Плакать — табу. И смеяться — тоже. Нельзя произносить больше слов, чем требуется. Лучше промолчать совсем, чем сказать лишнего.
Честь — превыше всего. Ты — лицо народа. Его будущее. Следи за осанкой. Следи за тоном. Нельзя громче, нельзя тише. Почтенный поклон до самой земли — твоим предкам. Разбей лоб в кровь, но уважь их. Почтенный поклон до уровня колен — мне. Чти старших и цени их мудрость. Я твой отец, я всегда прав. Поклон до пупка — высшим чинам. Ты можешь сделать вид, что слушаешь, что ценишь их слова, но никогда не ставь никого в один ряд с собой, наследником трона. Они грязь под твоими ногами. Остальные не заслуживают и толики признания — они твой живой ресурс. Убей их, если нужно кого-то запугать, убей их, если они перечат. Убей их, если скучно. Их жизнь — ничто.
Ты меня понял, сын?
Маленький Харуно смотрел на письменный иллюстрированный свиток перед собой. Поджатые под себя ноги начали затекать, но он не смел двинуться с татами, неотрывно вглядываясь в каллиграфические, ровные иероглифы. На свитке была запечатлена первая победа императора Диодзина: через язык образов и точных мазков художник показал восхождение императора к солнцу, победу над людьми, изображенными страшными чудищами под ногами великого. В вытянутой руке Диодзин держал острую катану, пронизывающую небесное светило — символ преодоления невозможного, приравнивания себя к всесильным богам. Харуно опустил взгляд еще ниже, пытаясь прочесть пятистрочное стихотворение: «Пускай без роздыху Терзают лютые муки В самом яром пламени Твоих нескончаемых врагов, Каждый из них неминуемо падет» На миг дыхание перехватило от ужасающего осознания: кажется, он вытянул шею слишком сильно, нарушив идеально ровную осанку. Хлесть. По плечам прошелся удар гибкой бамбуковой палочкой, заставляя зашипеть и выпрямиться. Его сенсей в белоснежном одеянии и круглых очках на цепочке недовольно прищурился. Золотая коса учителя свисала с плеча до талии, замотанной шелковой оби, а вся белоснежная кожа, включая тонкие пальцы, была спрятаны под слоями торжественных одеяний: — Молодой господин, вы уже освоили катакану и хирагану, но что на счет собрания мириад листьев? Вы в состоянии прочесть сайге? Харуно невольно поднял взгляд, чтобы попробовать найти поддержку у отца: он в неизменном великолепии сидел на золотом троне, обрамленном тонкими малахитовыми ветвями сакуры с бутонами из розовых алмазных цветов. Холодный взгляд прошелся по лицу сына: — Учись, Харуно. «Но я немного устал. Хочу пить», — завертелось на языке, но Харуно не произнес ни слова. Не смог, чувствуя, как в одночасье потерял дар речи. У него запершило в горле, а глаза застелило пеленой из соленой влаги. Ему было всего сорок эльфийских лет, и он не сдержал надвигающихся слез. — Что за ребенок, — сквозившее пренебрежение забило по ушным перепонкам, перебивая боль от ударов бамбукового прута. Его родной остров считался у эльфов центром культурного наследия, столицей, построенной на источнике невообразимой силы. Те, кто рождался вблизи магических потоков, считались в народе элитными представителями расы, помазанниками богов. Подобные таланты вырастали сильными духом и стойкими телом, и не удивительно, что чаще всего именно они занимали свое нагретое место в Высшем совете, становясь советниками Императора по военным и политическим вопросам, мощью империи, с которой требовалось считаться всему остальному миру. Таких эльфов называли сегунами, а их небольшой закрытый круг, вход в который даровал лишь сам Диодзин — сегунатом. Им гадали самые величественные судьбы, самые легкие жизни, наполненные богатством и процветанием. Их считали счастливчиками и любили в народе в той же самой мере, как и боялись. Конечно же, принц являлся одним из подобных самородков. Если не считать вынужденные рукоприкладства за письменным столом, считавшиеся важной частью взросления каждого эльфа, то с ним носились, как должно с маленьким императором и наследником трона. Стоило ему попросить игрушку, бесконечные слуги-темные эльфы мчались на рынок за самыми качественными поделками, стоило захотеть поесть, лучшие повара сбегались по первому слову. Чувствуя власть после акта унижения рядом с сенсеем, Харуно частенько терял голову в своих приказах, становясь чрезвычайно капризным. Недолюбленный, он отчаянно искал внимание, перебивая желание желанием, чем ставил слуг в неудобное положение. «Хочу посмотреть на пьесу с куклами!» — почти тут же сменялось громким — «Хочу сходить на пристань!» Бедные темные эльфы пытались угодить каждому приказу, подстраиваясь под молодого наследника и так и сяк, и частенько под конец дня совсем выбивались из сил. Жить рядом с источником магии было не так легко, как могло показаться эльфам с большой земли. После захвата Северо-Западных земель континента и постройки на них нескольких крупнейших школ, все чаще и чаще жители начали сбегать с острова. Причина этого была проста — частые землетрясения доставляли массу неприятностей. Даже борцы за первозданную магию частенько теснились в безопасных землях далеко от Киото, с ужасом осознавая, что поколение, родившееся дальше от первичных потоков силы, заметно теряло в магических способностях. Одни из сильнейших подземных толчков случились в жизни Харуно, когда ему только-только стукнуло пятьдесят восемь лет. Эльфы не отмечали каждый день рождения, но некоторые даты справляли с особым размахом. Пятерка символизировала единение с пятью главными элементами: деревом, огнем, землей, металлом и водой. Восемь же считалось символом бесконечного богатства и процветания. Наставники в три рта наперебой отмечали чистое небо, спокойное море и легкий, приятный ветерок. Сами боги благословляют и направляют юного императора! И Диодзин был рад выслушивать хвалебные речи его сыну. Кажется, в этот день можно было все! Улыбаться, радоваться и даже прилюдно капризничать. Его совершенно не ругали, со всех сторон только и было слышно о прекрасном наследнике. После празднования Харуно было подарено множество дорогих и качественных игрушек, но одну он выделил из числа тысячи. Деревянная лошадка, чудный красный скакун. Он не расставался с ней весь день, сидел и раскачивался, смеясь и улыбаясь. Впервые отец сам подарил ему что-то, впервые вручил лично и обмолвился пожеланиями о счастливом будущем. Но когда солнце начало крениться к западу, случилось страшное. Подземные толчки небывалой мощи сотрясли стены крепкого дворца, прерывая пиршество. Отец был вне себя от гнева, глядя в глаза наставников, нагадавших счастливый день по магии чисел. Плохое предзнаменование, не сулившее ничего хорошего. Все дома на его родном острове были спроектированы таким образом, чтобы их можно было в кратчайшие сроки восстановить даже после разрушительного землетрясения. Дворец же являлся вынужденным исключением: его толстые стены и правильная конструкция позволяли перенести любую тряску, но в этот раз потоки магии взбунтовались сильнее обычного. Маленький Харуно плакал навзрыд, не желая расставаться с игрушкой, но когда его мягко уговорили ее бросить, совсем не подумав, произнес: — Пообещай мне, что с ней ничего не произойдет! Ты должен ее сохранить! Это приказ! — пародируя манеру речи отца, Харуно топал ногами и сжимал кулаки, пытаясь придать голосу грозного окраса. Слуга с грузом только из самого необходимого побледнел, но дал клятвенное обещание вернуть в руки маленького императора игрушку в целости и сохранности. Это землетрясение вошло в историю как первое настолько разрушительное природное воздействие на империю. Никогда еще под завалами не оказывалось так много подданных Диодзина, никогда еще не бывало стольких жертв. Вошло и тут же оказалось под запретом обсуждения. Никто не должен был подвергать сомнению мощь и силу Высших эльфов, а значит, и обсуждать, что магия начала медленно, но верно себя исчерпывать и злиться на ее главных поглотителей. Пока бедствие не утихло, Харуно был рядом с отцом и сегунатом. Последние, имея сложный характер, все-таки всеми силами пытались отвлечь маленького наследника трона от печали. Рассказывали ему увлекательные истории, играли в дзянкэн и, кажется, в последний момент специально меняли пальцы, чтобы Харуно всегда оставался в победителях. Отец скучающе смотрел в его сторону, но все-таки внимательно, будто следя, чтобы в глазах принца не оставалось и капли страха. За увлекательным занятием время пролетело быстро. Харуно успел позабыть причину своих горьких слез и вернуться в привычное состояние. Вечер сменился глубокой ночью, а значит, вседозволенность праздника больше не действовала. Обратную дорогу полусонный Харуно помнил плохо. Только смутные фигуры разрушенных домов и крики эльфов, просящих помощи. Он сидел на руках отца, прижимался щекой к мягкому шелку на его груди и совершенно не думал ни о чем ином, кроме как о той нежности, что ранее ему была недоступна. «Если отец после каждого землетрясения будет укладывать меня спать, пожалуйста, пусть они будут каждый день!» — именно такие мысли теснились в голове Харуно, пока он медленно засыпал в нетронутой подземными толчками комнате. Следующий день начался с осмотра врача. И хоть Харуно утверждал, что у него ничего не болит, Диодзин все равно заставил целителя убедиться, что здоровью его сына ничего не угрожает. От подобной заботы теплело в душе, а голова наполнялась радостными мыслями. Он все-таки ценен для отца, он заслужил благосклонность императора. Теперь оставалось постараться еще усерднее, чтобы Диодзин вновь удостоил его кивком головы, полуулыбкой, чтобы обеспокоенно взял на руки и прижал к груди. Дворец отстроили за считанные часы, с помощью магии и ручного труда темных эльфов. Стены замка все так же поражали великолепием и роскошью, будто никакой катастрофы никогда не случалось. До самого обеда Харуно старательно учился, чтобы не допустить ни малейшей ошибки и получить заслуженную похвалу. Но в час змеи, когда наконечник светящейся палочки магических часов отбил четыре удара, а лучшие повара огласили начало трапезы, к Харуно подошел слуга, низко опустив голову. — Молодой господин, я прошу прощения. Красные цвета обеденного зала окрасили худое лицо кровавым отливом, заставляя Харуно округлить глаза и замереть. Отец за его спиной, поджав ноги, преспокойно сидел на подушке и внимательно наблюдал за разговором, заставляя чувствовать подступающую неловкость и пугающий озноб. — Я не выполнил вашего приказа. «О чем он, я не понимаю…» — Харуно прищурился, напрягая память в попытке вспомнить смутно-знакомое лицо напротив. А когда до него дошло осознание, наследник ахнул и безмолвно прикрыл рот рукой. Темный эльф, которого он попросил сохранить игрушку, за ночь изменился до неузнаваемости. Теперь бледная кожа обтягивала череп юноши так, что казалось, кости могут проткнуть ее изнутри. Синяки под глазами выглядели тяжело и вызывали жалость, а нижняя губа все время подрагивала. Внезапно слуга повалился на пол и сделал поклон. Диодзин в это время обмакнул рыбу в соевый соус и принялся жевать с особым аппетитом. — Я принимаю наказание, как должное! — из-за пазухи своего серого одеяния слуга достал кусунгобу, маленький и острый клинок для быстрого удара. Это оружие Харуно видел только на картинках, и никогда еще воочию. Белая рукоять, символизирующая смерть, блестела неправильной чистотой, сочилась пронзительной грустью, и невольно притягивала внимание. Харуно молча уставился на вытянутый клинок, чувствуя, как дрожат коленки. «Оружие для ритуального самоубийства.» — Я прошу разрешения с честью закончить этот путь и смыть позор с себя и будущих поколений моего рода. За спиной послышался хмык, и Харуно резко повернул голову в сторону отца. Он не мог вымолвить и слова, открывая и закрывая рот, словно треска, выброшенная на сушу. Он уже и забыл про игрушечного коня, подаренного отцом. Харуно ведь мог просто попросить еще, верно? Зачем же тогда лишать кого-то жизни? Маленький наследник сделал шаг назад, жмурясь, и император за его спиной недовольно нахмурился. — Император разрешает тебе смыть позор, — произнес Диодзин, щелкнув пальцами. Тут же несколько слуг засуетились, уходя за плотным полотенцем и ведром с водой. — Однако, в качестве наказания, тебе запрещено просить помощи кайсяку. Умри сам в агонии и боли. Темный эльф затрясся еще сильнее, на ватных руках продолжая держать кинжал вытянутым перед собой. Харуно задержал дыхание, наблюдая, как бедолагу окружают, быстро оголяют и переодевают в белое. За считанные секунды все было приготовлено, будто заранее спланировано. «Но без помощника он будет долго мучится…» Диодзин продолжал наслаждаться свежей рыбой, водорослями и рисом, пока Харуно оставался стоять на месте, будто пригвожденный. Слуга в последний раз взглянул на молодого господина, занес кинжал и со всей возможной силой вонзил острое лезвие в левый бок. Громкий стон встретился несколькими недовольными ахами со стороны наблюдавших. Чем меньше звуков ты издаешь перед смертью, тем больше чести несешь своим действием. Темный эльф не дал себе передышки и повел рукоятью в правую часть живота, рассекая плоть с чавкающим звуком. У него не было кайсяку, который без потери уважения к ритуальному сэппуку мог закончить мучения самоубийцы, отрубив голову. Нет. Он мучился до самого конца, булькая кровью и мыча от невероятных страданий. Излишний шум сопровождал кровавые брызги из вывалившихся внутренностей. Он сделал все неправильно. Бесславная и напрасная смерть, не отмывшая его позор. Диодзин с удовлетворенной улыбкой отпил зеленого чая. Харуно согнулся от яркого запаха железа и очистил желудок. Отец сказал, что он должен привыкнуть. В праздник по случаю сто тридцатого оборота солнца со дня его рождения, Харуно узнал о готовящейся помолвке. Его поставили перед фактом в преддверии отъезда, подготовив паланкин и традиционный наряд. Все, что от него требовалось — поговорить с родителями суженой и выполнить их просьбы. Формальность, которая закончится для всех благополучно, так предсказали гадатели, досконально изучив родословную невесты и ее статус в обществе. Никому не показывалась на глаза, умела петь, играть на кото, имела каллиграфический почерк и знала наизусть классические сборники эльфийской поэзии. Лучшего варианта нельзя было найти. Наследник трона сидел в паланкине ровно, прижавшись к спинке, обитой мягкой тканью. Дыхание его было размеренным, а лицо непроницаемо-холодным. Но все же взгляд иногда нервно пробегался по завернутым обручальным подаркам, которые уместили рядышком. — Бессмыслица, — выдохнул он, потирая точку между бровей. Он же наследник императора. Зачем соблюдать все традиции? Солнце светило высоко над пиками гор, когда паланкин Харуно добрался до поместья невесты. Слуги чужого дома встретили его, как подобает, проводили в деревянную веранду, где уместился большой накрытый стол, и усадили напротив девушки. Ее лицо прикрывала тонкая красная вуаль, на которой золотыми нитями были вышиты гортензии. Харуно удостоил ее быстрым взглядом и вновь уставился перед собой, пытаясь вспомнить, что от него требуется в этот момент. — Я принес с собой девять обручальных подарков, — он махнул ладонью, и слуги один за одним принялись класть перед родителями суженой аккуратные свертки. Обрадованные столь небывалой щедростью, они раскланялись в благодарностях юному наследнику, и преподнесли свои заготовленные дары, вполовину стоимости полученных. Харуно скучающе обвел взглядом подарки, не имея желания их открывать и разглядывать. Там не было ничего, что могло бы его удивить, так какой в этом смысл? Бесполезная трата времени. Бесполезное следование долгу. Бесполезно. В одночасье веранда опустела — их оставили поговорить, но Харуно не горел желанием начать диалог. Он вдруг осознал, что впервые сидит напротив сверстницы и совершенно не представляет, что может сказать ей. Долг предписывал представиться и спросить имя, обсудить интересы, но стоило ему открыть рот и обратить внимание на закрытую фигуру, как взгляд его моментально окрашивался безразличием. — Я могу увидеть тебя? — прямо попросил Харуно, понимая, что не может отделаться от ощущения, что общается с предметом интерьера. Девушка даже не дрогнула от столь неуместной просьбы и медленно повела бледные руки к своей голове. Один взмах, и легкая ткань была отброшена назад, открывая вид на невероятной красоты лицо, напоминающее фарфоровую куклу. Большие глаза светились изумрудным сиянием, губы выделялись красной помадой, а кожу можно было сравнить с чистым жемчугом. Харуно и бровью не повел. В этом прекрасном лице читалось смирение и хорошо знакомое ему чувство усталой безысходности. Кажется, она тоже не желала связать свою жизнь с незнакомым эльфом? А может, давно выбрала другого, тяжко вздыхая по ночам? Но разве они могут отказаться от воли старших? Нет, это их долг, который они должны выполнить, невзирая на свои желания. И даже так, отчего-то у Харуно свербило в душе. Желание своевольничать брало свое. — Что ты думаешь о моем отце? — Он великий правитель, ведущий империю вперед, — не колеблясь, мягко откликнулась девушка, несмотря на то, что говорить о подобном было не по правилам этикета. — Он довольно жесток в своих методах, не находишь? Ярко-красные губы дрогнули, будто бы в страхе перед последствиями неосторожного ответа, но девушка быстро взяла себя в руки и произнесла: — Я несведуща в таких делах, ничего в них не смыслю, но мы — самая процветающая раса из всех на морях и сушах. — Как думаешь, мы смогли бы подружиться с людьми? — тут же бросил Харуно, не давая ни секунды на передышку. На безэмоциональном лице проскользнуло удивление, перерастающее в неприязнь. Слова Харуно выбили бедную девушку из колеи. — Так позорить имперскую семью! — слова отца громогласно звучали под сводами зала, но Харуно не обращал внимания на продолжительные упреки. Он давно научился возводить вокруг себя неприступную стену, защищающую от давящего груза из правил, обязанностей и требований. — Я хотел обсудить с ней внешний мир, — не колеблясь ни секунды, ответил Харуно, заставляя отца осесть на троне и устало потереть лоб. — Это не те вопросы, которые стоит задавать на сватовстве. — Я приношу извинения, отец, — Харуно сделал поклон, — и готов к наказанию. Диодзин немного поразмыслил над словами сына, в задумчивости потирая друг о друга длинные заостренные ногти на среднем и безымянном пальцах. — Так тому и быть. Тебе следует еще раз вспомнить нашу историю, от и до. Видимо, я совсем тебя разбаловал. Отправляйся в Горный храм и посвяти себя учению. Несколько недель тебе должно хватить, чтобы осознать все ошибки. Харуно вновь совершил поклон, ни слова не вставив в свое оправдание. Учение в храме всяко лучше подготовки к свадьбе, которой не миновать даже после такого позора. Семья невесты закрыла глаза и замотала языки на бесстыдство жениха ради связи с имперской кровью. Две недели он денно и нощно добросовестно посвящал себя истории, замечая, как все глубже с особым интересом и рвением погружается в культуру чужой страны, в ее обычаи и традиции. Он наполовину понимал людскую речь — латынь и еще несколько других языков входили в образовательную программу благородных эльфов с малых лет. Делалось это для дальнейших амбиций империи и захвата власти через источники убеждения. Люди, живущие меньше ста лет, были такими странными, но такими смелыми и сильными. Как они успевали всего за двадцать с лишним лет обучиться искусству войны и давать отпор их армии? Их называли грязью. Говорили, что они сеют хаос и смуту, что от них нужно избавиться, выкосить под корень. И даже так… «Неужели, они действительно такие плохие, как их описывал отец?» — Подожди, Джорно, — слова Мисты вывели Джованну из воспоминаний. Он поднял взгляд на Гвидо и тихонько выдохнул. — Да? Тебе наскучило? — Нет, совсем нет! — тут же покачал головой Миста, взволнованно хватаясь за ладони эльфа. — Наоборот, это все так ужасно! У меня нет слов, правда нет, чтобы как следует описать все, что я услышал. И я хочу обсудить с тобой каждый эпизод отдельно, но сначала… — Но сначала ты хотел что-то уточнить? — Джорно мягко переплел их пальцы и взглянул в темные глаза Гвидо. — Да! Хотел… Ну, знаешь, меня интересует, а вот как ты проникся к нам жалостью? Хах, нет, слово плохое… Сочувствием? — он нахмурился и поднял взгляд к потолку. — Ну, не важно. В любом случае, ты сказал, что за чтением книг в библиотеке вдруг что-то осознал, а до этого? Раз ты задал этот вопрос невесте, значит, в тебе это таилось и раньше? Кажется, ты не договариваешь! Немного сумбурная речь охотника заставила уголки губ Джованны слегка приподняться. Он тихо хмыкнул и уместил подбородок на своих коленках, оказавшись неприлично близко к лицу Мисты. — Ты спрашивал меня про детство, я ответил только на этот вопрос. В следующий раз уточняй. — Негодник, — Миста почувствовал чужое дыхание на губах, и сам расплылся в улыбке, — тогда попрошу, ответь и на это, пожалуйста. Они потерлись кончиками носов и на мгновение замерли в тишине темной комнаты. — Хорошо. Тогда, пожалуйста, позволь мне занять еще немного твоего времени. Люди всегда были запретной темой в его окружении. О них говорили либо пренебрежительно, либо никак. Отец называл их саранчой, размножающейся бесконтрольно, монстрами, походящими на стихийное бедствие. С самого детства Харуно верил этим словам, ни единой мыслью не принижая видение отца относительно внешнего положения дел в мире. Ведь сам он ни разу не покидал пределы их острова. Харуно шел по коридору золотого дворца, держа осанку ровной, а фарфоровое лицо привычно-безразличным. Розовое кимоно идеально огибалo тело, без единой складки ложась на его фигуру. Он бесшумно плыл по деревянному полу на легких балетках, источая великолепие и спокойствие — так, как старательно обучали его наставники всю сотню прожитых лет. Ничего не могло вывести его из равновесия, никто не смел потревожить внутренний покой господина. За исключением их. Харуно завернул за угол, не тронув потоками воздуха ни единую прядку, вплетенную в сложную прическу. Он задумчиво глядел в пол, размышляя о распорядке дня, когда увидел непонятного вида ботинки перед собой. Длинные, облегающие икры сапоги с тугой шнуровкой заставили Харуно округлить глаза и глупо засмотреться на открытые ноги. Какое бесстыдство! — Что-то случилось, Джонатан? — речь англосаксов разворошила смутные воспоминания об изучении этого языка. Харуно напрягся, все еще напоминая испуганного зверька, которого застали врасплох во время сна. К кожаным сапогам подошла еще одна пара странной обуви: они заканчивались чуть ниже щиколотки, обтягиваемой ярко-красными чулками, имели острый носок и небольшое возвышение на пятке, напоминающее Харуно часть гэты. Щеки наследника впервые за долгие года заалели от смеси возмущения и гнева. Он невольно отодвинулся к стенке, и, наконец, поднял свой взгляд на группу… людей. — Ничего, отец. Кажется, мы удивили этого эльфа, — говорящий поймал взгляд Харуно и мягко ему улыбнулся, кивнув головой. Волосы цвета вороного пера при попадании на них солнечных лучей отливали синим, а большие глаза, обрамленные пышными и длинными ресницами, светились, как два ярких сапфира. Губы Харуно невольно открылись, а голова задралась. Какой высокий, невероятно высокий человек! Непомерно широкие плечи лишь укрепляли ощущение, что перед ним стоит монстр из древних легенд, готовый небольшим усилием перевернуть горы, раздвинуть море и повалить небосвод. Только в отличие от героев пугающих сказок, этот мужчина отчего-то казался светлым и очень добрым. Он не переставал улыбаться, глядя на Харуно, и этим только укреплял подступающую панику бедного наследника. Как можно так спокойно смотреть в глаза напротив? Так спокойно выражать эмоции первому встречному незнакомцу? Это люди? Они с материка? Почему? Их захватили? Внутреннее и внешнее спокойствие было нарушено. Ему срочно нужно было заняться медитацией. «Позаниматься с оружием. Оседлать коня. Перечитать несколько свитков со стихами…» Группа людей в цветастых, совершенно непонятных, открытых и вычурных нарядах направилась дальше по коридору, отчего-то беззлобно обмениваясь редкими смешками. Харуно еще немного постоял, вжавшись в стенку, и попытался унять бьющее по грудной клетке сердце. А затем резко развернул голову в том направлении, куда ушли англосаксы, и в несвойственной ему манере заспешил следом. Любопытство выиграло. Он ворвался в главный зал в самый разгар обсуждения. Отец, сидящий на троне, удостоил его быстрым взглядом, но не выказал ни словом, ни действием, что против его присутствия. Наоборот, он мягко качнул рукой в свою сторону, намекая Харуно занять место возле него и послушать разговор. Наследник вежливо поклонился, наконец-то привел в порядок взбудораженное тело, и, как требовал этикет, начал неспешно выхаживать к шелковой подушке рядом с Диодзином. Трон в зале присутствовал только один, однако даже без этого делегация смогла догадаться, что за эльф уселся перед ними. Тот, кого назвали Джонатаном, кажется, вздрогнул, и с улыбкой аккуратно махнул ладонью в сторону наследника. Харуно с еще большим усилием выпрямил спину, пытаясь не обращать на это внимание. Если тот продолжит такое нахальство, вдруг отец… разозлится? Диодзин беспрепятственно общался с иностранцами, тогда как Харуно почти ничего не понимал. Шелк. Торговля. Договор. Они договаривались о мире? Нужно будет подтянуть людскую речь… Сказать было легче, чем сделать. Люди говорили на множестве отдельных, лишь немногим схожих языков, и их изучение не доставляло наследнику ничего, кроме головной боли. Делегация из Англии — Харуно досконально изучил это место на карте! — задержалась на неопределенный срок. И теперь каждый раз Харуно пытался закончить учебу аккурат к тому часу, когда Великан Джонатан выходил из небольшого домика для гостей и прогуливался по саду камней. Харуно спешил усесться на террасе и принять безразличный вид, отрешенно вглядываясь в камни и волны песка, а Джонатан, в свою очередь, каждый раз проходил мимо него, махал рукой и улыбался. «Как странно!» — вновь и вновь повторял Харуно в голове, все чаще замечая за собой, как совсем невольно уголки его губ тоже приподнимаются, а взгляд теплеет вслед человеку. Их ритуал продолжался месяц, пока однажды Джонатан не остановился рядышком с Харуно. Он неловко потер нос, видя, как эльф почти испуганно жмет голову в плечи, и попытался усесться так же, как и наследник — поджав под себя ноги. Получилось не так грациозно, как у Харуно, но за такую смелую попытку принц готов был мысленно похвалить иностранца. — Привет! — сказал он почти без акцента, и взгляд Харуно сам собой прошелся по лицу Джонатана, первым делом отмечая мощную челюсть. — Привет… — повторил эльф, с любопытством подаваясь вперед. — Я вижу тебя каждый день. Тут. И… — он замешкался, не зная, как правильно сказать следующую фразу. И Харуно вдруг решительно выставил руку, отчего-то найдя в себе смелость перебить англичанина. — Я учусь, — произнес эльф со всем старанием, пытаясь не опозориться перед иностранцем. Джонатан, не ожидая, что тот перейдет на английский язык, хохотнул, пару раз кивнув головой. — Так ты изучаешь наш язык? Интересно! Это библиотека, да? То здание за тобой. Там хранятся книги? — но задав так много вопросов за раз, Джонатан замешкался, завел руку и неловко провел ладонью по затылку. — Тебе понятно все, что я говорю? — Немного. — Ах… я постараюсь быть сдержаннее. Они много говорили, много обсуждали. День за днем летели незаметно. На веранде, за прогулкой по лесу, даже за приемом пищи они перекидывались словами. В любой удобный момент за непродолжительными встречами эльф узнавал что-то новое о людской культуре. И каждый раз удивлялся. Они громко говорили. Могли дотронуться друг до дружки легко и открыто, и даже не чурались испить из одной кружки. Иногда за их разговором Харуно мог заметить, как Диодзин наблюдает за ними из-за угла, скрестив руки на груди, но никак не препятствует увиденному. В своем золотом кимоно с зеленой вышивкой он почему-то смотрелся не так ярко, как обычно. Взгляд, резкий и злобный, теперь отдавал непонятной для Харуно тоской и вместе с этим почему-то вселял небывалое умиротворение. Что-то поменялось. И эльфу это нравилось. Делегация через полгода покинула их островное государство. Все странно разодетые, шумные и видные люди. Все, кроме него, Джонатана. Харуно не мог понять, почему он был единственным, кто остался подле императора Диодзина, как советник иностранных дел, но отец впервые так привязался к человеку. И стал проводить с ним все больше свободного времени, наперебой с Харуно крадя внимание диковинного иностранца. Еще через пять лет Джонатан сообщил, что отбывает в плаванье на родину, поразив наследника внезапностью, словно громом среди ясного неба. Харуно хорошо запомнил этот момент из-за поведения отца. В ту ночь после расставания тот позвал сына в свои покои, крепко обнял и прижал к тяжело вздымающейся груди. Усиленный стук сердцебиения эхом отдавался в голове Харуно, заставляя сильнее прижаться к беспокойному отцу. — Никогда не доверяй людям, — прошипел император сквозь непосильную боль, перерастающую в злобу. Тяжелая капля соленой влаги ударила по темечку, заставив Харуно вздрогнуть и сжать ткань на спине отца. Та ночь стала последней, когда Диодзин проявил столь искренние и открытые чувства при нем. И, кажется, Джорно наконец понял причину этого.