эдем

       Утро встретило юношу ослепляющим светом. Уставший, он скидывает с себя тяжёлый полушубок и отпинывает к другой стороне кабинета. Ищет, ослепленный лучами, свои солнечные очки и находит, прицепленными к леопардовой рубашке. Он любит этот образ. Все чуть ли не вылизывать готовы его ботинки, только бы он, Ян Чонин, отсыпал им желаемого порошка, желательно — в рот, желательно — из своих губ. Он презирал их, извивающихся в ломке, со сломанными жизнями, грязных и не способных без дозы протянуть и дня. Некоторые закладывали своих родителей или детей. Чонин смеялся им в лицо, и выпинывал ботинком вон, открыто презирая.        Чонин засобирался домой. Оценил свой образ и решил от него отказаться, сменив на что-то более повседневное. Достал из шкафа, замаскированного под бар, байку сиреневого цвета, шапку-бини и джинсы. Ему нравилось сменять образ коварной сучки на потерянного студента первого курса творческого факультета, например фотографии или рисования. Его скулы сразу становились менее острыми и взгляды, что он ловил на себе, становились менее похотливыми. Он становился незаметным, чего и добивался после ночей, проведенных в мракобесии.        Переодевшись, замечает на полу валяющуюся бумажку и сминает её, не открывая. Он знает, что увидит там — цифры. Номер телефона, цена дозы, цена шлюхи. Цифры, цифры, цифры. Чонин не любит математику, заставляя считать и заниматься бухгалтерией школьника, зашуганного и побитого жизнью. Нашёл его на заднем дворе школы, всего в крови и со сломанными очками. Заглянул в его рюкзак, пока тот судорожно искал свои очки, шаря маленькими ручками по земле. Отличник. Восхитительно. Поднял его тогда с земли, вытер салфетками и увидел миловидное личико и пухлые щечки. Чимини. Сейчас это уверенный в себе, похудевший в спортзале и приобретший популярность Пак Чимин, но в глазах Чонина он все ещё маленький мальчик с поломанными очками на заднем дворе школы.        Он покидает свой клуб обходными путями, нацепив шапку пониже. Проигнорировав свой автомобиль, направляется к автобусной остановке. Ещё раннее утро выходного, вечером снова на работу, снова в образе, презирая всех и вся, но сейчас он оставил эту маску в клубе, своём героиновом детище «I. N» и спешит слиться с толпой, быть мягким и добросердечным. Быть Инни. Эту его сторону не знает никто, даже школьник, он прячет её, как-то единственное напоминание о собственной человечности, что осталась где-то глубоко внутри черствого и равнодушного Чонина. Быть маленьким и великодушным Инни, с брекетами на зубах и невинной улыбкой — означает быть жертвой, и в такую жертву люди, те самые, что ползают у него в ногах ради мимолётного взгляда, растопчут, превратят в ничто. Быть Чонином — быть альфой среди мракобесия, до которого нельзя дотянуться и уж тем более — прикоснуться, быть Чонином — означает побеждать собственную тень, и он делает это каждую ночь — грязно играет в покер, гребет деньги, обменивает их на куколок, украшения и тачки, — все быстроменяющееся, ни к чему не обязывающее. Ничего, к чему бы Ян мог испытывать настоящее влечение и интерес.        Его квартирка маленькая, местами обшарпанная, не то, что апартаменты, куда он приглашает девочек или проводит переговоры с партнерами. Здесь хватает места только для него, и он не хочет никого здесь видеть, особенно, если этот человек хоть раз переступал порог его клуба.        Он принимает душ, закидывает вещи в стирку, чтобы смыть даже мимолетный запах одеколона и липких взглядов голодных и жаждущих его тела. Они все, такие пустые и жаждущие, могли бы разорвать его на куски, в надежде уцепить кусок получше. Этой — пальцы, унизанные кольцами, этому — кошелёк с его кредитками, этой шлюхе можно денег прямо в декольте запихнуть. Никому не нужна его душа, его мысли и чувства. Только тело, деньги, секс и наркотики.        А ведь начинал Чонин с самого низа. Брошенный на произвол судьбы родителями, скитался по улицам в надежде заработать. Его подобрали, одели, умыли, почистили зубы и выкинули как дичь голодным львам. После того раза Нини закрылся где-то глубоко внутри, возложил вокруг себя стены и ждал своего часа. И Чонину ничего не оставалось, как выйти в свет. Быть жёстким, властным, учиться унижать и низводить в пучины Ада. Так на трон поднялся Ян Чонин.

***

       Вечер забирал у Инни право на жизнь. Он откладывал книгу, или кисть, бросал ноутбук, недосмотрев серию романтической дорамы, выкидывал полупустую коробку из-под рамена и отправлялся в душ. Он использовал гель для душа, полчаса рисовал себе стрелки, выделял скулы, от которого текли сучки, облизываясь и протягивая руки, и пользовался дорогущим одеколоном, чей шлейф тянулся змеей за хозяином и поражал наповал. Сегодня он надел белую рубашку, кожаные, облегающие его накаченные бедра, штаны и портупею. Посмотрев на себя в зеркало, ему хотелось блевать и разбить его вдребезги. Он ненавидел этот образ, он ненавидел Чонина, но это единственный шанс выжить в этом мире. Инни надеялся воскреснуть однажды, стерев личность дилера в порошок. Взорвать этот клуб, вместе со всеми находящимися там людьми, наркотиками и притоном. Взорваться самому, растворившись по ветру и стать тем Чонином, которым он всегда мечтал. Он хотел бродить по улицам Сеула в любое время суток, рисовать прохожих, работать в фирмах и пить кофе на обеде, обсуждая с коллегами новости по работе. Он хотел завести друзей и встретить человека, которому будет не важно, какого размера у него член, или сколько денег в кармане.        В клубе уже полно людей. Он осматривает их сквозь свои излюбленные солнечные очки. Смотрящий видит только свое жалкое, полное унижений, лицо и быстро отворачивается, не пытаясь более заглянуть за фасад. Чонин проходит на бар и заказывает себе напиток в вип-зону: дорогущий виски с двумя кубиками льда. Равнодушно оглядывая публику, замечает прямолинейный взгляд мужчины. У него чёрная атласная рубашка на голое тело, застегнутая лишь на пуговицу, капли пота, волнообразно стекают по его телу и младшему даже не нужен свет, чтобы понять, насколько рельефное это тело. Чёрные джинсы облегали достаточно сильные бедра и он призывающе раздвинул их. Чонин хмыкнул. Они все одинаковые. Богатые, бедные, хорошо одетые или в лохмотьях, им нужен только секс. Противно. Он отворачивается, ожидая увидеть нечто искушенное, заинтересующее его, но вокруг пустота. Рядом кто-то подсаживается, и Ян чувствует взгляд. Он не голодный, полный возбуждения или похоти. Обычный взгляд человека, который получает от жизни все. Дилер разворачивается к нему всем корпусом, полностью овладевая ситуацией. Мужчина с чёрной рубашкой, теперь застегнутой, сидит совсем рядом и проводит взглядом линии его вен в ворот рубашки. Этот взгляд тяжёлый, как свинцовые пули, и заставляющий поддаться соблазну. В парне просыпаются давно убитые однообразием чувства, но хочется подогреть интерес обоих, чтобы это не закончилось слишком быстро.        Они смотрят друг на друга, в глаза, прослеживают линии тела. Ни один не касается другого, но ощущение, что они испивают друг друга, не покидает Чонина. Сильные руки, с красивыми длинными пальцами расслабленно покоятся на бёдрах, спина чуть сутулая, а ниспадающая чёлка, отливающая в свете искусственных ламп сиреневым, тянет отвести рукой и взглянуть в глаза. Хотелось пересесть на чужие колени, запрокинуть голову и впиться зубами в шею, вылизывая кадык и ключицы, не скрываемые рубашкой. Без рук, без фальшивых стонов, не снимая одежды получить немного тепла, утонуть в поцелуе излишне пухлых губ, искусывая их в кровь как сочный плод. Чонину кажется, что он испил яда, и отправленный валяется у чужих ног, когда всего лишь не может отвести взгляда от чужого лица. — Что ты предпочитаешь пить? — Виски. Ты? — Джин. — Мужчина оглядывается равнодушно и возвращается взглядом к парню. — Составишь мне компанию?        ВИП-комната кажется огромной, а расстояние между ними Ян хочет сократить до минимума в ту же секунду, как дверь закрывается за мужчиной, и они остаются одни. Старший присел на кровать и провел по ней рукой, словно проверяя. Чонин захотел, чтобы эти руки огладили каждый миллиметр его тела, заставляя хотеть скулить как собака. Такое влечение он испытывал впервые за долгое время, и предвкушающее чувство хотелось растянуть на больший период времени, играясь на своих и чужих нервах.        Мужчина глотнул из своего стакана, отставляя его на столик и облизывая губы с остатками алкоголя. Глаза дилера почернели от увиденного, и ему захотелось увидеть это снова: чарующее движение языка по часовой стрелке и захват зубами нижней губы. Он подходит ближе и протягивает стакан. — Повтори. — Не хочешь сам? — Наблюдать интересней.        Старший повторяет, позволив каплям пролиться мимо, скатываясь по подбородку. Ян за каждой следит в исступлении, сыто полуприкрыв глаза, но затем, резко нагнувшись и ухватив пальцами чужой подбородок, слизывает капли, не успевшие сорваться вниз. Его грубо усаживают на свои колени, подталкивая ближе и заставляя ощутить желание. Младший позволяет этому случиться, расплываясь лужицей в сильных руках, кусая чужую шею и яростно целуясь, борясь за лидерство. Его ломают толчками, заставляя пораженно заскулить, впиваясь в плечи и зажмуриваясь от экстаза, он закидывает голову, отдаваясь этому моменту. Это все странно волнует дилера, будто бы позволил использовать себя как подстилку, но в то же время не чувствует себя таковой. Вплетая пальцы в мягкие волосы и царапая ладони о сбритые виски, заставляет сконцентрироваться на ощущениях, на опьяняющем чувстве страсти, вскружившему голову. Поэтому не замечает молниеносного движения мужчины к карману брюк и может лишь испуганно вдохнуть, почувствовав иглу в своей шее. Сознание медленно покидает его, как и страх, злость и гнев. Последнее, что он чувствует — поцелуй горячих губ в кадык, последнее, что слышит: — Теперь ты мой, Ян Чонин.