One Hell of a Ride

Мегере стоило прекращать позволять людям садиться ей на шею. Но Загрей был далеко не худшим человеком из тех, кому она могла сделать одолжение — такие поступки Мег воспринимала скорее как благотворительность. На трассе недалеко от старого консервного завода — полуразваленная заправка. Девушка свернула, но вместо колонки подъехала к таксофону сбоку от небольшой постройки. От слепящего света фар руками сразу закрылись две сидящие на коробе с песком фигуры, забрызганные кровью. — Megaera ex machina, — пробормотал себе под нос Танатос. Мег, уже хмурясь, торопливо вышла из автомобиля. — Ты там что-то говорил про ничего криминального, — сразу требовательно напомнила она. — Это козья! — сразу оправдался Загрей, рассматривая кровавое пятно на джинсах, разорванных на икре вокруг содранной кожи. — Почти везде — козья. — В машину, оба, — устало махнула рукой Мег. — А от тебя я жду объяснений. — Она кивнула на медленно поднимающегося с крышки короба Танатоса. — Да пожалуйста, — фыркнул тот. У него все руки и лицо были в крови — одежда тоже, но на чёрном было не так заметно. Двое в унисон хлопнули задними дверьми. — Я надеялся, что ты сядешь вперёд, на пассажирское, — осторожно заметил Загрей, когда обнаружил рядом Тана. Стянув со спины чехол с гитарой, он бережно поставил инструмент между ними. — Он на пассажирском не ездит, — холодно ответила Мег, садясь обратно за руль. — Куда вас везти, идиоты? — Домой, — тихо и хрипло отозвался Танатос. Он, стянув берцы, забрался на сидение с ногами. С учётом пережитого Загрей вполне мог понять его желание, уподобившись Гипносу, свернуться клубочком и уснуть. — К нам домой? — Мег развернулась назад, глядя на него вопросительно и как-то с возмущением. — Или ты про общагу? — К нам домой, — вздохнул Тан. Мегера, задумчиво хмурясь, осторожно вырулила с заправки обратно на трассу. Накрапывающий уже несколько минут дождь стал чуть сильнее, но ливнем не грозил. — Только этого не хватало. Вы ещё и живёте вместе. — Загрей откинул голову на спинку кресла. — Вы брат и сестра, что ли? — Нет, — объяснил Танатос, — я брат, а она просто к нам домой приходит и тусуется, пока не выгонят. — Я всё ещё жду историю твоего чудесного исцеления, — напомнила Мег. — Не было никакого исцеления. — То есть, ты изначально слышащий? — На одну целую и две десятых уха. Хотя последний раз проверяли перед колледжем. Сейчас, наверное, раза в два меньше. — И что у тебя осталось? — обеспокоенно спросил Загрей. — Правое — в пределах терпимого. — Значит, у тебя то же, что и у Харона, — предположила Мег. — Заболевание — да, этиология другая. Тан, поджав ноги к груди, устало уткнулся в колено виском, глядя на раскинувшийся за обочиной лес, следующий за ними вдоль дороги и скрывающий в себе глухую ночь. Из темноты стелившейся вперёд трассы время от времени выныривали машины — появлялись на горизонте, приближались с нарастающей скоростью и одним махом проносились мимо них. — Получается, ты просто не слышал, когда я зашёл в костюмерную, — догадался Загрей, — и поэтому не замечал меня до упора? — Не обманывай себя, это так не работает, — уныло отозвался Танатос. — Я просто не хотел с тобой общаться. — Так и что он здесь с тобой забыл? — Мег глянула на заднее сидение в зеркало. — Не знаю, прицепился и таскается, как будто я ему обновлённый отчёт о вскрытии должен. — Но ты сам тащишь меня сейчас неизвестно куда, — усмехнулся Загрей. — Кто-то же должен варить мне кофе — или я пересяду обратно на энергетики. Как дела дома? — Гипнос и Немезида тратят каникулы на то, чтобы приблизить день, когда он рухнет. — Мег свернула с трассы, следуя сверкнувшему светоотражающей краской указателю, на чуть более узкую дорогу. — Эрида и Харон тоже приехали на неопределённый срок. — Замечательно, — безрадостно ответил Танатос. — Сама скоро вернёшься? — Понятия не имею. Где-то через пару недель Тисифона должна на конференцию свою уехать — тогда посмотрим. — Погоди, Мег, — решил уточнить Заг, — то есть, ты тусуешься у них дома как у себя, но до сих пор не знала, что..? — Я почти не видела близнецов, только если издалека, — пожала плечами девушка. — Я начала сбегать в дом Никты лет в восемь, когда Мойры только уехали. Больше тусовалась с Эридой, потом с Апатой. Господи, какая же мразь из неё выросла, — она испустила тяжёлый вздох. Танатос по этому поводу согласно промолчал. — Даже Мом приятнее. Где он теперь, кстати? — Не удивлюсь, если дошутился и в какой-нибудь подворотне с ножом под печенью лежит, — равнодушно ответил Тан. — С ним было хотя бы весело. Теперь я больше помогаю с Немезидой, когда у Никты срочные дежурства. Или с Атой, если Эрида привозит её в гости. — Тан, сколько у тебя братьев и сестёр? — почти испуганно спросил Загрей. — Откуда мне знать? — раздражённо ответил Танатос, уже уставший от допроса. — Много. Он натянул капюшон на голову, совсем закрыв лицо. Мегера переключилась на вторую жертву своей благотворительности: — Потрудишься рассказать, как вы оказались посреди леса на заправке? — Поехали на вечеринку к Дионису, — начал захватывающее повествование Загрей. — Там немного отхватили, потом явилась Артемида, сказала грузиться к ней в машину. У неё там все подруги напились, она на них обиделась, решила, что сегодня будет развлекаться с нами. Каллисто тоже была уже в стельку упитая — я думал, мы в общагу едем, оказалось, на охоту. Тут рядом ферма с козами и овцами — ты бы видела, такие милые барашки, я не знаю, что это за порода, но очень пушистые! Они очень хорошие, правда! — Ближе к делу, — напомнила Мег. — Я уговорил Артемиду не брать барана, поэтому мы похитили с фермы козу — там, кажется, то ли собака, то ли какая-то сигнализация заорала, фермер выбежал с хлева, но до загона не добежал, мы уже в лесу были. Мы, короче, эту козу отпустили, и Артемида мне дала её пристрелить. Ты не представляешь, как по пьяни трудно с лука стрелять — типа, руки немного потряхивает от кофе, глаза горят, думаешь, что тебе всё нипочём, но когда начинаешь бегать или стрелять, такой цирк начинается, господи, ещё деревья кругом, бедняга по кустам скачет, как невменяемая… — Что с козой? — Я в горло попал. Каллисто её за рога потащила на склад там рядом — ангар какой-то был открыт, и мы, короче, это… Нам с Танатосом доверили пентаграмму чертить, — не без гордости отметил Загрей и глянул на Тана, всё так и сидевшего в позе эмбриона, пытаясь сжаться до размера невидимого атома. — Нарисовали на полу огромную, метра два в диаметре, круто было. Артемида отдала нам топор пожарный. Ты, когда в лоб козу тюкнул — это чтобы вырубить? — Ага. — Танатос безучастно кивнул. — Ей понравилось! Артемиде, в смысле. Козе, наверное, тоже — умерла без боли. Топором по шее, прямо в артерию — такой фонтан из крови был, ты бы видела! — Что ж, я надеюсь, потусторонние силы услышали ваши мольбы. — В Сахаре воды было больше, чем энтузиазма в голосе Мегеры. — Да мы к ним, по-моему, и не обращались, — пожал плечами Заг. — То есть, вы убили чужую козу собственного развлечения ради? — строго нахмурилась Мег. — Скорее, развлечения Артемиды ради. Знаешь, когда единственный трезвый человек в компании — дважды чемпионка мира по стрельбе из лука, к тому же, вооружённая, как-то не находишь времени задумываться над её приказами. Мы с ней давно дружим, я ей доверяю. Она мне, видимо, тоже. — Могла бы и сама вас в колледж отвезти в таком случае. — Она не предлагала, мы тоже своими силами рассчитывали добраться. Как-то не хотелось, чтобы её остановили копы из-за заляпанных кровью пассажиров на заднем сидении... — Спасибо за твою заботу обо мне. — …Зато она пригласила нас летом в охотничий домик! — проигнорировав ремарку Мег, радостно продолжил Загрей. — У родителей Каллисто что-то вроде дачи в Италии, но этим летом не совпадут отпуски, так что Артемида и Каллисто будут там вместо них — мы можем даже взять как-нибудь билеты, если совсем нечего будет делать, навестить их. Мне кажется, ты им понравился, — он довольно пихнул в плечо Танатоса. — Неплохо, учитывая, что при последней нашей встрече Артемида начала втирать мне что-то про невиновных за решёткой. — Её уважение просто нужно заслужить, — предположил Тан. Головы от колен он так и не отрывал. — И что случилось с вашими попытками выбраться своими силами? — уточнила Мегера. — Очевидно же — силы кончились, — горько ответил Танатос. Загрей осторожно сжал его плечо. — Всё точно прошло? — тихо спросил он. Шёпот почти растворился в стучащем по крыше лёгком дожде. Голова в чёрном капюшоне с секундным промедлением кивнула, и, полкилометра спустя, Танатос залез рукой в карман кожанки, вытаскивая серый комок с мятыми фетровыми ушами. — Прости, что помялся. Он правда помог. Спасибо. Артемида высадила их у трассы, показав, где будет автобусная остановка. Они не успели добраться — когда проходили мимо заправки, Танатос внезапно остановился, не в силах идти дальше. Загрей подумал, что дело в вине — но он пил то же самое и в куда больших количествах. Он подумал, что дело в усталости — но Танатос, съехав спиной по грязной стене заправки, начал задыхаться, сгибаясь пополам в попытках унять режущую боль в грудине, словно все им вскрытые внезапно захотели отомстить. Загрей осторожно-издали наблюдал за тем, как в считанные секунды сломалось всё строгое, собранное, пунктуальное, бесчеловечное, что он знал. Всё холодно-мраморное и остро-металлическое рассыпалось на мелкие осколки, оставив на пыльном асфальте среди выброшенных иголок, мятой бумаги и битых бутылок только надрывно бьющееся и тускло-красное, только живое и оголённое, только способное чувствовать боль и страх, только «не смей ко мне прикасаться», только «господи, зачем я отказался от этой сраной работы», только «у меня не может быть галлюцинаций, у меня же нет нарколепсии», только «не надо было предлагать эту ёбаную станцию, не надо было идти с ним в этот ёбаный клуб, не надо было поступать в этот ёбаный колледж». Только «я просто хочу, чтобы всё было как месяц назад, когда я ещё всё контролировал». Загрей не чувствовал, что заслуживает благодарности — не то чтобы у него получилось помочь. Как убедить человека, который не может вдохнуть, что надо просто дышать глубже? Он пытался не растеряться, он пытался убедить, что он здесь, рядом. Он сквозь страх пытался понять, что происходит. В конце концов, всё-таки уговорил дать ему руку и, грея ладонями стылые пальцы, слушал несвязную речь. Вложил ему в руку Морта, чтобы хоть как-то отвлечь от разбивающегося на куски сознания — и Тан, сжав ладонь, вздрогнул от резвого писка. Ещё раз, и ещё раз, и ещё раз. «Маленький. И мягкий. Внутри твёрдый только.» Что бы это ни было, оно отступало. Маленький мышонок перед лицом тьмы оказался бесстрашнее них. — Ответь мне на один вопрос. Мегера по просьбе Танатоса остановила машину в начале улицы, и теперь они по блестящему после дождя тротуару шли к тупику в её самом конце, где стоял, возвышаясь над низенькими одноэтажными домиками, стереотипно-викторианский особняк — единственный дом на улице, где в три часа ночи горели окна. — Какой вопрос? — Почему ты ничего не спросил? Ни у Мег, ни у Артемиды? Ты мог. Хотел, я знаю. — Я же не могу просто… воспользоваться тем, что ты не можешь ничего сказать против, и смотреть, как ты слушаешь. Это было бы отвратительно. — Загрей передёрнул плечами от такой картины. Он не раз сам слышал разговоры за спиной. Он добавил спустя паузу: — Если ты не хочешь, чтобы я об этом знал, я не хочу об этом знать. Тан хмыкнул, задумчиво глядя себе под ноги. Заг молча следовал за ним, когда он свернул в щель между двумя заборами, огибая задние дворы соседей. Огородами они пробрались к особняку и обошли обитую выцветшими тёмно-синими досками стену, пригибаясь у окон. Там кипела самая обычная жизнь — кричал чей-то ребёнок, гремела на кухне посуда, скрипели половицы. Наконец, они встали под балконом, нависшим над небольшой террасой. — Сначала я, потом даёшь мне гитару, потом лезешь сам, — строгим шёпотом огласил план действий Тан. — Ты собираешься мне еду с кухни в комнату проносить или просто скажешь: «Мама, я его на улице нашёл, давай себе оставим»? — уточнил Загрей. — Просто это в любом случае будет довольно странно, не находишь? — О, поверь, это самое нестранное, что видел наш дом за свою долгую жизнь, — усмехнулся, уже забираясь на балкон, Танатос. Загрей послушно следовал всем его инструкциям. Ему самому домой попадать было чем незаметнее, тем безопаснее, хотя и совсем по другим причинам. У Танатоса просто не было сил разбираться с роднёй и особенно представлять им взявшегося из ниоткуда приятеля, залитого кровью. Он после случившегося на заправке еле нашёл в себе силы дозвониться Мегере — они с Загреем оба понимали, что такой поздней ночью она, едва заслышав голос бывшего, трубку кинет сразу же. Так у них хотя бы был шанс. Танатос разбирался с балконной дверью минут пять, пока та наконец не поддалась. Медленно отворив старую деревянную раму, чтоб не скрипнула, он скользнул внутрь. Загрей осторожно последовал за ним. — Ничего, если в обуви? — шепнул он, ступая на мягкий ковёр. Тан лишь махнул рукой и осторожно поставил чехол с гитарой под окном. Оба рассматривали спальню, едва освещённую луной. Ярким жёлтым контуром вокруг двери светилась лампа в коридоре — там кто-то ходил, топая мягкими домашними тапочками по половикам, и доносился дразняще-лёгкий запах горячего ужина. Мебели было слишком мало для такой большой комнаты — кровать да стол со стулом. Вместо шкафа белодверчатый гардероб рядом с приоткрытой дверью в маленькую ванную. — Это твоя спальня? — спросил Загрей. Танатос кивнул. — У тебя же хозяйская! — Их в доме две, — шёпотом объяснил Тан. — Всего шесть. Когда Мойры уехали, нам с Гипносом достались их комнаты. Никто не хотел здесь жить, потому что это единственная спальня с окнами на восток. Приходилось вставать с зарёй, пока шторы не повесили. Но всё равно лучше, чем жить в подвале. — Что за Мойры? — продолжил любопытствовать Загрей. — Мег тоже про них говорила. — Три моих сестры. — Танатос назвал их каким-то коротким жестом — три пальца отогнул и несколько раз повернул запястье, проведя сверху вниз. — Какая-то дальняя родственница умерла, когда мне было где-то девять, и оставила Эребу свой бизнес — он отказался продавать, поэтому три моих сестры вызвались там работать. Мы их в честь этого магазина зовём Мойрами — так короче. — Ты на кладбище чувствуешь себя больше как дома, чем дома, — улыбнулся Заг. Они оба так и стояли неловко у балкона, осматривая комнату. — Даже спорить не стану, — сжал губы Тан. Он скинул на кровать кожанку и подошёл к столу, рассматривая затаившийся в темноте хлам. Какие-то тетради, книги, рваные листы, совсем неразличимые. Стены спальни, крашенные в ровный тёмно-синий цвет, отличались неожиданной безликостью — никаких постеров, рисунков, картин, сувениров. Только над столом висели две больших рамы. На состаренной бумаге — коллекция бабочек, осторожно рассортированных, прижатых стеклом и подписанных элегантной прописью, сливающейся в темноте в линии тонкой нечитаемой вязи. В одной раме все большие и роскошные экземпляры, в другой — чуть более тесно друг к другу прижатые мелкие, самых разнообразных форм. Сохранённые. Законсервированные. Укрытые от иначе жестокой природы. Прямо как Загрей, увезённый Танатосом куда подальше от колледжа. И он, если честно, был совершенно не против поконсервироваться здесь. Тан, пока его друг заворожённо рассматривал коллекцию бабочек, сел за стол и осторожно поставил перед собой тяжёлую запылившуюся шкатулку тёмного дерева. Загрей вгляделся в неё с интересом. Танатос медленно открыл защёлку, отворяя крышку своего личного сундука сокровищ. — Собираешь ювелирку? — удивлённо спросил Заг. Он, освободив себе рядом место, сел на столешницу. — Отец собирал, — кивнул Танатос. Он скинул с головы капюшон и снял наконец с волос заколку, чтобы положить её на законное место — среди цепочек, колец, серёг и ожерелий. — Он обожал во всё инвестировать и ненавидел что-либо продавать. Заказывал у ювелиров украшения, а когда накопил их кучу, внезапно раздарил всем нам. Каждому что-то, что подойдёт по характеру. У Гипноса тоже целый пакет их. Мы хотели всё продать после смерти отца, чтобы матери помочь, но она отказалась. Он осторожными тонкими пальцами вынул наугад какую-то очень сложную цепочку. Загрей сначала подумал, что это несколько спутавшихся, но то было одно цельное украшение. Танатос замкнул сначала первую золотую ленту, тесно охватившую шею, затем вторую, которая свободно полукругом легла на резкие ключицы, широкую грудь и гордо расправленные плечи. Эти две ленты из длинных плоских звеньев соединяли бегущие вверх и вниз тонкие цепочки. Загрей, разглядывая, наклонил голову — как будто что-то по мотивам египетского усеха. — Почему ты не носишь их чаще? — спросил он. — Ты же таскаешь с собой бабочку. — Не хочу, чтобы они теряли свою значимость, — пожал плечами Тан, снимая и укладывая украшение обратно. — У бабочки есть практическое применение. А всё применение этих штук — напоминать мне об отце. Он нырнул обеими руками в шкатулку и достал со дна что-то совсем большое со множеством выступающих частей. Заг сразу принялся снимать зацепившиеся за острый металл цепочки и кольца, кладя их обратно, пока Танатос не вытащил на свет золотистый венок. Он, кажется, был выполнен из нескольких разных сплавов, потому что передние лепестки были светлее задних и сразу чуть ли не засияли в лунном свете. — …А вот эта хрень, — продолжил Тан, — мне вообще ни о чём не напоминает. Слишком греческое. Забирай. И он пихнул несчастный венок прямо в руки Загрея. Тот с ожидаемым охренением уставился на украшение. — Ты… просто отдаёшь его мне? — Конечно, — пожал плечами Танатос. — Что мне ещё с ним делать — носить, что ли? Родне тоже не сдался. А ну надень. Он мрачно наблюдал за тем, как Загрей медленно двумя руками опустил венок себе на голову, поправил, чтобы удобнее, и причесал пальцами торчащую теперь ещё более целеустремлённо чёлку. Златые лавры охватили его голову, красиво ложась на виски и затылок, и даже не касаясь ушей — он-то боялся, что крупные лепестки будут впиваться в кожу, но они как-то слишком естественно вплелись в серебристого отлива волосы. — Теперь ясно, почему люди так любят подобные вещи брать на заказ, — усмехнулся он, довольно поправляя венок. — Отец свои драгоценности таскает всё время на себе — видимо, поэтому. Даже спит в них, кажется. Приятно видеть такую… беспечность? Не пойми неправильно. — Нет, всё верно, — кивнул Танатос. — Нельзя привязываться. Если нравится что-то, отпусти. Хотя он мне и не нравился никогда — мне его Лахесис всучила после похорон. — Он ей достался от Эреба? — Честно, не знаю. Отец бы вряд ли такое заказал. Он везде какой-то… лишний. — Танатос склонил голову, рассматривая. — Но ты не представляешь, как он тебе идёт. — У тебя есть зеркало? — тут же спросил Заг. — Да, в ванной, — махнул в сторону двери Танатос и вернулся к раскопкам драгоценностей. Он с самого дна наконец вынул маленький ключ, который идеально вошёл в скважину на передней стенке шкатулки. Вместе с поворотом ключика щёлкнул замок — открылся плоский секретный ящик в дне шкатулки. От угла до угла весь его занимал небольшой кинжал в ножнах с инкрустированной чароитом ручкой. — Кажется, пора начинать таскать его с собой, пока ты ошиваешься рядом, — пробормотал Танатос, бросая косой взгляд на так и заворожённого секретами шкатулки Загрея. Тот лишь фыркнул. — Это настоящий? — недоверчиво спросил он. — Боевой? — Декоративный, конечно. Такую красоту для боя не делают. — Танатос вынул кинжал из ножен, рассматривая гладкое лезвие и интереса ради закатал рукав толстовки, обнажая тёмные шрамы, поднимающиеся по предплечью. — Думаешь, у моего отца совсем мозгов нет — десятилетнему ребёнку дарить настоящий кинж… Тан полоснул по коже и поперхнулся словами, когда лезвие раскроило её длинной полосой. Он, отложив кинжал на стол, тут же припал губами к нижнему краю раны, где уже начала собираться, грозя упасть прямо на светлый ковёр, кровь. — Где у тебя бинты? — тут же запаниковал, слезая со стола, Заг. В ушах сразу забилась кровь, заглушая его собственный шёпот. Танатос быстро встал из-за стола и широким шагом направился в ванную. Он открыл шкафчик за зеркалом, шаря в темноте по полкам и позволяя крови спокойно капать в сток раковины. — Я был чист два года… — разочарованно бормотал он, выискивая что-нибудь похожее на перевязочный материал. Наконец, уцепив пачку с бинтом, всучил её маячащему за спиной Загрею и принялся искать вату и перекись. Заг, послушно принимая протягиваемые ему медикаменты, сел на край ванны, неудобно расположенной под самым окном, чтобы исключить любую возможность принятия в ней душа — неудивительно, что эту комнату никто не хотел забирать. Танатос схватил с батареи полотенце и залез в ванну целиком, устало вытянув ноги. Загрей пожал плечами и последовал за ним, садясь напротив. Какое-то время они бесшумно барахтались в неловких попытках сесть поудобнее и наконец, спутавшись ногами, сели лицом к лицу. Загрей сразу распаковал пакетик с бинтом, но Танатос прежде, чем протянуть ему руку, прошёлся по ране смоченным в перекиси ватным шариком. Пока Заг крест-накрест, слой за слоем бинтовал горе-самоубийцу, тот мокрой ватой заботливо убирал с чужого лица кровь, обнаруживая ссадины после охоты, не так явно заметные, как огромный кусок содранной кожи на икре. Танатос уже обрадовался тому, что настала очередь Загрея таскать на лице пластыри, но вспомнил, что тот на протяжение мая только этим и занимался.

***

Загрей проснулся, когда дверь тихонько скрипнула — и сразу заколотилось в груди сердце, и глаза широко распахнулись. Словно грецкий орех от поворота ножа в щели, чуть ли не с хрустом раскалывалась голова. Он так и уснул, использовав удачно подвернувшегося Танатоса в качестве подушки — знал же, что пожалеет. Совсем молодое утреннее солнце слишком уж ярко светило в окно ванной, отражаясь от белоснежной сантехники. Женщина с длинными чёрными волосами осторожно сняла белый медицинский халат, зашуршав тканью, сложила его и перекинула через руку, прежде чем боком сесть на край ванны. Загрей осторожно наблюдал из-под полуприкрытых глаз за тем, как протянулась изящно-бледная рука куда-то к лицу Танатоса. Тот, просыпаясь, повернул голову и вздохнул. — Должна заметить, это лучшее стечение обстоятельств, в которых я обнаруживала тебя всего в крови и шрамах лежащим в ванне, — тихим холодным голосом произнесла женщина. — Выцарапывал у государства право подвергать себя смертельной опасности, — хрипло ответил Тан, перебинтованной рукой протирая глаза. — Извини. И за это тоже. — Он вторую руку покровительственно положил на увенчанную драгоценными лаврами голову. Загрей слушал, щекой чувствуя, как приятно разливаются вибрации низкого голоса в его груди. — Ничего страшного, дитя моё. — У женщины в голосе — занавес равнодушия, без которого ей банально не выжить. — Ты творил куда более жестокие вещи по отношению к себе — и ко мне тоже. Что до гостя — пускай остаётся. — Скажи, если я могу быть чем-то полезен. Эрида и Харон ведь приехали, чтобы с чем-то помочь? — Для начала приди в себя и отдохни, дитя моё, тебе это сейчас весьма полезно. Дальше посмотрим. Увидимся вечером. — Сладких снов, — улыбнулся Тан, сжимая напоследок ладонь матери. Она, судя по движению стекающих по спине волос, благодарно кивнула в ответ, поднялась и вышла из ванной, притворив за собою дверь. Танатос выгнулся, потянувшись всем телом, и сгрёб лохмы Загрея в кулак, отрывая сонную голову от своей груди и разглядывая её с каким-то интересом. — Ай! Утречка, — зашипела сонная голова и зевнула. — Сколько мы спали? Три часа или три дня? — Обе версии звучат правдоподобно, — кивнул Тан и начал выбираться из ванны. — Полотенце с одеждой под дверь положу. Зубные щётки есть нераспакованные в шкафчике. Приятного утопиться. — …Пить… — эхом отозвался, уткнувшись лбом в эмалированное дно, Загрей. — Кран прямо за тобой. Пей — не захлебнись. — И Танатос вышел из ванной, видимо, искать ещё одну свободную. Наскоро искупавшись, пока не отошла боль, Загрей вместо окровавленной одежды напялил что выдали — чёрную футболку да не менее чёрные спортивные штаны. Размер у друзей, что забавно, оказался почти один, только штанины Загрею оказались длинноваты. Он, выйдя из комнаты в коридор, краем глаза увидел светлую макушку спускающегося по лестнице Тана — и последовал бы за ним, если бы путь ему не преградили. Девочка лет десяти с невероятно бледной, будто бы китайского фарфора кожей и волосами чернее ночи, подстриженными в аккуратное каре, в одной лишь ночной сорочке стояла посреди весьма широкого коридора и, скрестив руки на груди, смотрела на нежданного гостя исподлобья. Загрей, осторожно избегая смотреть в большие тёмные глаза, попытался обойти её вдоль стены — девочка тут же метнулась к стене. Он бросился к другой стене, но прыткий ребёнок опередил его. Он шагнул в сторону, и девочка, подняв голову и требовательно глядя ему в глаза, встала перед ним. Наконец, Загрей решил просто схватить её в охапку, наполовину надеясь, что ребёнку просто хочется внимания, наполовину желая скинуть её на кого-нибудь из других обитателей дома. Уже ожидая, что она взвоет сиреной, чем принесёт ему новую головную боль во всех смыслах, он прижал неожиданно лёгкое тело к груди — но девочка вместо этого принялась кусать, царапать и избивать каждый квадратный сантиметр окружившей её плоти. Заг, чуть запрокинув голову, чтобы мелкая случайно не заехала ему в лицо рукой, схватил её покрепче, боясь уронить, и понёс по лестнице вниз, пытаясь смотреть под ноги, по которым она его отчаянно лягала. — Немезида! — рявкнул Танатос, едва завидев сестру на руках у Загрея. — Живо перестань! Этого бить могу только я, — прошипел он, выдирая девочку из крепких объятий. Та моментально прижалась к его боку, обхватив брата руками и ногами, и уткнулась носом в его плечо, одним чёрным глазом всё равно искоса поглядывая на гостя. — Ты меня теперь не отпустишь, да? — неожиданно обречённо вздохнул Тан, хватая её одной рукой под ноги, чтобы снять хотя бы часть нагрузки на позвоночник. Немезида, соглашаясь, кивнула. Загрей осмотрел гостиную, куда вела лестница. Большую часть пространства занимала каминная зона с кофейным столиком, диваном и креслами. По бокам от камина стояли высокие книжные шкафы. Напротив каминной зоны — столовая, состоявшая из круглого стола с люстрой прямо над ним и четырёх стульев. Стены украшали разного рода картины, фотографии и даже одинокий гобелен — нежно-голубой с аккуратно вплетёнными в картину синими и сиреневыми тонами. За массивным деревянным столом восседала девушка явно старше Танатоса, но не похожая на его мать. Она уже заканчивала свой завтрак, состоящий из златобокого яблока, которое с хрустом уминала. Всё её тело цвело различными цепочками, закреплёнными невидимками даже в волосах, и украшенными разного рода камнями пирсингами, и Загрей ни на секунду не сомневался, что все они выполнены из драгоценных металлов. Даже три кольца с когтями вместо обычного маникюра на пальцах её правой руки — чистое золото, усеянное бриллиантами. Чёрные, как у Немезиды, волосы струились по правому плечу — левый висок был вызывающе выбрит. — Я уж думала, — дожевывая яблоко, обратилась к Танатосу девушка, — думала, он сдох наконец-то к хуям собачьим, а он мало того, что жив, так ещё и шмонь всякую в дом тащит. Это кто такой? Она рукой с огрызком показала на слегка оторопевшего Загрея, который даже представиться толком не успел. — Не твоё дело, — невозмутимо ответил Тан и поспешил объяснить: — Это Эрида. Она обычно очень милая. Ангел во плоти. Из-за камина донеслось громкое шуршание полиэтиленовой упаковки, и хлопнула дверца явно кухонного шкафчика. По плитке, перешедшей в паркет гостиной, зашаркали тапочки в форме кроликов на пару с волочащимся по полу красным одеялом с белой обивкой. — Загрей! — радостно вскричал Гипнос и распростёр обе руки: одна была занята телефоном, вторая — большой упаковкой маршмеллоу. — Гипнос! — не менее радостно отозвался Заг и позволил ему врезаться в себя, поднимая хлипкое тело над землёй — Гипнос, смеясь, поджал ноги на ту секунду, что находился в воздухе. Полминуты они потратили чисто на попытки покрепче друг друга обнять. — Доброе утро! — Сладких снов! — откликнулся пожеланием Гипнос. — И добро пожаловать в дом Никты — надеюсь, твоё пребывание здесь ничто не омрачит! Прошу меня извинить, но у меня важные дела. — Он поднял левую руку, встряхнув пакет маршмеллоу, и заговорщицки Загрею подмигнул. — Но мы обязательно увидимся вечером, если я проснусь к тому времени! — И тебе сладких снов, — растерянно ответил Заг, улыбаясь вслед карабкающейся по лестнице фигуре с одеялом на плечах, с достоинством игнорирующей возвращение собственного близнеца. Стоило Гипносу исчезнуть в своей комнате, в гостиную спустился высокий мужчина с точно так же небрежно наброшенным на плечи пиджаком. Он обвёл комнату взглядом, точно так же не заметив Танатоса, и замер, сверху вниз и снова вверх осматривая гостя. — Доброе утро? — уже не зная, чего и ожидать, предположил Загрей, глядя ему в глаза. Мужчина сжал тонкие губы — он был похож на Эреба даже больше, чем Тан — и обернулся к Эриде. Вынув из кармана часы круглые, на цепочке, прямо как в «Дарах волхвов», он сверил время. Эрида поспешила выйти из-за стола, и лицо её озарила ядовитая улыбка. — Вот и мой личный водитель, — ухмыльнулась она. — Не спалите без меня дом, школота бесполезная. Она, взяв под руку мужчину, направилась в прихожую — тот в свою очередь притворился, что не заметил Танатоса, протянувшего к нему в попытке привлечь внимание свободную руку. Тогда Тан ударил пяткой в пол, но и это нужного эффекта не принесло. — Она не хочет, чтобы мы спалили дом, или она хочет, чтобы мы перед тем, как спалить, дождались её? — задался вопросом Загрей. — Если хочешь здесь выжить, советую её игнорировать, — отмахнулся Тан, уходя из гостиной. — У вас в семье это довольно популярная стратегия коммуникации, — поделился наблюдением Загрей. — Иди сюда, — донеслось с кухни. — Что-то случилось? — сразу встрепенулся Заг. — Да. От твоего решения сейчас зависит будущее. — Я готов, — решительно произнёс Загрей, огибая камин и заходя на кухню. Танатос, всё так же держа сестру на руках, смотрел в распахнутый холодильник. — Завтрак или ужин? — Мы же только что проснулись. — Большая часть семьи в это время ложится — кроме Эриды и Харона, если у них работа с утра. Загрей глянул на девочку, крепко прижавшуюся к брату. И правда. — Немезида уснула. — Я знаю. У неё во сне хватка ещё мертвее. — А что будешь ты? — вернувшись к изначальному предмету обсуждения, спросил Загрей, когда Тан потянулся рукой к одной из маленьких баночек на полках. — Пытаться не сблевануть, — равнодушно ответил тот, без каких-либо приятных эмоций рассматривая пюре под стеклом, продаваемое как детское питание, и, не найдя ни сил, ни аппетита запихивать жижу в себя, вернул баночку на место. Загрей схватил с нижней полки большой спелый помидор и захлопнул дверцу. Он, жуя несчастный овощ, проследовал за Танатосом наверх по лестнице, в одну из комнат, и встал на пороге, оперевшись об косяк, пока он аккуратно укладывал Немезиду в кровать. Детская, в отличие от его спальни, пестрила декором в виде разных форм и размеров птичьих черепов, коллекций перьев и даже нескольких чучел ворон — одно из них, получившееся особенно правдоподобно, сидело в клетке и смотрело на чужака осуждающе. Чужак на ворону в ответ посмотрел с вызовом, но всё-таки немного съёжился под стеклянным взглядом умных глаз. В остальном, если не считать монохромной расцветки, комната Немезиды ничем от детской обычной девочки не отличалась. — Интересное у неё хобби, — стараясь не проиграть матч в гляделки с чучелом, отметил Загрей. — У каждого ребёнка есть эта стадия, когда он себя воображает каким-нибудь животным, — пожал плечами Танатос. — Немезиде нравится думать, что она с воронами одной крови. Он вышел из детской, закрыв за собой дверь. Весь дом погрузился в удивительную для позднего утра тишину — и всё равно приятную. Все его обитатели спали, и Танатос, рухнув поперёк своей кровати с фиолетовым покрывалом поверх голого матраса и подушек, явно собирался заняться тем же. — Дальше дрыхнуть? — спросил Загрей, доедая помидор. — Я, в отличие от некоторых, спал в холодной и твёрдой ванне, а не на тёплой подушке, — едко ответил Тан. Загрей пожал плечами и спокойно упал рядом — тоже поперёк кровати, но обойдя её с другой стороны, так, что они теперь смотрели друг другу в бок. — Если хочешь, я могу найти другое место. — Я делил один диван с десятью людьми, и не раз, — фыркнул Заг. — Для меня нынешние условия — роскошь, особенно после общажных коек. — ...Особенно после кушетки в костюмерной, — согласно выдохнул Тан, закрывая глаза и тут же наконец проваливаясь в человеческий сон. — А тебе нормально? — Мне плевать. — Нет, просто, если я слишком сильно вторгаюсь в твоё личное пространство, говори, ладно? — Я бы не просил Мег везти тебя сюда, если бы это было так. Не то чтобы у моих будущих пациентов было хоть какое-то личное пространство. Или у солдат в окопах. Или у беженцев в лагерях. Или у…

***

Загрей проснулся поздним вечером, укрытый фиолетовым покрывалом. Он полежал так какое-то время, невероятно довольный тем, что предлагала ему жизнь прямо сейчас — свернуться клубочком в приятно пахнущем цветами и чистотой одеяле, греющим ровно настолько, насколько надо летней ночью, и смотреть, как пляшут, качаясь от ветра, ветви деревьев за окном, едва касающиеся балкона. Танатоса нигде поблизости не было. Может, ушёл всё-таки спать в другую комнату. Может, решил наконец съесть что-нибудь — и в этом желании Заг был готов всем сердцем его поддержать, потому что его молодой и (он надеялся) всё ещё растущий организм отказывался довольствоваться одним лишь помидором на завтрак. Хотелось как минимум кофе — прийти в себя, осмотреться, а там действовать по ситуации, может быть, даже разогреть что-нибудь из упомянутого ранее ужина. Спешно ополоснув лицо и почистив зубы, Загрей вышел в коридор. Было тихо — всё ещё, и эта тишина его уже настораживала. И не зря. Не успел он и пару шагов пройти к лестнице, как всё поле зрения загородила чёрная, синеватая на просвет ткань — через неё Загрей ещё какое-то время видел чьи-то силуэты и светильник, пока тряпку не накинули вторым слоем. Чьи-то невероятно сильные руки схватили его сзади, обездвиживая. Он попытался вырваться, нагнувшись вперёд, но случайно боднул кого-то в лицо лбом. — Блять! — злобно зашипел уже откуда-то знакомый женский голос. — Прости! — поспешил извиниться Заг прежде, чем его потащили куда-то. Сильные руки приподняли его над полом, и он попытался применить стратегию Немезиды — начал лягаться во все стороны, но ничего этим не добился кроме того, что выставил себя, судя по чьему-то сдавленному прысканью, на посмешище. Услышав это, он постепенно успокоился, понимая, что всё происходящее — какой-то розыгрыш. Не выкрадут же его неизвестно откуда взявшиеся враги прямо из дома Никты — людей, которые знали, где Загрей находится, можно было по пальцам пересчитать, и даже он сам в этот узкий круг не входил. Наконец его затащили в комнату, скорее всего, в ту же, из которой он только что вышел. Раздвинулись деревянные дверцы гардероба, и Загрея кинули на какое-то низкое сидение. Ткань, закрывавшую лицо, крепко завязали на затылке, и, хотя руки у него были свободны, Заг решил подыграть. В лицо засветили явно телефонным фонариком, едва просвечивающим через плотную материю. — Кто ты такой и откуда? — требовательно спросил определённо знакомый женский голос. — Эрида! — радостно догадался Загрей и вытянул руку, по которой его тут же ударили. — Приятно позна-ай! Грубо! — Как тебя зовут? — угрожающе-тихо спросила Эрида, нагнувшись к его лицу так, что он щекой почувствовал дыхание. — Просто говори правду — быстрее отстанет, — устало посоветовал откуда-то голос Гипноса. — Гипнос, солнышко, почему ты ей не сказал, как меня зовут? — почти разочарованно спросил Заг. — Да это просто тестовые вопросы, как на детекторе лжи, — с улыбкой расслабленно отмахнулось солнышко. — Отвечай по делу, и всё будет в шоколаде! — Загрей, — тоже расслабившись, представился допрашиваемый. — Откуда взялся? — продолжила не менее напряжённо Эрида. — С колледжа. — Что с нашим братом забыл? — Господи, у вас гиперопека — это семейное, да? — На вопрос отвечай. Загрей почувствовал, как шеи коснулся холодный металл. А вот это уже были не шутки — не после того, как декоративный на вид кинжал оказался острее скальпеля. Он сглотнул. — Мы в театральном клубе вместе состоим. Я, Тан и Гипнос. — И с какого хрена он тебя сюда приволок? — Ты думаешь, я знаю? У него спроси! Хотя он тоже понятия не имеет, я думаю. — Откуда у него шрамы на лице? — Лазал на заброшку. — И ты — с ним? — …Я не был инициатором. — Ты знаешь, что случилось в выпускном классе старшей школы? — Ваш отец умер? Какая-то авария? — Позже. — Понятия не имею. Говорят про какой-то суд, но мне, если честно, как-то плевать. — Ты знаешь, что мы с тобой сделаем, если с ним что-то случится? — Голос Эриды раздался неприятно близко к уху, и кадыка снова коснулся металл — Загрей по острым концам догадался, что это кольца-когти. Всё тело смяли мурашки, и он уже хотел снова отшутиться про гиперопеку, но вовремя прикусил язык, вместо этого испустив дрожащее дыхание. — Догадываюсь? — осторожно пискнул он. — У тебя в теле появится несколько новых и очень некрасивых дырок, — пообещала хриплым шёпотом Эрида прямо в его ухо. Мег, кажется, говорила, что тусовалась с ней — эти двое явно оказали друг на друга влияние в своё время. — Без проблем, — охотно согласился Загрей. — Буду с него пылинки сдувать, если попросишь. Как вариант — просто объясните ему нормальным человеческим языком, что заботитесь о нём, и, может, он перестанет принимать такие плохие решения? — Не зарывайся. — По голосу девушки прокатился опасный рык. Она хотела сказать что-то ещё, но замерла на вдохе, потому что балконная дверь застучала, открываясь. Тут же потух фонарик и кто-то на кого-то зашикал. Впрочем, было поздно — на пол упала сумка с чем-то тяжёлым, спальню пересекли быстрые широкие шаги, и дверь гардероба резко распахнулась. — Вы что тут забыли, толпа дегенератов? — в праведном гневе зашипел Танатос. Заг сразу радостно стянул с лица повязку — как раз вовремя, чтобы узреть, как он вытащенной из сумки тяжеленной книгой выгоняет Эриду из собственного шкафа. Харон удалился сам и с достоинством. Немезида, пригнувшись так, что головой не доставала и до колена брата, убежала. Остатки тумаков, не доставшихся старшей из сестёр, обрушились на медлительного Гипноса. — За что? Я ничего не делал, я просто рядом стоял! — верещал он, путаясь в одеяле. — Оказывал моральную поддержку! — Вон из комнаты! — Танатос всем телом вытолкнул его прочь и крепко закрыл за беспокойной роднёй дверь. — Ты в порядке? Загрей сидел на пустой полке для обуви, согнувшись пополам от смеха, и держал в руках большую тряпку, которой ему завязали глаза. Танатос выдернул её у него из рук и сел на кровать, осторожно развязывая. — Вот же идиоты, мамину шаль помяли… — бормотал он, расправляя ткань, покрывшуюся складками и заломами. — «Методы анализа органических полимеров в современной химии», — прочитал Загрей название книги, которой сегодня повезло быть использованной в качестве оружия. — Положи туда, — попросил Танатос, показывая на одну из полок шкафа. Книг в его гардеробе оказалось на порядок больше, чем одежды. — Извини их. Не понимают, что творят. — Они думают, что это ты не понимаешь, что творишь, — рассудил Загрей. — Пытаются всё сделать как лучше. — Они просто хотят лучшего для себя, а не для меня, — хмуро ответил Тан, ссутулившись над несчастной шалью. — Хотят, чтобы ты жил, — уточнил Загрей. — Так лучше для всех. — С чего ты взял? — непонимающе спросил Танатос. — Если я хочу себя убить, я имею на это право, как и любой человек, вольный свободно распоряжаться своим телом. Загрей постоял немного, ошарашенный таким аргументом. Он подошёл к своему набитому вещами рюкзаку, который Танатос вместе с собственными пожитками забрал из общежития сегодня, приехав обратно уже на собственной машине. — Так и зачем тогда существуют тысячи организаций, нацеленных на предотвращение суицида, если любой, кто хочет себя убить, должен просто взять и сделать это, наплевав на количество боли, которую их смерть причинит тем, кто их любит? — Заставлять кого-то жить, продираясь сквозь невыносимую боль, просто потому, что ты не в силах их отпустить — это эгоизм. Зрелые люди так не поступают. — По твоей логике, все, кто способен чувствовать хоть какие-то эмоции, — это унтерменши, которым просто стоит сразу уже убить себя и не мешать существовать высшим разумам, у которых нет времени на такие капризы. Танатос осторожно промолчал, сцепив пальцы в замок так, что побелели костяшки. Они взяли паузу в несколько выдохов, и он ответил, уступая: — Я всегда делил самоубийц на тех, чьё положение действительно безвыходно, и тех, кто просто хочет, чтобы закончилась та жизнь, которую они так устали жить, и началась другая. Кто-то просто хочет, чтобы ему помогли. Выслушали, дали понять, что он ещё не конченный — есть другие такие же, и живут же как-то, и даже любят и любимы. А кто-то, наверное, в глубине души догадывается, хоть и не хочет признавать, что ещё не заслужил смерти. Что придётся намотать сопли на кулак и жить дальше, надеясь, что его собьёт автобус или доконают переработки. Но живёт же как-то, как видишь. Загрей замер на дрожащем вдохе и, убедившись, что тишина повисла насовсем, с облегчением выдохнул. Танатос, одними уголками губ улыбнувшись, подумал, как же это мило, когда у человека на лице написаны все эмоции.

***

Время в доме Никты текло медленно и радостно одновременно — один день длился дольше недели, но неделя пролетала быстро, словно день. Словно ночь, скорее. Перейти на ночной образ жизни здесь было легче лёгкого. В особняке всегда было чем заняться. Любимые развлечения Загрея включали в себя, но не ограничивались кормлением пасущихся на холме за особняком лошадей, попытками пожелать собирающемуся на работу Харону доброго утра и игрой в прятки с Немезидой, о моменте начала и окончания которой была извещена только она сама, в то время как Загрей был вынужден обо всём догадываться, и тем веселее им было играть. К ним иногда не без удовольствия присоединялся Гипнос — не все из его друзей могли бодрствовать в пять утра, чтобы поддерживать непрерывный обмен мемами, впрочем, он был определённо рад более не быть единственным ответственным за развлечение младшей сестрёнки. Ближе к утру, усталый, Заг начинал приставать к Танатосу с просьбами научить его языку жестов. Тот в зависимости от настроения либо соглашался и показывал какие-то новые слова, уча применять их в различных конструкциях, либо просто заставлял повторять дактиль, который Загрей выучил быстро, но использовал медленно и путался при этом в пальцах — сначала он эти ошибки сопровождал громким матом, но затем перешёл на тяжёлые вздохи, смиренно начиная всё слово сначала, и Танатос обрёл веру в то, что с этим оболтусом совсем не всё потеряно. Сегодня Загрей застал друга красящим ногти — Тан чуть не смазал аккуратную золотую полосу, которую решил нанести поверх традиционно чёрного лака, когда Заг вбежал в комнату. В ответ на привычную просьбу Танатос попросил дождаться, пока высохнет завершающий слой, и сам устроился на полу в гардеробе — прислонившись спиной к полкам, достал одну из книг отца, листая до страницы, на которой остановился в прошлый раз, и продолжил увлекательное чтение о появлении первых органических полимеров. Загрей, чтобы чем-то занять руки и заодно подготовить их к уроку, достал из чехла гитару. Подстроил немного и начал перебирать струны, не задумываясь над тем, что именно играет. Музыка стала для него спасением, заглушая ненужные мысли в голове, когда отец стал совсем неконтролируемым — как только Загрею исполнилось лет пятнадцать, на смерть жены наложилось (довольно поздно, надо заметить) ещё и осознание вещей, на которые обычно решаются подростки, и попытки собственного подростка ото всех этих вещей уберечь. Аид вёл себя абсолютно как батя, который сам в молодости отрастил волосы ниже плеч, разъезжал по городу на мотоцикле и на собственной шкуре познал все удовольствия, скрытые за лаконичным «секс, наркотики, рок-н-ролл» — но если его в чём-то из вышеупомянутого уличали, моментально приходил в ярость. Увлечение Загрея гитарой он постоянно называл бесполезным, но в глубине души был вынужден признать, что оно было самой безвредной из затей сына, и потому позволял ему бренчать сколько влезет — даже спустя пару лет нанял знакомого репетитором, у которого Заг учился, пока не произошёл срач по поводу поступления. Загрей задел две какие-то близкие друг к другу ноты и замер, что-то вспоминая. Он попробовал снова выбить из струн то же сочетание — четвёртый лад после шестого, совсем мимолётно, словно бы порхая над тонким металлом. Наконец, вспомнив, где он уже такое слышал, начал наигрывать, наполовину подбирая по памяти, знакомый рифф. Танатос узнал старую добрую «Snow» Перцев, когда Загрей, набравшись уверенности, начал играть вступление почти на той же скорости, что и в оригинале, кивая в такт головой — всё равно с парой ошибок, но не смертельных. Для него главным было передать это ощущение спускающихся в белоснежном танце, бесшумно мелькающих перед глазами и едва заметным холодом оседающих на лице снежинок. Синестет до мозга костей. — На дворе лето. — Глядишь, к первому снегу выучу. Тан осторожно, чтобы не спугнуть неустойчивый ритм, отложил книгу и протянул руку — за дверцей шкафа, скрытая никому не нужными, никуда не детыми коробками, стояла его старая бас-гитара, ещё со школы. Заг сразу встрепенулся, остановившись, когда услышал низкие струны. Танатос взглядом попросил продолжать. — Ты играешь на басу? — Без одного уха — и всё лучше тебя. Загрей фыркнул и попытался вернуться к игре, но всё равно не смог оторвать любопытного взгляда от инструмента с корпусом прозрачного акрила — и от рук, в которые гитара легла, словно родная. — Как ты слышишь, что играешь? — Я хорошо различаю низкие частоты. Но бас надо больше чувствовать, чем слышать. — Он с тоской осмотрел будто бы хрустальный корпус. — Харон никогда не показывал, но ему нравилось. Он всю родню тащил на школьные концерты. Что-то необычное в его мире. Инструмент, звук которого ложится подо всю песню, кажущийся для любителя необязательным украшением, но для ценителя — незаменимым фундаментом, ещё и выполненный из прозрачного оргстекла, идеально подходил человеку, мечтавшему молчаливо раствориться в толпе и с годами приспособившемуся к ней, научившись палки, вставленные судьбой в колёса, использовать в качестве оружия. Загрею даже жалко было вторгаться в эту удивительную жизнь, нарушая гармонию, которую Танатос так долго пытался установить — и Танатос в ту ночь на заправке дал ему чётко понять, что тоже далеко этому не рад. А потом увёз к себе домой. Что за странный человек. — Чувствуешь? — Тан задел самую толстую струну. Звук действительно разлился по комнате вибрацией. — Как на концерте с колонками, — кивнул Загрей, вспоминая ощущения. — Как… как в лесу, когда кабаны по земле бегут. Танатос кивнул и вернулся к игре. Заг тоже — с вновь найденной радостью играя вновь любимый рифф, потому что было с кем, потому что в быстрое падение снежинок теперь вплетался паром дыхания на морозе бас. Они сыграли несколько тактов, и Загрей, уверенный в получающейся мелодии, даже запел первый куплет — и, видимо, зря, потому что дверь в комнату резко распахнулась. На пороге стояла в одном халате Эрида. — Заткнитесь оба. Спать не даёте. Харону хорошо — а обо мне думать необязательно? Загрей уже съёжился под её обвиняющим взглядом, но Танатос, резко встав с пола, молча прошествовал к двери и громко хлопнул ею перед лицом сестры, на всякий случай поворачивая замок под ручкой. — Я же говорил, что её просто нужно игнорировать, — ответил он на вопрос в глазах Загрея. — Гипнос и Харон пускай поддаются её манипуляциям сколько хотят, но я ей больше не позволю с кем-то меня ссорить. — Она вас рассорила? — поражённо спросил Заг. — Она — керри-блю-терьер всея семьи. Постоянно провоцирует драки, а сама сидит рядом и улыбается. Загрей аккуратно отложил гитару. Танатос вернулся в шкаф. — Она меня пыталась расспросить про то, что случилось в старшей школе — после аварии. — Эрида привыкла считать это просто информацией, которую можно получить, обработать и передать. Возможно, это защитный механизм — отделять данные от эмоций. — Как так получилось, что все в это поверили? — спросил Загрей, сбивая ритм разговора, который Танатос безуспешно пытался вернуть к приемлемому. В воздухе завис септаккорд. — И даже Мег? Каким образом? Танатос смотрел на него, словно взглядом пытаясь отговорить от заданного вопроса, но получалось плохо. Загрей был не из тех людей, кто брал свои слова обратно. — Я попросил сурдопереводчика на суде, — признался, пожав плечами, Тан. Хуже или легче от этого, к счастью, не стало. — К тому моменту сил их всех слушать уже не оставалось. Я вдруг понял, что могу даже не смотреть в сторону скамьи, когда он даёт показания, и не слушать его голос, а просто сосредоточиться на переводе, и тогда осознал, что всё-таки доживу до конца заседания. — Но почему тогда только Олимп..? — непонимающе развёл руками Загрей, пытаясь сложить два куска паззла неправильными сторонами. Кому как ему было не знать — всё, сказанное на Олимпе, моментально становилось достоянием стигийской публики. — Не только, — после паузы осторожно подтвердил его догадку Тан, чуть склонив голову. — Даже Гипнос свои галлюцинации так не игнорирует, как меня — одногруппники после поступления. Обсуждали так, словно меня и рядом не было. Я просто решил подыграть. — Получается, за два года история забылась? Когда я поступил, никто уже не говорил об этом. — У Мегеры дар убеждения. — Согласен. Притворяться, что произошедшего диалога не было, казалось глупым, но, в конце концов, Танатос имел в таких вещах огромный опыт, и Загрей решил, что теперь настала его очередь подыгрывать, если им обоим от этого будет легче.

***

Танатос иногда терял всякое желание с кем-либо разговаривать и, чтобы у некоторых не появлялось соблазна, в такие моменты пропадал — некоторые в лице Загрея с этим быстро смирились. Тан мог уехать под каким-то предлогом, например, в магазин, или просто спрятаться где-нибудь и своим внезапным появлением через неопределённое время чуть не довести до сердечного приступа. Сегодня его не было всю ночь, и Заг, часами слоняясь по оказавшемуся не таким уж огромным дому, наконец попал на кухню. Время клонилось к утру, и Никта уже начинала готовить ужин. Никта отсутствовала дома ночи напролёт, а днём отсыпалась непробудным сном. Редкие выходные она делила поровну между отдыхом от всех и вся в собственной комнате и генеральными уборками, от которых укрыться было невозможно, кем бы или чем бы ты ни был. К счастью, сегодня она предпочла первый вариант, только ближе к утру всё-таки показавшись на первом этаже. Гипнос рассказывал много историй с её работы. Никта работала детским реаниматологом ночной смены в городе неподалёку и часто выцарапывала едва родившихся детей из лап смерти. Загрей, даже ни разу не поговорив с ней, за неделю пребывания в её доме успел проникнуться к женщине невероятным уважением уже хотя бы за то, что она терпела его, существующего где-то за ближайшей стенкой, со спокойствием и принятием, которым Аиду стоило бы поучиться. Казалось, её было невозможно вывести из себя — её, повидавшую и пережившую не менее ужасные вещи, чем Аид, но выбравшую извлечь из них совсем другие уроки. С кухни доносились звуки начинающейся готовки — Никта доставала из холодильника продукты, взвешивая их в руках и отмеряя, сколько в итоге должно получиться порций. Загрей осторожно выглянул из-за стены с камином, по другую сторону которой находилась кухня. — Нет нужды прятаться, дитя, — даже не поднимая глаз в его сторону, позвала Никта. — Мы с вами так и не познакомились официально, — улыбнулся Заг и протянул руку. — Я… — …Я знаю, как тебя зовут, дитя. Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить. И я не собираюсь терпеть такого к себе обращения в собственном же доме. — Никта подняла на него строгий взгляд бледных глаз. — Я не на работе, чтобы обращаться ко мне на «вы». Забудь и больше никогда не совершай этот проступок, дитя. Загрей стоял так несколько секунд, чувствуя, как в глубине холодной радужки всё-таки теплится нежная симпатия, и улыбнулся совсем ласково: — Но… ты же мне в матери годишься! — Что ж, было бы странно обращаться на «вы» к собственной матери. — Откуда мне знать? У меня нет опыта в этой области. — Для всего однажды наступает первый раз, дитя, — с едва лишь заметной тенью улыбки на серьёзном лице сказала Никта, положив руку ему на плечо. — Мне нужно от тебя одолжение. В подвале — дверь туда ты найдёшь под лестницей — есть холодный угол, там стоит стеллаж с продуктами. Ты узнаешь его — только берегись банок с корнишонами на верхней полке. Возьми оттуда грибы, картошку и яблоки — и возвращайся сюда без оглядки. — Будет сделано, — с готовностью ответил Загрей. Инструкции, данные столь торжественным тоном, пробудили в нём благородного рыцаря, жаждущего броситься в очередное приключение. В подвале действительно было прохладно. Через окошко под потолком уже лился на земляной пол свет восходящего солнца. Сюда сваливали весь хлам, которому не было места наверху, в чисто убранных комнатах и коридорах. Тут и там — большие коробки, разобранные детские кроватки, игрушки, провода, остатки стройматериалов. Шумела стиральная машина, перед которой стояли четыре корзины: с чёрной одеждой, ещё одна с чёрной, с белой и совсем маленькая — с цветной. Загрей мог с уверенностью предположить по гардеробу всех обитателей дома, что в машинке бултыхалась третья порция чёрной одежды. На стиральной машинке, готовясь усмирять её во время отжима, сидел в обнимку с полной коробкой проводов Танатос. Он то и дело проводил эксгумацию трупа очередного телефона, извлекал из кладбища домашней электроники нужную зарядку и пытался воскресить хоть один из аппаратов — на замену тому, что утопил в реке. Загрей попытался рукой привлечь его внимание, но Танатос не реагировал. Если в этом подвале он и правда провёл половину своего детства, его можно было понять — нормальным человеком здесь вырасти нельзя было. По пути пожелав спускающемуся с лестницы Харону доброго утра, осведомившись о его здоровье и пожелав мужчине продуктивного дня, Загрей вернулся на кухню с пачкой грибов, яблоками, картохой и ослепительной улыбкой человека, который всегда искренне рад помочь. Руки освободив, он почесал затылок, слегка поправляя драгоценные лавры — он их носил теперь почти везде и всегда, притворяясь, что передразнивает привычку Танатоса дорогое ювелирное украшение использовать в качестве заколки, хотя с этой задачей вполне могла бы справиться пара дешевейших невидимок. На самом же деле Заг просто не хотел признаваться себе в том, что венок ему банально понравился и на голове сидел приятной тяжестью. Никта уже была занята замешиванием теста для шарлотки. Он послушно следовал всем её указаниям — первым делом вымыл картошку. Затем её надо было почистить — зачем и как, Загрей понятия не имел, но вооружился выданной ему овощечисткой и принялся за дело. Никта, увидев, как в ведро летят толстые ошмётки, решила, что тесту пора немного отдохнуть, и предложила чрезмерно усердному помощнику нарезать и потушить грибы. — Я уже отвыкла видеть своего сына в обществе кого-либо, кроме самого себя, — начала она, бережно дочищая картофелину — каждым движением словно бы снимала лепестки с бутона розы. Никта в своей простой элегантности была поразительна — даже балахонистое домашнее платье она носила подобно вечернему, с той же статью и торжественностью. Длинные волосы собирала высоко в сложную причёску, а чтобы отпущенные концы не вздумали лезть в лицо или под руки, рассыпала по голове маленькие заколки, на иссиня-чёрных волосах блестящие звёздами. Загрей вздохнул. Танатос был его нелюбимым объектом для обсуждения — говорить хотелось только с ним, слушать его холодный тихий голос бесконечно, иногда вставляя собственные соображения на тему, чтобы как-то развить диалог, умоляя его не замолкать ещё немного. Говорить о нём с кем-то казалось предательством, хотя умом Загрей понимал, что тем для разговора существует множество. Не весь мир вращался вокруг странной пьесы с двуликим главным героем. — Тан — замечательный человек, если позволяет узнать себя поближе, — с улыбкой признался Загрей, сваливая гору нарезанных грибов на разогретую сковородку. — Он то и дело закрывается от всех, кого знает и не знает, обрастает шипами. Это иногда пугает. Но он не против компании, он просто не хочет принимать активного участия в разговоре. Это можно понять. — Я рада, что он наконец-то нашёл кого-то, кто способен его принять, — отозвалась Никта, тонко нарезая картошку на другом конце кухни. Голос её, вопреки словам, казался печальным, но Загрей быстро к этому привыкал. — Иногда информации становится слишком много. Для поддержания контроля можно перекрывать ненужные каналы её поступления. Загрей согласно кивнул. Он по опыту ночи на заправке знал, что бывает, когда Танатос чувствует, что теряет контроль — что бы тогда ни случилось, повторения никто из них точно не хотел. — Я знаю, что некоторые его любимые досуговые мероприятия могут показаться… немного странными и даже опасными, — продолжила Никта. Ритмично бил по доске нож. — Исследовать заброшенные здания? — догадался Загрей. — Один из вариантов. Возможно, употреблять в пищу кубики льда или напитки температуры кипения. Возможно, гадать, насколько близко можно приблизиться к потере сознания, всё ещё имея возможность вернуться обратно. Возможно, выцарапывать у государства право подвергать себя смертельной опасности. В кухне повисла тяжёлая тишина. Шипели под крышкой грибы, но Загрей всё продолжал смотреть в сторону Никты, склонившейся над доской с картошкой. — Я... стараюсь находить другие способы провести свободное время, — улыбнулся он. — Он потрясающе играет на басу — надо было только заставить вытащить гитару из шкафа. Эм… Никта? Женщина, сразу откликнувшись, обернулась. Загрей, тревожно нахмурившись, поднял крышку сковороды и деревянной лопаткой провёл по дну, ровным слоем покрытому грибами. — Что испугало тебя, дитя? — Я… Я всё исправлю, обещаю, я — не знаю, что произошло, честно, отвернулся всего на секунду, — растерянно бормотал Заг, то увеличивая огонь, то уменьшая и шаря по кухне глазами в попытке понять, что случилось. — Разве что-то не так? — Грибы! Их была целая сковородка! По самую крышку, правда! Никта с встревоженным лицом медленно положила руку на плечо Загрея, осторожно заглянув юноше в глаза. — Дитя моё, слушай очень внимательно, — начала она с могильным холодом в голосе. — Однажды тебе суждено было узнать. Я не могу более хранить эту тайну, оберегая тебя от ответственности, которая ляжет на твои плечи, узнай ты её. Грибы, дитя — они ужариваются. Очень сильно. Как и шпинат. Просто принеси ещё из подвала. Загрей, поражённый, послушно направился обратно под лестницу. Мир взрослых был большим и страшным местом, где все объекты и явления, подчиняясь совсем другим законам, отказывались функционировать по-человечески: работа в норме должна была занимать большую часть дня, чем отведённое для отдыха время; любовь к собственному ребёнку становилась весьма условным и даже необязательным понятием (любовь к родителям всё ещё считалась всенепременно цветущей в каждом их обладателе); сегодня же ему стало известно, что грибы — о, ужас — ужариваются. Жить в этом мире хотелось с каждым днём всё меньше и меньше. Драгоценной становилась каждая секунда студенческих лет.

***

Посреди дня начался какой-то кипиш. Танатос разбудил Загрея пинками и выбежал из комнаты на шум. Они уже вторую ночь подряд спали на полу, постелив в углу покрывало и кинув подушки — смотрели какой-то рандомный сериал до полудня, пока не засыпали. Заг, едва проснувшись, пытался выбраться из импровизированного гнезда, не раздавив стоящий на полу ноутбук, и путающиеся в ногах наушники ему никак не помогали. Солнце ещё даже не клонилось к закату — он уже давно отвык бодрствовать при его лучах. Наконец, и он подоспел к месту драки — всё та же компания минус Харон волочила в комнату Танатоса новую жертву. Немезида тащила за руку спящего на ходу Гипноса, Тан волок чужака, заломив ему руки по приказу Эриды, сама же она шикала на всю процессию, когда они проходили мимо спальни Никты. Харон в свой выходной по просьбе матери поехал в город искать такую же лампу, какая перегорела недавно у неё в настольном светильнике. Незнакомца завели в комнату Танатоса и затолкали в гардероб, усадив на всё ту же полку для обуви. Загрей, хмуро следуя за компанией, проследил, чтобы не затоптали несчастный ноутбук, и сам залез к ним в шкаф. — Развяжите его! — запротестовал он и повернулся к Тану. — Ты тоже? Разве не ты был против того, чтобы меня тут допрашивали? — Да, был, потому что тебя я знаю! — зашипел тот в ответ. Эрида, хрипя под нос ругательства, надевала кольца-когти. Немезида забрала у сестры телефон и направила луч фонарика в лицо чужаку, посмевшему пробраться в их дом — парень в ответ сощурился, будто бы улыбаясь, хотя рот его был заткнут собственным же шарфом. Гипнос, прислонившись к задней стене шкафа, уснул. — Так а я знаю его, — в свою очередь зашипел Загрей. — Это Гермес, брат мой двоюродный! — Отлично, и что он тут делает? — сразу накинулась на него Эрида. — С чего мне-то знать? У него спрашивай! — напал в ответ Заг. Танатос медленно вытянул ярко-оранжевый градиентный шарф изо рта Гермеса. Тот, одним глазом щурясь, посмотрел на него даже как-то ласково, и попытался отплеваться — весь рот забила шерсть. — Добрый, тьфу, день, да тьфу, уважаемые — и кузен! — наконец выговорил он. — Я рад, что мы так скоро выяснили, что я не представляю для вас никакой опасности. Теперь, полагаю, меня можно и отпустить. — Он, демонстрируя удивительное для такой ситуации спокойствие, кивнул себе за спину, где вторым концом шарфа были связаны его руки. — Гермес, — задумчиво пробормотал Танатос сквозь сжатые губы, не торопясь освобождать пленника. — Тот самый. — Приятно знать, что в этот раз наша встреча произошла в куда более приятных обстоятельствах. Ещё больше — что твоё здоровье очевидно поправилось! Гермес говорил невероятно быстро, отчего в его акценте, выглаженном утюгом высшего образования и ещё более высшего общества, всё равно мелькали родные радостные интонации. Он не повышал голос точно так же, как Гипнос, но вместо этого прыгал по коротким предложениям ритмичными волнами, словно, пока разговаривал, скакал галопом на лошади, упорно подбирая на замену родному диалекту, текущему в крови, многосложные синонимы в попытке казаться окультуренным. Танатос, не в силах воспринимать столько быстрой болтовни, поморщился и уже попытался заткнуть рот Гермесу обратно шарфом, но Эрида остановила его, схватив за руку. — Это тот, что ли, который помог тебе тогда убежать? — Заткнись. — Тан выдернул руку у сестры. — И что ты забыл здесь? — требовательно обернулась она к Гермесу. — Долг тебе вернуть, или что? — О, нет, если мой бизнес-партнёр меня чему-то и научил за время моей короткой жизни, так это не брать и не давать долгов — нет-нет, никогда, — покачал головой Гермес. Он сильно изменился с тех пор, когда они с Загреем последний раз виделись — это было лет десять тому назад, когда Аид притащил сына на званый ужин, на котором должна была собраться вся семья. Даже несмотря на то, что явилась лишь малая часть всех его родственников, ужин закончился грандиозной дракой. Маленькие Загрей и Гермес провели весь вечер в компании друг друга, прячась под столом — в единственном месте, где не рисковали получить по голове от пьяного зятя какой-нибудь троюродной тёти. У Гермеса осталась с тех пор его озорная лисья улыбка с хитро вздёрнутыми уголками губ и тёмные глаза с ласковым прищуром. Высветленные волосы на висках, словно крылышки, гелем уложенные назад вместе со всей остальной чёлкой, и проколотые в множестве мест уши, и выбритые полосы на бровях, и белое платье с короткой юбкой, обнажавшей смуглые крепкие бёдра — это всё было новым. — Ну-ка повтори ту часть про бизнес-партнёра, — цепляясь за улики, потребовала Эрида. — Какую часть? — с пустой улыбкой обернулся к ней Гермес. — Кто твой бизнес-партнёр? — Какой бизнес-партнёр? — Ты со мной в дурака играть будешь? — Эрида, оскалившись, прицелилась, готовая выцарапать чужаку глаза. — На кого ты работаешь? — Я своих людей не сдаю! — благородно вздёрнул нос Гермес. — Но могу дать визитку. В кармане — правом. — Он подмигнул Эриде лукаво. Девушка, закатив глаза, вытащила из кармана платья визитку, в свете фонарика переливающуюся фиолетовым и золотым тиснением на чёрном фоне. — Харон, — мрачно огласила Эрида, взглядом бегая по тиснёным буквам. — Значит, он всё-таки перешёл на международные поставки — козёл, и мне ничего не сказал! У Загрея только при взгляде на острые инкрустированные бриллиантами когти хватило силы воли, чтобы не засмеяться. Танатос молча развязал руки Гермеса, который тут же пробкой вылетел из шкафа. Эрида, не успевшая сказать ему что-нибудь угрожающее на прощание, тут же бросилась за ним. Немезида молча пошла спать дальше к себе в комнату. Гипнос не нашёл в себе сил даже на это — так и уснул в обнимку с зимним пальто Тана. — Значит, я не единственный нелегальный гость здесь, — с любопытной улыбкой почесал затылок Загрей, глядя вслед покинувшей гардероб процессии. — В этом доме нет нелегальных гостей, — вздохнул Танатос, подхватывая близнеца на руки. — Не знаю, как ты ещё не понял — мать терпеть не может, когда дом пустует. Все дети выросли и разъехались по миру и по всяким вашим колледжам. Ей теперь что свои, что чужие — лишь бы дома кипела жизнь. Как раньше, при отце. Жизнь дома действительно кипела. За хлопнувшей дверью Хароновой комнаты скрылся Гермес. Никта, проснувшись вечером, только записала в список покупок, что еды теперь им нужно брать на восьмерых, и, убедившись, что все чувствуют себя как дома, собралась на очередное дежурство.