One Hell of a Ride

День внезапно выдался тёплый — хотя солнце особо не прогрело землю, приближающаяся ночь обещала быть лишь слегка прохладной, и Загрей по пути в актовый зал внезапно осознал, что привык ждать её наступления. Под покровом темноты случалось всё самое интересное. Под покровом темноты, когда засыпал город, просыпались близнецы. Подставив ласковым золотым лучам закатного солнца наконец свободное от повязки лицо, Загрей улыбался, чуть прикрыв глаза. Наступало самое настоящее лето во всей его красе. Страшным кошмаром осталась позади аналитическая химия — последний барьер, отделявший Загрея от полной свободы, несущей с собой чёрт его знает какие приключения. Нравилась ли ему эта неопределённость? Определённо. Чья-то тёплая рука легла на плечо, и он обернулся — Гипнос с абсолютно такой же расслабленной улыбкой поравнялся с ним. — Последний экзамен? — спросил Загрей. — Не-а. — Гипнос помотал головой, усталый, но счастливый. — Предпоследний. Осталось чуть-чуть! — Поздравляю! — Загрей потрепал его по плечу. Сближённые общей искрящейся в венах радостью, они так и шли, приобнявшись. — Меня ещё рано, — отмахнулся Гипнос. Они свернули на тропинку к костюмерной. — А вот Танатос, по-моему, сегодня должен был всё сдать. — Это надо отметить, — веско заметил Загрей, открывая дверь. Танатос уже отметил. Он лежал на кушетке во всё той же чёрной рубашке, в которой грабил библиотеку, и уже чистом халате, сложив руки на груди, аки Белоснежка в гробу — только вместо цветов держал книгу. Загрей подошёл ближе. Тан уснул заслуженным и выстраданным сном студента с хроническим недосыпом, слишком крепким, чтобы они с Гипносом могли его как-то потревожить. Заг аккуратно вытащил из-под расслабленных рук книгу — очередная работа Эреба. Он попытался прочитать заглавие, но решил пощадить свои нервы, едва завидев «…анализа полимеров…» в середине. Хватит с него этого дерьма на ближайшие три месяца. — Ещё немного — и на выходных домой, — потянувшись всем телом, радостно выдохнул Гипнос и упал в своё кресло. Перекинув ноги через подлокотник, он укрылся одеялом, торопясь последовать примеру брата. — Ты тоже уезжаешь или тут? — Я лучше в общаге сгнию, чем домой поеду, — честно признался Загрей, ставя чайник. — Только если что-нибудь срочно понадобится, загляну. Он стянул со спинки кушетки чёрный плед и осторожно укрыл Танатоса — хотя он уже и выздоровел, спать под одеялом всё равно приятнее. Вечно напряжённое лицо его во сне преобразилось, пропали тревога и беспокойство, осталась только хмурая морщинка меж бровей. Три тёмные полосы заживших порезов легли ровными шрамами, оставив вечное напоминание о той самой ночи. Заварив кофе, Загрей сел на пол рядом с кушеткой, положив голову на относительно расслабленное в кои-то веки плечо. Если уже через пару дней близнецы уедут, то надо будет искать себе какое-нибудь другое развлечение. Для начала было бы неплохо Дионису камеру вернуть. В идеале, можно было расспросить общих знакомых и завалиться к нему на следующую вечеринку, потому что Дионис без вакханалии в честь окончания учебного года — это как лысый дикобраз. Право на существование имеет, но от осознания своей бесполезности скорее сам повесится. Загрей понятия не имел, в каком часу быстро наступившей ночи Танатос очнулся — когда опора из-под затылка пропала, он сначала подумал, что тот просто пытается лечь поудобнее, но Тан восстал из анабиоза и сел на кушетке, упираясь рукой в подлокотник. Он какое-то время ждал, пока прогрузится мозг, пустым взглядом уставившись Загрею в глаза, когда тот обернулся. Затем встал и, чуть не споткнувшись о кресло, скрылся за дверью, которая вела за кулисы. — Ложись спать, — лениво попросил его Заг, стоило ему зайти обратно в костюмерную. — Где угодно, только не здесь, — хмуро ответил Танатос и, схватив со стола кружку с остывшим кофе, залил в себя всё, что в ней оставалось. — Меня от этого места уже тошнит. Из уборной он вернулся с мокрым лицом — несколько капель осталось на щеках, да мокрые пряди чёлки липли ко лбу. В одном из забитых мусором и пылью шкафов костюмерной они с братом хранили одежду. Загрей смотрел, как Танатос, стащив халат, повесил его к двум таким же — чистым и, судя по биркам на рукавах, новым. Верхние полки занимали пёстрые вещи Гипноса — их количество совершенно не мешало ему и в пир, и в мир, и в добрые люди носить одну и ту же кофту с мешковатыми джинсами. Тан, натянув вместо рубашки толстовку, снова заколол волосы бабочкой, чтобы сразу же спрятать её под капюшоном. Загрей, захватив рюкзак, вышел за Танатосом из костюмерной — в гробовой тишине они направились на парковку. Тан ещё какое-то время возился с ключами, потому что брелок от сигнализации присоединился к двум телефонам и фонарю, не пережившим увлекательную прогулку по лесу. Кампус вымер. Ни единой души вокруг — даже окна общежитий все, как одно, потухли. Только двое беспокойных на парковке, вламывающихся в собственную машину. Уже когда они погрузились в салон, Загрей, пристегнувшись, заметил у левого уха Танатоса, там, где кончался свежий шрам, не скрытые чёлкой остатки крема для бритья, и, не задумываясь, протянул палец. Тан в ответ на прикосновение дёрнулся, вжавшись чуть ли не в дверь, и к едва ли прошенному пассажиру обратил взгляд и испуганный, и почти негодующий. Седан от его рывка покачнулся. — Крем, — объяснил Заг, растирая остатки между ладонями. — Прости. — Ничего, — тряхнул головой Танатос, пытаясь завести машину. — Аккуратнее с левой стороной. Что это могло значить, Загрей не представлял, но решил взять на заметку. Правило 1: глупыми вопросами не доставать. Правило 2: левую сторону не трогать. Почему? См. Правило 1. Пока всё было предельно ясно. Они выехали с территории колледжа — раз ворота были открыты, значит, полночь ещё не наступила. Проехали по трассе, наверное, километр, но Танатос вдруг свернул на лесную дорогу. Загрей насторожился. — Мы едем кого-то закапывать или выкапывать? — наполовину серьёзно спросил он. — Посмотрим на твоё поведение, — сухо ответил Тан. Заг попытался расслабиться, но выпитый кофе давал о себе знать. В лесу было совсем темно — в свете фар было видно только ямы на грязной дороге. Пытаясь себя хоть чем-нибудь занять, Загрей включил радио — динамики зашипели белым шумом, сквозь который едва было слышно голос диктора. Загрей пощёлкал по кнопкам со слотами и вспомнил, что натворил. Пришлось искать станции вручную. — Что тебе нравится? — спросил он. — Метал или… дэт-метал? — Ничего. Мне плевать. — Почему? — сразу же забыв Правило 1, удивлённо спросил Загрей. Музыка была для него слишком близкой к сердцу темой, чтобы игнорировать подобное равнодушие. Танатос, покосившись на него из-под капюшона, выдержал осторожную паузу — пытался убедиться, что Заг действительно не понимает, о чём речь. — Не хочу привыкать к тому, что у меня до сих пор есть слух, — осторожно объяснил он. — А что с ним, по-твоему, может случиться? — усмехнулся Загрей. — Карма за спектакль, который ты тут перед всеми разыгрываешь? — Аутоиммунное. — …И что я должен из этого понять? — Что ты вообще забыл в естественно-научном колледже? — покачал головой Тан. — Если мне на ночь вместо сказок читали диссертации, это ещё не значит, что я там что-то понимал! — сразу бросился защищаться Заг. Танатос вздохнул, одновременно размышляя, свернуть ему сейчас на трассу или шею Загрею и как попроще рассказать непутёвому про аутоиммунные заболевания. В пустом лесу он включил поворотник, выезжая на освещённую фонарями дорогу. — Представь, что ты — мой иммунитет, а энергетики — это моя нервная система, — терпеливо объяснил он. — Мне они как бы нужны, но ты так не считаешь. — Но я же делаю тебе кофе. — Зачем? Тебя просили? — Затем, что тебе нравится? — Мне плевать. П-Л-Е-В-А-Т-Ь. — Танатос любезно сопроводил речь дактилем, одной рукой продолжая рулить. — Абсолютно. — Тебе нравится, — с улыбкой промурлыкал Загрей. Они проехали ещё несколько километров, пока не свернули на парковку какого-то гипермаркета. Заг честно думал, что они здесь проездом, пока Танатос не занял место где-то в углу почти пустой гигантской площадки. — Зачем мы сюда припёрлись? — спросил Загрей, выходя вслед за ним из машины. — Есть же супермаркет на окраине, рядом с колледжем. — Мне туда уже три года как нельзя. — Танатос засунул руки в карманы. — Погоди, тебе запретили появляться в супермаркете? — неверяще усмехнулся Заг. — Что ты такого умудрился натворить? — Гипнос пытался убедить меня, что крысиный яд не сработает на карпах в аквариуме. — И как? — Что — как? — Он сработал, что ли? — Загрей нахмурился недоверчиво. — Он же крысиный, а не рыбный. Рыбий. Рыбный. — Откуда мне знать, сработал он или нет? — пожал плечами Тан. — Мне же туда нельзя. Через парковку идти пришлось, кажется, дольше, чем ехать до магазина. Они наконец вошли в громадное помещение, где разве что гудела вентиляция да кассиры пробивали последних покупателей — на парковке прохлады и пустоты было ненамного больше, чем тут. Танатос сразу пошёл в торговый зал, Загрей догнал его, только когда взял тележку. Тан лишь окинул их с тележкой усталым взглядом и смирился. В зале не осталось практически никого, кроме пары работников и нескольких покупателей, уже собиравшихся на кассу. В остальном магазин — огромный, способный вмещать (и перед праздниками вмещающий) тысячи людей — пустовал. По громкой связи объявили закрытие через двадцать минут. Никакого осуждения. Они могли творить всё, что хотели. Когда они проходили мимо отдела садоводства, Танатос вдруг застыл напротив стенда с распродажными товарами. Загрей остановился, наблюдая за ним издали и пытаясь угадать, что ему приглянулось. Тан взял с полки небольшой глиняный горшок, простенько раскрашенный под тематику Хэллоуина всякими пауками, летучими мышами и скелетами. Он, довольный выбором, поставил горшок в тележку и, отказываясь даже смотреть в сторону требующего ответов Загрея, спокойно пошёл дальше. В следующем же отделе Заг уцепил набор рыболовных снастей. Пока они с Танатосом молча неторопливо гуляли между стеллажами, тележка и далее пополнялась. За пластмассовым ящичком крючков и блёсен последовали: лава-лампа, ёжик для машинной стирки, две цветные дымовые шашки, три уморительно маленькие ложки, маркер чёрный перманентный, рождественская гирлянда на батарейках, маска для сна, шесть свечек в ванночках с ароматом шоколада. Загрей наконец не выдержал, когда Танатос подошёл к тележке с пляжным кругом в виде пончика. — Это, что, соревнование в хаотичности? — усмехнулся он. — Это круг для плавания, — терпеливо объяснил Тан. — Зачем? У нас девять месяцев в году дождь, а остальные три — тоже. — Вот именно. Аргумент обоим показался достаточно логичным, и надувной круг занял почётное место в тележке. У отдела с товарами для животных Загрей остановился — чёрный пол сменился белой плиткой и повеяло прохладой холодильников. Они наконец приближались к еде. Не успел он обрадовать Танатоса этой новостью, как заметил, что тот сам приближается к нему, пытаясь натянуть капюшон ещё дальше и одну руку кладя на тележку. Лицо его, едва расслабившись, теперь возвращалось к прежнему тревожно-агрессивному состоянию. — Что-то случилось? — Заг выпрямился, оглядываясь, и сам заметил группу смеющихся девушек. Артемида успела заметить их прежде, чем Танатос утащил тележку за собой, скрывшись между пропахшими кошачьим кормом стеллажами. Загрей разрывался между бегством и разговором — хотя он всем сердцем любил лучницу, которая заслуженно называла его братом по духу, что-то ему подсказывало, что беседа будет не из приятных. — Как жизнь? — спросил он, приветливо улыбнувшись и уже готовясь максимально вежливо слиться. С Артемидой всегда надо было вести себя очень осторожно. Люди, способные выдержать нанесение татуировки вокруг глаза, особенно на веко, — самые страшные. Что-то подобное Загрей на своей шкуре испытал в ночь после драки, и повторять этот интересный опыт вовсе не желал. Девушка чуть наклонила голову, глядя на него исподлобья и особенно всматриваясь в линии красноватого шрама на нижнем веке. Компания студенток, которую она оставила позади, столпилась у стойки с готовыми завтраками не в силах прийти к консенсусу. — Ничего так, спасибо. — Артемида взглядом через плечо окинула спорящих подруг и тут же снова обернулась к Загрею, контролируя ситуацию со всех сторон. — Смотрю, у тебя новые знакомые. — Жизнь не стоит на месте, — кивнул Заг. — Зачем ты общаешься с ним? — с искренним непониманием и любопытством в относительно ровном голосе спросила девушка. — Затем же, зачем вы — с Фемидой? — Ты правда думаешь, что мы с ней общаемся из жалости? — Нет. Просто у самых одиноких людей самые интересные истории. — Например, о том, как он пытался посадить за решётку ни в чём не повинного человека? — без тени насмешки, но зато с сильным сомнением и даже какой-то угрозой спросила Артемида. Загрей хмуро оцепенел в попытке подобрать слова. Она между тем продолжила: — Мой тебе совет: друзей, как добычу, нужно выбирать с умом. Не цепляйся за тех, кто тебе не по зубам. — Спасибо. Постараюсь принять к сведению. Уже даже не пытаясь уйти от разговора вежливо, Заг ушёл просто как получилось. Главное — не оглядываться назад, где стояла, сверля его спину пронзительным взглядом, Артемида. Он схватил из холодильника с готовыми обедами две порции первого, что попалось под руку, и быстро, стараясь не срываться на бег, направился к кассовому ряду. Танатоса было легко заметить издалека — он был единственным покупателем на единственной ещё работавшей кассе. Он уже расплатился и вышел из магазина, когда Загрей таки добежал до кассы и спешно пробил два рисовых пудинга. Сжимая в руках пластмассовые контейнеры, Заг вышел на улицу. У самого дальнего выхода стоял, почти незаметный, Танатос, рассматривая что-то в руках. Только драки им сейчас не хватало — не полезут же они к девчонкам. — Ты так и не научил меня жестам, — напомнил Загрей, приближаясь. Тан поднял на него взгляд. — Как мне с тобой разговаривать, если мы на людях? — Никак не разговаривай. — Тогда попрошу Гипноса. — Он знает от силы жестов пять. — Тогда… — обречённо вздохнул Заг. — Тогда к Мег пойду. Сдохну, но выучу. Танатос хмыкнул. Он, оценивающим взглядом окинув Загрея, протянул ему мелкий предмет в руке. — Это мне? — Загрей удивлённо рассматривал игрушку — плюшевую мышь. Видимо, для кошек. Или — он сжал мышонка в ладони, и тот отозвался радостным пищанием — для собак? — Забирай, пока не передумал. — Это теперь наш сын, — решительно кивнул Загрей. — Как ты его назовёшь? — Пфф… Морт? — Добро пожаловать в семью, Морт. Заг снял с плеча рюкзак, цепляя мышонка за фетровое ухо на карабин. Разговор с Артемидой как-то сразу же отошёл на второй план. Все их покупки уместились в очевидно страдающий от одиночества пакет, и Загрей, мысленно настояв на том, что огромное расстояние до машины — совершенно не его вина и ответственность, залез в тележку прежде, чем Танатос смог что-либо по этому поводу сделать. — Вези меня, — раскинувшись, насколько получилось, выдохнул Загрей. — Привезу на кассу и получу возврат. — Танатос холодно глянул на него сверху вниз. — Будет мне возмещение морального ущерба. — Ты не можешь со мной так поступить! Мы на свидании! — Загрей с полупритворным возмущением забарахтался в тележке, пытаясь сесть или встать. Тан в ответ лишь раскрутил её подобно детской карусели. — Будешь знать, как ходить на свидания с первыми встречными. — Я тебя знаю уже месяц! Это дольше, чем я встречался с большинством своих бывших. — Тележка наконец остановилась, и Загрей, выверяя каждое движение, осторожно встал. — Нет, серьёзно, помоги выбраться. — Единственная помощь, за которой ко мне можно обращаться — паллиативная. Из гипермаркета, громко смеясь, вышла компания во главе с Артемидой. Девушка была слишком увлечена историей одной из подруг, вызывавшей гомерический хохот у остальных, чтобы обратить внимание на дальний выход. Теперь уже Танатос и Загрей смотрели им вслед. — Сраные олимпийцы. Думают, что раз они на горе, а мы в долине, то они нас всем лучше. — Заг, стоя в тележке, наслаждался тем, что в кои-то веки он выше, и вдруг повернулся к Тану: — Но тебя они как-то особенно на дух не переносят — или мне показалось? Из магазина донеслось объявление про закрытие. Танатос так и стоял, глядя на то, как группа поддержки Артемиды упаковывается в машину и выезжает прочь с парковки. Загрей даже не видел его лица под капюшоном, и уже решил, что ответа не дождётся, как Танатос вдруг отозвался: — Был конфликт с одним неприятным человеком. — Он сделал паузу, явно силясь найти слова. — Он тогда учился у них. Естественно, они за него горой. — И что с ним стало? — с жадным интересом спросил Загрей. — У тебя получилось его посадить? Танатос опустил взгляд в асфальт, ковыряя его носком берцев. Откуда-то из подлеска за парковкой раздавалась ночная песня сверчков. На огромном пространстве, освещённом гигантскими прожекторами на высоченных толстых стойках, они, кажущиеся такими маленькими и незначительными, остались почти одни — вдалеке только несколько машин сотрудников гипермаркета. Едва слышно зашуршал на лёгком ветру пакет, и Загрей запахнул полы куртки. Тан неловким движением сомкнул пальцы вокруг запястья, чуть потирая кожу, и так и смотрел в землю перед собой. Жизнь забавным образом, едва подарив ему второй шанс, уже отбирала его, смеясь. Надо было сделать что должно, хотя так сладко было оттягивать этот момент, но он же не может длиться вечность, так? — …Всё в порядке, — неторопливо протянул руку к его плечу, всеми силами пытаясь удержать равновесие, Загрей. — Что в порядке? — Танатос неохотно повернул к нему голову. — Не хочешь — не говори. Помоги только выбраться. Не знаю, как ты, а я с утра не ел. Тан шагнул к тележке и обхватил шатающуюся фигуру одной рукой над коленями, другой — поперёк спины, поднял и аккуратно спустил на асфальт. Загрей молча схватил его ладонь и потянул к машине. Танатос еле успел захватить пакет. О карман рюкзака билась, подпрыгивая, фетровая мышь. Они забрались на капот, Загрей сел на крышу. Рисовый пудинг оказался на вкус таким же, как ночь — прохладно-пресным с тонкой, едва заметной сладостью, но Танатосу пришлось себе признаться, что ничего вкуснее он уже давно не ел. Просто не надо было делать из этой ночи трагедию, пока никто не просил.

***

Гипнос наконец закрыл сессию. Близнецы — один из них, по крайней мере, — бурно праздновали грядущий отъезд домой. Лето вступило в свои права полностью и безоговорочно, и яркое тёплое солнце наконец воссияло над вечно мрачной долиной, где находился кампус. В пристройке пахло мылом. Сдвинув всю мебель и прочий хлам к стене, Танатос, уже привычно увенчанный всевидящей бабочкой, вооружился шваброй — на лето и прибранную костюмерную, и ключи от неё они обязаны были сдать Тисифоне. Из камина он уже всю золу выгреб, и теперь отмывал рассохшиеся половицы, никак на зашедшего Загрея не реагируя. — Бутылку из-под кофе отдай. Тан в ответ широким жестом, приглашая к уборке, обвёл весь бардак костюмерной, сконцентрированный на нескольких квадратных метрах. Заг осмотрел столпившиеся у каменной стены ящики и кофры, решительно вытащил себе на ещё пока сухой участок пола наименее пыльную картонную коробку и принялся перебирать сваленный кучей реквизит, пока под мыльной тряпкой таяли следы его сатанинских художеств. Сложенный поверх аккуратно, содержимое коробки закрывал тот самый зелёный гобелен — Загрей уже захотел назвать его «тем, с которого всё началось», но у него было слишком хорошее настроение, чтобы скатываться в сентиментальность. Заботливо сплетённые нити рассказывали что-то нежно-весеннее, и Заг, рассмотрев задумчиво вышивку, отложил её на всякий случай в сторону, аккуратно сложив. Вытаскивая одну безделицу за другой, он разглядывал их и клал рядом с коробкой. Танатос, вымыв весь пол вокруг него, принялся расставлять по местам мебель. Под скрип дерева по дереву Заг рассматривал обнаружившийся на самом дне коробки фотоальбом — самые первые фотографии там были ещё чёрно-белыми. На какое-то время он затих, склонившись над ними. — Ты играл в театре? — удивлённо спросил он, вдруг перестав листать страницы. — Не-а, — помотал головой Танатос, толкая на прежнее место кушетку. — Ни разу в жизни. Особенно не Смерть. И точно не на той фотографии. — Ты, оказывается, буквально король драмы, — усмехнулся Заг, рассматривая фото с выхода на поклон, где братья стояли на сцене вместе с остальным коллективом театра. — А ты королева, — фыркнул Тан. — Два сапога пара. Загрей закинул весь реквизит обратно в коробку и водрузил её на место. В углу, поверх крашеной фанеры, стояли разного рода посохи, жезлы, мечи. Он ухватился взглядом за один из массивных клинков — тот был сделан добротнее всего остального реквизита, и даже в руке лежал приятной тяжестью, будто был настоящей калёной стали. Загрей взмахнул на пробу несколько раз, чуть не обрушив себе на голову башню из ящиков, и повернулся к спокойно домывающему пол Танатосу. Тот, почуяв неладное, обернулся, швабру с готовностью выставляя перед собой. — Защищайся! — Заг бросился вперёд резко, двумя руками размахивая мечом почти что грациозно, пускай и без какого-либо понимания дела. Танатос длинной ручкой швабры легко отражал неумелые попытки нападения, почти не напрягаясь — он, стоя прямо, снисходительно смотрел на пыхтящего Загрея, словно ожидал, когда уже начнётся настоящая драка. Заг в итоге догадался сменить рубящие удары на колющие выпады, и теперь Тан всем телом уклонялся от резвых атак, задавая направление, в котором они вместе обходили костюмерную. Он сам перехватил удобнее швабру, грозясь то, как копьём, проткнуть, то мокрой тряпкой заехать по лицу. Ему даже в какой-то момент почти удалось уронить Загрея на пол, но тот, успев зацепиться гардой за ручку швабры (неизвестно, каким образом бутафорский меч это выдержал), быстро вернулся к атакующей позиции. Загрей смеялся, уже сосредоточенный не на драке, но скорее на ностальгическом азарте в глазах Танатоса. Они остановились наконец, когда Заг чуть не выбил у него из рук швабру — на деревянной ручке осталось несколько неглубоких зарубок. Двое так и замерли. Загрей в полуобороте вытянул руку с мечом, самым остриём почти касаясь шеи Танатоса. Тот выпрямился гордо, швабру отставив чуть назад, и подбородок поднял покорно, но смотрел с вызовом, выжидающе. С печально повисшей тряпки капала мыльная вода. — Сдавайся, Тан, — пафосно усмехнулся, едва отдышавшись, Загрей, чуть подаваясь вперёд. — Ты теперь мой. — Твой — что? — На крашенной металлическим серым пластмассе оседало дрожащее дыхание. — Трофей? Игрушка на пару месяцев? Реквизит в спектакле перед отцом? И Загрей бы испугался, если бы не видел, как пляшут в омуте золотистых глаз черти. Он улыбнулся, на секунду задумавшись: — Даже если ты так считаешь, почему тогда со мной до сих пор разговариваешь? Ты бы мог вернуться к прежней жизни, а я бы перестал сюда ходить. — Ты, кажется, когда-то давно назвал меня своим другом, — прищурившись, напомнил Танатос. И, рукой схватив лезвие, отвёл от своей шеи. — Чем имущество театра портить, помог бы с уборкой. — Ты завтра уезжаешь, — вспомнил Загрей и, не дождавшись ответа, спросил: — Что будет осенью? — Я патологоанатом. — Тан бросил тряпку в ведро и поднял его с пола. — Не ясновидец. Когда он вернулся с новой порцией воды и чистой тряпкой, Загрея в костюмерной уже не было — равно как и весенне-зелёного гобелена.

***

Воздух повис, мелькая в слишком ярких лучах пылью. Тишину в комнате ничто не нарушало. Разлёгшийся на всех доступных поверхностях хлам наступление лета не потревожило, лишь обогрев жарким светом пестрящую напечатанным текстом бумагу. Мирный покой отсыпающегося в коме из одеял, простыней, одежды и гитары тела потревожил твёрдый стук в рассохшуюся деревянную дверь общажной комнаты. После третьего стука Загрей, сообразив, что посторонний звук — это не часть его сна, всё-таки поднялся и нехотя пошёл открывать. Он надеялся, что это к его соседу — тогда непрошенного гостя можно будет на входе развернуть, потому что вечно бормочущий зубрила уехал на всё лето домой, предоставив комнату Загрею целиком и полностью, и он был твёрдо намерен воспользоваться предоставленной ему возможностью отоспаться, если бы всякие не стучались не вовремя. Всю вялость как рукой сняло, стоило только увидеть, кто именно стоял на пороге. Танатос молча протянул руку с бутылкой, практически ткнув Загрея в грудь. Тот обнял ладонями матовый пластик, словно не в силах поверить. Любой другой человек на месте Тана вытянул бы руку над головой, дразнясь высоким ростом. Мегера так делала почти постоянно. — Наша документалка заняла четвёртое место на фестивале. — Голос Танатоса был исполнен мрачного торжества. — Из пяти. — Как? — Загрей поднял на него полные отчаянного непонимания спросонья глаза. — Как можно было снять что-то хуже? Танатос пожал плечами. Заг торопливо швырнул бутылку в постель, напялил куртку и, чуть не споткнувшись о рюкзак, схватил его с пола. Тан наблюдал с порога с сильным сомнением в глазах за его попытками выбраться живым из собственной комнаты. Неудивительно, что внутрь его не пригласили. Наконец заперев дверь, Загрей направился вниз по коридору. — Ну и чего ты стоишь? — Он развернулся к Танатосу, так и смотревшему отсутствующим взглядом в дверь. Тот, сначала опустив взгляд в пол, неуверенно посмотрел на Загрея, пытаясь убедиться, что всё всерьёз, и наконец двинулся следом. Они, простояв минут десять в абсолютной тишине на остановке, наконец сели в первый же подъехавший к остановке автобус. Танатос так и не высказывал никакого интереса по поводу того, куда они едут. Загрей, в общем-то, тоже. Они устроились на самом заднем ряду сидений, и Тан уставился в окно, пока Загрей растянулся на оставшихся креслах в обнимку с полупустым рюкзаком и быстро задремал. Его кое-как лишь растормошил крик водителя, когда автобус дошёл до конечной. Под гневную тираду мужчины в годах о том, как он не нанимался возить тунеядцев, и как молодёжь не умеет тратить свободное время с пользой, и как он в их годы все каникулы батрачил, они вышли из автобуса в ночь. С кристально-чистого неба светила почти полная луна. Верхушками тянулся к ней хвойный лес. Они пошли по автомобильной дороге, уходящей под сень сосновых ветвей, пока Загрей в какой-то момент не свернул с неё в лес. Танатос спокойно проследовал за ним — прямо к мощной кованой ограде, за которой виднелись освещённые бледным светом камни. Надгробия. — Поздравляю, ты привёл швею в магазин одежды, — оглядевшись, кисло прокомментировал увиденное Танатос. — Ты собой доволен? Оба резво, но тихо перелезли через забор. Загрей с широченной улыбкой кивнул и постарался не засмотреться на то, как Тан, вздохнув, сбросил капюшон, поддев чёрную ткань двумя пальцами. — Только не попадайся охранникам, и всё будет классно. Никакого шума, никаких болторезов — позаботимся о покое мёртвых. — Мёртвым всё равно. Загрей искренне ожидал вопроса «Зачем мы здесь?», потому что ответ ему самому казался смешным — он просто сел на первый попавшийся автобус, понятия не имея, куда он едет. Но Танатос отказывался задавать такие ненужные вопросы. Теперь они гуляли между могил, высматривая за стволами деревьев, проросших то тут, то там, человеческие силуэты, но вокруг была лишь холодная тишина, настолько плотная и густая, что ей, казалось, можно было залепить уши. Фонарь бы здесь пригодился, но лучше было пошастать в темноте, чем привлечь внимание сторожей. Вперёд по кладбищу, меж могил — полчаса, дальше по кривой тропинке, снова меж могил и к зданию обожжённого чёрным камня. — Значит, это то самое, где часовня сгорела, — неожиданно обрадовался Загрей и бросился неосторожным бегом к церкви. Тут же запнулся об утонувший в траве низкий бордюр одной из могил и чуть не расквасил нос о следующее за ней надгробие. — Как восхитительно иронично будет угробиться, незаконно пробравшись на кладбище, — усталым голосом отозвался Танатос. — Я отрицаю смерть! — фыркнул, поднимаясь с земли, Заг. — Тогда не удивляйся, когда смерть начнёт отрицать тебя. Все твои родные и близкие умрут, и дети, и правнуки — всё человечество вымрет от глобального потепления, и останешься только ты наедине с выжженной землёй и невыносимой, нескончаемой болью, и наступит тепловая смерть Вселенной, в которой ты навеки останешься один, в бесконечной тьме. — Господи, я теперь понимаю, почему ты ни с кем не ладишь, — почти испуганно ответил, обернувшись, Загрей. — Не жить же мне без риска только из-за боли. Без боли нет радости. — Без боли радости нет, — поправил Танатос. — Без боли только русская рулетка — четыре пустых слота, один с бедой, один со счастьем да предохранитель из тупой надежды на то, что если не судьба, то хотя бы теория вероятности будет к тебе милостива. Не будет. Нет ни одного обменника, где тебе за каждую секунду агонии выдадут по секунде эйфории. Они, аккуратно отворив тяжёлую деревянную дверь часовни, вошли внутрь — туда, где до сих пор пахло гарью, поверх которой на жжёную штукатурку уже легла краска баллончиков. Всё, что оставалось от деревянной мебели, стащили, чтобы потом побыстрее выволочь, в одну гору у входа, окружённую мусором помельче, плавно переходящим в стены с полуразбитыми окнами. В этой церквушке не появлялось ощущения святости, благоговения — далеко не из-за претерпевшего сильные изменения интерьера, нет. В каждой осыпавшейся крохе камня, в каждой пылинке — сотни литров слёз, пролитых по умершим. Ощущение абсолютной безнадёжности, бесповоротности и необратимости случившегося. Вместо полных боязливой надежды молитв — невысказанное, впитавшееся в воздух, в стены, в пол. «Этого бы не случилось, если бы не я, если бы только можно было всё вернуть, если бы только можно было успеть…» Храм общечеловеческого чувства глубокой скорби стоял неразрушимый. Пока Загрей осматривал часовню на наличие задних помещений, нерасхищенного имущества или демонических символов, Танатос аккуратными широкими шагами забрался на гору горелого хлама. Загрей обернулся, и нежный смех эхом понёсся ввысь, к остроконечному куполу. — Нельзя тебя в храм пускать, — улыбаясь, покачал головой он. — Ты же им всю религию сломаешь. Тан стоял, в опасной тишине возвышаясь над ним, и лишь смотрел сверху вниз на Загрея, который уставился на него с каким-то плохо читаемым вызовом. Под холодной оболочкой таилось что-то величественное, божественное, что сейчас смотрело на него как будто бы светящимися в темноте глазами. Чистая сила разрушения, ждущая момента, чтобы вырваться на свободу и растереть в прах всё, что осталось от часовни. Блестели, вылавливая в тёмном помещении капли лунного света, острые крылья заколки. — Ты теперь хочешь и из церкви сделать сцену? — тихо спросил Танатос, словно взвешивая шансы. — Да забудь ты про свой театральный, — отмахнулся Загрей. — Лето на дворе. Можно делать, что хотим, и никто нам не указ. — Конечно, кроме сторожа. — Я не про это. От нас никто не ждёт великих свершений. Никакой идеальной молодости. Нам дали каникулы, кучу свободного времени — ошибаться и учиться. — Твой отец всегда ждёт, — горько усмехнулся Танатос. Но страха угодить в полицию рядом с ним почему-то больше не было. Заг улыбнулся шире в ответ. — А ты не мой отец. Ты от меня ничего не ждёшь. — Сложно чего-то ожидать от человека, который при второй же встрече пытается отобрать у тебя хлеб и кров. Загрей снова тихо рассмеялся под испытующим взглядом. — Ты прав, — вдруг заметил он. — Смерть — это не всегда что-то плохое. Люди боятся не темноты, а того, что в ней. Они не боятся смерти, они боятся боли и пустоты. — Не заметно, чтобы ты боялся хоть чего-то из этого. Загрей пожал плечами и отвёл взгляд на секунду, пытаясь понять, почему. — Наверное, — негромко предположил он, — привык считать, что проебал единственный шанс на нормальную жизнь, и теперь просто жду, когда всё это закончится? Наверное. Смерть, — вздохнул Заг, — есть избавление для таких ущербных. Побег оттуда, откуда не осталось способов сбежать. Я же даже не пытаюсь фантазировать на тему загробной жизни — но ты только представь, что, если я умру и там будет моя мать, и мы наконец увидимся, и я за все эти годы с отцом наконец получу счастья сполна. — …Смерть есть избавление, — осторожно повторил Танатос, посмотрев себе под ноги — туда, где неуверенно держалась конструкция из горелого дерева. Резонанс разъедал грудь изнутри. — Пойдём отсюда, пока ты нас обоих до самоубийства не довёл. — Извини, — виновато улыбнулся Загрей, протягивая ему руку, чтобы помочь спуститься. — Привык, что никому либо дела нет до моей болтовни, либо всерьёз не воспринимают. Либо вообще не слышат. Танатос его последнюю ремарку устало проигнорировал. Им теперь выбираться с кладбища обратно к дороге и молиться на то, что их подберёт какой-нибудь ночной автобус — если они вообще доберутся до неё. Гипносу хорошо — он уже давно отсыпается дома, окружённый теплом и заботой. Тан совершенно не жалел, что предпочёл лето в окружении беспокойного балбеса.

***

Прошло, наверное, несколько дней без единой попытки установить контакт. Спустя три дня молчания Загрей испугался — за час перерыл все места, где когда-либо видел Танатоса и куда его пропустили. Когда наступил вечер, хотел уже забраться в лабораторию по заветам Гипноса, но подумал, что оно того не стоит. Тан, в конце концов, имел абсолютное право не проводить каждую секунду свободного времени с ним. Может, после случившегося на кладбище, и вовсе решил, что оставаться на кампусе было плохой идеей. Он сидел на стадионе, наблюдая за тем, как несколько таких же неприкаянных, оставшихся на всё лето в общаге студентов вразнобой разминаются. Ахиллес бы тренировал свои команды и летом, если бы подавляющее большинство спортсменов колледжа не разъехалось по домам. Танатос появился из ниоткуда — как ни в чём не бывало, словно пропал со всех отсутствующих каналов связи не на полнедели, а на пару часов. — Всё-таки согласен на суицид на брудершафт? — устало предложил Загрей, откидывая голову назад и щурясь — сквозь тучи всё равно довольно ярко просвечивало солнце. Танатос, затмив светило головой в неизменном капюшоне, ответил коротким, но сложным жестом, и Заг по резкому движению от глаз интуитивно предположил, что это значит «посмотрим». — У Диониса сегодня вечеринка в честь конца учёбы, — продолжил он. — Для избранных выживших. — Что так, что так — всё равно напился бы, — покачал головой Танатос. — Судьба. Они едва ли разговаривали теперь, и Загрей вдруг понял, что ему так куда больше нравится. Чем долгими и абстрактными речами случайно причинять друг другу боль, словно два маленьких ребёнка, нашедших где-то осколки разбитого стекла, лучше уж сидеть в тишине, слушая равномерное гудение двигателя автобуса, карабкающегося в гору. Из-под ресниц поглядывать украдкой в сторону, где Тан сидит, виском уткнувшись в холодное стекло, и пряди чёлки остро вздрагивают от каждой неровности дороги. Загрей всё хотел спросить — и даже не пытался. Знал, что Танатос снова оборвёт разговор. Если ему удобнее притворяться слабослышащим и если Загрей так хочет за него зацепиться, просто потому что так чудесно иметь рядом кого-то, кто мыслит с тобой на одной частоте (пускай и очень депрессивной), то он будет подыгрывать. В конце концов, у этого странного человека, как и у любого другого, своя зона комфорта и свои причины в ней находиться, о которых Загрей судить не пытался. Просто так люди себя от мира не изолируют и первым встречным обо всех на то причинах не рассказывают. Очередная Дионисова вечеринка уже была в разгаре, когда они наконец доехали. Организатора даже не пришлось искать — по сравнению с весной на мансарде было так тихо, что комната казалась пустой. — Эээй, Заг, чел, ты как раз вовремя! — То ли вечно непьянеющий, то ли вечно пьяный Дионис сам подошёл к двум остановившимся на входе в гостиную парням. — У нас тут, знаешь, слишком тихо — мне легче кровь с пола отмывать, чем терпеть эту нескончаемую неловкую паузу. Устроим настоящий праздник — я, ты и… — Голос мужчины утих, стоило ему заметить второго гостя. Из-за грифа зачехлённой гитары, которую Загрей зачем-то потащил на вечеринку, неловко выглядывал Танатос. Он знал, на что шёл, но надеялся на куда меньшее внимание к своей персоне. В идеале — на его отсутствие. — …И мой друг, — как ни в чём не бывало, улыбаясь, закончил Загрей. — Вы уже знакомы, так что я решил, что ты ничего против иметь не будешь, да? — Ни в коем случае! — натянуто улыбнулся Дионис и тут же расслабился, словно вспомнив: — Тут уже все в кондиции, публика не особо восприимчивая. Хуже вам уже не сделать. — Народ отдыхает, — расслабленно пожал плечами Заг. — Мы все здесь за этим, так? — Абсолютно точно подмечено, дружище! Кстати, насчёт «отдохнуть», ты пробовал Цвайгельт? Потрясающая вещь, у меня здесь пара бутылок, сравним… Дионис обнял его за шею одной рукой и, забалтывая, уволок куда-то в жидкую толпу, оставив второго гостя так и стоять посреди арки. Танатос окинул взглядом угол, в который предпочитал забиваться, когда было, чем себя развлечь. Ну уж нет, это его лето, чёрт возьми. В фиолетовом полумраке почти никто не видел его лица под капюшоном. Музыка перекрывала тихую болтовню, и Тан уже даже не прилагал усилий, чтобы различить, о чём и о ком болтает смешанное сборище. Никакой угрозы на горизонте не было — ни Тесея, ни сыновей Ареса, унаследовавших от отца всё самое худшее, а от матери ничего. Всё было потрясающе спокойно, и остальные гости тоже это чувствовали. В квартире Диониса в кои-то веки повисла атмосфера чуть ли не взаимного уважения. На праздновании в честь окончания выноса мозгов — о, чудо — никто не пытался вынести друг другу мозги. Загрей, вспомнив про камеру, вытащил её из чехла — перед тем, как отдать, начал показывать Дионису всё, что они отсняли, в подробностях рассказывая о произошедшем на станции. Хотя, в очень осторожных подробностях, но достаточно интересных, чтобы хозяин квартиры, не переставая тепло улыбаться своей извечной хитрой улыбкой, одобрительно кивал и время от времени смеялся. Танатос, сидя в его кресле, чувствуя прохладный воздух, веющий через приоткрытую балконную дверь, рассматривал то стереотипно-красный пластиковый стаканчик с едва ли дающим в голову вином, который ему всучил примеривший на себя роль дегустатора Загрей, то отдельных откуда-то знакомых личностей из толпы. Студенты университета и колледжа перемешались, почти забыв обо всех разногласиях. Дионис обычно надеялся совсем на другое, но даже он сегодня не предпринимал никаких попыток кого-либо стравить. Толпа облепила их с Загреем. Он расслабленно принимал знаки внимания, но сам выцеплял отдельных друзей, пытаясь хоть с кем-нибудь завести диалог. Его самоуверенность очаровывала — было очевидно, что Заг более сам себя всерьёз не воспринимает, и от этого атмосфера вокруг него медленно теряла ту накалённость, за которую он был скандально известен. Танатос просто надеялся, что дело не в усталости и не в каких-то неписанных правилах вечеринки в честь закрытой сессии. Олимпийцы, очевидно, любили его, раз позволяли таскаться на вечеринки с гитарой. Даже если кто-то и был против, то высказываться не смел, потому что сам Дионис повелел приглушить музыку из колонки до едва различимых басов, чтобы его почётный гость, сидящий на спинке углового дивана в обнимку с гитарой, мог что-то сыграть. Большая часть студентоты в таких сомнительных развлечениях не была заинтересована, но небольшая группа всё же скучилась у дивана, подпевая несчастной «Wonderwall», которую хозяин хаты требовал уже пятнадцатый раз, и Загрей заплетающимися пальцами уже пятнадцатый раз играл. Кажется, хорошо Дионис разбирался только в алкоголе. Голос у Загрея был бархатный — насколько мог слышать Танатос, сидя на противоположном конце комнаты. Не низкий, но с прокатывающейся по середине фразы хрипотцой и весёлым подъёмом в конце, смазанным употреблённым алкоголем, с требовательным пиком на вопросе и с ласковым, плохо сдержанным смехом. Он был счастлив, он был в своей стихии. То, что он зачем-то выбирал таскаться за Танатосом и с ним — это лишь мимолётный каприз, который не продлится больше парочки месяцев, пока ему не надоест. Или пока они не поссорятся, потому что такие противоположности надолго никогда не сходятся. Сколько продлится это его блаженное неведение, пока он тем или иным способом не узнает правду? Месяц, два? Дамоклов меч повис на волоске — но не обязательно же было воспринимать его именно так. С чего Тан вообще так привязался к вечно взлохмаченной ходячей катастрофе со второго курса? Он задумался, глотнув ещё вина. На спинке дивана, уже усеянного спящими телами, сидел единственный человек, не требовавший от Танатоса ответов. Время клонилось к двум ночи. Большая часть немногочисленных гостей уже свалила тем или иным образом искать захватывающие приключения (кто-то всё ещё путал балконную дверь с входной, и Танатос не считал себя вправе останавливать процесс естественного отбора). Некоторые привычно растеклись по лестнице. С улицы раздавались пьяные выкрики, свисты, кто-то даже запускал фейерверки. У Диониса уже не было сил даже встать с дивана, чтобы посмотреть на чудо химии из окна, и Загрей решил воплотить первую же любопытную идею, посетившую поддатый мозг. Он кинулся на кухню, и уже через пару минут оттуда приятно повеяло тёплой горечью. Танатос закрыл глаза рукой. Утром Дионис будет долго всеми известными и неизвестными словами проклинать решение выпить кофе после такого количества вина. Загрей, довольный собой, вынес три кофейные чашки с нежно вьющимся над горячим напитком паром — Тан от своей сразу же отказался, но Дионис с радостью принял дозу кофеина. Не сказать чтобы ему особо помогло — он продолжал, изящно сложив ноги, сидеть на диване, уткнувшись лбом в колено Загрея, который всё играл на гитаре. Но мелодия уже выходила бодрее, и больше струн звучало, и Дионис, поставив чашечку обратно на блюдце, довольно выдохнул: — У тебя потрясающий кофе, дружище, ты знал? Тебе нужно пойти куда-нибудь работать, ты не думал, нет? Из тебя выйдет невероятный бариста — у нас в городке на этом целый бизнес, обворовывают несчастных студентов, того и глядишь, вдруг всё-таки получится попасть в универ. Загрей, выслушав речь друга, тихо вздохнул, остановился и с какой-то горькой печалью начал перебирать пальцами по грифу, пока не нашёл хороший аккорд — вспомнив новую мелодию, вернул на лицо вежливую улыбку. — Думал, Дионис, приятель, ещё как думал, но я рад, что ты в меня веришь! Дионис, уже забывший, о чём они говорили, взял в руки бутылку от вина, стоявшую у подножья дивана, и принялся рассматривать рыжую этикетку. Затем, бормоча что-то про «какая же у тебя гитара без стикеров, начинай собирать, как сувениры из путешествий, как на чемодан лепят» и всё в таком духе, бережно стянул её со стекла и резким хлопком налепил на верхнюю деку гитары, разгладив тут же большой смуглой ладонью, чтобы не осталось складок и пузырей. Инструмент теперь носил гордое название «Ниттнаус Блауэр Цвайгельт». Загрей посмотрел любопытно на деталь декора и, согласившись, кивнул. Торопливо ворвавшаяся в квартиру Артемида застала её хозяина прямо посреди акта вандализма по обоюдному согласию сторон. В углу внимательно наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой Танатос, в чьё поле зрения девушка ещё не попала. — Каллисто! — воззвала первым делом Артемида. Загрей бросил взгляд в сторону кресла — Тан даже не шелохнулся от неожиданно пронзительного крика. Актёрище. Или не совсем. Из-под груды тел, уснувших на угловом диване, выбралась на зов крепкого телосложения гостья Диониса. Смуглокожая, с бурыми короткими волосами, она приятно и неожиданно ласково улыбнулась, стоило ей завидеть подругу. — Каллисто, и ты туда же? — нахмурилась Артемида. — Да нет, я совсем чу-чуть, — показала пальцами Каллисто и широкой ладонью протёрла глаза. — Ключи сюда давай. — Артемида протянула руку и, пока её подруга шарила по карманам, осмотрела строгим взглядом гостиную, особенно задержавшись на Дионисе. — Я всё знаю! — хитро прищурился он и палец приложил к губам. — Брату ни слова! — Только попробуй, — фыркнула Артемида. — Ты. — Она кивнула на Загрея. — Ты едешь с нами. Собирайся. — Так точно, — отсалютовал ей Заг и, тут же обернувшись к Танатосу, рукой показал ему двигаться в сторону выхода. Только тогда он выпрямился, вставая из кресла, тепло обнимавшего его последние несколько часов — выпитый в относительно малых количествах алкоголь почти не давал о себе знать. Артемида, даже не став разбираться, кому предназначалась одинокая кофейная чашка, в три глотка осушила её, схватила слегка пришедшую в чувство Каллисто и потянула прочь со злополучной мансарды. — Ты меня бросаешь? Оба бросаете? — поражённо развёл руками Дионис когда Заг начал паковать гитару в чехол. — Выбираешь её вместо меня — после такой шикарной вечеринки? — Но она же уже закончилась! — улыбнулся ему на прощание Загрей. — До следующей, приятель! — Я тебя не приглашал! — Дионис попытался вытянуть руку с указательным пальцем, но был настолько пьян, что даже не мог с уверенностью сказать, получилось ли у него указать на гостя. Пока он пытался прицелиться, Загрей наскоро вытолкнул Танатоса из квартиры и закрыл за собой дверь. На улице уже заводила двигатель Артемида. — Так просто его обидишь? — тихо хмыкнул Танатос, спускаясь вслед за другом по лестнице. — Ты правда думаешь, что он наутро вообще что-то вспомнит? — усмехнулся Загрей. — Ты слишком многого ждёшь от человека, который считает, что «перипетии» — это от слова «пить». — Он же философ, — всё ещё неуверенно пожал плечами Танатос. — Должен в таком разбираться. — Философ, а не филолог, — покачал головой Заг. — Всё, что он знает — это то, что он ничего не знает.

***

— …Что вам от меня надо, ублюдки, в полтретьего ночи? — Мегера? — С кем не имею удовольствия разговаривать? — Танатос. На другом конце провода раздался вздох. — Я не знаю, откуда у вас его имя, но прежде, чем пранковать, соберите хотя бы матчасть. — Подожди, подожди, Мег, не бросай трубку! — Погоди, дай всё-таки мне. Мег, ты меня слышишь? — Загрей. — Только не бросай, умоляю! Снова вздох. — У тебя десять секунд. Во что ты опять влип? — Ничего криминального, мы просто… Мы посреди леса. Опять. Тут заправка, рядом ещё ферма и склад какой-то с консервами. Завод тоже где-то. И очень холодно. — Я за тебя рада. Это всё? — Забери нас. Пожалуйста. — … — Всё, что хочешь. Обещаю. Мег только устало усмехнулась в ответ на такое заявление. На фоне что-то зашуршало. — Обещай, что будешь стоять смирно. Я хочу набить морду тебе и тому, кто там рядом изображает из себя невесть пойми что.