*
— Суд вызывает Ким Сынмина. Тот встаёт уверенно, поправив галстук и подходит к трибуне. — Вас вызвали в суд для установления справедливости. Клянетесь ли вы говорить правду и только правду? — Клянусь. — Ким убирает ладонь от сердца и выдыхает. Осталось совсем немного. — Расскажите суду вашу версию событий в ночь вашего дежурства. — В ту ночь я опоздал на смену, потому что мне нужно было помочь другу. Он проходил свидетелем по делу на первых заседаниях. — Ваша честь, — прокурор вскочила, готовая напасть. — Свидетель, о котором он говорит, находился в состоянии алкогольного опьянения, а значит, не может точно описать происходящее. Судья призывает ударом молотка к тишине. — Продолжайте. — Спасибо, Ваша Честь. — Ким замечает довольную усмешку на лице адвоката и возвращается взглядом к судье. — Я зашёл к Ли Минхо сразу же, как поднялся на нужный этаж. Никаких изменений не было замечено. Я решил проконсультироваться с врачом по поводу состояния больного, а затем вернуться в палату. — Во сколько вы вернулись в палату? — Я не знаю, ваша честь. Смена уже поменялась — я сам отпустил парней, а значит, Минхо находился некоторое время без наблюдения. — Понимаете ли вы, что сами подвергли вашего начальника опасности. — Да, ваша честь. — Ким смотрит на свои пальцы. — Ваша честь. — Адвокат уже расправила плечи, готовая защищать. — Свидетели, а именно дежурящие до прихода Ким Сынмина, отметили, что не ушли на момент отсутствия Сынмина, направившись к кофейному аппарату. Теоретически, Со Муджо мог проникнуть в палату в любое время. Судья сурово взглянул на неё, но ничего не сказал. — Продолжайте. — Да, Ваша Честь. — Ким слегка склонил голову, собираясь с мыслями. — Возвращаясь, я заметил, что дверь палаты приоткрыта. Я насторожился, и первым моим инстинктом было достать пистолет. Когда я вошёл, он повернулся, и я сразу узнал его. — Протестую, Ваша Честь. В палате было темно, и потенциально, вы не могли узнать, кто находился в палате. — Я узнал бы его в любом случае. — Нервы скрутились в комок, и хотелось рвать и метать всех подряд. — Я включил свет в палате Ли-сонбэнима и тогда он со мной заговорил. Я сделал ему три предупреждения, но он не реагировал на мои указания отойти от капельницы, а демонстративно начал вливать яд в лекарство. У меня не было иного выхода. — Вы могли помешать ему раньше. Вырвать шприц из чужих рук. — Ваша честь, экспертиза показала, что с расстояния, с которого был произведён выстрел, подсудимый не успел бы остановить убитого, просто подойдя. Наоборот, это могло бы спровоцировать убийцу действовать быстрее и ввести хлорид калия оперативнее. Судья хмуро осмотрел присутствующих и ударил молотком по столу. — Суд удаляется для принятия решения.**
Едва судебный процесс подошел к концу, Сынмин пулей вылетел из зала суда, развязывая на ходу удавку, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Он был рад и одновременно огорчен решением, но сейчас не мог мыслить здраво, чтобы к чему-то придти. Ким вышел из зала суда на улицу и сразу был стиснут в сильных объятиях. Он похлопал по рукам, держащих его сильно, и Хван отпустил. — Прости. Минхо весь мозг выжрал. Я не мог ждать. — Минхо же в больнице? — Нет, не важно. Всё потом. Как все прошло? — Замечательно! — Адвокат Пак хлопает сумкой по бедру Хвана и прищуривается. — Отделался общественными работами и увольнением. Осталось отмазать вашего Минхо, ибо сейчас эта фурия будет рвать и метать, но! Но! — Спасибо. — Ким клянётся вначале ей, затем Чонгуку. — Та неважно. — Она смотрит на Хенджина и цокает. — Надеюсь, он стоит того, что ты воротил. Сынмин облизывает губу и, скользнув взглядом по настороженному лицу Хвана, кивает. — Стоит, Кенсон-сонбэним. — Ну, удачи, что. — Он, а поворачивается к Чонгуку и в нетерпение начинает подпрыгивать. — Лапшички, а? Супчик? Когда они остались наедине, Хван потянул Кима подальше от суда, в парк, к реке Хан. Шли молча, едва соприкасаясь плечами. Ким сдернул удавку с шеи, выкинул в мусорку, не останавливаясь ни на секунду. Лишь обернулся на Хвана, свою чёртову ахилесову пяту. Тот шёл, разглядывая реку, её течение, волосы, уже со смывшимся тоником, постоянно норовили залезть в глаза. Ким вспомнил первые годы их знакомства, как все внутри переворачивалось от неприязни к себе. Как сильно хотелось, чтобы Хван был его, принадлежал ему, никуда не уходил, или никогда не возвращался. Теперь в нем все спокойно — полный штиль. Он сдернул с руки черную резинку и, подождав, пока парень дойдёт до него, обошёл сзади и собрал чужие волосы в хвост. Маленькие пряди вырвались навстречу ветру. Хенджин поймал чужую руку, возвращая Кима назад. Смотрел как-то пусто, безэмоционально. — Что она имела ввиду? — Уже неважно. — Важно. Говори. — Хенджин заправил волосы за ухо, не прекращая смотреть, скрещивая руки на груди и сурово нахмурив брови. — Ты никогда не задумывался, почему Минхо не посадил тебя и Феликса? — Сынмин смотрит на детей, орущих на траве, их родителей, — куда угодно, только не на Хвана. — У него не было компромата. А от крыс, готовых сдать за помилование, я избавлялся. — Что ж. — Сынмин усмехается, понуро опустив голову. — Пусть так. — Нет, ответь. — Парень приподнимается чужой подбородок двумя пальцами. И смотрит в глаза. Всегда уверенный взгляд сменился разбитым. И чертовски уставшим. — Мы можем поговорить об этом позже? Я хочу выспаться, и Минхо, я уверен, сейчас просто вне себя от гнева. — Коп в порядке. Его можно изрешетить, и этот дьявол поднимется из Ада, чтобы вершить свою справедливость. А уж ради мальчишки — все круги перевернет. Сейчас мы говорим обо мне. — Хенджин облизнул губы. — И тебе. Я хочу знать правду. — Возможно, я немного мешал ему. Дела Феликса с долгами, которые тот выбивал, меня особенно не касались, наоборот, я думал, что его депортируют обратно, в его сраную Австралию. Но ты готов был брать всю вину на себя. — И ты? — Отвлекал Минхо, и позволял тебе найти алиби. — Я ничего серьезного не совершал. Всего лишь — контроль территории, чтобы нужные люди всегда находились, или пропадали. — Ты думаешь, этого мало? Ты работал на «Эдем», Хенджин. Тебе напомнить, кто такой Муджо? — Не стоит. — Голос стал металлическим. — И что дальше? — Я не хотел видеть тебя за решёткой, Хенджин. Кого угодно, но не тебя. Ты же знал об этом! Хенджин смотрит долго, на чужие волосы, порядком издерганные, уставшие глаза, понурые плечи. Уставший чертов коп, привязавшийся к нему как собачонка. Ходивший по пятам, смотря изранено, будто что-то понимал, что-то хотел. Хван взрывается. Его разрывает от гнева, от досады, неприязни, чувства долга, — все эти эмоции, ненужные события, обязательства вскипают в нем с неведомой силой, и он обрушивает свою боль, кулак прилетает в чужую скулу. — Кто тебе дал право? Кто. Тебе. Дал. Право. Меня. Защищать. Чего ты ждёшь от меня постоянно? Как побитая собака, готовая на все, ради похлопывания по морде. Я вырос на улице, Сынмин. Мне не нужна твоя защита. Мне не нужна твоя жалость. Ты думал, что я оценю твой геройский поступок и расплачусь на твоём плече? Ким уставшие вытирает лицо рукой и хватает парня за шею, притягивая к себе. — Это не жалость. Разве ты не пользовался мной все это время, а?! Появлялся так «вовремя» всегда, когда Минхо находил что-то, на вас указывающее. Думаешь, я не знаю, куда пропадали шестёрки?! И почему Ли Феликс умер именно в «Эдеме»?! — Отвали. — Хенджин отмахивается. На них смотрят люди. Они затеяли разборки посреди парка. — Я ничего не могу тебе дать за эти самопожертвования. Не заставляй меня быть тебе должным. Он уходит, оставляя Сынмина одного. Не оборачивается, не останавливается, слыша проклятия из чужих уст. Хван ненавидел это. Что его защищают, привязывают к себе, заставляя быть благодарным, хотя он не просил. Ему нечем ответить на это. Сынмин лишился работы, лишился влияния и уважения в чужих глазах. А все ради кого? Криминального авторитета, кто вырос на продаже наркотиков с самых низов, зарабатывал авторитет кулаками, выбивая необходимые признания. Ради кого эти жертвы, Ким Сынмин?!