешены чем-то черным, пульсирующим и эфемерным, видоизменяющимся каждый раз, когда на них посмотришь. Из их ртов доносились смешки и тихие фразы, которые Буччеллати никак не мог расслышать. Эти назойливые звуки как букашки пробирались в голову и прогрызали ее изнутри. — Бруно! — голос Леоне предостерегал, но не помог: они все стали заложниками этих хаотичных воспоминаний. Миллионы голосов смешались воедино, перебивая тот самый, нужный ему. Он начал вертеть головой в поисках Аббаккио, но вместо дракона со всех сторон на него воззрились огромные каменные статуи с неестественными пугающими улыбками, которые кружились, разрушались и воздвигались вновь. Что-то начало пробираться в его ухо. Он не понимал, что, но явственно ощущал нечто липкое и противное в зудящем слуховом проходе. Спина покрылась липкими каплями пота, а колени подкосились. Буччеллати понял, что окончательно теряет ориентацию в пространстве, падая с единственной точки опоры. Его обняли за талию и притянули, и Бруно не противился порыву, благодарно ухватываясь за Аббаккио, как ухватилась бы за тростиночку утопающая пчела. Правда, когда он раскрыл глаза, чтобы поблагодарить Леоне, то вместо высокого дракона с волнующимся лицом… увидел Прошутто, который скривился, будто его заставили съесть ложку гадкой слизи. — Держи руки при себе. — Но ведь это ты меня обнял! — тут же возразил Буччеллати, коря себя за то, что ему не удалось сразу различить в творившемся беспорядке чужие руки. — Я просто лучше ориентируюсь во тьме, — пожал плечами Прошутто, быстро, словно от огня, убирая ладони и выставляя их перед собой, — а потеряться сейчас явно худший из возможных вариантов. Не хватало потом тебя искать еще. Бруно ничего не ответил на это. Леоне вышел из сгущающейся тьмы следом за Прошутто и молча встал напротив разговаривающих. — Что же про… — Бруно перебил оглушающий вопль сбоку, заставивший содрогнуться. Из темноты, крича, выбежала белоснежная фигура. Она пробежала сквозь них, исчезая в противоположной стороне. Мурашки пробежали по спине у Леоне, и он нахмурился, выставляя ладонь, чтобы попытаться развеять туман. Это походило на страшный сон из образов и обрывков воспоминаний. От такого сумбура совсем скоро голова у всех троих начала раскалываться. Все было нестабильным, рушилось и менялось. То и дело появлялись новые люди, выходящие из тьмы, а их лица были стерты. Иногда они меняли помещения, иногда появлялись на улице. В одном из воспоминаний Бруно с ужасом осознал, что они стояли на потолке и только задрав головы смогли увидеть, как маленький Гьяччо сидел на коленях старого мага. Сидел и терпел, пока старый человек без стеснения трогал его бедра. Бруно скорчился от омерзения. Руки старика удвоились: еще одна пара вылезла из-за спины. Затем их количество опять умножилось на два, и Буччеллати увидел, как они обвили горло юного мага и сжали. От удушения Гьяччо закряхтел, содрогнулся от пронзительной боли и изверг из горла фиолетовые вязкие струйки. Вспышка света озарила комнату, и теперь троица оказалась перед лицом четырех магов в возрасте, в синих свежих мантиях. Они стояли на возвышенной трибуне и смотрели вниз, на полного ликования Гьяччо. Ему было не больше шести, и он явно сдерживал себя, чтобы не подпрыгивать на месте от нетерпения. — Поздравляю, Гьяччо, ты принят в наши ряды, — на последних словах тембр голоса снизился, затем говорящий нечленораздельно забулькал, и из его рта начала литься темная вода. Соприкасаясь с камнем пола, мутные потоки превращались в густую тьму, будто бы стирая все, до чего смогли достать. Ни один образ не вырисовывался четко, ни одна фигура не держала свою форму достаточно долго: только отвернись, и она уже совсем другая, а ты и не помнишь, какой та была. Невозможно было трезво мыслить и соображать. Если бы не два человека по бокам, единственные неизменные, Бруно бы решил, что окончательно сошел с ума. Как только Леоне вытянул руку, завитушки черного смога осели на землю, открывая наблюдателям поистине удивительную картину: они все еще были в крепости, но то мрачное пристанище магов было не узнать. Теперь золотое сияние, исходящее из стеклянного купола над головой, мягко обволакивало пространство вокруг. Оно ложилось косыми лучами на большие стеллажи, на которых стояли странные магические приборы, на каменный пол, на шелковый ковер и стол с двумя стульями. Маленький мальчик с кудрявой светлой головой веселился с рыжим щенком, бегая от него туда и обратно. Для такого холодного места одет он был достаточно просто — шорты оканчивались выше коленок, а белоснежная блуза просвечивала и явно не предназначалась для суровых зим. — Не бегай, Гьяччо, — попросили откуда-то сбоку, но ни одного постороннего человека в помещении не было. Мальчик не слушал сухие наставления, продолжая веселиться до тех пор, пока не споткнулся и не упал пластом на холодный пол. Он зашипел, схватившись за ушибленную коленку, и начал вертеться из стороны в сторону, пытаясь заглушить боль. — Что я тебе говорил? Бруно взглянул на кровоточащую рану и не смог сдержать рвотных позывов: вместо привычной багровой краски из открывшейся ссадины, извиваясь, вываливались фиолетовые черви. Вместе с ядовитыми пурпурными каплями они стекали вниз и, тяжело ударяясь о твердый камень, скрючивались и скоропостижно умирали. Гьяччо замотал головой, силясь не закричать и не привлечь лишнее внимание. Да, Бруно отчетливо видел, как страшился юный маг. Он не хотел сейчас, чтобы его… трогали. Это шептали на фоне, умоляя не делать того, от чего терзающие ночные кошмары преследуют по пятам, воплощая самые мерзкие воспоминания пережитого. Фантомные руки, оставляющие красные переливающиеся отпечатки, забродили по Гьяччо. Они настойчиво ощупывали худые ноги, колени, и даже не думали останавливаться на достигнутом, жадно поднимаясь выше по дрожащему телу. — Хватит! — крик размножился на несколько, со всех сторон окружая Буччеллати, и от какофонии раздражающих ушные перепонки звуков он пошатнулся, прикрывая рот. Картина треснула, и вновь наступил мрак, который, однако, снова быстро сменился ярчайшей вспышкой света. Теперь они находились в подвальном помещении — это можно было определить по сырости и запаху застоя. В середине комнаты, окруженной канализационным рвом, ржавыми цепями был прикован худой юноша, с потерявшими всякую естественность голубыми кучеряшками на голове. Тело Гьяччо безвольно раскачивалось над гладким булыжником. Позади него работало причудливое магическое устройство, состоящее из двух кольцеобразных вертящихся механизмов. Они наполняли комнату голубым сиянием и шумели так, будто были неисправны и вот-вот взорвутся. Между ними то и дело проскакивали вспышки молнии, которые проходили опасно близко к Гьяччо. — Сколько еще осталось? — Продолжайте эксперименты, пока не отключится. Беллона хорошо к нему прижилась, поразительно… Бруно задрал голову, только сейчас различая в потухших глазах Гьяччо фиолетовый блеск. Таким же ярким цветом набухли вены на его шее и руках. Искоренитель отшатнулся, явственно различая пораженное беллоной тело. Которому не помогали сжиться, а, напротив, губили бесконтрольной мутацией. — Это ужасно, — голос рядом принадлежал Прошутто. В двух словах раскрывался весь трепет, с которым ассасин смотрел на полумертвого товарища, способного только невнятно мычать. Бруно видел, как с отвращением Прошутто отворачивается и будто бы желает убраться отсюда подальше. Увести их с Леоне, себя, и больше никогда не вспоминать тот ад, через который Гьяччо прошел. Ведь без помощи иссушителей, почти со стопроцентной вероятностью, пораженный беллоной человек теряет рассудок. Становится мутантом, настоящим монстром. Видоизменяется и телом, и сознанием. Бруно не знал случаев, исключающих этого, зато Прошутто рядом, сжав кулаки, довольно прямо высказался: — Я понимаю его боль, но даже не мог представить, что его ситуация… даже хуже, чем моя. Магией они контролировали потоки беллоны, я верно думаю? Но делали это, наверное, не ради облегчения страданий, а наоборот, проверяли лимиты его тела. — Понимаешь? — этот голос принадлежал Леоне, который встал подле Бруно и мягко сжал его плечи, будто бы желая защитить. Прошутто кивнул: — Меня поразило беллоной в раннем детстве. Я помню ту агонию, которую испытывал, но не помню ничего до. Пару долгих недель лихорадки и невозможности хоть что-то засунуть в рот, обеспокоенные лица родителей, которые, однако, никого не вызвали на помощь… — он перешел на шепот, хмуря светлые брови. — Детский организм более живуч, устойчив ко многим вещам, но поразительно, что ты это пережил, — в голосе Бруно сквозила поддержка и нотки уважения. Прошутто хмыкнул и скрестил руки на груди, промолчав о тех мучениях и терзаниях, которые пришлось пережить после того, как он выкарабкался из царства Плутона. Цепи на руках Гьяччо вдруг звякнули, рассыпались на железную пыль, и он полетел на пол. К удивлению собравшихся, камни беспрепятственно пропустили изнеможенное тело, подобно водной глади. А затем все вокруг стало превращаться в жидкость, смешиваться в одно и кружиться в водовороте, под голубое сияние работающего механизма. Бруно вздрогнул, будто только сейчас проснулся после кошмара. Его нехило огрело, на мгновение заставив забыть, как дышать. Но их не затопило, он не чувствовал тяжести, давящей на легкие. Они вернулись в самое первое воспоминание. На голое тело Гьяччо накинули дорогую меховую накидку. Израненный маг поежился, попытался открыть глаза и поднять замыленный взгляд: рядом с ним присел Ризотто, аккуратно положив ладонь на голубые завитушки. — Все закончилось. Ты в безопасности. Бесконечный кошмар отступил. Больше не было жалостливых криков, тянущихся из тьмы рук и фиолетовых червей. Стены перестали колебаться и приобрели привычную стойкость. Фигура Гьяччо начала медленно подниматься с пола, преобразуясь. За накидкой, которую набросил на него Ризотто, появилась одежда, щеки перестали пугать неестественной худобой, а взгляд преобразился в спокойный и привычно отчужденный. — Гьяччо?.. — Прошутто с удивлением нахмурился, думая об очередной дурманящей уловке, но на голос маг отозвался, поворачивая голову. — Да. Губы Прошутто сами собой открылись, но он не промолвил ни слова. Разве Гьяччо захочет обсуждать что-то в компании искоренителей? Разве смеет Прошутто просить разъяснений столь болезненного прошлого? Они должны будут поговорить позже, наедине. — Вытаскивай нас отсюда, дракон.