One Hell of a Ride

— Ещё долго? Загрей был из тех людей, до которых истинная суть случившегося доходит медленно, словно бы небольшими порциями. Возможно, так его собственное подсознание защищало мозг от перегрузки, скармливая обработанную информацию понемногу. Или же у него просто не хватало сил осмыслить весь концепт целиком за один присест. Постепенно всё сказанное Никтой начало путаться в голове, будто заигранная, тысячи раз зажёванная, прохудившаяся магнитная кассета. Чтобы сохранить хотя бы крупицу осознания происходящего, Загрею приходилось проговаривать все основные пункты вслух. Танатос слушал бормотание с пассажирского сидения, пытаясь разобрать хоть что-то, но решил, что сначала разобраться следует самому Загрею — так им обоим будет легче. Пока он старался особо не отсвечивать и лишь послушно отвечал на задаваемый каждую минуту неизменный вопрос. — Колледж должен быть километрах в пятнадцати отсюда. — Значит, нужно поворачивать, — тут же встрепенулся Заг. — Ниже по трассе, там будет указатель на коттеджный посёлок. Ему одновременно хотелось и побыстрее оказаться у дома отца, и чтобы поездка никогда не кончалась, потому что он определённо ещё не успел разложить по полочкам те тонны новой информации, которые вывалились на него этим вечером. Он мог бы обсудить всё случившееся с Таном — благодаря ему Загрей уже знал, как разговор с молчаливым собеседником в разы облегчает распутывание собственных мыслей. Но рассказывать что-то сосредоточенному на дороге Танатосу, ещё и сидя от него слева, показалось Загрею идеей сомнительной. Он по нахмуренным бровям и болезненно сжимающим руль пальцам понимал — Танатос, только лишь краем глаза взглянув на семейную драму друга, со своими мыслями по этому поводу тоже разобрался ещё не до конца. Заг вытянул руку, показывая в сторону кирпичного забора, стеной окружившего особняк Аида. Танатос, взвесив все за и против, машину припарковал всё-таки в относительной близости от ограды. Крякнул ручник в унисон с отстёгнутым ремнём безопасности — Загрей хлопнул дверью и с удивлением обнаружил, что Тан тоже вылез из машины. — Ты можешь остаться здесь, — на всякий случай напомнил он. — И как ты меня предупредишь, что план сорвался и мне пора уматывать? — Танатос оглядел забор, выбирая место, где перелезать его было бы легче. — Буду вопить, что есть мочи? — предположил Загрей и усмехнулся, хотя голос от волнения всё равно задрожал: — В последние годы все мои встречи с отцом этим и заканчиваются. — Поэтому я с тобой и иду, — снисходительно-холодно бросил Танатос. — Мне не нужен сиквел ночи после атомной станции. — Станция была твоей идеей! — Загрей направился в сторону ворот и Тан без лишних вопросов сразу последовал за ним. — Мне до сих пор кажется, что это была какая-то проверка на вшивость. — Возможно. — И я её прошёл? Танатос, не без раздражения вздохнув, остановился рядом с калиткой. Загрей, исподлобья глядя с озорной улыбкой, скинул с плеча рюкзак и нырнул рукой в забитый безделицами карман. — Сейчас конец июня, три часа ночи, я стою здесь с тобой и готовлюсь вламываться в дом твоего отца, директора колледжа, где мне ещё учиться, — перечислил Тан, больше пытаясь заземлиться, потому что в голове становилось слишком шумно — помогло, очевидно, плохо. — Как думаешь, прошёл ты её или нет? Сигнализации, камеры, сторожевые собаки? — Умерли, — бросил Загрей, когда наконец извлёк из рюкзака связку ключей. Он добавил, пытаясь один из них запихнуть в скважину: — Ты можешь, конечно, накинуть капюшон, если стесняешься перед камерой, но я не думаю, что есть смысл работать по стелсу. Какая разница, если я собрался с ним говорить? — Ты так уверен, что добьёшься от отца чего-то кроме хлопка дверью перед носом? — Танатос следил осторожным взглядом за тем, как Загрей без какой-либо обходительности гремел ключами, проворачивая их в плохо поддающемся замке калитки. — Я… — Загрей остановился на секунду и повернул к нему голову. — Я не знаю, честно. Не говори со мной об этом. Я не знаю больше ни-че-го. Буду смотреть по ситуации, ладно? И Тан в ответ на доверительный взгляд и шёпот лишь устало покачал покрытой головой — всё-таки натянул капюшон. Калитка, сдав свою линию обороны, распахнулась. — В следующий раз, когда заручаешься моей поддержкой, будь добр иметь хотя бы примерный план действий. — Ты лучше рака попроси посвистеть — с большей вероятностью чего-то добьёшься, — рассмеялся Загрей, удивлённый, но переполненный новой дозой уверенности. — Я-то думал, он все замки давно сменил. По-хозяйски, выпрямившись и спокойно засунув руки в карманы куртки, он вышагивал по плитам, устилавшим тропинку до в меру роскошного крыльца — всё-таки, хвастаться Аиду было не перед кем. Соседские дома стояли друг от друга на большом расстоянии, ограждённые заборами даже выше самооценки хозяев. Особняк, впрочем, своему определению всё равно отвечал — полированные массивные ступени чистого гранита, высокие колонны, крепкие наличники. Всё для долговечности, не для красоты. Свет фонаря, освещая поле зрения камеры над крыльцом, стекал по сияющему мутному камню на тёмно-зелёный газон. Весь участок — чистый холст, мечта любого ландшафтного дизайнера. Всё ещё боязливо озираясь по сторонам, Танатос молча шёл вслед за этим непутёвым. Загрей был прав, Аиду его отчислять не было никакого резона, и всё-таки Тан сейчас шагал не столько по дорожке до крыльца, сколько по лезвию бритвы, и получал от этого удовольствие, легко трепетавшее у сердца, словно крылья бабочки — легко спутать со страхом. Вот только страх Танатос знал в лицо лучше, чем кого-либо другого, и всегда считал не более чем насмешкой над собой, легко устранимой угрозой планам и надеждам. Вместе они — вот такие сумасбродно-бесстрашные. Когда один бежит от своего кошмара, второй всегда готов схватить за руку. Загрей поднялся по крыльцу, и стылый гранит холодом коснулся уже привычно босых ступней. Окна дома горели беспорядочно — каждая комната замерла недвижимо, словно макет семейной жизни, которая могла бы там бурлить. Тяжёлая бронированная дверь разливалась металлическим эхом от ударов — сначала один механизм послушно повернулся трижды, затем другой. Загрею пришлось обеими руками ухватиться за ручку, чтобы отодвинуть увесистую створку, а затем плечом упереться, чтобы не закрылась. Двое проскользнули внутрь, и оглушающий грохот металла за спиной набатом раздался по всему дому. Замерев, они терпеливо ждали хоть какой-то реакции на шум, но особняк, погрузившийся в сон, не торопился просыпаться. Танатос огляделся. — Странно пахнет, — пробормотал он. В доме повис запах будто бы талого воска. — Старый добрый аромат домашнего насилия, — кивнул Загрей, с притворной ностальгией вдохнув полной грудью, и заорал, насколько хватило лёгких: — Отец! Отец! Батя, чтоб тебя! Пустынная прихожая из себя представляла огромный холл, откуда одна широкая арка вела в гостиную, в приглушённом свете блестевшую атласными шторами, и несколько дверей уходили в очевидно менее значимые комнаты. Крюкастая вешалка для одежды почти пустовала — металлический столб обняла лишь тяжёлая зимняя куртка огромных размеров, печально повисшая в ожидании своего сезона. На второй этаж из прихожей вела лестница — тоже каменная, но хотя бы не вульгарно-мраморная. Над широким вторым светом, красуясь в пустом пространстве, свисала роскошная хрустальная люстра, включённая не полностью, и стекло её украшений играло мягкими переливами. Кто бы ни находился сейчас в доме, он пытался снять с глаз лишнюю нагрузку в виде яркого света и при этом не переломать в темноте ноги. Загрей, нахмурившись, пересёк прихожую и заглянул в гостиную, затем хлопнул одной из дверей разочарованно и уже хотел засунуть голову в проём другой, но Танатос, так и оставшийся стоять на коврике у двери, вдруг встревожился и вытянул в его сторону одну руку, пальцы другой рассеянно протянув куда-то наверх. Со второго этажа раздались лёгкие шаги, и Заг подошёл к лестнице, с пустым ожиданием на лице поднимая голову. Из объятий темноты коридора вышла, испуганно положив одну руку на перила, миниатюрная женщина. Что-то общее было между ней и Никтой — обе выглядели намного моложе своего истинного возраста. Обитательнице особняка по жестам, мимике и мягким чертам округлого личика никто бы не дал больше двадцати, но что-то всё-таки выдавало в ней женщину, уже разменявшую четвёртый десяток. Маленькие, но натруженные руки прижались к распахнувшемуся на удивлённом вдохе рту, и радостно приподнялись нижние веки больших глаз. — Загрей! — срываясь на восторженный визг, вскричала женщина, семенящим бегом бросаясь вниз по лестнице. — Дуза! — Заг распростёр объятия, и она, упав в его руки, обхватила его широкую спину, пытаясь прижать к себе некогда такого крошечного ребёнка. — Мой маленький принц! — Дуза обняла ласковыми ладонями его щёки, заглядывая Загрею в лицо с неожиданной тоской, и преданностью, и тревогой. — Куда ты пропал? Я… я пыталась дозвониться, и номер был недос-ступен, и я думала, что что-то с-случилось, и я… — Прости, Дуза, у меня просто сломался телефон, — поспешил успокоить её, положив на вздрагивающие плечи руки, Заг. — Ничего плохого не случилось, правда! Всё в порядке. — Т-ты уверен? — Дуза продолжала смотреть на него широкими, испуганными глазами, спотыкаясь от страха о собственный язык. — Тебе что-то понадобилось дома? Что случилось? Ты же м-можешь мне рассказать? — Дуза, я… — Загрей обратил взгляд к Тану — он всё ещё подавленно озирался по сторонам, гадая, откуда может появиться Аид, заслышав восторженные нежности этих двоих. — Я пришёл поговорить с отцом — нужно выяснить, что всё-таки произошло с моей матерью. — С ней что-то произошло? — непонимающе нахмурилась женщина. — В-в смысле, ты хочешь выяснить, как именно она умерла или..? — Она не умерла, Дуза, — с затаённым восторгом улыбнулся Загрей, но тут же серьёзно надавил: — Мне нужно узнать у отца, куда она сбежала из больницы. Ты не знаешь, где он? — Ах, конечно, — опомнилась Дуза, медленно отходя обратно к лестнице и сразу как-то печально роняя руки. После многих лет работы с семьёй, от тайн которой она научилась послушно держаться подальше, ей было трудно найти в себе силы даже на шок. — Хозяин в последнее время подолгу остаётся в колледже. — Там что-то стряслось? — нахмурился Загрей. — Нет, я думаю, просто работа, — призналась женщина. — Он уезжает и возвращается только через несколько дней — с большой такой пачкой документов, а потом уезжает обратно, и снова, и снова… — Ничего с моего детства, в общем-то, не поменялось, — пожал плечами Заг. — В общем-то, не поменялось, — робко кивнула Дуза, убирая за ухо вывалившийся из растрепавшейся причёски локон — она свои кудри, чтобы не мешались, собирала высоко какой-то странной комбинацией лент, резинок и невидимок. — Это даже хорошо, что ты пришёл, и… твой друг… Я, эм… Мне немного одиноко — немного страшно одной в таком большом особняке! — Почему тогда ты здесь всё ещё работаешь? — удивлённо спросил Загрей. — Раз тебе не нравится — и я больше сюда не вернусь, почему не уйдёшь? — Но здесь же всё загнётся без меня, — с ноткой печали, разбавленной ведром энтузиазма, улыбнулась Дуза. — Включая хозяина! Этому дому так или иначе требуется женская рука. Да и не то чтобы мне самой было, куда идти! Эм, я не жал-луюсь, не подумай! Просто… Я уже приросла к этому месту. — Мне не понять, — горько усмехнулся Загрей и обеспокоенно посмотрел в сторону Танатоса. Тот глядел на него выжидающе. — Я вас друг другу не представил. Тан, это Дуза — она работала здесь, сколько я себя помню. Миниатюрный клубочек боязливой радости, домработница сразу подошла к Танатосу, протягивая бледную ладошку, и он, растерявшись, вжался спиной в дверь — лицо его осталось спокойным, но Загрей уже научился вычленять тревогу по морщинке между бровей и осторожно напряжённым рукам. Тан лишь ответил женщине коротким ледяным рукопожатием, но так и не нашёл в себе сил разжать губы. — Танатос не любит много говорить, — улыбнулся Загрей, кладя руку на плечо, обтянутое кожей куртки, и аккуратно отгораживая друга от временами неосмотрительно напористой Дузы — манеры высшего общества не были её родным языком, и обвинять её в этом он не собирался. — Не считай это невежливым, ему просто нужно время, чтобы привыкнуть. Женщина, моментально уловив намёк, сразу отошла обратно к лестнице, руками разглаживая длинную тяжёлую юбку — и тоже улыбнулась солнечно, как ни в чём не бывало, пускай и дрожащими губами. Наверное, единственной причиной, по которой тревожность не захлёстывала её с ног до головы, было желание не опозориться в богатом доме интеллигентной семьи. Необходимость держать себя в руках с годами превратилась в привычку угождать всем, кого бы она ни встречала в пугающе пустом особняке. Потому она и стала первым человеком в жизни Загрея, кому он действительно не хотел причинить боль. Ей ничего не нужно было доказывать, ей ничего не хотелось делать назло — её невозможно было разочаровать, и Заг всё равно старался этого не допустить. — Раз вы пришли поговорить с хозяином — и раз его нет, может, вам тогда разогреть ужин? — в попытке исправить свой промах предложила она, от переизбытка радости и энергии перекатываясь с пятки на носок в растоптанных домашних балетках. — Или хотя бы кофе? Я сварю кофе, как ты любишь! Я бы предложила остаться на ночь, но… эм, я не думаю, что хозяин был бы особо рад! И Загрей, позволив себе на секунду окунуться в приятные воспоминания, тут же вновь сосредоточился на деле, которое его привело в отчий дом. Он, так и не отпуская плечо Танатоса, поднял на Дузу беспокойный взгляд. — Я не думаю, что нам здесь стоит задерживаться в таком случае, — задумчиво покачал головой он. — Просто заберу, что моё по праву — и надо будет драть когти, пока отец не вернулся. — Ты хочешь украсть что-то у хозяина? — попыталась разобраться в его замыслах Дуза, уже слегка напуганная самой лишь идеей. — В смысле, не украсть, если это твоё, но… он же скажет, что эт-то его, и он наверняка разозлится, и… о боги, Загрей, ты точно знаешь, на что идёшь? — Не волнуйся, на камерах всё равно видно, что приходил я. Тебя никто не заподозрит. В крайнем случае скажи отцу, что пьёшь снотворное или что-нибудь в этом духе — если он вообще заметит, что что-то пропало, — рассудил Заг, уже поднимаясь по лестнице и утаскивая за собой Танатоса. Дуза последовала за ними по широким ступеням, не сводя встревоженного взгляда с лица Загрея. — Но ты хотя бы знаешь, что именно тебе нужно? — спросила она на всякий случай. Заг уверенно кивнул. — Для начала мне нужен кабинет отца. Дуза, съедаемая внутренним противоречием, всё равно послушно повела их в одну из комнат второго этажа — за дверью, вопреки ожиданиям Танатоса, оказалась спальня, буквально каждая деталь которой была исполнена какого-то невыносимого одиночества. Даже распахнутые шторы висели печально, и вид заметно промявшейся под покрывалом огромной кровати с всего лишь одной большой подушкой навевал дикую тоску, которая для Танатоса пониманию совершенно не поддавалась. Одно дело — похоронить супругу, но Аид, получается, скорбел по живому человеку. Значит, мать Загрея покинула их обоих, и Заг был настроен узнать хотя бы причину её решения. Пока Танатос оглядывался, пытаясь найти в спальне хоть что-то, похожее на кабинет, Загрей без промедления направился к одной из дверей по обе стороны кровати, замаскированных под настенные панели, заметно исцарапанные, кажется, собачьими когтями. Ручек не было — для того, чтобы дверь открыть, надо было надавить на левую сторону. Дуза и Танатос послушно проследовали за уже нырнувшим в узкую комнатушку Загреем. Похоже, планировка особняка предусматривала две ванных комнаты в хозяйской спальне, но вторую использовать было некому, и Аид даже не стал тратиться на сантехнику, вместо этого превратив её в маленький кабинет — укромный, далеко ходить не надо и вся конфиденциальная информация в сохранности под собственным наблюдением. — Тут так тесно, — пробормотала Дуза, просовывая голову внутрь и морщась от количества пыли в комнате. — Места только для хозяина и хватит. — Поэтому он всегда принимал гостей в гостиной, — согласился Загрей. — Он и сюда тебя никогда не пускал убираться? Дуза помотала головой, тряся чудом держащимися в причёске локонами. Танатос прислонился к косяку рядом, стараясь не обращать на себя её внимание. Заг осмотрел книжные шкафы, забитые пыльными томами вперемешку с беспорядочными бумажными листами, и двинулся к секретеру, за которым работал отец — здесь у него не было компьютера, поэтому небольшая столешница пестрила разного рода ежедневниками, черновиками документов, записками, и поверх всего даже лежал чей-то непроверенный диплом в твёрдом переплёте. — Она же должна быть где-то здесь… — бормотал Загрей, перебирая содержимое полок и ящиков. — Красная папка — Дуза, ты не видела? — Я здесь никогда не бывала, — напомнила женщина. — Не помню ничего такого. Может, я видела содержимое этой папки где-нибудь? — Я и сам толком не знаю, что там, — развёл руками Загрей. — Наверное, всякие медицинские счета или выписки из полиции. Всё, что связано с мамой. Там должно быть письмо — конверт с письмом, но я даже не знаю, от кого и откуда. — Хозяину приходит множество разных писем из разных компаний и от коллег, — покачала головой Дуза. — Я даже не вглядываюсь в них особо. Если бы что-то выяснилось насчёт твоей матери — разве бы отец тебе не сказал? — Как видишь, — усмехнулся Заг, продолжая сновать по ящичкам секретера. — Может быть, он не хотел заранее считать её однозначно мёртвой или однозначно живой — ждал, пока выяснится хоть что-то? Я не понимаю, почему он не сказал ничего Никте, если ему было известно, что с ней что-то случилось… Танатос поднял голову, заслышав на границе сознания имя матери, но не успел ничего спросить — Загрей, даже более сосредоточенно-встревоженный, чем до этого, резко замолк, вынул из-под кучи бумаг в одном из ящиков что-то небольшое и посмотрел на находку тяжёлым взглядом. Закрыл глаза устало, пытаясь собраться с силами и не дать волю тупой ненависти и слепой злости, которые почти успешно сдерживал все эти годы. Поднял голову и столкнулся с немым вопросом во взгляде Танатоса, но так и не подобрал слов, чтобы описать происходящее. Вместо этого просто протянул ему два своих паспорта, британский и заграничный, и обе обложки блеснули золотистым тиснением. — Вот почему ты нигде не мог устроиться на работу, — покачал головой Тан. — Только если нелегально, — сдерживая голос, отозвался Загрей. — Даже если бы и нашёлся работодатель, я не хочу, чтобы кто-то рисковал из-за меня разборками с полицией и налоговой. Он запихнул оба паспорта в задний карман джинсов, зная, что теперь не позволит их у себя отобрать никому — ни с боем, ни без. Кабинет теперь выглядел даже более захламлённым, чем до его вторжения — переставлены были книги на полках, содержимое ящиков перемешалось, и пыль стояла столбом. Никакой красной папки. Вообще никакой папки — Аид как будто ими совсем не пользовался. Он мог просто выложить оттуда все документы, но даже те немногие конверты, что нашёл Загрей, содержали не более чем счета с выцветшими чеками или рабочую корреспонденцию, давнюю и откровенно бесполезную. У него начинали опускаться руки. — Он… — Заг рукой закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на жутко неприятной мысли. — Он уволил Никту, когда она принесла ему конверт — конечно, она притащила его в колледж… Она имела в виду кабинет в колледже! Он вышел из тесной комнаты, чувствуя, что уже задыхается, и Дуза поспешила отойти от проёма. Танатос испустил тяжёлый усталый вздох, но дверь в кабинет за ним закрыл. Загрей, погрузившись в мысли, нарезал несколько кругов по ковру в центре огромной спальни в попытке сообразить, куда им теперь двигаться. Дуза молча стояла рядом, не без испуга размышляя над тем, чем вся эта непонятная ситуация может обернуться для неё самой — она уже вскинула голову, открыв рот, чтобы что-то сказать, но Загрей застыл перед комодом. Аид почти не пользовался им — вся его одежда требовала вешалок и свободно умещалась в резной платяной шкаф у дальней стены. Сверху комод занимали пыльные стопки бумаг, которые, видимо, требовали какого-то особого внимания. Возможно, внутри он тоже был забит этой же самой макулатурой. Над комодом раньше висело зеркало — Загрей даже помнил, как отец разбил его в приступе гнева, хотя даже не мог вспомнить, был ли сам тому причиной, настолько давно это произошло. И с тех пор каждый раз, когда ему изредка удавалось мельком заглянуть в спальню отца, его приветствовал этот гобелен — ярко-рыжий, горящий красным пламенем с акцентами тёмного, тяжёлого и мощного фиолетового цвета. Загрей протянул обе руки к вышивке, аккуратно снимая её с креплений, чтобы рассмотреть поближе. В приглушённом свете, который Дуза оставила в хозяйской спальне, нити отливали благородным шёлком, сливаясь в один рисунок страстно увядающей природы, сам по себе едва ли понятный — Загрей мог различить помимо традиционных орнаментов то ли кленовые листья, то ли огонь, то ли горы, но боялся даже делать предположения. Что-то ему подсказывало, что этот гобелен был лишь частью одной большой картины — и он даже помнил, где видел ещё две. — Нам нужно в колледж, — вздохнул он, торопливо укладывая гобелен в рюкзак. — Сразу надо было догадаться, что отец бы не стал хранить важные документы в доме, куда у меня есть доступ. — Но хозяин сейчас там! — предупредила Дуза. — Я могу… я могу сказать, когда он вернётся — если мы найдём какой-то способ связаться, я позвоню и скажу, что путь чист… Или, эм, я могу заставить сигнализацию сработать? Тогда он приедет сюда — и вы сможете пробраться в кабинет в колледже… — Не надо сигнализацию — тогда у нас точно будут проблемы с полицией, — покачал головой Загрей, выходя из спальни и направляясь вниз по коридору. Танатос следовал за ним безропотно, и Дуза с полным искреннего беспокойства вздохом пошла за ними в комнату, где вырос Заг. — Извини за бардак! — Женщина сразу встрепенулась, когда свет пролился на беспорядочно разбросанные по полу книги, тетради, одежду и прочие вещи — от игрушек и до спортивных снарядов. — В смысле, не бардак — это же твои вещи, но в смысле, эм, я тут не убиралась, и тут немного пыльно, но я когда-нибудь уберусь — если разрешишь, а пока тут вот так вот… — Всё в порядке, Дуза! — с нежной улыбкой успокоил её Загрей. Он всегда был ей благодарен за молчаливое понимание и взаимное уважение, родившееся за годы жизни в одном доме — даже теперь, когда Аид более не запрещал Дузе убираться в комнате сына в попытках заставить самого Загрея навести у себя порядок, она всё равно не могла себя заставить рыться в чужих вещах, пускай даже и с целью выполнения своих прямых рабочих обязанностей. Аид прощал ей это только потому, что сам никогда в комнате Загрея не появлялся. Заг вернулся к осмотру комнаты на предмет чего-нибудь полезного. Главным образом он хотел взять с собой хоть какую-нибудь одежду — и можно было отправляться хоть в кругосветное. Танатос скучающим взглядом вычленил среди следов бурной юности большой книжный шкаф рядом с кроватью. Все верхние его полки были забиты небольшими детскими и подростковыми книгами в цветастых обложках, никакой серьёзной, классической или научной литературы. Между книгами иногда встречались разного рода сувениры — большая морская раковина с плавным щербатым изгибом лежала по соседству с картиной из макарон, а оленёнок из жёлудя стоял на красной узорчатой крышке небольшой баночки, в которой что-то маленькое как будто бы светилось, но что именно это было, Тан всё никак не мог разобрать. Нижнюю половину шкафа занимали массивные разноцветные коробки. — Столько настольных игр, — отстранённо прокомментировал Танатос, разглядывая их. — Всегда мечтал с кем-нибудь поиграть, — с тихой болью воспоминаний в голосе отозвался Загрей. — Всегда было не с кем. — Прости меня, — сразу опечалилась Дуза. — У меня вечно были какие-то дела, не хотелось потерять своё место в этом доме — пришлось пожертвовать свободным временем… Н-но если бы у меня было его больше, мы бы обязательно сыграли во все игры! Сейчас, когда т-ты вырос, и у меня освободилось несколько часов в неделю — я начала заниматься скульптурой… В смысле, не подумай, что мне было как-то муторно с тобой возиться, вовсе нет — это хобби, оно больше от скуки!.. — Я тебя не виню, Дуза, — улыбнулся Заг, аккуратно укладывая в рюкзак пару джинсов. — Ты и так выполняла слишком много дел по дому. Отца чересчур жлобило нанять ещё кого-нибудь — он просто пользовался твоим страхом остаться без работы. Женщина замолчала, уткнувшись взглядом в носки балеток и прикусив губу, чтобы не сказать ничего лишнего, и Загрей, надев обратно значительно потяжелевший рюкзак, подошёл к ней, мягко кладя руку на хрупкое плечо. — Ты ведь боишься, что если моя мама всё-таки жива и вернётся к нам, то у тебя совсем не останется работы? — Я — н-наверное, я просто стараюсь не загадывать — всё это так внезапно, я никогда даже не слышала ничего о ней от хозяина! Я уверена, что она жива — и что она замечательная! — тут же снова надела маску оптимизма Дуза. — Будь что будет, в конце концов, это же не первый и не последний дом, которому просто не хватает женской руки… — Но ты-то привязалась именно к этому, — покачал головой Заг. Дуза сжала его ладонь обеими своими. — Может быть? Конечно, было бы здорово продолжать здесь работать, но, эм… Не пойми это неправильно, но я знаю, что со мной всё будет хорошо, если с тобой всё будет хорошо, мой маленький принц, — уже куда более искренне улыбнулась она, и Загрей на прощание крепко обнял её, чувствуя, как удивительно сильные руки прижимают его к себе в ответ. — Я думаю, даже если мама будет жить здесь, ей не управиться с таким особняком в одиночку, — подмигнул он и добавил, кивнув в сторону Танатоса, безучастно стоявшего на выходе из комнаты: — Да если даже и нет, я знаю один большой дом, где всегда будут рады резвой помощнице. — У матери довольно строгие требования, — мрачно произнёс Тан и смерил женщину осторожным взглядом свысока. Они оба — затравленные и одинаково напуганные друг другом. Голосом и действиями напоминавшая маленького ребёнка, фонтанирующая эмоциями и неловкая, Дуза казалась абсолютной противоположностью высокой и царственной Никты. И всё же последние несколько месяцев доказали Тану, что противоположности и правда притягиваются. — Хотя я думаю, она бы рассмотрела вашу кандидатуру. Женщина поблагодарила его нежным звонким смехом, и он уже хотел выйти из комнаты к лестнице, но Загрей привычным движением расслабленной руки открыл окно и залез на подоконник. Танатос не успел даже ничего толком сказать — Заг, сбросив рюкзак, прыгнул следом сам, и Тан бы посчитал это своим негативным влиянием, если бы не выслушал уже с десяток историй о приключениях Загрея, каждое из которых начиналось абсолютно так же — с прыжка из окна второго этажа особняка Аида.

***

Теперь дорога до колледжа казалась бесконечной — особенно в той гудящей старым двигателем тишине, которая повисла в машине. Танатос размышлял над тем, есть ли у них хоть малейший шанс пробраться в кабинет, где работает Аид, и при этом остаться незамеченными. В конце концов, директор колледжа мог вздремнуть у себя же на столе, или куда-то выйти, или его работа вообще могла быть сосредоточена в лаборатории корпуса, где учились преимущественно медики. Но горький опыт подсказывал ему, что именно сейчас, когда им нужно, чтобы Аид был где угодно, только не в своём кабинете, он будет именно в чёртовом кабинете. — Я не понимаю, оно… оно не складывается, — наконец подал голос хмурый Загрей. — Что у тебя там не складывается? — вздохнул Тан, снова выворачивая на трасу, ведущую к колледжу. — Отец уволил Никту, так? — начал Заг, пространными жестами словно перемещая в воздухе события в попытке выстроить их в логической, или хронологической, или хоть в какой-нибудь уже последовательности. — И он отобрал у вашей семьи права на книги Эреба. Мне кажется, он специально сделал всё, чтобы Никта обиделась на него и отказалась иметь с ним какие-либо дела — или даже со мной, если уж на то пошло. Сделал из нашей семьи врагов вашей, нарочно. — Допустим, — пожал плечами Танатос. — Мы же не знаем, что у него в голове — у Аида может быть бесконечное количество конфликтующих друг с другом мотивов. Спросишь у него сам. — Так он мне сразу и ответит, — фыркнул Загрей, отвернувшись. — Я просто не понимаю, почему он так настойчиво мешал мне поступить куда-либо — но запихнул именно в свой колледж, где учитесь вы с Гипносом? Я думал, он просто не хочет, чтобы я позорил его где-либо ещё, но… Он же наоборот должен был выпихнуть меня на Олимп — или куда-нибудь из страны, если уж на то пошло. Куда угодно, где я бы ничего не узнал о матери, разве нет? Я пытаюсь понять, он слишком гениальный манипулятор или слишком хреновый. Одно из двух. — Откуда ему было знать, что всё это случится? — пожал плечами Тан. — За два года мы даже ни разу не пересеклись — прошло бы ещё два, и больше никогда бы не увиделись. Если бы Никта не захотела, чтобы Гипнос пошёл в театральный, и не случилось бы той драки, и Аид бы не доверил разбираться с тобой Тисифоне, и мы бы не попросили её найти кого-то в клуб, и не случилось бы всего, что было после… Он постепенно затих, задумавшись. Оба какое-то время молчали, пытаясь изо всех сил игнорировать тоску, тонкой иглой задевавшую сердце при мысли о том, что они могли бы никогда не пересечься. Загрей тихо рассмеялся: — В такие моменты реально начинаешь верить в судьбу. Как Никта и говорила — что бы Аид ни делал, я всё равно оказался там, где мне было предначертано. — Возможно… — нахмурился, собирая по кусочкам свою версию, Тан. — Возможно, риск был бы ещё больше, поступи ты к олимпийцам? — Каким образом? — В том-то и дело — нам известно слишком мало. — Ничего, — уверенно кивнул Загрей. — Это несчастное письмо всё прояснит. А знаешь, даже если и не прояснит, я сам её найду. Маму. Перерою всю страну — весь мир, если понадобится, но найду её. И выясню всё сам. Лично. От неё. Отец мне уже ничего, кроме лжи, сказать не сможет. И он уткнулся лбом в окно, разглядывая уже знакомые по мере приближения к колледжу пейзажи, и Танатос, пользуясь тем, что Заг его не видит, не сдержал улыбки. Непривычно, но, кажется, приятно было видеть столько неудержимой энергии рядом. Несмотря на всю его злость по отношению к отцу, которую он копил всё детство и которая могла даже сегодня подобно катарсису выплеснуться, от Загрея распространялась аура именно приятного волнения и предвкушения новых начал. — Прости, что заставляю мотаться туда-сюда. — Загрей закрыл дверь седана, неуверенно ловя взгляд Танатоса, но тот лишь отмахнулся, направляясь ко входу на кампус. Заг продолжил, следуя за ним: — Останься лучше тут. Теперь-то тебя точно отчислят, если что-то пойдёт не так. — А я и не догадывался, — едко прошипел Тан, поворачиваясь к нему. — Слушай, мы оба понимаем, что мне тебя не отговорить — какой бы дебильной вся эта затея ни была. Сидеть сложа руки и наблюдать, как ты, будучи не в силах посидеть спокойно пару часов, пихаешь голову под лезвие, я точно не собираюсь. Ты вообще хоть раз вламывался в колледж? — Кстати, нет, — согласился Загрей, и на губах его расцвела прежняя хитрая улыбка. — Не без твоей помощи. Он пружинисто шагал по главной аллее, совершенно наплевав на то, что этот долбаный колледж ненавидел всем сердцем — рядом с ним шёл Танатос, нацеленный разобраться с происходящим, положить раз и навсегда конец этой драме, которая по несчастью затронула ещё и его семью, и продолжить наслаждаться спокойным летом. У административного корпуса камер было куда больше и второй этаж — выше, зато карниз был роскошнее, а значит шире и удобнее. Загрей помнил единственное окно в кабинете отца — огромное и витражное, во всю стену. Аид всегда сидел спиной к нему, позволяя и без того рыжему цвету закатного солнца, преломляясь в деталях рисунка, разноцветными пятнами падать на документы. Впрочем, когда солнце становилось особенно ярким, он просто закрывал плотные шторы и включал верхний свет. Но этой опасливо-прохладной ночью великолепный витраж прямо над входом в корпус мягко светился изнутри — шторы не были задёрнуты. Танатос и Загрей, успешно вскарабкавшись на карниз, подобрались к гигантскому окну, тонкой рамой разделённому на четверти. Тан осторожно заглянул в крайнюю створку, пытаясь различить происходящее в кабинете. Загрей, сидя рядом на корточках и спиной прижимаясь к холодной стене корпуса, перебирал в голове все шпионские фильмы, которые когда-либо видел. С карниза весь кампус был как на ладони — и потрясающий человек, благодаря которому он с предвкушением на губах мог наслаждаться этим видом, стоял совсем рядом. Разглядев наконец пустующие стол и кресло, преломлённые узорами цветного стекла, Танатос торопливо пересёк карниз вдоль окна — к чуть приоткрытой проветривания ради створке. Загрей, едва дыша, проследовал за ним, и двое студентов ввалились в кабинет. В отличие от тесной комнатки за спальней, здесь Аиду было где развернуться — посреди кабинета было довольно много ничем не занятого пространства, но состояние, в котором находилось помещение, совершенно не позволяло проводить здесь рабочие встречи. Правила приличия лишь позволяли Аиду пустить посетителя на порог и в случае крайней необходимости назначить встречу у себя дома, потому что заставлять кого-то на протяжение всей беседы находиться в блёкло-деревянном, пыльном, негостеприимном кабинете было равносильно неуважению. — У нас мало времени, — сразу предупредил Танатос. — Он, может, уже возвращается. Будь готов прыгать из окна. — Пооткрывай ящики — ищи красную папку или что-нибудь ещё интересное. — Загрей, проигнорировав его осторожность, махнул рукой в сторону увесистого резного стола, за которым работал Аид. Квадратный монитор его компьютера, гудящего древним системным блоком под столешницей, горел — Аид явно покинул кабинет относительно недавно. Чёрной дырой зиял гигантский камин, и Загрей, отвернувшись от него, поёжился от мысли о тающей среди дров красной папке. Танатос осмотрел раскинувшийся перед ним стол, в то время как Загрей сразу направился к двери — хотел выглянуть в коридор и оценить ситуацию, но кабинет оказался заперт. Разочарованный, он бросился к стенам с гигантскими книжными шкафами. Верхние, никем не прибираемые полки были уставлены чинными рядами запылившихся книг — научных сборников, томов энциклопедий, собраний сочинений в одинаковых обложках. Тёмно-зелёные, тёмно-синие, тёмно-бордовые с ниточками тиснёных золотом заглавий на бережно-гладких корешках, из-за которых торчали липкие углы листочков для заметок. Если бы не эти импровизированные закладки, можно было бы подумать, что у хозяина книг так и не дошли руки до чтения, но Загрей помнил, как отец часто запирался у себя в комнате, чтобы требующий чрезмерного, по его мнению, внимания сын не мешал ему погружаться в труды великих мыслителей своего времени. Теперь у Аида не было ни минуты на чтение — в его руках разваливалась так отвратительно отлаженная машина колледжа, и он был намерен держать ржавые шестерни вместе, пока не сляжет в могилу. Более доступные нижние полки уже не отличались таким стройным порядком — как и в домашнем кабинете, Аид использовал книжный шкаф под документы, пестрившие печатями бумаг и мелким шрифтом условий. Брошюры, учётные книги и мятые указатели, уже давно не помогающие ему ориентироваться в собственных же бумагах, беспорядочно заполняли полки, которые спешно бросился перерывать Загрей. Он находил какие-то папки и заглядывал в них, наплевав на цвет, в попытках найти хоть что-то связанное с матерью. Заг старался не обращать внимания на крупно трясущиеся ладони — в горле с каждой секундой всё тяжелее колотилось сердце, и пальцы отказывались сжимать бумагу, трепетавшую в непослушных руках так сильно, что с трудом получалось разобрать печатные буквы. Уже чувствуя приближение — то ли своё к разгадке, то ли отца к кабинету — Загрей начал просто скидывать ненужные бумаги на пол, расчищая полку за полкой в поисках красного пятна. Он отказывался верить, что Аид просто зайдёт обратно в кабинет и им придётся бежать с пустыми руками. — Тут фотография, — вскинул голову Танатос. Он, уже заканчивая рыться в ящиках, краем глаза уцепил яркое пятно на столешнице. Поднял рамку, укромно примостившуюся между монитором и покосившейся стопкой тетрадей, и даже не стал сам рассматривать — первым делом показал её обернувшемуся лишь на мгновение Загрею. Тот вгляделся и, узнав, кивнул. — Это она — это мама! — не желая тратить ни единой драгоценной секунды, он вернулся к поискам. — Сфотографируй портрет — пускай будет на всякий случай. Может, кто узнает. Танатос, сосредоточенно хмурясь, вытащил из кармана телефон, пытаясь сфокусировать древнюю камеру на запылившейся фотографии — и, всмотревшись в черты, поднял удивлённый взгляд: — Персефона — твоя мать? Загрей уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы ответить, но поперхнулся — за неловко выпяченной стопкой курсовых давно ушедшего в забытьё года примостилась матово-картонная папка болезненного цвета содранной кожи. Заг моментально выронил все те документы, которые сжимал одной рукой, и обеими схватил бесценную находку. От волнения пришлось громко дышать через рот — воздуха ужасно не хватало. Загрей прижал папку к груди и зажмурился, остро вдыхая через крепко сжатые зубы в попытке успокоиться — всё, дальше всё будет хорошо, теперь его никто не остановит, теперь не было причин бояться. И только Танатос хотел к нему подойти, как в замочной скважине зашумел ключ. Загрей, дёрнувшись, словно от удара молнии, оторопел на секунду, но тут же принялся судорожно искать, куда себя можно деть — и не нашёл места лучше, чем в углу между двумя шкафами у соседних стен. Кое-как пришлось пропихнуть своё тело, ответившее на резкое давление болью и опасным треском костей, в узкую щель между книжными полками. Выбора у Загрея не было — либо сдохнуть, либо столкнуться лицом к лицу с отцом, и к последнему он был готов намного меньше. Отворилась дверь, и Заг, обеими руками зажав себе рот и дыша как можно глубже, размереннее и тише, из тени укромного угла принялся наблюдать за происходящим в кабинете. Вены судорожно бились как будто бы совсем неглубоко под кожей. Вся огромная, прежде статная, но теперь измождённо-сутулая фигура Аида медленно прошествовала к столу, и об лакированное дерево тяжело ударилась большая кружка горячего кофе. Он стоял так несколько секунд, моргая болящими от недосыпа глазами, кажущимися совсем маленькими на массивном лице, так долго не выражавшем никаких эмоций, что все мышцы, казалось, застыли грубо отлитой сталью — только время от времени двигалась стелящаяся по широкой груди борода, когда Аид тяжело вздыхал. Свинцовые брови нависли над его глазами настолько низко, что зрачков почти нельзя было разглядеть — большинство коллег и подчинённых даже не поднимали головы при разговоре с Аидом, позволяя ему смотреть на них свысока. Лишь немногие заглядывали ему в лицо, сталкиваясь с ледяным холодом давно отжившего свою долю счастья человека, бесконечную скорбь укрывавшего занавесом грозной строгости. Что-то в нём отдавалось болезненным резонансом в душе Танатоса. Не один он пытался за сверхурочной нагрузкой спрятаться от руин собственной жизни. Пока Аид недвижимо стоял у стола, Заг в панике искал способ убраться из кабинета и не привлечь внимание отца. Тану хорошо — он наверняка успел выбежать обратно на карниз через окно прямо у себя за спиной. Не надо было впутывать его в это дело изначально, хотя — Загрей осознал не без удивления — Танатос, человек, исполненный искренне благих нравов и невероятного уважения к старшим, сам вызвался саботировать гигантскую ложь Аида вместе с ним. Всё-таки, Заг был прав. Тан затаил собственные обиды, но страдать из-за неосторожных действий Загрея, всегда мчащегося напролом, ему было вовсе не обязательно. Загрей только надеялся, что он не будет подвергать себя лишней опасности, оставаясь на кампусе, а просто сядет в машину и, желательно, уедет отсюда прочь. Сам-то он наверняка будет сидеть в кабинете, пока отец не выйдет снова — он в этом закутке мог сидеть без угрозы быть замеченным, аки Немезида под раковиной, хоть целыми днями. Аид, сделав несколько глотков из гигантской кружки, не стал ставить её обратно на стол и лишь поднял голову, с невысказанной тоской глядя сквозь витражное окно, в темноте отказывавшееся показывать ему реальное положение дел — вместо раскинувшихся на изумрудном лугу зданий колледжа окно заставляло его разглядывать одну и ту же выдуманную неизвестным художником картину. Аид честно хотел — и пару раз даже пытался — разбить и этот неугодный ему кусок стекла, но работа старинного мастера оказалась крепче его поверхностного гнева. Заставила признаться себе в том, что Аид замёл под ковёр слепой ярости. Он ненавидел витраж всем сердцем — и изображённые на витраже боги, нависая над его спиной, сгорбленной за рабочим столом, в ответ наблюдали за его угасающей жизнью не с презрительной насмешкой, но со снисходительным достоинством. Прошла, возможно, минута, и Загрей, уже успевший передумать все возможные мысли и обречь себя на отшельническое существование между двумя шкафами, заметил странное промедление отца — и решил всё-таки рискнуть. Если Аид настолько сильно хочет спать, что отказывается замечать периферическим зрением разбросанные по полу бумаги, то, может быть, у него не хватит остроты слуха, чтобы обратить внимание на крадущиеся шаги прочь из кабинета — Загрей как никогда был счастлив, что не надел обувь. Босиком у него было намного больше шансов остаться незамеченным. Надо было только протиснуться обратно между тяжёлыми полками, укрывшими его тенью угла. Заг осторожно и неторопливо продавил в щель плечо. Дальше было самое сложное — грудь. Он медленно выдохнул настолько, насколько получилось, и попытался пропихнуть тело дальше, но зашумела, притираясь к углу деревянного шкафа, куртка — и не успел Загрей толком запаниковать, как, зажатый между рюкзаком и соседней полкой, оглушительно громко, долго и смачно запищал Морт. Да ёбаный ж сука в рот. Аид издал непомерно тяжёлый, полный смертельной усталости и вселенского разочарования вздох. Загрей скривился, словно готов был разрыдаться — всё, не успев толком наладиться, уже резко покатилось в пизду. В голове огромными буквами громко билось: «Нет, нет, нет, нет, нет, нет». Он хотел броситься прочь из кабинета, но от мысли, что отец находился к двери ближе него, колени притворились мягкой ватой. Заг прижал к себе папку настолько крепко, насколько мог, готовясь биться за неё не на жизнь, а на смерть — только из-за неё он не мог позволить себе пожалеть о том, что вообще всё это затеял. И за ту невозможно долгую минуту, что длилась короткая речь, произошло нечто невероятное. — Я знал, что однажды этот день настанет, — гулким и хриплым эхом раздался в горле Аида его собственный голос. Чтобы говорить было легче, он сделал ещё один глоток кофе. Загрей услышал едва различимый звук — как будто что-то протащили по полу, хотя он сам не шелохнулся ни на долю миллиметра. Аид горько продолжил: — Я делал всё, чтобы ты вырос лучше меня. Хотел, чтобы ты учился на моих собственных ошибках, но, видимо, промахнулся в расчётах — не сделал скидку на твою бесшабашную дурость. И поражённый Загрей увидел, как, чудом избежав расфокусированного взгляда Аида, Танатос в два бесшумных шага преодолел расстояние от шторы до книжного шкафа, за которым застрял Заг. Аид где-то под бородой напряжённо сжал губы, нахмурившись ещё сильнее, и слегка дёрнул головой — но старчески болящая шея не позволила повернуться к непрошенному гостю, спину вдавившему в толстые лакированные полки. Аид лишь недовольно хмыкнул: — Танатос. И Тан, затаивший дыхание, благо что находился вне поля зрения директора колледжа, кинул в его сторону тот устало-раздражённый взгляд «Чего тебе?», который обычно адресовал Эриде или Гипносу. Очень быстро из реквизита в спектакле, который Загрей разыгрывал перед отцом, он превратился в актёра чуть ли не первого плана, и оттого грудь его вместо страха распирала горделивая дерзость. — Ты невероятно похож на своего отца, ты знал это? «А ты похож на мудака с неправильно расставленными приоритетами, но у меня же хватает манер молчать», — подумал Танатос и протянул одну руку Загрею. Тот сразу же благодарно схватился за него взволнованно вспотевшей и дрожащей ладонью, словно за спасательный круг. Память о ночи на атомной станции подсказывала — в любой ситуации нужно просто довериться Тану, а остальное сделает их последняя, одна на двоих, клетка мозга. — Ты и Эреб — да, поразительное сходство, — повторил, качая головой, насколько получалось без боли, Аид, и Танатос замер с металлом застывшей на лице холодной готовностью, жадно выискивая момент для побега. — Даже более сильное, чем нам всем хотелось бы. Оба слишком любопытные, оба постоянно лезут не в своё дело — как будто я ничего не замечаю. Как будто никто не замечает, и только мы с Никтой смотрим, как в этом омуте пляшут черти! Я не исключаю, что за её терпением кроется нежелание что-либо предпринимать. В глухом голосе Аида начали появляться злые рычащие ноты, и Танатос уже хотел сорваться с места. Загрею удалось наполовину вылезти, и лицо его с каждой секундой выражало всё больше желания наконец ответить отцу — судя по сжимающимся кулакам, далеко не словами. Этого никак не стоило допускать. — Сколько людей ты уже втянул в это, глупый ты мальчишка? — вздохнул сквозь оскалившиеся зубы Аид. — Сколько ещё втянешь? Семья Никты и так натерпелась достаточно. Оставь их в покое. Оставь Кору в покое — она здесь совершенно ни при чём. Мужчина поставил тяжёлую кружку на столешницу и в одну прошелестевшую убегающим будущим секунду позволил двери захлопнуться за своей спиной. Он медленно обошёл стол, открывая один из ящиков, но, устало посмотрев на блистеры с таблетками от давления, покачал головой и осторожно сел в твёрдое вращающееся кресло — раньше у него был обтянутый кожей роскошный офисный стул, но в последние годы слишком мучили боли в пояснице, и твёрдая опора за спиной немного помогала. Пускай напыщенные бизнесмены утопают в комфорте — Аид же предпочитал всю жизнь провести за честной, тяжёлой работой, ставшей ему универсальным лекарством от капризов разбитого сердца. Закрыв ящик, он смахнул со столешницы вдоль и поперёк испечатанную бумагу, под которой похоронил стационарный телефон. Набрал на массивном аппарате нужный номер и приложил трубку к уху. Танатос тем временем волок Загрея по тёмным помещениям, куда вела одна из неприметных дверей в коридоре корпуса. Потная ладонь выскользнула из его собственной, поэтому Тан перехватил друга крепко за запястье. Они уже не бежали, но скорее торопливо шли, зная, что никто за ними не станет гоняться — точно не Аид, недосып которого мешался с неожиданно прорвавшей все трубы тоской, от которой опускались руки. В подсобках пахло сыростью, химикатами и уборкой, холодным металлом и опилками. Наконец, показалась включённая лампа, из-за ржавой защитной решётки лившая свет на уходящую вниз лестницу. — Где мы? — тихо спросил Заг, перебирая босыми ногами по влажному бетону ступеней. Он вдруг понял, что глупо и восхищённо улыбается, чувствуя себя принцем, которого рыцарь тащит на волю по тайным ходам замка его всезапрещающей семьи. — Кладовые корпуса, — шёпотом ответил Тан, потому что горло всё ещё сжимали остатки волнения. — Они разве открыты? — недоверчиво спросил Загрей, оглядываясь — тусклый свет едва ли помогал вычленить в сырой темноте очертания полок с инструментами и стройматериалами. — Лето — студентов нет, колледж целыми днями ремонтируют, поэтому даже не запирают двери. — Ты уверен, что мы идём туда, куда надо? — Отец достаточно часто брал меня на работу и достаточно сильно был ей увлечён, чтобы я успел выучить все закоулки корпусов. Танатос сосредоточенно выискивал взглядом дверь на волю и, завидев внушительного размера электрощиты на одной из стен, решительно направился в их сторону. Загрей успел лишь мельком рассмотреть мерцающий зелёными огоньками щиток с открытой дверцей, и Тан остановился, отпуская его руку, чтобы распахнуть металлическую дверь на соседней стене. Проход вёл под парадную лестницу административного корпуса, где находился пожарный выход — его дверь с протянувшейся во всю ширину ручкой кто-то подпёр кирпичом, чтобы не закрывалась. Корпус выдыхал затхлый запах, который солнце извлекло из старого дерева и древнего камня, и взамен дышал нежным летним ветром. Они наконец вышли на свободу — невредимые, теперь ещё больше уверенные в том, что встали на правильный путь. После такого чудесного спасения не найти Персефону было бы грехом. Загрей, всё ещё пытаясь отдышаться, уткнулся взглядом в красный картон в своих руках — и резко обернулся к Танатосу: — Почему ты не сбежал один? Я думал, что ты вылез через окно. Тан лишь нахмурился, отводя взгляд, и головой тряхнул, словно пытаясь сбросить с себя бремя вопроса, ответить на который честно не позволяли мизерные остатки чувства собственного достоинства. — Я не успел сфотографировать портрет, — лишь угрюмо сообщил он. — Ничего страшного, — тут же вскинулся Загрей, стараясь не говорить слишком громко. Хоть окна отцовского кабинета и смотрели совсем в другую сторону, он всё равно боялся быть услышанным в звенящей утренней тишине кампуса. — Тебе не надо было оставаться только из-за этой чёртовой фотографии — я бы поискал где-нибудь ещё, хотя отец, кажется, избавился от всех маминых фото, но, я думаю, у него ещё припрятана где-нибудь парочка… Танатос остановил его задыхающееся бормотание коротким жестом и вместо ответа протянул рамку, которую не без гордости похитил из кабинета. Под стеклом, тускло блеснувшим в первых рассветных лучах июньского утра, навсегда сохранилась сдержанная нежная улыбка девушки с ясным, словно безоблачный день, лицом в обрамлении непослушных густых волос. Лихо и радостно торчащая чёлка росла из-под светлой косы, уложенной по голове ровным колосом. Танатос глядел на фотографию в руках Загрея сверху вниз, рассматривая широко распахнутые словно бы с хитрым удивлённым упрёком глаза Персефоны, сияющие тем же тёплым зелёным цветом, что и левая радужка её сына. Он знал много разных историй, которые отец и мать рассказывали, с нежностью вспоминая времена их дружбы с этой замечательной женщиной — но он бы никогда не догадался, что именно она была матерью Загрея, хотя теперь сходство казалось более чем очевидным. Заг прижал ко рту ладонь, чтобы случайно не сказать чего-нибудь неподходяще-сопливого, и наконец поднял исполненный невероятной признательности взгляд на Танатоса. — Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, только скажи — всё, что уг… — Об этом не может быть и речи, — строго оборвал его Тан. — Почему ты постоянно стелешься под окружающих? — Сколько я с тобой знаком, ты постоянно вытаскиваешь меня из ситуаций любой степени хреновости, — развёл руками Загрей. — Я просто… благодарен. Так ведь заведено у нормальных людей. — Нормальные люди не чувствуют себя по гроб кому-то обязанными просто за то, что с ними обращаются по-божески, — фыркнул Танатос. И Загрей, едва ли дав ему договорить, просто уткнулся лицом ему куда-то в ключицу, чёлку сминая об шею и носом касаясь колючей молнии куртки, и руками крепко, так тепло обхватил его спину. Тан, чуть не оступившись от неожиданного толчка, поднял обе руки — замер, не зная, что и делать с обнимающим его телом. Загрей мелко дрожал совсем не от холода, и Танатос, мягко положив одну руку на украшенную покосившимся венком голову, второй прижал его к себе за плечи — и, сдавленно выдохнув в холодное утро, вдруг почувствовал себя по-новому, по-настоящему живым. Впервые за многие годы это ощущение не приносило ему отчаяния.

***

На первом этаже дома Никты так же, как и в день, когда они только приехали, кричал, топча короткими ножками половицы, ребёнок — и Загрей уже знал, что это не могла быть Немезида. — Кто там орёт? — тихо спросил он, следуя за Танатосом к террасе, чтобы уже по привычке забраться на балкон. — Ата, скорее всего, — прислушавшись, предположил он. — Эрида иногда оставляет её у нас, когда няня берёт выходной. Загрей просто кивнул — он главным образом был рад, что Эрида, сосредоточенная на дочери, не обратит особого внимания на них. Лишние проводы им сейчас не нужны были — чем быстрее выедут, тем быстрее окажутся на месте. Холодное утро, пока они возвращались домой, успело смениться туманным днём, и от прохлады по коже маршировали мурашки. Загрей просто хотел как можно быстрее собрать все свои небольшие пожитки, запихнуть их вместе с собой в машину и уснуть на пассажирском сидении. Эта ночь была самой долгой в его жизни — вероятно, даже дольше той, когда ему, мокрому до нитки, под пронизывающим ветром пришлось пешком возвращаться до машины. Он залез на балкон за Танатосом, цепляясь ногами за резные узоры викторианских орнаментов, и обнаружил, что Тан замер на входе в комнату. На краю его кровати, скрестив ноги и подперев рукой голову, сидела Мегера, на вошедшего хозяина комнаты глядя искоса — в рыжем металле глаз блестело любопытство. Рядом с ней лежал небольшой чёрный свёрток. — Я бы попросил чувствовать себя как дома, да я смотрю, ты уже, — безрадостно поприветствовал её Тан. Загрей решил не задерживаться и не позволять Мегере себя задерживать, поэтому молча направился в ванную. — Почему меня в полпятого утра разбудил Гипнос толпой сообщений о том, что вы двое куда-то пропали? — Мег взяла с колен потрёпанный клатч, который носила вместо сумки, когда не было необходимости таскать на себе тонны папок и тетрадей, и вытащила телефон, уже готовясь демонстрировать сотни сообщений от кудрявой сони. — Потому что у него нет ни малейшего понятия о личной жизни, зато есть толпа детских привязанностей и комплексов, — устало бросил Танатос, выжидающе нависая над гостьей. — Это всё или у тебя были ещё причины для визита? — А ты куда-то торопишься? — с острой улыбкой наклонила голову девушка. На первом этаже капризно надрывалась маленькая дочка Эриды. Очевидно, одного лишь Гипноса ради Мег бы сюда не явилась. Загрей поднял голову, встречаясь взглядом со своей отзеркаленной версией — ей одновременно повезло иметь вместо карего глаза зелёный, но зато вместо левого у неё был так сильно ненавидимый им правый, так что они были в расчёте. Заг вздохнул, глядя на себя как-то подытоживающе, мысленно готовя человека в зеркале к грядущему — и отодвинул его на второй план, открывая шкафчик. Сгрёб в открытый рюкзак туалетно-бритвенные принадлежности, не глядя даже, чьи именно, ещё пару бинтов на всякий случай и пластмассовую бутылочку перекиси, которая так прикольно шипела на ранах. Когда он вернулся второй раз в комнату, за гитарой, Танатос объяснял Мег случившееся — наполовину на жестовом, потому что мозг в попытке обработать их ночную вылазку коротил, обижался и, отказываясь переводить, плевался словами вперемешку с жестами. — ...И она куда-то убежала, прислала только матери какое-то письмо, адресованное Аиду — он спрятал его у себя в кабинете. — «Один кабинет в колледже, второй — у него дома, поэтому пришлось выяснять, где именно лежит письмо…» Когда третий раз Загрей вполз в спальню через балкон, они стояли уже у стола. — Салоники? — Мег, напряжённо сжав пальцами переносицу, попыталась вспомнить хоть что-нибудь о Греции. Всех её не пригодившихся знаний географии хватало только на опасливое предположение, что двое клоунов собрались на древней машине преодолеть не меньше трёх тысяч километров. — Танатос, твоя несчастная Авенсис развалится ещё по эту сторону Ла-Манша. — Пускай разваливается, — с измождённым равнодушием пожал плечами Тан и рукой показал в сторону Загрея, скидывающего в его же сумку его же вещи с полок гардероба: — Он всё это затеял — он и будет придумывать, что нам дальше делать, а я понаблюдаю. — Это у тебя новое развлечение такое? — со злой усмешкой, скрывающей какое-то полуискреннее беспокойство, посмотрела на него исподлобья Мег. Танатос промолчал. Он совершенно не собирался унижаться перед ней, поясняя за глубинную суть своего личного чистилища. Заг, не обращая внимания на спорщиков, уже хотел с последней сумкой погрузиться в машину, но уцепился взором за чёрный свёрток на кровати, который в его руках рассыпался бахромой шали Никты — она перед тем, как уйти на работу, в тонкую шерсть завернула гобелен, висевший в гостиной рядом с обеденным столом. Загрей, рассматривая ручной работы вышивку, смог на холодно-голубом небе различить белые хлопья снега, и обнимавшие пейзаж облака стелились над покатыми холмами. Среди одетого в мертвенно-белоснежный наряд леса затаилась спокойным тёмно-синим с мраморными проблесками светлого льда замёрзшая река. Заг хотел немного подумать, но в голове было какое-то сплошное желе, поэтому он просто взял и шаль, и гобелен с собой — ровно в тот момент, когда в комнату самодовольно ввалился Гипнос, зевая и с удовольствием потягиваясь. — Что за шум и без меня? — любопытно повёл он носом, изящно придерживая, словно полы пышного платья, одеяло и оглядывая комнату, не то чтобы значительно опустевшую. — Без тебя обходились, без тебя обойдёмся и дальше. — Танатос сразу пошёл в атаку, бросаясь выталкивать брата прочь из комнаты. — Куда-то собрались втроём, да? — прищурился Гипнос, со смехом уворачиваясь от сильных рук. — Чур не щекотаться! — Даже если и собрались, тебя это не касается, — поддержала Мегера, уже готовая вмешаться. — Поехали, — пожал плечами Загрей. — Какая разница — одним больше, одним меньше? Только паспорт возьми. — Едем покупать бухлище! — обрадовался Гипнос, весело вскидывая руки. Танатос, закрыв ладонями лицо, вздохнул с таким невероятным отчаянием, словно на него разом свалились беды всех семи с половиной миллиардов жителей планеты. — Да, конечно, давай ещё Эриду возьмём, почему бы и нет, — фыркнул он. Загрей от упрёка отмахнулся. — О, я сейчас её позову! — тут же с готовностью развернулся Гипнос. Тан сразу же неожиданно резким движением схватил его за шкирку. — Если Эриде хоть что-то станет известно — я тебе уши отрежу, замариную и скормлю на ужин, — прошипел он. Гипнос лишь растянулся в расслабленной улыбке. — Да ладно тебе, ну хоть Гермеса-то можно? — Либо ты затыкаешься, садишься в машину — один — и послушно спишь всю дорогу, либо никуда не едешь, — поставила его перед выбором Мегера — достаточно простым и без увёрток, чтобы даже ребёнок мог сообразить. Кудрявый ребёнок постоял с секунду задумчиво, и Загрей просто взял тёплую ладошку с тонкими длинными пальцами в свою руку и повёл Гипноса прочь из комнаты. Мег в свою очередь обернулась к Танатосу, кивая в сторону балкона: — И чего ты стоишь? Эти дебилы сами себя до Греции не довезут. — Так говоришь, будто ты в деле, — хмыкнул Тан. — Я в деле, — с вызовом вздёрнула подбородок Мег. — Возражения? — Да, вообще-то! — почти усмехнулся, разводя руками, Танатос. — Вазелин дать? — Тебя никто не просил с нами ехать, помяни моё слово. — Хм. Так останови меня, тряпка. Давай, попробуй. — Мег спиной вперёд подошла к балконной двери, разведя руки, словно приглашала к драке. Грудь гордо выпячена, плечи величественно расправлены, кожанка, накинутая на заношенный дома серый топ, расстёгнута, обнажая рельеф подтянутого живота. Богиня. — Тебя не отговорить, да? — вздохнул Танатос. Мегера из всей компании была единственной, на чьё присутствие ему было плевать в довольно положительном значении этого слова. Однако реакция, которая обязательно возникнет при помещении её в один сосуд с Загреем, не сулила его и без того расшатанным нервам ничего хорошего. — Кто-то же должен проследить за тем, чтобы вы целиком вернулись обратно, когда выяснится, что всё это было зря, — решительно ответила девушка. Танатос тряхнул головой, словно уже за неё сожалел о принятом решении, и молча направился к балкону. Мег помнила его совсем маленьким ребёнком, чуть старше неё, только переехавшим из сырого и холодного подвала в собственную комнату — и он явно не горел желанием её более покидать. Она помнила его по-детски робкую фигуру, когда издалека смотрела, как он мягко гладил гриву мощного, шумно и с трудом дышавшего коня, чтобы хоть как-то облегчить страдания умирающего животного, обессиленно растянувшегося на луговой траве. Она помнила его на сцене неловко прячущимся за усилителем, бас-гитарой и капюшоном мешковатой толстовки — он под маской хмурого, исподлобного похуизма скрывал волнение, потому что в зале сидел рядом с Мег и уснувшим у неё на плече Гипносом Харон, вдохновлённо замерший в ожидании выступления. Танатос был единственным, ради кого Харон был готов вернуться в стены старшей школы, откуда давно выпустился. Она помнила его, внешне собранного и равнодушного, изнутри раздавленного двойной дозой невыносимого горя — жизнь явно попыталась его доломать, увидев, что с первого раза не получилось. Она навсегда запомнила, что к Тану больше нельзя подходить слева — если раньше он просто не замечал, то теперь резко поворачивался, всем телом напрягаясь, словно готовился обороняться. Она помнила, как однажды нашла его в лаборатории — в том укромном, имитирующем морг уголке, который делили между собой будущие судмедэксперты и патологоанатомы. Их дежурства не пересекались: Танатос убирался по вторникам нижней недели, Мегера — по пятницам верхней. Ей только раз довелось забыть папку с отчётом по практике в лаборатории. Утром среды она прокралась в стерильное помещение и замерла, узрев вопиющее нарушение всех правил и техник безопасности — единственный на весь колледж секционный стол занимал, положив под голову сложенный халат, Танатос, и лицо его было исполнено такого торжественного спокойствия, что Мег на секунду даже поверила в его внезапную кончину. Вот маленькие девочки надевают мамины туфли на шпильках и представляют себя высокими, красивыми и взрослыми. А Танатос, едва закончив вечернюю уборку, стянул берцы и залез на стол, словно в гроб. Лёг в тонкой чёрной рубашке на хладную сталь, притворившись, будто сбылась его давняя мечта — в одиночестве, тишине и спокойствии отдаться ласковым объятиям смерти. И смерть, снисходительно посмотрев на измученного недосыпом студента, согласилась исполнить его желание, пускай и всего на одну ночь. Мегера ни разу не говорила об увиденном ни с ним, ни с кем-либо ещё — только перед тем, как уйти из холодной лаборатории, стянула с плеч халат и укрыла спящее тело на столе. И теперь образ, так прочно впечатавшийся в память Мег, медленно крошился, потому что таким она не помнила его никогда. Точно как древнее бронзовое зеркало, найденное после долгих раскопок и с любовью начищенное, искажает представшего перед ним и вместо всех цветов отражает лишь оттенки рыжего — так же и Танатос строго сиял, по-своему преломляя эмоции Загрея и события, волной обрушившиеся на них обоих. Мегера всегда искала отношений с людьми, которых можно долго и методично ломать на кусочки, а затем нежно и с любовью собирать обратно, и они будут просить ещё. Танатос же был скорее из тех, кто будет за всем процессом наблюдать с интересом чисто профессиональным, держа дразнящую дистанцию. Им обоим было тепло и по-дружески друг на друга плевать, но теперь, когда он намеренно шагнул на территорию, давно находившуюся в сфере интересов Мег, настала её очередь наблюдать захватывающее зрелище. Если она и могла как-то повлиять на ход событий, она точно не собиралась упускать свой шанс это сделать.

***

Загрею слишком сильно хотелось спать после всего, что пришлось пережить ночью. Он, закинув довольно-расслабленную тушку Гипноса на заднее сидение, сам уселся на переднее пассажирское в надежде проснуться, когда они будут уже где-нибудь на подъезде к Греции. Завернулся в шаль Никты и уснул моментально — тонкая ткань была соткана из чистой овечьей шерсти, и даже не пришлось включать обогреватель в машине, чтобы провалиться в объятия нежного тепла. Он уже даже не слышал, как сели в салон Танатос и Мег, и как с третьей попытки завёлся двигатель, и как Мегера отпихивала от себя Гипноса, всё норовящего тяжёлую голову пристроить на её коленях, обтянутых синими леггинсами. Когда он открыл глаза, едва только начавшийся день уже успел смениться холодными и сырыми сумерками. Ползли вдалеке, у горизонта, тусклые холмы с редкими деревьями, угрожающими силуэтами возникающими в совсем сгустившемся тумане. Пробегали, вежливо покачивая чуть провисшими проводами, телеграфные столбы. Совсем быстро мелькали кусты у обочины. Одной неровной, невозможно быстрой линией тянулся отбойник вдоль трассы. Резко, словно грозясь ударить по лицу, пролетел мимо зелёный указатель развязки. Загрей зевнул, протирая глаза, и присмотрелся — на эстакаде, под которой они сейчас должны были проехать, висела целая толпа таких дорожных знаков, блестящих в свете фар нескончаемого потока автомобилей. По лицам скользили смазанные туманом ночные блики. Они ехали по трассе А1 — на юг, прочь из старой промозглой Англии с её приручёнными газонами и покрытыми мхом каменными стенами, и он вдруг улыбнулся, прощаясь со страной, где уже всего насмотрелся. Его теперь ждал целый неизведанный мир, где он никогда прежде не бывал. Из-под сени стылого тумана рождалась новая жизнь на обломках старой. Загрей потянулся всем телом, чувствуя внезапный прилив радости, потому что, кажется, он всё-таки заслужил второй шанс, и эта новая его жизнь уже переполняла его волнительным счастьем. — Вот тебе доказательство, — сказала Мег, протянув руку между Загреем и Танатосом, устало сосредоточенным на дороге. — Я за рулём, — вздохнул он. — Гипнос, прочитай, что там. Прежде, чем его брат успел протянуть лапы к телефону Мег, Загрей спокойно забрал его первым, и Мегера на удивление даже не воспротивилась. Она сидела сзади с прежней строгостью на лице, но глаза её светились самодовольством. Заг прочитал короткую переписку и прыснул со смеху. — Тисифона серьёзно согласилась записать тебя в театральный? — наконец спросил он, сквозь хохот, и обернулся, чтобы отдать телефон. — Вот прямо так, без лишних уговоров? — Я всё равно нигде не состояла, — пожала плечами девушка, укладывая мобильник обратно в клатч. — Эти идиоты пытались меня убедить, что мне здесь не место. Как ты сказал? — обратилась она к Танатосу. — «Это священная тайная миссия членов театрального клуба», — с угрюмым торжеством в голосе повторил тот. На этом аргументы у него закончились. Загрей лишь усмехнулся — такое случалось с каждым, кто каким-либо образом пытался избавиться от Мег. Она одаривала окружающих своим присутствием вне зависимости от их на то желания и покидала их тоже только тогда, когда сама считала нужным. Танатос, конечно, легко мог понять подобное поведение, потому что сам поступал абсолютно так же. Ему просто очень не хотелось в случае, если их постигнет неудача, наблюдать на заднем сидении злорадствующую Мегеру, с удовольствием перечисляющую все причины их провала. Он был более чем уверен, что настроение Загрея это точно не поднимет. По бокам от трассы из тумана вырастали, светясь тёплыми огнями окон, дома придорожного посёлка, и вдали засветились ярко-зелёными диодами цены на бензин ближайшей заправки. Танатос медленно сбросил скорость, сворачивая на станцию, и машину наполнил прекрасный запах бензина вперемешку со свежим вечерним воздухом — то был аромат свободы. На застеленной туманом трассе мелькали, в обе стороны проносясь мимо них, фары, и всё освещение запустелой заправки в обрамлении влажной дымки казалось нереальным. Мег открыла клатч, пытаясь в темноте салона, пронзённой высоким светом дорожных фонарей, что-то найти. Пока Тан останавливал машину у колонки, девушка решительно перевернула сумочку, вытряхивая всё её содержимое в свободное пространство между ней и Гипносом. Тот с восхищением и любопытством рассматривал, как на сидение выпали невидимки, провод от зарядки, мятый паспорт, гнутая медная проволока, серёжка в виде черепа, ярко-розовая помада, три съёмных кольца-пирсинга, ключи от дома, уже ничем не пахнущая полоска-пробник из парфюмерного, сломанный канцелярский зажим, покрытая чем-то тёмно-красным отвёртка, пачка липких листочков для заметок, заточенный с обеих сторон ножом карандаш, обложка от паспорта, несколько кроненпробок от какого-то крутого пива, набор хирургических игл на три восьмых, пара латексных перчаток, пара зубов, несколько сломанных зубочисток, две стёртых сим-карты и три презерватива в перламутровой упаковке. Обыкновенный дамский хлам. — Красиво! — изумлённо воскликнул Гипнос, схватив три спаянных пакетика, которые розово-жёлто-голубым переливались в бледном свете фонарей. Мег лишь посмотрела на него искоса и почти что с омерзением, но решила комментариев по этому поводу не давать. — Я забыла кошелёк, — вместо этого огласила она, выходя из машины. По асфальту звонко стукнули каблуки сапог. — Есть у кого наличка? — Купи мне чего-нибудь сладкого, — сразу попросил Гипнос, опуская стекло и высовывая голову в окно. — Самое сладкое, что найдёшь! У меня смертельная нехватка сахара в крови. — Я не собираюсь покупать тебе сладкое, — презрительно фыркнула Мег. — Зачем тебе тогда деньги? — непонимающе спросил Гипнос. — На мыльнорыльные принадлежности. Кто здесь вообще догадался с собой хоть щётку зубную взять? — Мы, — пожал плечами Загрей и указал на выходящего из машины Танатоса. На вопросительный взгляд из-под капюшона ответил: — Я собрал твои вещи. — Ты собрал мои вещи, — недоверчиво хмыкнул Тан, обходя автомобиль, но в итоге просто согласился с этим странным утверждением и вынул из кармана кошелёк. Отсчитал денег на бензин и всё остальное кинул Мег — она, одной рукой поймав, жестом второй холодно поблагодарила. — А мои вещи вы куда потеряли? — растерянно спросил Гипнос, заглядывая за спинку сидения в багажник, но тут же растянулся в улыбке: — Шучу, я ничего не брал! Разве мы куда-то прямо собирались? Ну, кроме как за бухлом. — Погоди, а ты не знаешь? — удивлённо обернулся к нему Загрей. — Я тоже думала, что мы повернём назад через час, — призналась Мег. — Так и далеко мы едем? — сразу пытливо спросил Гипнос. — В Грецию, — абсолютно без энтузиазма, с интонацией «Нет, ну ты посмотри на этого дебила» ответила девушка. — На кой хрен вам понадобилось в Грецию? — расхохотался Гипнос. — У меня мать живая, — наклонил голову Заг. — А она была… не живая? — По крайней мере, мне так твердил всё детство отец. Говорил, что она умерла при родах — а она просто убежала. И всё, что у меня теперь есть… — Заг вытащил конверт из внутреннего кармана куртки. — ...это письмо от некой Коры из Салоник. — Ну, если она убежала при родах, значит, прошло двадцать лет, — рассудил Гипнос. — Мало ли что могло случиться за такое продолжительное время. Все присутствующие посмотрели на Гипноса с крайней степенью осуждения — не то чтобы он особо заметил. Мегера, закатив глаза, развернулась и ушла в магазин. — Слушай, я всё детство мечтал, чтобы она была жива, — вздохнул Загрей. — Если даже с ней что-то случилось — я хотя бы буду знать. Считай, роскошь, которой я был всю жизнь лишён. — Бронируй билеты на шаттл, — бросил брату Танатос. Гипнос, словно не перед ним сейчас развернулась крупномасштабная семейная драма, тут же вытащил телефон и принялся что-то одной рукой расслабленно гуглить. Загрей с интересом наблюдал за ним с пассажирского кресла, пока Тан пытался скормить заправочному автомату купюры. Наконец, загудел перекачиваемый по шлангу бензин, и его запах в салоне стал ещё сильнее. — Мест на шаттл не осталось, — объявил Гипнос. — Всё до послезавтра забронировано. — Только не обратно, — взвыл Загрей, лбом утыкаясь в угол кресла. — Необязательно возвращаться, столкнувшись с такой маленькой неприятностью, — махнул рукой Гипнос. — Доедем на Евростаре. — А с машиной что? — Можно оставить на платной парковке, — безрадостно ответил Танатос, устало глядя на мелькающее цифрами табло. — Какой замечательный момент, чтобы стоять и заливать полный бак. — Ты хотя бы не поехал в другую страну без вещей, — попытался поднять его настроение Загрей. — Знаешь, мог бы и предупредить, раз собирался куда-то! — тут же бросился защищаться Гипнос. — Тебе было сказано паспорт взять, — осадил его брат. — Я о том, что мы куда-то едем, только сегодня узнал! — продолжил оправдываться Гипнос. — Я тоже, и что? — пожал плечами Заг. — То есть, ты узнал буквально сегодня, что твоя мать где-то в Греции, и уже кинулся в дорогу? — неверяще спросил Гипнос. — А чего тянуть-то? — непонимающе спросил в ответ Загрей. — Ну, не знаю, чел, ты не пробовал с этой идеей переспать сначала? — предложил Гипнос. — Я всегда так делаю, чтобы не принимать плохих решений в спешке. — О чём ты говоришь? — усмехнулся Заг. — Я решил поехать через пол-Европы с ходячим трупом, вечноспящим манипулятором и своей бывшей. У меня незаконченное высшее по специальности «Принятие плохих решений». — Спасибо за комплимент, — буркнул под нос Танатос. — У тебя-то? Незаконченное? — фыркнула Мег, подходя к машине с белым пакетом из магазина в одной руке и ярко-розовой пачкой леденцов — в другой. — Не ври, у тебя диплом и три докторских степени. И Мегера с размаху швырнула розовый пакет в морду Гипноса прямо через открытое окно. Тот в ответ лишь издал благодарный писк и тут же принялся раздирать упаковку. — Спасибо, Мег, я знал, что ты веришь в мой успех! — солнечно улыбнулся ей Загрей. — Я не верю, — пожав плечами, встрял Гипнос. Он извлёк из пакета чупа-чупс и, вмиг избавившись от упаковки, запихнул леденец себе в рот. — Ставлю всю пачку на то, что ничего не получится. — Тебе тоже спасибо, Гипнос, — кивнул Заг, не переставая улыбаться. — Твоя поддержка для меня бесценна. — Обращайся! — добродушно ответил Гипнос. Мег села в машину, пока он продолжал рыться в телефоне, выстраивая наилучший маршрут. Танатос, закрыв бензобак, довольно скоро присоединился к ним. — Наверное, даже лучше, что поездом, — вслух подумал он, выезжая с заправки. — Денег не хватит столько заправляться. — Мы можем скинуться, — сразу предложил Загрей. — Чем? Тремя монетами, которые ты в честном бою отобрал у автомата с кофе? — покосился на него Тан. — Тогда могу поиграть на гитаре в переходе — но только если вы будете подпевать, — поставил условие Заг. — Ты взял гитару, — уточнил Танатос. — Конечно. Гипнос отвлёкся от экрана на секунду, запустил руку в багажник, сразу же зацепившись за длинный гриф в облачении чёрного чехла, и начал на весь салон смеяться. — Господи, дай мне сил никого не убить до Греции, — взмолилась Мегера, массируя виски, потому что громкий и звонкий хохот Гипноса ультразвуком бил по ушам. — Так и зачем ты тогда с нами поехала? — обернулся к ней Заг. — У меня был выбор — спасать трёх кретинов от преждевременной смерти или самой окоченеть в компании сестёр. — Из двух зол выбираешь то, где бесплатно кормят, — предположил всё ещё искрящийся смехом Гипнос. — В точку, — мрачно ответила Мег. На улице стемнело совсем, и мелкий городок, силуэтами малоэтажек проглядывающий в тумане, сменился угрожающе нависшим над дорогой лесом. Ночь неторопливым приливом поглотила весь пейзаж вокруг, и Загрей с любопытством ловил глазами тревожно дрожащий свет встречных фар. Гипнос, завершив сложные логистические операции, наконец выпрямил сгорбленную над телефоном спину. — Окончательная версия гениального, потрясающего и захватывающего маршрута готова, если кому интересно, — огласил он. Мегера и Загрей повернулись к нему, слушая с разной степенью внимательности. — Сначала с Сент-Панкраса поездом в Париж, утром во Франкфурт, потом в Вену, потом в Будапешт — там на ночь придётся остаться в гостинице, но можно подыскать какой-нибудь дешёвый хостел. Утром на автобусе в Софию и оттуда в Салоники! Заг, нахмурившись, провёл пальцем кривую в воздухе по воображаемой карте Европы, силясь понять, зачем им ехать по такой огромной дуге. Танатос мельком глянул на венценосного Загрея и со вздохом снял капюшон — на левом виске привычно крепко сидела заколка-бабочка. — Думаю, если продадим отцовскую ювелирку, наскребём на билеты, — предложил он и добавил, уже не совсем уверенный, шутка это или нет: — На крайний случай есть машина. Хотя где-то внутри всё ещё теплилась надежда таким образом уговорить Загрея вернуться и хорошенько всё обдумать, в общем и целом Тан больше ничего не хотел, ничего не ждал и ни на что не надеялся, полностью отдавшись круговороту событий, в который его упорно затаскивал его странный друг. Как говорится, не можешь победить врага — воюй на его стороне. Все его желания прямо сейчас сводились к тому, чтобы наконец уснуть, доверив перевозку их компании кому-нибудь менее усталому. Можно было бы уговорить сесть за руль Мегеру, если бы только она не забыла дома вместе с кошельком водительские права. Поезд был далеко не самым худшим вариантом. — Надо было у отца в спальне покопаться — может, он оставил хоть что-нибудь из украшений дома, — с искренним сожалением отозвался Заг, снимая с головы златые лавры и уже мысленно прощаясь с ними. — Лучше бы его драгоценности сплавили на чёрном рынке. — Зачем? У меня оставалась тысяча где-то, — пожал плечами Гипнос, выискивая на запутанном рабочем столе телефона банковское приложение. — Тысяча где-то — чего? — подозрительно покосилась на него Мегера. — Фунтов, конечно же, — рассмеялся Гипнос. — Думаю, я бы уточнил, если бы речь шла о другой валюте! — Откуда? — устало спросил Танатос и добавил строго: — Всё-таки барыжишь крокодил по кампусу, падла? — Нет, конечно! — принялся отпираться его брат. — Я завязал! — Завязал? — переспросил Загрей. Ему совершенно не нравился намёк, скрытый за этим словом. — Долгая история, — махнул рукой Гипнос с прежней расслабленной улыбкой. — Значит, всё-таки едем? — Если все билеты, пока ты сопли на кулак мотал, раскупили, я тебя из машины выброшу, — пригрозила Мег, угрожающе нависая над тщедушным телом. — Лучше дверь открой и голову ему сточи об асфальт, как об наждачку, — предложил Танатос. — Но разве нас мама не будет искать? — в поисках помощи принялся озираться по сторонам Гипнос. — Я не хочу, чтобы она за нас беспокоилась! — Никта явно мне оставила свою шаль, когда уходила на работу, — объяснил Загрей, поправив на плечах тёмную шерстяную ткань. — Знала, что я сразу же уеду. Гипнос, тут же отметя все остатки тревоги, вернулся к бронированию билетов. Успел купить места на поезд до Парижа, но на Франкфурт сил его не хватило — уснул. Заг с предвкушением рассматривал растущие вдали силуэты города — с каждой секундой, с каждым преодолеваемым метром его новая жизнь наполнялась смыслом, расцветая, словно яркий цветок граната.

***

Нескончаемый день всё никак не мог умереть. Посадка на Евростар уже началась, когда они всё-таки явились на вокзал — оставив машину на относительно дешёвой охраняемой парковке за городом, потратили несколько часов на то, чтобы с отдалённых окраин столицы всеми доступными видами общественного транспорта добраться до Сент-Панкраса. Вокзал весь светился изнутри, сияя гладкими плитами пола. Под стеклянным куполом слились в единое чётко отлаженное и плавное нечто рыжие кирпичи и серый металл. Вечерние огни расплылись по просторным платформам, круглые сутки полным людей, вечно куда-то спешащих, и Загрей впервые в жизни почувствовал, что у него тоже есть повод куда-то спешить. Впервые почувствовал себя одним целым с этим большим бесконечно заведённым механизмом. Мимоходом и почти случайно он вдруг осознал, как сильно привык к холодно-гладкому спокойствию Танатоса, и теперь любые, самые мельчайшие признаки перемен в его настроении кололи, словно тончайшие, острейшие иглы. Они не появились из ниоткуда — возможно, так же он себя ощущал и на вечеринках Диониса, и в магазине, но теперь у Загрея глаз был намётан на такие мелкие приметы беспокойства. В огромной толпе людей Тан вёл себя чрезмерно осторожно — ступал не так широко, как обычно, и каждого встречного прохожего незаметно провожал взглядом исподлобья, и шёл справа от Загрея, прикрывая левую сторону живым щитом, и даже пальцы сжимал как-то по-особенному напряжённо. Заг даже хотел извиниться за то, что вытащил его из комфорта дома, но подумал, что для этого можно найти момент получше. Например, когда его не будет колотить по затылку гриф собственной гитары. — Так и будешь теперь носить? — спросила Мег, пальцами поддевая один из золотистых лепестков венка Загрея. — А почему нет? — пожал он плечами, переступая такую небольшую и такую опасную пропасть между перроном и вагоном. — Мне нравится. — Ты — идеальная мишень любого карманника, — упрекнул его Танатос, укладывая наконец в свободное кресло спящее тело Гипноса, завёрнутое в тяжёлое пушистое одеяло, и встряхнул ноющие руки. Носить брата было бы намного легче, если бы он мог хотя бы за шею зацепиться. — Да ладно, очевидно же, что никто в здравом уме не станет что-то столь роскошное носить на улице, словно обруч. Все подумают, что это часть косплея какого-нибудь. Из крашеного пластика. Заг тоже наконец растянулся в кресле, вытягивая усталые ноги под передние сидения. Только тогда Мег, заметив, забеспокоилась почти что искренне: — Не говори мне, что ты уехал совсем без обуви. Загрей пошевелил усталыми от асфальта пальцами ног, глядя на собственные стопы, покрытые серой пылью, весьма озадаченно, и наконец удостоил её ответа: — Я поклялся, что летом больше обувь не надену, и я не позволю таким незначительным обстоятельствам помешать мне! Танатос лишь кивнул на Гипноса. Тот так и уехал из дома в мягких розовых кроликовых тапочках — на одном слегка помялось ушко, когда его придавил случайный пассажир автобуса, в котором они толкались на тернистом пути к Сент-Панкрасу. Впрочем, кролик с мятым ухом выглядел благодаря своей асимметричности даже натуральнее. — Надеюсь, ты понимаешь, что эти двое и их дурачества теперь на твоей ответственности? — спросила она, подняв на Тана взгляд, как только закончила оценивать художественную ценность домашних тапок. — Видят боги, ты мог успеть его отговорить. — Боги слепы, — отрезал Танатос, и Загрей, сидя между ним и Мегерой, почувствовал себя неожиданно храбро под его защитой. — Нам молодость затем и дана, чтобы совершать ошибки разной степени глупости, а потом всю жизнь разгребать их последствия, — улыбнулся Заг. — И терять в драке глаза только потому, что не нравится цвет? — фыркнул Тан. — Нет уж, спасибо. — Ты просто неженка, не привык играть по хардкору, — отмахнулся Загрей и, подняв пустое запястье, с характерным французским акцентом процитировал известного шпиона: — Джентльмены, сверьте часы смерти. Танатос и Мегера одновременно потянулись за телефонами, чтобы перевести время на час вперёд. Закрылись с холодным шипением двери, и вечерние пассажиры, рассаживаясь, шумели закидываемыми под переднее кресло кейсами и рюкзаками, снимаемыми пиджаками и разворачиваемыми газетами, рассаживаясь по вагону поезда столь длинного, что ради него платформы Сент-Панкраса пришлось в своё время перестраивать. Задумавшись всего на минуту, состав наконец тронулся. В окне плавно и медленно поплыл прочь, всё дальше и дальше, вокзал — и Загрей замер, зачарованный собственной же беспомощностью перед окончательностью и бесповоротностью происходящих с ним событий. — Всего сутки тому назад я даже не подозревал, что так будет, — восхищённо выдохнул он — самый бодрый из откровенно уставшей компании. — Никто из нас не подозревал — пройдёт всего один день, а мы уже будем искать ночлега в Париже! А всё из-за какой-то бумажки. Он снова вытащил из внутреннего кармана куртки письмо, разглядывая чуть помятую бумагу и сверяя адрес — убедиться уже в который раз, что они едут туда, куда надо. Руки слегка дрожали — всего его немного потряхивало. Заг просто пытался списать это на кондиционирование в медленно набирающем скорость поезде. — И о чём говорится в письме? — наклонила голову Мег, разглядывая мягкие заломы на углах конверта. Не то чтобы ей было интересно. (Ей было интересно.) — Не знаю, — честно признался Загрей, тяжёлым взглядом сверля бумагу. — Хочешь сказать, мы сейчас едем неизвестно куда из-за письма, которое ты даже не прочитал? — Мегера уже даже не звучала возмущённо. Просто разочарованно. Не она, в конце концов, слила шестьсот фунтов на билеты до Франции. — Нет, я прочитал — в машине, на обратном пути, — покачал головой Заг. — Я просто… был не в состоянии что-либо понимать. Я даже не помню сам текст. — У тебя был шок, — холодно согласился Танатос, под кажущимся упрёком словно пряча понимание. Загрей напряжённо вздохнул и трепещущими пальцами провёл по кромке конверта, разорванной лезвием старого бумажного ножа — отцу всё ещё присылали письма в конвертах и он всё ещё вскрывал их специально для этого предназначенным инструментом, который всё никак не мог заточить. Правый верхний угол конверта украшала плеяда маленьких греческих марок, в свете электрических ламп поезда переливавшихся сине-голубым. Адрес отправителя был нарочно написан неразборчиво — в отделении явно потребовали заполнить все графы, и женщина, пытающаяся порвать с прошлым, несколько раз успела пожалеть, что не бросила письмо в почтовый ящик на улице. Но, даже несмотря на испорченный назло почерк, можно было всё равно разобрать адрес дома в Салониках — пожертвованный ввиду своей очевидной бесполезности для любого, кто примется за поиски. Но у них была хотя бы зацепка. Заг вытащил аккуратно втрое сложенный лист и развернул, оглашая его содержимое: «Уважаемый Аид, или кто бы ни занимался поисками Персефоны. Я извиняюсь за свой внезапный побег из больницы. Я не чувствовала ничего, кроме боли и необходимости оказаться где угодно, где я была бы в безопасности. Увы, ваши попытки разыскать жену не особо в этом помогли, и я была вынуждена бежать из Великобритании. Я хочу, чтобы вы из моего послания вынесли лишь одну вещь — я не Персефона. Я не та женщина, которую вы любите и знаете, и не та, что любит и знает вас. Я не знаю, когда она вернётся и вернётся ли. Если бы я была на вашем месте, я бы постаралась побыстрее её забыть, что я и собираюсь сделать, как только допишу это письмо. Последуйте моему примеру. Живите своей жизнью, трудитесь над тем, что важно вам, заботьтесь о своей семье и внемлите наконец моей мольбе — не ищите меня. Всего хорошего, Кора.» Небольшая компания погрузилась в скорбное молчание. Загрей снова вздохнул, плохо гнущимися пальцами медленно складывая письмо обратно. Чего-то совсем, совсем другого он ждал от этого письма. С соседнего сидения, задумчиво пошуршав одеялом, отозвался Гипнос: — Звучит диссоциативно… Он потянулся всем телом, широко зевнул и пятернёй расчесал кудри, морщась от яркого света, пока за ним с разной степенью озадаченности наблюдали три пары глаз. Гипнос осмотрелся сначала, пытаясь понять, где он. Поезд уже мчался по туннелю. — В каком плане диссоциативно? — спросил жадный до информации Загрей прежде, чем Гипнос успел что-нибудь сказать по поводу своего местонахождения. — В плане… — Тот и сам задумался на секунду, всё ещё не до конца различая сон и явь. — Погоди, дай проснуться. В плане — она же пишет сначала «не ищите Персефону», а потом «не ищите меня». У неё что-то диссоциативное, она сама же путается в своих личностях. — То есть, ты хочешь сказать, что это письмо от мамы? — поражённо потряс в руках конвертом Загрей. — Нет, — выставил перед собой руки Гипнос, — всё, что я хочу и имею право сказать — это то, что у твоей матери, профессиональным языком выражаясь, не всё в порядке с головой. Но это всего лишь моё суждение! — весело добавил он, откидываясь в кресле. — Тебя как с кафедры не отчислили до сих пор, швабра ты безмозглая? — с чистейшим ужасом во взгляде спросил Танатос, голову рукой подпирая. — Он, если мне память не изменяет, декану товар подгонял, — припомнила Мегера. — Лично я считаю, что прошлое не определяет человека, — скромно улыбнулся Гипнос. Загрей, уже не обращая особого внимания на этих троих, всё рассматривал злосчастное письмо, медленно складывая в своей голове кусочки картины, возможно, слишком большой, чтобы разобраться в ней одному и без головной боли. Получается, жизнь с Аидом свела Персефону с ума? Неудивительно, если честно. Ощущение неоправданных ожиданий, этакого разочарования, охватывало его, и он решил отвлечься, рассматривая адрес, на который было отправлено письмо. — А ведь мы все могли жить рядом, — грустно улыбнулся он. — Могли бы все ещё детьми тусоваться на одной улице. Быть друзьями. — Если тебя это утешит, это всё равно произошло, — пожал плечами Танатос. Мегера уже хотела прошипеть что-нибудь в протест столь смелым заявлениям, но Загрей успел ответить прежде неё: — Но представь, сколько бы у нас было времени! И отец всё поломал тем, что решил переехать. — Ты видел Аида? — рассмеялся Гипнос. — У его костюмов размер больше, чем у домов на нашей улице! — Гипнос хотел сказать, — строго оборвал его Танатос и продолжил уже спокойнее, обернувшись к Загрею: — что Аиду вряд ли хотелось оставаться в доме, где всё бы напоминало ему о Персефоне. — Да, и поэтому он просто… — Загрей замер на секунду, уронив со вздохом руки. — ...Просто сбежал от своих проблем. — Ты собственными глазами видел, как они его догнали, — убедительно ответил Танатос, положив ему руку на плечо. — Хехе, да, видел. — На лицо Загрея вернулась прежняя озорная улыбка, и Тан сдержанно улыбнулся ему в ответ, и Мег совершенно не пожалела, что не вмешалась в их разговор. Где-то над ними, над толщей пород, уже давно плескался ночной Ла-Манш. Они — как двадцать лет тому назад Кора — оставили Великобританию позади. — Пускай теперь делает, что хочет, — продолжил, спустя паузу, Загрей. — Меня там больше ничто не держит. Если мама действительно живёт где-нибудь в Греции — останусь у неё, и никогда больше не вернусь. Мегера, равнодушно пожав плечами, устроилась поудобнее в сидении — за два часа, что длилась их поездка до Парижа, искренне надеялась хоть немного выспаться. Тан уже втянул воздуха через приоткрытые губы, чтобы что-то ответить, но, подумав, решил ничего не говорить, уткнувшись напряжённым взглядом в спинку переднего кресла. Он не мог требовать от Загрея вернуться в Англию только из благодарности к Никте. Оставалось только винить себя в неизвестно откуда взявшейся привязанности. У Атропос было множество самых разных ножниц — она коллекционировала и интересные современные модели, и изящные винтажные. Может быть, у неё была хоть одна пара лезвий, способных разорвать эту нечаянную связь. Но боли не было. Пережитую рану внезапно больше ничто не кололо, не жгло и не рвало. Проведённое с Загреем время научило его не позволять окружающим более причинять себе боль, и этому Танатос мог только искренне радоваться. Самым логичным решением сейчас было взять максимум от оставшегося у них времени вместе. А потом — просто быть тихо, молча благодарным этому блаженно несведущему человеку за то, что своим присутствием осветил его жизнь последний раз, на самом её закате.

***

Париж встретил их сухой и почти безветренной ночной жарой. Адрес Афродиты Загрей помнил наизусть, но на практике не имел ни малейшего понятия о том, как добраться до неё. Вся их небольшая компания плелась, уткнувшись в навигатор в телефоне Гипноса, по восемнадцатому округу — устало, несмотря на то, что два часа просидели в довольно комфортных креслах Евростара. Загрей разделся до футболки, и Мег свою куртку лишь накинула на плечи. Даже Гипнос одеяло сложил и прижал к себе, словно большую и пушистую плюшевую игрушку. Заг развернулся к ним, вышагивая спиной вперёд. — Разденься, а то тепловой удар словишь, — улыбнулся он ушедшему в свои мысли Танатосу. По запустелым улицам, вдалеке от кипящего ночной жизнью центра Парижа Тану шагать явно было приятнее, чем сквозь толпу на вокзале, но он всё равно остановился посреди тротуара, обернувшись назад через правое плечо. Напряжённый и тревожно-хмурый, словно бы силился за спиной разглядеть кого-то в тени нависших над узкой улочкой зданий. Голос Загрея вернул его в сознание. — Что? — переспросил он с нотками осуждения в голосе. — Душно же, снимай амуницию, — взмолился Заг. Танатос стянул кожанку. — Тебе разве в толстовке не жарко? — Не дождёшься, — на его намёк строго ответил Тан. Загрей лишь пожал плечами. Гипнос, вскинув кудрявую голову, показал на ещё более узкую улицу, ответвлением уходящую от той, по которой они шагали. — Монкальм? — переспросила Мег, заглядывая через его плечо, и вздохнула, в хриплый голос внизу горла пытаясь вложить всю свою усталость. — Если мы из-за тебя заблудимся, спать будешь на улице. — Никто не будет спать на улице, — успокоил её Загрей. — Даже если у Афродиты не найдётся места, она нам подскажет какую-нибудь хорошую и дешёвую гостиницу — она в этом спец… Он затих, увидев, как резко поднял голову Танатос, заслышав имя. Он переспросил, дактилируя его: «Афродита? С розовыми волосами?» — Да, та самая! — щёлкнул пальцами Заг, но вся его весёлость как-то резко смылась. Танатос никогда не бледнел — во всём мире едва бы нашлось что-то, что могло его так внезапно испугать. По крайней мере, Загрей привык так думать. Но почему-то от одного лишь упоминания Афродиты шрамы на его лице, обычно не так сильно заметные, вдруг стали намного темнее, выделяясь на ровно-серой коже. «Не смей называть ей наши имена», — предупредил он. — Почему нет? — удивлённо спросил Заг. Хотя он уже начинал догадываться — Афродита в своё время закончила тот же университет, что и Дионис. Но это было слишком, слишком давно. Здесь было что-то другое. «Если не хочешь, чтобы нас вышвырнули на улицу, не называй», — отрезал Тан. — Да ладно тебе, не преувеличивай! — толкнул брата в бок Гипнос. — Я слышал, что она довольно добрая женщина! — Если тебе комфортнее без имён, будем без имён, — улыбнулся Загрей. Отчасти ему было безразлично, но в целом он действительно больше доверял суждению Танатоса, чем даже собственному. Они, свернув на узкую улицу Монкальм, шли под сенью высоких домов, одетых в нежную лепнину классицизма, иллюзорно сияющую бликами, мягко и матово падающими на многочисленные складки и изгибы каменных узоров. Темнел кованый чугун балкончиков настолько маленьких, что их нельзя было использовать ни для чего, кроме цветочных горшков. Одна из таких узорчатых сеток цвела особенно — среди нежно обнявшего её плюща проглядывали румяно-розовеющие и пылающе-алые даже в темноте ночи бутоны. Из-за чуть приоткрытой дверцы до простых прохожих едва доносился тихий джаз. — Дверь номер вот эта, — решительно кивнул Загрей. Вся компания выстроилась на невозможно узкой лестничной клетке, и Заг вдавил кнопку звонка. Нежный и плавный джаз в квартире резко утих, и спустя несколько секунд послышались всё приближающиеся шаги. Дверь отворилась и перед нежданными гостями предстала весьма удивлённая, очень даже высокая и в высшей степени молодая женщина — на вид ей едва ли было больше тридцати. Слегка влажные, вьющиеся у концов волосы струились по её изгибистой фигуре, падая на короткий халат блестящего шёлка, который она придерживала свободной рукой. Больше на ней, как догадалась вся небольшая компания, не было ничего — длинными и стройными босыми ногами она ступала по затёртым половицам. — Загрей! Здравствуй-здравствуй, мой хороший! — радостно воскликнула Афродита, сразу обеими ладонями обнимая щёки гостя, совершенно наплевав на единственный прикрывающий её тело кусок ткани. Мегера ладонью закрыла стоящему перед ней Гипносу глаза, в то время как Танатос поднял его челюсть и сам, в отличие от Мег, взгляд безразлично отвёл. Общеизвестной истиной было то, что любой усомнившийся в способности Афродиты заводить с пол-оборота будет заведён с четверть-оборота. — Афродита, извини меня, что без звонка — не накройся телефон, предупредил бы обязательно! — рассмеялся, осторожно обнимая женщину одной рукой, Загрей. — О, господи, откуда у тебя шрам? — Афродита большим пальцем, стараясь бледно-розовым акрилом ногтя не задеть глаз, мягко огладила едва зажившую кожу нижнего века. — Что-то случилась? Нужна помощь, дорогой? — Ах, нет, это давнее, — махнул рукой Загрей не без радости — часть его надеялась, что Афродита заметит. Отправлять хорошую подругу в гилт-трип не входило в его планы, но то был один из способов заручиться её поддержкой наверняка. — Так, немного не поделили поле с Фобосом. Женщина тут же всплеснула руками и забормотала что-то на французском полуиспуганно, полувозмущённо. Она немедленно исчезла в полумраке квартиры, через что-то переступая, и гостей рукой пригласила следовать за собой. Четверо молодых людей ввалились в прихожую даже ещё более узкую, чем лестничная клетка — но зато в квартире Афродиты пахло не бетоном и камнем, а чем-то пряно-цветочным. — Я там туфли раскидала — просто отодвиньте к стене, если мешать будут, — крикнула женщина с кухни, захлопывая дверь холодильника. Снова заиграла, тихо и ненавязчиво, музыка из патефона. Все гости принялись медленно и неуверенно разуваться. Загрей просто вытер ноги о небольшой коврик. Неизвестно, что от этого стало грязнее — его стопы или жёсткий ворс, но приличия Заг посчитал соблюдёнными. Сразу за ним в студию Афродиты последовал Гипнос, которому ни со шнурками, ни с молниями возиться не надо было. Верхний свет в квартире не горел — Афродита обходилась встроенной в вытяжку лампой и резным торшером в противоположном углу комнаты. Вкус у неё определённо был, и этот вкус не только подсказал ей, насколько удачным будет гибрид модерна и винтажа, но и помог воплотить идею в жизнь, не нарушив баланса между противоположными направлениями. Чем-то это напоминало берлогу Диониса, вот только он не страдал особой обходительностью, когда речь заходила об интерьере, и просто тащил к себе всё, что находил интересным. Женщине, живущей в одиночку, не нужно было много — роскошный угловой диван в центре комнаты, судя по одеялу и подушке, успешно заменял ей кровать в те дни, когда никто не составлял ей компанию. Над толпой раскрытых книг и журналов на кофейном столике возвышались, прижимаясь друг к другу, полупустой бокал, раскупоренная бутылка вина и узкая ваза с единственной ярко-лиловой розой. Чуть колыхался от сухого ветра невесомо-лёгкий тюль, обнимая приоткрытую балконную дверь. Только поэтому в комнате было не душно, но просто жарко — неудивительно, что Афродита отказывалась носить что-либо кроме лёгкого халатика. Пастельно-розовые стены украшали картины художников неоклассицизма, обрамлённые искусственно состаренным деревом, между которыми затесались скрипка и смычок прекрасного светлого дерева. — Надо было всё-таки брать кредит, — вздыхала Афродита, открывая и закрывая дверцы с ящиками в поисках всего необходимого для экстренного приёма гостей. — ...Заплатить за хорошего адвоката и отобрать у него права на опеку… Чай будете зелёный или чёрный? Она ловко шныряла по маленькой кухне, нарезая сыры, звеня бокалами, шурша пакетами, пока на небольшом обеденном столике не образовался миниатюрный пир. — Что ты, не стоило так из-за нас!.. — поспешил умерить её пыл Загрей, но хозяйка квартиры поясок халата завязала резким движением, показывая, что возражений не принимает. — Что значит «не стоило», милый? Ты мой гость! — Голос у Афродиты соблазнительно прокатывался по ласковой улыбке, поднимаясь к нежному щебетанию на акцентах. — И твоя восхитительная компания, я склонна верить, нуждается в заботе далеко не меньше твоего. Чувствуйте себя как дома, дорогие. Загрей уже открыл рот, чтобы представить всех присутствующих, но тут же прикусил язык, вспомнив предостережение Танатоса, и вздохнул. У него уже едва хватало терпения на собственную драму, а он продолжал впутываться в чужие. Пока гости мыли руки, Афродита успела обустроить ночлег — разложила диван и накидала подушек с одеялами. Наконец, все устроились за столом. Гипнос сразу позарился на соблазнительную миску с клубникой прямо рядом с целой креманкой взбитых сливок. Афродита, разливая по бокалам студёное в морозильнике шампанское, кинула на него озорной взгляд исподлобья. — И что бы компания энергичных и прекрасных собой молодых людей могла забыть в городе любви? — спросила она заговорщицки. — Проездом — в Грецию, — объяснил Загрей. — На поиски моей матери. Может, хоть ты что-нибудь знаешь о Персефоне? Не представляю, каким образом, но, может, тебе что-то известно? Он вытащил из стоящего рядом рюкзака рамку с фотографией матери, протягивая её Афродите, и черты лица женщины совершенно не потеряли своей нежности, но взгляд её стал одновременно восхищённым и тоскливым. — О, мне так жаль, что вас привели сюда такие обстоятельства, — ласково начала она. — И ещё больше, что я совершенно ничего не знаю об этой прекрасной девушке. — Ты знаешь всех прекрасных девушек если не мира, то хотя бы Европы, — печально улыбнулся Заг. — Что ж, спасибо за комплимент, дорогой, — рассмеялась Афродита, возвращая ему фотографию. — Хотя я вижу несомненное сходство между вами. Особенно — левая сторона, да. Но если мне что-то и известно, так это то, что тебе уже стоит начинать учить греческий. Я бывала там — поверь, это сильно поможет. И не ешь с рыночных прилавков! Кто знает, сколько там лежала эта еда — под палящим солнцем! — Спасибо за совет, — кивнул Загрей и серьёзно добавил: — И за ночлег. Мы честно ждали, что ты просто подскажешь нам какой-нибудь хостел… — Ах, за кого ты меня держишь, милый? — бросила на него хитрый взгляд женщина. — Я всегда рада гостям и в любом количестве — иначе какая из меня была бы француженка? Тем более, это меньшее, чем я могу помочь тебе в распутывании этой семейной загадки — я и сама прошла через… я бы не сказала «похожее», но… — она отвела взор, больше глядя в собственный бокал. — Всё в порядке, Афродита, — успокоил её Загрей. — Это правда несправедливо — и я уверен, что Фобос и Деймос под твоим крылом выросли бы куда менее… беспокойными, но Ареса нельзя винить. Он выполнил все свои обязательства — он пашет, как лошадь, чтобы обеспечить им достойное детство. Я знаю, что тебе не очень нравится область его работы… — ...О, нет, нет, к сфере его профессиональных интересов у меня вопросов нет. — Афродита, одной рукой держа фужер, второй изобразила расслабленной что-то расплывчатое в воздухе. Загрей почти отвык от того, что жесты могут сопровождать речь вместо того, чтобы быть её полноценной заменой. — Конечно, я знаю, что он заботится о мальчиках по-своему, но он слишком рискует собой — в один прекрасный день они просто останутся без отца, и в чём тогда был смысл делить близнецов на суде, словно они — чья-то собственность? О, мужчины — непостижимые, воистину непостижимые… — Некоторые люди разжигают конфликты ради конфликтов, — покачал головой Загрей, вспоминая Эриду. — К слову об Аресе, не оттуда ли я тебя помню, дорогой? — внезапно обратилась она к Танатосу. Все сидящие за столом замерли, обернувшись к нему выжидающе, и только тогда он, заметив, плавным движением вернул на стол бокал и поднял вопросительный взгляд на хозяйку квартиры. — Ну конечно! Я помню, ты помогал ему — видела, как ты сортируешь патроны. Танатос продолжал смотреть на неё прямо и невраждебно — скорее, с лёгкой ноткой заинтересованности, но Загрей заметил, как сильно он напрягся. — Я думаю, это сотрудничество уже в прошлом, — предположил он, пытаясь увести Афродиту от этой темы, но она сразу поняла, о чём он говорит. — Ах, дорогой, неужели ты думаешь, что я стану обижаться на человека, потому что он работает на моего бывшего? — усмехнувшись, отмахнулась женщина. — Или потому, что он брат Эриды? Из всего, что мне известно — а мне, ты знаешь, известно многое в таких делах — у меня нет никаких причин в чём-либо обвинять твоего друга. Уж точно не в ошибках, которые совершили другие люди. За несколько недель, проведённых в доме Никты, Загрей уже успел привыкнуть к молчанию, которое зачастую бывало куда менее неловким, чем разговоры даже на самые отстранённые темы. Афродита была мастером таких ситуаций — она легко уводила беседу в то русло, которое было нужно ей. Другое дело — коммуникация с их странной компанией. Загрей уже успел испугаться, что обстановка накаляется и выходит из-под контроля, но в конечном итоге даже Мегера, поначалу настроенная к Афродите скорее напряжённо, спустя бокал шампанского расслабилась. Похоже, они даже флиртовали. Или нет — Заг даже перестал обращать внимание. Пока дамы обсуждали дела сердечные, а Гипнос уплетал предложенные к вину закуски, Загрей погрузился в размышления. Он всё ещё держал в руках рамку с портретом матери, но слова Гипноса о том, что стоило сначала всё обдумать, не давали ему покоя. В конце концов, никто не гарантировал, что Персефона всё ещё находилась где-то в Греции или, если уж на то пошло, что Кора до сих пор находилась там же. Кем эти двое друг другу приходились, Загрей так и не понял. В версию Гипноса про «не всё в порядке с головой» он верить отказывался — не хотел соглашаться с тем, что поступок матери был лишь секундной неконтролируемой прихотью. Да и Гипнос учился на психиатра — он был склонен рассматривать действия людей именно с такой точки зрения. Загрей обвёл пальцем рамку с фотографией медленно и задумчиво. Отец не мог отпустить их просто так. Да, последние два года они почти не виделись — Заг сделал всё, что было в его силах, чтобы их пути более не пересекались. На людях Аид всегда держал лицо — и осанку, — но Загрей знал о его давних проблемах со здоровьем. Отец почти не следил за собой. Если что-то не влияло на восприятие его окружающими, он предпочитал игнорировать данный аспект своей жизни, целиком и полностью сосредотачиваясь на работе и поддержании репутации колледжа — дела всей своей жизни. Не было никакого сюрприза в том, что под старость его опорно-двигательную систему поразило невероятное множество болезней. А он всё равно сквозь боль заставлял себя работать. Держать лицо, держать осанку и работать. Может быть, поэтому он так легко позволил им ускользнуть? Даже не шагнул в их сторону, хотя определённо разозлился, обнаружив, что в этом деле замешан и Танатос. И тем не менее, решил притвориться, будто бы ничего и не произошло. У него уже элементарно не было сил останавливать неразумных детей. Будет ли им так везти на протяжение всей остальной поездки? Загрей не был в этом чрезмерно уверен. Но взгляд матери из-под стекла фоторамки молча упрекал его в любых сомнениях. Персефона жива — и пока Загрей не убедится в обратном, он будет проламывать себе дорогу к ней, чего бы ему это ни стоило. Может быть, Тан, Мег и Гипнос увязались с ним, потому что решили, что это будет быстрая и лёгкая поездка, словно в отпуск — туда и обратно? Если это окажется не так, если они столкнутся с непреодолимыми препятствиями, если решат, что игра не стоит свеч и уедут обратно — Заг не сойдёт с пути. Будет дрожать в подвале какого-нибудь швейцарского бара, пытаясь заработать на билет до Греции и не отморозить пальцы, будет пихать мамину фотографию в лицо каждому прохожему и проезжему в Салониках, в Афинах, в любом другом городе мира, будет пробираться под покровом ночи в полицейские архивы в поисках хоть одного имени, которое приведёт его к цели. Времени было давно за полночь — утром они собирались ехать на вокзал за билетами во Франкфурт, и Мег вышла из-за стола первой, спросив у хозяйки разрешения воспользоваться ванной — Афродита сразу бросилась показывать ей, где взять полотенце, как включить душ и какая у неё шикарная коллекция гелей и мыл с ароматами абсолютно всего на свете. Загрей наконец вынырнул из мыслей. Гипнос ушёл на диван — он сидел в телефоне, отвечая на расспросы друзей, которые за те два часа, что он провёл в поезде без связи, уже успели его отпеть, похоронить и возвести в лик святых. Танатос молча смотрел перед собой, точно так же задумавшись — сначала он провожал взглядом поднимающиеся на поверхность пузырьки в шампанском, но они в итоге кончились, и теперь он просто смотрел сквозь бокал, стол и ткань бытия. Загрей не обнаружил в себе никакого желания ложиться спать — он успел отоспаться в машине и теперь чувствовал только лёгкую усталость, но не сонливость. Среди прочих многочисленных кухонных принадлежностей Афродиты стоял чистенький френч-пресс, блестящий металлическими боками, и настолько же блестящая идея посетила Загрея. — Ты умеешь гадать на кофе? — спросил он, когда женщина показалась наконец из ванной. — Должна признаться, что моя специальность — хиромантия, — ответила Афродита, хотя, судя по улыбке, идея определённо показалась ей соблазнительной. — Я мало представляю, как можно предсказывать что-то, например, по картам — нужна крепкая и устойчивая связь между человеком и предметом, которому мы доверяем быть вестником будущего. — Но, допустим, если я заварю кофе — вложу в него сердце и душу, — это будет достаточной связью? — спросил Загрей, помогая ей убирать со стола посуду. — Кто мешает нам проверить? — с энтузиазмом спросила Афродита. Танатос, так и сидевший за обеденным столом, вздохнул — тихо и незаметно, никто его не услышал. Он был только рад, что Мегера из ванной не слышала, что происходит на кухне. Всё-таки она была неправа. Глупо было предполагать, что Заг делает кофе для того, чтобы кому-то что-то доказать. Особенно — чтобы выразить какие-то чувства. Ощущение пустоты, призраком преследовавшее Танатоса уже много лет, начинало обретать очертания вполне реальной тени — днём она стелется за тобою по земле, никуда не отпуская, а ночью ты погружаешься в неё, захлёбываясь жалостью к себе и надеясь не увидеть, как встаёт солнце. Что-то изменилось настолько, что он позволил этому чувству подобраться к себе так близко. Отрицание, которое он успешно практиковал все эти годы, сменилось надеждой, которую он всё не мог задушить, как бы ни пытался. Засвистел на огне узорчатый чайник, Загрей отмерил воды во френч-пресс, и кипяток, столкнувшись в невольном дуэте с молотыми зёрнами, раскрыл в них всё самое лучшее. Комната наполнилась отменным кофейным ароматом — Заг даже носом уже чувствовал, насколько крепким получится напиток. Для гадания кофе надо было варить в турке, которой у Афродиты не было. Впрочем, Загрей не думал, что одна небольшая поправка в ритуале так разозлит высшие силы, что они решат испортить ему всю последующую жизнь каким-нибудь гадким пророчеством. Загрей наивно верил, что боги буквально и фигурально выше людской вредности. Пока заваривался кофе во френч-прессе, из ванной вышла Мегера. Взглянула на кухню — там Афродита подбирала чашки к блюдцам для грядущего гадания, а Загрей, сидя на столешнице у плиты и по-детски болтая ногами, наблюдал за танцем кипятка и кофе в приборе. Танатос продолжал с отсутствующим лицом глядеть в стол. Только ради него Мег решила никаких комментариев не давать, вместо этого просто наблюдая происходящее из-за укрытия дивана, словно настоящий учёный во время эксперимента. — Тебе так идёт с распущенными волосами! — поспешил воскликнуть Гипнос, когда массивная фигура Мег нависла над ним, молчаливо требуя освободить место на диване. — Я отказываюсь принимать такого рода комплименты от человека, который ни разу в жизни не расчёсывался, — устало бросила она, ложась так, чтобы влажные после душа волосы, ещё более тяжёлые, чем обычно, перекинуть через подлокотник. Кожа головы болела от их веса и натяжения, но Мегера не могла и не хотела ничего с этим делать — высокий хвост уже стал частью её образа, а с каре или короткой стрижкой поддерживать стерильность в лаборатории было бы сложнее. Меньше всего Мег хотела прославиться среди коллег за то, что оставляет повсюду улики в виде собственных волос слишком уникального цвета, чтобы списать это на кого-либо ещё. — Можно заплести тебе косу? — шёпотом, до краёв переполненным любопытством и восхищением, спросил Гипнос. Мег хмыкнула. Если она что-то и любила, так это восхищение других людей ею. Гипнос принял это за согласие и быстро сполз с дивана, садясь на прохладный пол у подлокотника. Он задумался на секунду, заплести ли ему все волосы в одну косу или придумать что-нибудь интересное, и, пока размышлял, перебирал роскошную шевелюру с голубым отливом пальцами, осторожно расчёсывая, разделяя мокрые пряди и невесомо, скорее всего даже ненамеренно массируя кожу головы. Мегера сделала всё возможное, чтобы неровным дыханием или голосом не выразить случайно удовольствие, которого совсем не ожидала. На кухне Загрей разлил получившийся кофе по чашкам — себе и Танатосу, потому что Афродита, уже достаточно сегодня выпившая, отказалась от напитка, вместо этого взяв на себя ответственную роль помощника в толковании. Кофе надо было пить неторопливо, задумчиво, держа в голове интересующий вопрос. — У тебя очень тяжёлые волосы, — где-то на грани между голосом и шёпотом пробормотал Гипнос, начиная заплетать толстый, но не тугой колос. — Я любил плести косы Танатосу, но у него совсем другая текстура волос. Лёгкие и приятные. — Спасибо. — Мегера раньше него завершила логическую цепь. Гипнос, на неё внимания не обратив, заметил одну прядь, так и оставшуюся лежать на её мокром лбу. Как бы он ни старался приспособить несчастный клок волос, растущий в совершенно другую сторону, тот лишь торчал — словно бы протестовал против попыток причислить себя к большинству, бездумно подчиняющемуся тонким и ловким пальцам, умело сплетающим нежно-голубые пряди в ровную косу. — Оставь, — равнодушно бросила Мег. — Всё равно не ляжет, как надо. Никогда не ложится. — Тогда зачем тебе такие длинные волосы, если они тебе мешаются? — искренне полюбопытствовал Гипнос. — Ты не пробовала подстричься? — А ты не пробовал сходить нахуй с такими советами? — откровенно устало вздохнула девушка. Она почти рассердилась на себя за то, что посмела подчиниться магии его рук и расслабиться — не будь её тело так приятно налито свинцом, она бы сейчас сама подстригла Гипносу голову по самую шею. — Честно — пробовал. Не понравилось. — Мегера сразу решила бросить попытки понять, шутит Гипнос или говорит правду. — Слишком много возни. Но, знаешь, я думаю, тебе зайдёт. — Спасибо, как-нибудь попробую, — фыркнула Мег, уже погружаясь в сон. — Не за что! Обращайся! — широко улыбнулся Гипнос. — У меня куча полезных советов, не успеваю раздавать! — Вы готовы переворачивать чашки, господа? — спросила наконец Афродита — весело и пытливо, без какой-либо серьёзной торжественности, обычно свойственной таинству гадания. Танатос молча и совершенно не заинтересованно повторял действия Загрея — тот из-под почти пустой чашки, где осталось только немного кофе и гущи, вынул блюдце и накрыл им сосуд. Затем поднял чашку с блюдцем в воздух и резко перевернул. Теперь надо было дать гуще стечь и подсохнуть, чтобы затем чашку с готовым ответом, зашифрованным в узорах, можно было перевернуть обратно и начинать разгадывать их значение. — И каков же твой вопрос, мой милый? — хитро прищурилась Афродита, переводя пристальный взгляд с чашек на Загрея. — Я… не знаю, можно ли говорить вопрос вслух? — неуверенно пожал плечами Заг. — Что если, как вещий сон, пророчество не сбудется, если его рассказать кому-нибудь? — Ты упражняешься в хранении секретов — что ж, это достойно высшей похвалы и уважения, — улыбнулась женщина и подмигнула: — Что-то, что не всегда выходит у меня. Загрей не прекращал думать о поездке. Он не волновался по поводу того, что ответ будет нечётким из-за того, что он недостаточно сильно сфокусировался на своём вопросе. Сейчас он просто физически не мог думать о чём-либо другом — он хотел знать, пытался ли отец найти Персефону после того, как получил письмо. Если да, и у него ничего не получилось — значит, вся их поездка зря, но зато они хотя бы отдохнут. Если же нет — если Аид прочитал послание Коры и действительно решил оставить её в покое, то почему? Неужели он даже не любил Персефону, раз отпустил так легко? Наконец, они перевернули чашки. Танатос рассмотрел плотное и однородное пятно от гущи, которая вся стекла по одному и тому же месту, не оставив никакого рисунка — только ровную полосу. Он был рад, что Афродита не донимала его — только Загрея. Они вместе рассматривали куда более замысловатые узоры на стенках его чашки. — И что же ты здесь видишь, дорогой? — спросила женщина, бросая на Загрея лукавый взгляд, словно уже знала ответ. — Мне кажется, вот эта штука — это птица, — начал тот, показывая на кофейную кляксу. Затем он чуть повернул чашку, рассматривая следующий узор. — Это… Я знаю, что это просто струйками стёк кофе. — Но..? — подтолкнула его к догадке Афродита. — Но… если включить воображение — это похоже на клетку. Вот птица, а вот клетка. — Заг поставил чашку на стол, всё ещё задумчиво вращая её пальцами. — Может быть, это птенец, который покинул гнездо, где его держали насильно? — Хорошая догадка, милый, — кивнула Афродита. — Но я считаю, что это отпущенная любовь. Иногда, когда действительно сильно кого-то любишь, самый лучший вариант — бездействие. Тот, кого ты любишь, всё сделает сам, и если он выбирает тебя покинуть — если твои чувства истинны, ты найдёшь в себе силы смириться. Загрей вздохнул, уже почти жалея, что начал гадать. Мало того, что теперь всё стало только сложнее, так он ещё и напился кофе — придётся сидеть всю оставшуюся ночь без сна и думать над странным ответом. Хозяйка дома, довольная своей работой, молча вышла из-за стола, думая, куда бы упасть, чтобы поспать — Мегера и Гипнос заняли почти весь диван. Тан проводил её равнодушным взглядом. — Афродита! — шёпотом, чтобы не разбудить спящих, позвал её Загрей. — У тебя есть какие-нибудь ненужные наклейки? — Наклейки? — переспросила Афродита, вспоминая. — Зачем же они нужны тебе, дорогой мой? — Дионис предложил мне обклеить гитару стикерами — как чемодан путешественника. — Ох, Дионис, это тот восхитительный молодой человек, который устраивал лучшие вечеринки на Олимпе? Женщина улыбнулась приятным воспоминаниям, склоняясь над низким журнальным столиком у дивана, по-прежнему заваленным разного рода литературой. Среди сочинений Бальзака и главных сплетен глянцевого мира она пыталась найти один нужный журнал. И без того неприлично короткий халат задрался выше некуда, и Загрей резко отвёл взор — постарался вместо нежно-розовой кожи смотреть на Танатоса. Тот тоже дёрнул головой, отворачиваясь, и они столкнулись взглядами. Тан не краснел. У него никогда не было румянца просто потому, что его невозможно было смутить, но сейчас на тёмной коже его шрамы внезапно начали казаться бледными, и Загрей лишь улыбнулся, когда хотелось радостно смеяться. — Он до сих пор этим промышляет, — ответил он Афродите. — И у него действительно круто выходит. — Мне не довелось быть гостьей Диониса, — с лёгким сожалением в голосе призналась она. — Но я наслышана об историях, которые случались при его прямом или косвенном участии, и я должна заметить, это потрясающе сочные сплетни! Так напиться ещё нужно постараться! Заг всё-таки рассмеялся, совсем тихо, всё не сводя тёплого взгляда с Тана. Афродита уже была близка к тому, чтобы сдаться, но наконец достала из-под кипы макулатуры один журнал с новостями аниме — невероятно старый, надо заметить. Выпуску было года два, а обсуждались в нём тайтлы чуть ли не полувековой давности. Афродита быстренько пролистала тонкие страницы, пока среди них не нашла лист с наклейками. — Ты хочешь что-нибудь на память о Париже? — спросила она. Загрей охотно кивнул. Афродита с заговорщицкой улыбкой протянула ему стикер, пестрящий жёлтым и рыжим. — Сейлор Венера, воительница любви. — Спасибо! — искренне, пускай и сквозь смех, поблагодарил её Загрей, тут же расчехляя оставленную у дивана вместе со всем остальным их багажом гитару, чтобы подобрать место покрасивее для подарка Афродиты, пока сама она складывала в раковину оставшиеся после гадания чашки. Хозяйка квартиры, чувствуя себя положительно усталой ровно в той же степени, что и довольной, уже направилась к дивану, когда по студии, погрузившейся в тишину, внезапно разнёсся громкий стук. Загрей испуганно замер и поднял на Афродиту озадаченный взгляд, будто желая спросить «Я никого не жду, это же к тебе?», но столкнулся абсолютно с таким же взглядом в ответ. Зачем кому-то стучаться в квартиру к одинокой девушке в два часа ночи? Пока Загрей перебирал в голове все возможные варианты, пытаясь вычислить уровень нависшей над ними угрозы, Танатос — не напуганный, но довольно сильно напряжённый — встал с обеденного стула и бесшумно шагнул в прихожую. Смотреть в глазок было бесполезно — ничего определённого всё равно не было видно, поэтому Тан осторожно приоткрыл дверь, выглядывая в образовавшуюся щель, — и тут же захлопнул обратно, для верности ещё и прижавшись к ней спиной. Шрамы на его лице залегли тёмными, почти чёрными линиями, и даже грудь под толстовкой тяжело вздымалась. — Кто там? — не выдержав, сразу же спросил Загрей, уже готовясь выпрыгивать с балкона. Танатос молчал, и Заг начал перебирать худшие догадки: — Аид? Эрида? Кто? Тан не успел даже попытаться ответить, потому что дверь распахнулась, с размаху придавив его к стене. В прихожую, садистски игнорируя страдания младшего брата, чинно вплыл Харон. Мужчина полупрезрительным взглядом из-под пол шляпы осмотрел комнатушку — от угла до угла, от потолка до пола — и сосредоточил внимание на диване и стоящем рядом с ним Загрее. — Харон, дружище! — тут же обрадовался тот, приветствуя его энергичным жестом. Харон на мальчишку никак не отреагировал, зато из-за широкой его спины показалась очень знакомая хитрая лисья морда с небрежно зализанными назад волосами. Лисья морда тоже в свою очередь оглядела комнату и рассеяла полумрак ослепительной улыбкой: — Доброе утро, кузен!