***
Харон не стал много пить и уснул первым — как поступил бы любой ответственный взрослый на его месте. Гермес тоже покинул их компанию довольно скоро, как только убрали после ужина. Атропос ушла спать сразу после него и Лахесис, помедлив немного, последовала за ней. Оставшаяся молодёжь сидела, может, часов до трёх ночи. Загрей время не считал, но когда Клото и Гипнос, обнявшись, так и уснули на нагретых деревянных ступеньках, где-то за холмами уже осторожно засветился горизонт, и небо начало плавно голубеть по краям. Заг ещё расплывчато помнил, как они, в шутку пьяно пихаясь, погрузились в пассажирский отсек фургона, постелили на фанерный короб одеяло Гипноса, побросали в салон весь свой необъёмный багаж и так и улеглись, довольствуясь тем, что в салоне неплохо так прибавилось места после загадочного исчезновения кресел. Так Загрей и заснул, рассматривая мягко светящиеся огоньки небрежно наклеенной на потолок фургона гирлянды. Пробуждение его было куда менее спокойным — на лицо, больно ударив по носу, навалилась чья-то тяжёлая рука. Загрей вздохнул, отпихнул конечность подальше и попытался протереть глаза, но не смог. Левую руку как будто что-то прижало. Первым же подозреваемым в покушении на чужой сон стал Танатос, под боком у которого Заг столь удачно свернулся клубочком. Загрей уже хотел пихнуть его как-нибудь посильнее в отместку, но рука снова отказалась слушаться — вместо этого кожу как будто разом прокололи тысячи игл. Наконец поняв, в чём было дело, Загрей вздохнул и, всё ещё сонный, принялся разминать онемевшую конечность. Фургон уже давно заполнял солнечный свет, и, лёжа практически на самом полу салона, Заг видел через окно напротив только бесконечно-голубое чистое, без единого намёка на облака, небо. Наконец, левую руку перестало так сильно колоть, кровообращение восстановилось, и нервные окончания начали функционировать как положено, и Заг поспешил подняться, чтобы подползти к двери. — Где мы примерно? — хрипло спросил он. Мегера, сидевшая в противоположном углу рядом со всё ещё спящим Гипносом, оторвала взгляд от телефона, посмотрела на него скептически-исподлобья и перенаправила запрос более компетентному члену их экспедиции: — Гермес, где мы? — Подъезжаем к Сенигаллии! — отозвался бодрый голос с переднего пассажирского. Загрей выглянул в окно и, щурясь от солнца, поспешил опустить стекло. Салон сразу заполнил свежий, по-морскому прохладный воздух — они ехали вдоль побережья, и буквально за обочиной слева от дороги уже начинался ярко сияющий белыми песками пляж. Заброшенный и неухоженный, перемежающийся с лоскутами сухой низкорослой травы, с торчащими из земли голыми ветвями засохших кустарников, кусками сетки рабица и облезлыми столбиками ограждений. И за полосой пляжа — то и дело набегающие тёмные, аквамариновые волны. Заг сразу же представил, каково будет бежать им навстречу, обжигая горячим песком стопы, спотыкаясь о толщу воды и падая грудью в прохладные объятия моря. Вынырнуть на поверхность, чувствуя соль в носу и на языке, и мотать головой, пытаясь усмирить мокрую и липкую копну волос. Выйти обратно на берег, собирая влажной кожей ног песок, и подставить тело солнцу и прохладному ветру. — Мы не остановимся искупаться? — спросил с надеждой Заг, но Гермес покачал головой. — И так отстаём от графика. Я думаю, мой бизнес-партнёр желает как можно скорее наверстать упущенное нами время — может быть, завтра утром уже будем в Бари! Загрея, впрочем, это сильно не расстроило — не успев дослушать кузена, он уже тянул за рукав всё ещё до конца не проснувшегося Танатоса, требуя тоже выглянуть в окно и насладиться чудесным видом вместе. Тот послушно разлепил веки и кое-как подволок своё тело к двери, садясь рядом с Загреем, но жаркий солнечный свет ярко ударил по глазам, и Тан сразу же сощурился, инстинктивно закрываясь рукой — слишком много, слишком ярко, слишком сине-бело. Заг тут же положил руку ему на затылок, склоняя его голову к себе на плечо. Танатос вжался в мягкую ткань футболки заслезившимися спросонья глазами, чтобы не щипало так сильно, и только тогда расслабился, наконец позволяя себе прочувствовать момент. За окном шумело море, проносились мимо встречные машины, пахло солёной водой, горячим песком, тёплым ветром и самым настоящим, самым особенным летом. Загрей едва заметно гладил его, скользя пальцами по волосам и щекой притираясь к макушке ласково, и Тан, с улыбкой вздохнув, всё же вернул объятия, потрепав его по плечу. — Мне теперь это всю поездку наблюдать? — недовольно фыркнула Мег. — Ревнуй молча, — отмахнулся от неё Загрей. — Ты же теперь в театральном клубе, — напомнил Танатос. — Всё, теперь до выпуска. — Ноги моей не будет в вашем рассаднике безответственности, — отрезала Мег. Тан грустно усмехнулся: — Все мы так сначала говорили — а теперь посмотри, где оказались. — Нет, серьёзно, будет классно, если ты присоединишься. — Загрей повернулся к ней с улыбкой, полной радостного предвкушения. — Поставим что-нибудь наконец, может, даже стипендию за общественно-культурные достижения получится урвать. Даже если нет — просто повеселимся. — Я думала, для тебя деньги — решающий аргумент, — дёрнула бровью Мегера. — Один из? — неуверенно ответил Заг. — Жить на что-то надо, да. Но если всё совсем будет плохо, пойду снова в приёмную комиссию. Не пропаду в любом случае. — Снова собираешься саботировать работу всей администрации? — покачала головой Мег. — Это было не нарочно! — принялся оправдываться Загрей, но тут же умерил пыл. — Почти не нарочно, по крайней мере. Мне никто ничего не объяснил и работа была адская — я разве виноват, что помирал со скуки? Мне надо было как-то развлекать себя! — Я боюсь представить, что будет, если ты исполнишь своё обещание, — мрачно пробормотал ему в плечо Танатос. — Какое из? — повернулся обратно к нему Загрей. — Устроиться к Аиду в лаборатории. Лицо Мегеры приняло неиронично беспокойное выражение. — Остальных работников пощади — они-то тебе что сделали? — в ужасе спросила девушка. Загрей только рассмеялся в ответ, но Мег продолжила уже серьёзно: — Если ты ещё хоть раз к нам устроишься, колледж либо взорвётся, либо потеряет аккредитацию. — Мне больше интересно, как ты собираешься провернуть эту аферу с твоей-то успеваемостью, — хмыкнул Тан. — Наверстаю программу, — пожал плечами Заг, хотя голос его уже не отличался той же твёрдой уверенностью, что и ранее. — Когда успеешь? — нахмурилась непонимающе Мег. — У тебя август — и это в лучшем случае, а с тобой лучшие случаи никогда не прокатывают. — Да мне необязательно возвращаться даже, чтобы начинать повторять — у меня с собой ходячее пособие по химии органики, — улыбнулся Заг и свободной рукой потрепал Танатоса по плечу. — Откуда такие предубеждения? — фыркнул Тан. — Ты же только и делаешь в свободное время, что книги отца читаешь, — почти удивлённо спросил Заг. — Это ещё не значит, что я что-то там понимаю, — пристыженно отозвался Танатос, ссутулившись, и совсем глухим шёпотом объяснил: — Я читаю их, потому что это его книги. Загрей тяжело вздохнул и прижал его к себе сильнее, продолжая задумчиво глядеть в окно, но уже не всматриваясь и не провожая взглядом детали проносящегося мимо пейзажа. Мегера, понимая, что другого разумного выхода у него не осталось, тоже вздохнула и предложила, стараясь звучать максимально сухо и беспристрастно: — Забей на шарагу и иди работать. Не к отцу. Я думаю, у той же Эвридики найдётся место — иди к ней баристой. — У неё же Алекто работает, — вспомнил Заг. — На ночной смене, — кивнула девушка. — Эвридика всё ещё ищет кого-нибудь на дневную — кого-нибудь поответственнее Алекто. — И поэтому ты предлагаешь мою кандидатуру? — насмешливо фыркнул Заг. — Да кто угодно будет ответственнее, чем Алекто, — с усталым безразличием пожала плечами Мегера, и Загрей вдруг почувствовал, что, возможно, не так уж всё и плохо. Возможно, теперь всё даже лучше, чем он привык думать.***
Гипнос проснулся только к вечеру. Чужие голоса грубо ворвались в его сон, приятный и расплывчато-прохладный, словно гладь ночного неба, превращённая в вечно спокойную материю бесконечного мира, хаотичного, но подчиняющегося множеству строгих правил. Вместо ровной дали, из-за которой сияла звёздами тьма, сознание наполнил шум двигателя, резкий свет фонарей, и само тело Гипноса качнулось от резкого поворота. — Погоди, мы только что развернулись через двойную сплошную? — удивлённо спросил Загрей и придвинулся ближе к двери, вытягивая шею и любопытно выглядывая из окна. — Прямо под знаком, запрещающим разворот! — Это Харон, — спокойно пожала плечами Мег. На переднем сидении только согласно закивал Гермес. — Он всегда ездит по своим правилам. — Один раз… — Собственный голос ощущался чужим и горько отдавался в голове, но Гипнос проморгался и медленно продолжил, рассеянно улыбаясь: — Один раз я попросил его отвезти меня как можно быстрее в школу — проспал первые два урока. После того раза я к нему в машину по своей воле не садился. Наконец он кое-как поднялся на скользящем по гладкой фанере одеяле, выгнул спину и руками упёрся в потолок машины, потягиваясь, но тут же упал обратно с улыбкой не такой приятно-расслабленной, как обычно. — У меня сонный паралич был, а вы… — шутливо, но не без доли разочарования в голосе упрекнул остальных Гипнос, рукой зачесав назад кудри с лица и поправив на голове маску для сна — уже давно занявшую там своё почётное место и ни разу не использованную по назначению. Загрей отлип от стекла и повернулся к нему, удивлённо посмеиваясь: — Ты так говоришь, будто сонный паралич — это безумно приятно, а мы тебе весь кайф обломали. — С ним это так часто происходит, что он подружился со своим демоном, — угрюмо объяснил Танатос, забившийся в самый тёмный угол салона, словно натянутого капюшона ему не хватало. — Они хорошие! — тут же радостно закивал Гипнос, мечтательно глядя в радужно сияющий потолок фургона — от обиды в его голосе не осталось и следа. — Они очень много знают, и, если их послушать, всё происходящее в мире начинает понемногу обретать смысл. Поэтому мне так нравится с ними говорить — и ещё мы играем в шахматы! Мы играли в шахматы сегодня! — И кто победил? — Загрей сам помнил, как драгоценны секунды сразу по пробуждении, пока сон ещё ясно просвечивает через ткань яви — и как бы сильно ни хотел поддразнить его, не мог. Сны одинаково глупые у всех, и в этом их суть. — Ты не поверишь — я бы выиграл! — Гипнос сжал кулаки, и голос его теперь громко блестел и переливался высокими нотами ясной, неудержимой, ребяческой радости. — Я был так близко — но в самом конце партии по доске пробежала кошка, а потом я проснулся! А я сделал такой удачный ход слоном, почти добрался до правой ладьи! Они всегда выигрывают, но в следующий раз у меня точно получится — если только некоторые не будут мешать! Тан всё по привычке игнорировал бредовые рассказы близнеца, но только съёжился едва заметно в объятиях толстовки, потому что голос брата бил звонко по стеклу, по кузову, по барабанным перепонкам, и на особенно ярких, громких пиках под кожей словно бы рефлекторно дёргались мышцы. И так каждый раз — стоило Гипносу чему-нибудь безумно обрадоваться, как и без того высокий голос его сразу перескакивал на пару октав вверх. — Как у тебя голосовые связки выдерживают так говорить? — полюбопытствовал Загрей. — Тебе не больно так кричать? — А? — Стоило Гипносу отвлечься, и голос его вернулся обратно к задумчивой мягкости. — О, что ты, нет! Это всё театр. Он кудрявую голову положил на предплечье расслабленно, уже в предвкушении долгой безостановочной поездки и полного ленивого покоя на протяжение ближайших нескольких часов, но фургон, старательно пробиравшийся по гладким улочкам Пескары, остановился — Харон заехал на большую открытую стоянку и, заглушив многострадальный двигатель, вышел из машины, хлопнув совсем мягко и будто бы даже бережно дверью, словно боялся доломать бедный фургон. Тихо зашипели подошвы начищенных его туфель по асфальту. Медленно и лениво вся их компания выдавилась из душного, пускай уже и не такого тесного салона на свежий воздух, тут же жадно, полной грудью спеша вдохнуть тёплую ночь прибрежного городка. Произведения дешевейшего урбанистического искусства нависали над их головами ячеистыми коробками — «парадные» стены домов, выходившие на улицу, вместо окон под чистую забивали однообразно-чистые балконы. Первые этажи занимали самого разного рода кафе, салоны и магазины. Стелились к подножию домов бледноклетчатые тротуары, выложенные разных оттенков серой плиткой, и тянулись вдоль заборы, забитые рисунками краской из баллончика, перетекающими плавно на стены самих домов и жалюзи, закрывавшие витрины уже завершивших работу на сегодня заведений. Всё это чем-то даже напоминало злополучный переулок в Лионе. — Ночевать? — догадался Загрей, повернувшись к Гермесу, заботливо укладывающему свою вечно набитую сумку на сидение, чтобы самому выбраться на волю. — Да, я думаю, — кивнул тот, гордо выпрямляясь и голову запрокидывая, чтобы насладиться ясным ночным небом. Довольно вздохнув, Гермес наградил кузена своей привычной задорной улыбкой. — Разомнём ноги, поищем, где остановиться — и утром дальше, в Бари. — А оттуда куда? — Паромом — в Игуменицу. Заг нахмурился обеспокоенно, но вслух ничего не ответил, только кивнул как-то дёргано и повернулся к Танатосу. Тот особых возражений не высказал, но общую тревогу уловил и в ответ крепче сжал в руках алюминиевый столб. Гипнос — невинное, наивное дитя — и вовсе не наблюдал никаких оснований беспокоиться из-за предстоящего плавания, и всё волнение его объяснялось лишь предвкушением. Мег снова с кем-то переписывалась, и надеяться, что она поддержит едва ли рациональное решение Загрея, было бесполезно. Ситуацию пришлось брать в свои руки. — Гермес, приятель, у тебя не найдётся мелкой монеты? — нарочито беспечно спросил Заг, зацепившись взглядом за телефонную будку в одной из подворотен, не огороженных воротами. — Ты обратился к правильному человеку! — радостной улыбкой воссиял Гермес, запуская руку в карман платья, чтобы выудить оттуда целую пригоршню самой разнообразной мелочи — помимо пенсов и центов, уже более-менее привычных глазу, там намешались эре, лиры, пфеннинги, песо… Загрей только с благодарной улыбкой взял несколько монет. Пока вся компания, растянувшись неровным строем за спиной у отбивающего каждый шаг тростью Харона, молча следовала в сторону ближайшего хостела, Заг скрылся за спиной Танатоса и скользнул за тёмный угол бетонной коробки, тепло светившей поперёк тротуара витринами первого этажа. Тан осторожно последовал за ним, и, может быть, ускользнул бы, не замеченный старшим братом, но Мегера на странное движение где-то на периферии зрения вскинула голову и с раздражённым вздохом, мол, «Во что эти двое опять собрались влипнуть?», тоже направилась в подворотню с ними, хмурясь настороженно и руку заранее кладя на кнут, который увезла из Сарентино — в счёт оплаты труда. Харон, даже если и заметил, как резко ополовинилась их группа, явно не посчитал это достойным особого своего внимания. Гипнос обернулся, но тоже значения этому не придал — может, захотели в магазин зайти. Ему сейчас важно было найти удобное место для ночлега, ибо теперь, после импровизированного фанерного пола, спина его требовала мягкого матраса, и Гипнос с её требованиями был абсолютно согласен. Гермес только посмотрел в сторону беглецов обеспокоенно, но Тан перед тем, как скрыться в тени переулка, мимолётным движением успел сказать ему, что они ненадолго и что догонят, и Гермес, кивнув, послушно последовал дальше за широкоплечим бизнес-партнёром. Мегера хотела уже спросить, что конкретно они забыли в, пускай даже и чистой и вроде бы не особо опасной, но всё равно довольно тёмной подворотне, однако взглядом споткнулась о примеченную Загреем телефонную будку, светившуюся изнутри тусклым жёлтым сквозь пыльные заплёванные стёкла. Дверь скрипуче закрылась за обтянутой футболкой спиной, даря ему возможность разговора хотя бы немного приватного. Мег посмотрела угрюмо на будку и на её взлохмаченное содержимое, пытающееся впихнуть монету в пятьдесят центов в отверстие, очевидно предназначенное для одного евро. Танатос стоял рядом, спиной упираясь в бетонный забор и зрелище наблюдая отстранённо, явно больше сосредоточенный на своих мыслях, но в то же время осторожно-напряжённый — снова выжидал вполне реальной опасности, столб металлический сжимая обеими руками неумолимо крепко и вслушиваясь в каждый шаг редких в тихом районе прохожих. Мег всматривалась в его лицо, улавливая в тонких деталях, как тепло и забота едва заметно, но всё же смягчили резкие и утомлённые его черты. Мег уже хотела что-то спросить, но, едва набрав в лёгкие воздух, решила промолчать и выдохнула спокойно и тихо. Загрей куда разговорчивее — расскажет ей всё сам и в мельчайших деталях. Где-то выше по улице — совсем недалеко, но Танатосу пришлось даже отлипнуть от забора, чтобы выглянуть из подворотни — припарковалась машина. Хлопнула дверь за вышедшим водителем и в унисон — ещё одна, за выходящим из будки Загреем, улыбавшимся так довольно, будто ограбил банк, оставшись незамеченным. — Мой дядя завтра будет в Бари! Сказал ждать его у пятого причала в марине, — радостно оповестил он Мегеру, которой свой вопрос даже вслух задавать не пришлось. И тут же ухмыльнулся довольно, встряхнув в ладони тяжело и глухо звякнувшие монетки: — И деньги даже остались. Немного, правда, но на мороженое должно хватить. — Чем тебя не устраивает вариант Харона? — недовольно фыркнула Мег, полностью игнорируя напускную несерьёзность Загрея. Её можно было понять — она всю жизнь руководствовалась принципом «Не чини то, что не сломано». — Ты только подумай, — сразу ярко принялся описывать Заг, — целый паром посреди огромного моря, где негде спрятаться и откуда невозможно сбежать, и нас шестеро — и Астерий. Представь, как будет неловко! Нам от него не скрыться, а ему нас некуда деть. — Ты сейчас это серьёзно? — устало потёрла ладонью лицо Мег. — Не знаю, кофе его своим напои при следующей же встрече, только перестань уже нас этой чушью доставать. Учитывая невозможную удачу Загрея, Мегера даже не удивилась бы, если бы это действительно сработало. Она уже хотела махнуть рукой и пойти догонять Харона с Гипносом, но Танатос перехватил столб одной рукой и обернулся к ним, встревоженно-хмурый. — Если вы ещё хотите хоть куда-то уехать, — дипломатично начал он не принимающим возражений голосом, — живо оба в салон. И алюминиевой стойкой указал в сторону торгового этажа того же дома, под боком у которого спряталась телефонная будка. Загрей последовал его приказу знающе-безропотно, наученный уже теми дикими ситуациями, когда интуиция Танатоса спасала их обоих — и всё равно адреналин ударил в привыкший мозг восхищённой радостью, словно Астерий с ними в детские догонялки играл. Однако на кону всё же были разборки с полицией и депортация на родину, поэтому даже Мег не стала ни на секунду упрямиться. По пятам Загрея скользнула за угол и быстрее в ещё открытый тату-салон. Она успела оглянуться только на секунду, и мельком за плечом у себя заметила блестящий глянцевыми бликами гладко-чёрный джип, припаркованный у тротуара. Знал ли Астерий, что они были в этой самой подворотне, что бежали сейчас в первую открытую дверь? Мегера не хотела знать. Она только довольствовалась тем, что самого Астерия в поле её зрения не обнаружилось — и это уже было вполне себе благой вестью. Дверь, под тремя толчками звякнув трижды колокольчиком (который Танатос успешно чуть не снёс несчастным столбом), мягко закрылась за подневольными клиентами маленького тату-салона. Компания зависла на пороге, оглядываясь, и каждый из них попытался себя убедить, что под надзором пускай даже весьма ленивой девушки за стойкой ресепшена они уже в безопасности — любое поползновение Астерия в их сторону будет точно истолковано им на руку, а значит, можно расслабиться. Но сначала придумать оправдание своему здесь присутствию. Весьма ленивая девушка за стойкой ресепшена с разноцветными рукавами на смуглой коже натруженных рук отложила в сторону телефон, убрала со столешницы ноги в заношенных, но чистеньких конверсах и тряхнула устало головой с художественно взлохмаченными короткими бурыми волосами. Она уже попыталась спросить что-то на итальянском, но тут же нахмурилась, силясь вспомнить, где видела уже эту подозрительно знакомую троицу — или хотя бы её часть. — Каллисто? — узнал первым Загрей. Вся коренастая фигура девушки резко подобралась, но тут же вернулась к прежнему расслабленному состоянию — в салоне воцарился прежний дух дружеской неформальности, и пухлые губы Каллисто, снова откинувшейся на спинку вращающегося стула, растянулись в хитрой и непринуждённой улыбке. Мегера между делом села на кожаный диван около одной из витрин, косо поглядывая в сторону улицы. Танатос постарался не менять хватку вокруг металлической трубы — хотя и хотелось. — Всё-таки добрались до Италии! — порадовалась Каллисто, снова забросив ноги на столешницу. — Вы бы хоть предупредили. — Мы и сами не догадывались, что так получится, — пожал плечами Заг. — Артемида у тебя на даче? — Ага. — Девушка глянула очередной раз на телефон. — А у меня нет даже никакого способа с ней связаться, — сжал раздосадованно губы Загрей, хотя в голове у него определённо зрел хороший план. — Она сама заедет за мной — салон открыт до десяти. Несмотря на то, что до закрытия оставалось чуть меньше часа, тату-салон уже пустовал. Из небольшой приёмной с витринами, диваном, двумя пальмами в горшках и неловко-громоздкой стойкой вёл коридор к помещениям, где под кожей клиентов, соединяя традиции древних племён и современных народов, расцветала самая настоящая магия. Где-то в лабиринте подсобок свои инструменты, шурша полиэтиленом, старательно вычищал последний задержавшийся мастер — в каждом усталом движении звенела надежда на то, что клиентов к нему сегодня уже не принесёт и что получится уйти сразу, не оставаясь после закрытия. — И мы здесь будем торчать без дела целый час? — требовательно и одновременно уже заранее скучающе спросила Мегера, кому-то набирая одной рукой сообщение и второй подпирая голову почти жеманно. — Не то чтобы у нас был другой выход, — хмуро пожал плечами Загрей, руки в карманы запуская. Танатос продолжал молча стоять у двери, напряжённый и задумчивый, но ни слова не рисковал произнести вслух, ловя на себе мягкий, но слегка заинтересованный взгляд Каллисто — она, впрочем, таким взглядом одарила всех поздних посетителей. — Раз вам так нечего делать, могу бессовестно прорекламировать услуги нашего салона, — предложила она почти равнодушно, но всё равно басовитый её голос раздавался спокойно и тепло, не устало — даже с ноткой какого-то предвкушения. — Набить чего-нибудь не хотите? Парные татуировки? Тройные, может? Загрей усмехнулся почти неверяще, Мегера фыркнула, и Каллисто улыбнулась компании ещё шире и хитрее, и только Танатос так и остался переминаться с ноги на ногу неловко в обнимку с ворованным дорожным столбом. — Что ты мне набьёшь за… — Тихо звякнула мелочь в одной руке, пока пальцем второй Заг бегло сосчитал подаренные кузеном монетки. — …за четыре евро двадцать пять центов? Морду? — Очень оригинально, — фыркнула, всё равно улыбаясь, Каллисто, поднимаясь с вращающегося офисного стула. — Могу ухо за четыре проколоть. Одно только. — Правда? — приятно удивился Загрей, уже переполненный предвкушением, и тут же снял с одного плеча рюкзак, чтобы дотянуться до переднего кармана. — У меня даже серёжка где-то осталась! И, случайно обернувшись, он вдруг вспомнил про Тана — тот стоял по-прежнему у входа и лишь взгляд обиженно-осуждающий опустил в пол, чтобы случайно бесполезной своей паранойей не побеспокоить Загрея, и чувствовал себя явно с каждой секундой всё более и более неуютно, обнимая всё крепче и крепче металлическую трубу. Случайному прохожему это было мало заметно, но Заг уже научился чётко распознавать все признаки его тревоги — и понимал, где она берёт начало. Конечно, Артемида весьма избирательна и не подпускает к себе слишком близко кого попало, но даже она слегка потеплела к Танатосу после той их охоты — по крайней мере так казалось Загрею, а он в подобных вещах разбирался слишком хорошо. Да и Артемиду он знал достаточно давно, чтобы по мелким приметам угадывать её отношение к окружающим. «Всё в порядке, — улыбнулся Заг успокаивающе. — Ты с нами.» Танатос пытался отрицать, что от этих слов ему стало легче. Кто он такой, чтобы прятаться от прошлого за спинами людей, совершенно не причастных к случившемуся? Он должен защищать, а не быть защищённым. Но от мысли, что те, кому он доверяет, не дадут его в обиду, где-то в глубине души стало вдруг болезненно-тепло. «За что боролся, на то и напоролся», — холодно прокомментировал его спутанные мысли внутренний голос. Тан вздохнул и лишь тряхнул головой, молча прося не обращать на него лишнего внимания. Загрей понимающе лишь кивнул в ответ, жестом приглашая следовать за собой. Компания протиснулась за Каллисто в одно из небольших рабочих помещений, предназначенных как для нанесения клиентам татуировок, так и для пирсинга. Все приборы и расходники — аккуратно по полкам, на кожаной лежанке — ждущая гостей целлофановая клеёнка, в воздухе — запах средств для дезинфекции. Здесь же работают с иглами — конечно, никому не нужен сепсис. — А крови будет много? — поинтересовался Загрей, запрыгивая на кушетку по просьбе Каллисто, и в голосе его не было ни капли страха — скорее энтузиазм. Девушка хмыкнула, мало понимая, к чему клонит знакомый — успокаивать его явно не надо было, но многим зачастую интересна именно технология процесса. Что ж, это объяснить можно. — Если всё сделать правильно, — начала Каллисто, надевая латексные перчатки на дополнительно обеззараженные руки, — то крови не будет вообще. Следить за свежим проколом всё равно надо — не доставать серьгу, не мочить. Но если есть необходимость, могу заклеить. Заг не долго думал — стоило вспомнить даже хоть тот побег с электростанции или ту шутливую драку в лесном ручье. Он решительно кивнул. Конечно ему понадобится клей, тут и гадать нечего. Каллисто между тем пометила аккуратно место будущего прокола на мочке. Загрей ждал, что ему хотя бы в зеркало посмореться дадут перед столь ответственным шагом, но Каллисто отложила хирургический маркер и взяла уже куда более серьёзный инструмент — что-то, рождённое явно от соития шуруповёрта и швейной машинки. — Вот этой штукой колоть будешь? — с блестящими от восхищения и любопытства глазами спросил Загрей. — Обычно все пугаются, — добродушно рассмеялась Каллисто, расслабленно и обыденно сжимая чёрную рукоять пистолета, и протянула ему свободную руку. — Серьгу давай. Заг протянул ей завалявшуюся в рюкзаке с давних пор серёжку — обыкновенный гвоздик, но с подвеской в виде розовато-синего черепа. Девушка взглянула на украшение скептически и покачала головой: — В пистолет я такую не вставлю. Значит, будем иглой. — Иглой так иглой, — равнодушно пожал плечами Заг. — Поверить не могу, что не героиновой и не в грязной подворотне, — пробормотала Мег себе под нос, руки на груди скрестив, пока Каллисто ковырялась в выдвижных ящиках одного из стеллажей. — Да ладно тебе, я надеялся, что ты оценишь серёжку! — улыбнулся, исподлобья вверх на неё глядя, Загрей, но Мегера в ответ лишь фыркнула, покачав головой. — Целая половина твоего хэллоуинского костюма. Танатос посмотрел на него не требовательно, но всё равно с вопросом, явно надеясь услышать полную историю. Загрей уже поднял руки, но Каллисто, наконец вооружённая полностью готовым к процедуре инструментом, подошла к кушетке. Заг едва заметно напрягся и инстинктивно отодвинулся, чувствуя прикосновение холодного металла к уху и странное давление на мочку, но Танатос мягким жестом попросил его излагать историю, надеясь так отвлечь. Каллисто наклонила голову его совсем близко, стараясь прицелиться в отмеченный безопасный участок. Мег, чуть встревоженно хмурясь, положила ладонь Загрею на голову, тяжёлой и сильной рукой удерживая на месте, чтобы не дёрнулся в самый неподходящий момент. «В прошлом октябре была вечеринка в честь Хэллоуина — никто не планировал идти, но мы все напились вдрызг, и я предложил пойти туда, знаешь, победокурить как обычно, ничего из ряда вон выходящего…» — Ай, — поморщился Заг, когда совсем рядом с ухом выстрелил пистолет, но лишь отмахнулся от собственной боли, спеша продолжить: «…Но к ним можно было только в костюме — и Мег полчаса пыталась доказать на входе, что её серьги считаются за костюм. Потом одна потерялась, и Мег отдала мне вторую.» — А тебя хлебом не корми, дай только вспомнить что-нибудь сопливое, — угрюмо заметила Мегера. Пережив подобную процедуру не раз, она смотрела как-то даже довольно на результат — словно её собственная метка на чужом теле. Все те эмоции, которые она вложила в этого странного человека, наконец окупились. Каллисто пока ловким движением подготовленную серёжку вставила в свежее отверстие, с травмированной кожей особо не церемонясь, и Загрей продолжал морщиться и чуть шипеть от дискомфорта, но не забывал поддерживать диалог: — Ты просто не знаешь истинной цены хорошим воспоминаниям, — объяснил он Мегере. — Нет ничего плохого в сентиментальности! — Дай медицинский клей, пожалуйста. Каллисто протянула руку в сторону одной из полок, к которой ближе всех стоял Танатос, и он посмотрел в указанном направлении, но не смог предпринять по поводу сказанного никаких действий — так и остался стоять со скрещёнными на груди руками, в обнимку с длинной металлической трубой. Девушка, заметив строго-озадаченный взгляд его, быстро опомнилась: — Извини, я забыла! — не придавая собственной ошибке большого внимания, рассмеялась она — тем более, на помощь из дальнего угла кабинета уже подоспела Мегера, взглядом выискивая на полке нужный флакончик. Каллисто ещё была занята герметизацией прокола, когда в салон вошёл кто-то ещё — звякнул колокольчик, хлопнула дверь. Кто-то, явно заметивший, что за стойкой ресепшена было возмутительно пусто, нахмурился и осторожным, выжидающим шагом покрался по коридору к кабинетам. Хлопнула одна дверь, другая — напротив… — Мы здесь! — крикнула Каллисто, и дверь в рабочее помещение, где они вчетвером засели, распахнулась. На пороге застыла в решительной стойке Артемида — всегда любопытно строгая, даже летом с меховым воротником на плечах, чтобы холодным вечером компенсировать лёгкость платья, в ткань которого наискось врезалась чёрной линией тетива. Пронзительно-чёрными глазами исподлобья оглядела комнату справа налево так, словно ей драться со всеми четырьмя предстояло, и, вернувшись к кушетке в центре, сосредоточилась на Загрее, которому на свежий прокол в ухе Каллисто всё ещё пыталась непослушной кисточкой нанести медицинский клей — он от боли чуть щурил глаз, но в целом привык быстро. Приятно было представлять себя с серёжкой-черепом. — Мне идёт? — тут же поспешил спросить он у вошедшей, светясь довольной улыбкой. Артемида в ответ хмыкнула как-то почти разочарованно и предпочла в ответ промолчать. — Ты рано сегодня, — без доли удивления или раздражения, спокойно прокомментировала её приезд Каллисто, сосредоточенная на работе. — Я надеялась на интересную компанию, — словно прося себя уговорить, холодно отозвалась Артемида. — А мы на ночлег! — тут же обрадованно закивал Загрей. — Думаю, мы сможем договориться. Ты ведь приглашала. Девушка вздохнула и хмуро взглянула на Каллисто. — Хватит нам места? — спросила она. Каллисто отмахнулась с расслабленно-обнадёживающей улыбкой, пытаясь заверить, что уж она точно против гостей ничего не имеет. И фигура Артемиды утратила часть той напряжённости, что так была ей свойственна, едва заметно смягчившись. — У нас есть свободная спальня, — кивнула она. — Ляжете там. Или могу постелить на диване у камина, если станет холодно — ночью обещали ливень. — Ты даже не потащишь нас охотиться? — наполовину неверяще, наполовину насмешливо спросил Заг. — Нужно много опыта и зоркий, намётанный глаз, чтобы охотиться в дождь, — покачала головой, скрестив руки на груди, Артемида, одновременно полностью уверенная в своих навыках и разочарованная в том, что придётся упустить хорошую возможность. И настойчиво добавила: — Да и Каллисто следовало бы выспаться после рабочего дня. — Значит, ночуем у вас? — уточнила напоследок Мег, доставая телефон. Артемида и Каллисто кивнули. — Напишу сразу Гипносу, чтобы не искали там ничего. — Гипносу? Вас четверо? — тут же нахмурилась Артемида, требовательный взгляд обращая к Загрею, но тот лишь помотал головой, наслаждаясь необычным ощущением оттягивающей мочку серьги. — Нет, нет! Что ты! — поспешил успокоить её он. — Нас шестеро! — Потрясающе, — вздохнула Артемида, хмурясь ещё сильнее. — В наш дом и больше народу умещалось, — флегматично заметила Каллисто, стягивая с пальцев перчатки.***
Злосчастный дождь начался ещё когда они тряслись, разделённые на две машины — Харон сердито светил фарами в спину легковушки Каллисто, стараясь не пропустить ни одного поворота. Гермес усиленно пытался поймать сигнал в глухом лесу, по ухабистой дороге которого они пробирались к осовремененному охотничьему домику. Мег с Гипносом о чём-то невесомо болтали, сидя на фанере, и на лица их мягко падал свет разноцветной гирлянды, примотанной скотчем к потолку. Наслаждались отсутствием двух главных бедокуров. — И как так получилось, что от тебя с самого начала лета ни слуху ни духу? — непонимающе хмурилась Артемида, даже не поворачиваясь, но глядя в зеркало заднего вида на двух пассажиров за спиной. Загрей и Танатос могли бы поехать и в фургоне — и даже собирались, но агрессивно-гостеприимная лучница настояла, и теперь они сидели на заднем сидении и жались неуютно к разным дверям, лишь бы не быть пойманными на мельчайших проявлениях привязанности. То, что от зорких глаз Артемиды не укрыть ничего, было мудростью общеизвестной — и всё же оба чувствовали инстинктивное желание оттянуть момент. На незанятом промежутке сидения между ними покоился, чуть качаясь, когда машина подпрыгивала на колдобинах, дорожный столб. Яростно скрипели стеклоочистители по лобовому. В салоне повисла темнота. — У меня же сломался телефон, — объяснился Загрей, обнимая покоящийся на коленях рюкзак и пальцами перебирая уши Морта для успокоения. — Я знаю, — кивнула Артемида, и в голосе её промелькнуло даже какое-то удивление: — В том-то и дело! Я искала тебя по всему кампусу — и никто даже не знает, куда ты делся. — А, конечно, — вспомнил Заг. — После той вечеринки у Диониса — когда мы ещё зарезали козу — так получилось, что мы… В общем, Мег увезла нас с Таном к нему домой. — И ты кантовался там всё это время? — Получается, что так. И, задумавшись над причиной такого неожиданного гостеприимства Танатоса, Загрей повернулся к нему и указательным пальцем у плеча спросил: «Почему?» Танатос, уткнувшийся взглядом в окно, нехотя повернул голову в его сторону и вздохнул, нахмурившись — пытаясь подобрать объяснение так странно стёкшимся обстоятельствам. «Я тоже не планировал там долго оставаться, — начал он неуверенно. — Но ты прижился как родной, да и мать никогда не против гостей. Ты же сын Персефоны — конечно она только рада тебе. Всем остальным с тобой тоже было веселее.» На губах его чуть не промелькнула ностальгическая улыбка, и взгляд наполнился нежностью — и Заг, едва дав Тану закончить, сжал в тёплой ладони ледяные пальцы. Танатос потянул руку на себя, пытаясь не навлечь ненужных подозрений, Загрей тоже, ласково трепля тыльную сторону, пока оба наконец не рассмеялись тихо, снова отворачиваясь друг от друга, но уже не так неловко, и Танатос вдруг понял, что не чувствует на себе больше косого взгляда Артемиды. Под проливной ливень пришлось выбраться, чтобы по выстланной каменной плиткой, невыносимо длинной в такую ненастную погоду дорожке доковылять до крыльца. Там семеро разной степени молодости людей столпились и смиренно вымокали, пока в замке входной двери гремела ключами Каллисто, а по черепице, тугими струями стекая вдоль стен, гремел дождь. Спустя намного меньше времени, чем показалось вымокающим студентам, дверь наконец отворилась, пуская всю компанию в тёмную и промозглую гостиную. О широкие окна до пола бились ветви деревьев и крепкие капли, студил ноги пол, вырисовывались в центре комнаты большой диван да ковёр напротив камина. По паркету тихо стуча коготочками, к новоприбывшим тут же подбежала, требовательно мяукая, пушистая-препушистая кошка — Загрей тут же, присев на корточки, принялся гладить мурлыку, недоверчиво обнюхивающую его руку. Артемида, разувшись, сбросила на диван лук и колчан и пошарила по стене руками в поиске выключателя. И не успела она включить свет, как по гостиной прокатился холодящий душу мощный рык гигантского животного — такой громкий, что Загрей зажал ладонями уши в испуге. Гипнос взвизгнул даже чуть раньше, чем зажглась лампа на потолке, освещая надвигающуюся на них огромную медвежью голову с распахнутой, полной острых клыков пастью и остекленевшими от ярости чёрными глазами. Гермес спрятался за спиной Харона, выглядывая любопытно, Гипнос в полуобморочном состоянии осел на пол, Мегера невпечатлённо фыркнула, Танатос, пытавшийся распутать шнурки берцев, плавно выпрямился и, с холодным интересом осмотрев медвежью морду, засунул в раскрытую пасть руку, проверяя, как хорошо таксидермист сохранил ротовую полость и глотку. — Хорошее чучело, да? — похвасталась Каллисто, смеясь и выглядывая из-за доски, к которой помимо самого трофея была прибита и небольшая табличка с гравировкой — датой, когда сразили величественное животное. — Повесь обратно, — устало, но строго бросила ей Артемида, уже скрывшаяся на кухне. Зашуршал пакет, кажется, с чем-то сыпучим, и кошка тут же бодро побежала на звук, предвещавший явно что-то очень хорошее. Каллисто вернула трофейное чучело на стену над камином и направилась туда же, приглашая гостей следовать за ней. На кухне пахло чистотой блестящих гранитных столешниц и немного деревом — тем, из цельного куска которого сделали длинный и массивный стол на металлических ножках, заботливо отполированный и покрытый всеми возможными эпоксидными смолами и лаками. — У вас есть, что пожрать? — сразу бесцеремонно спросил Гипнос, осматриваясь в помещении. Каллисто прежде всего поставила кипятиться чайник и только потом, как бы отвечая на вопрос гостя, распахнула холодильник и озадаченно посмотрела на раскиданное по полкам разнородное содержимое. — Моё коронное блюдо: ничего, — мрачно ответила Артемида, насыпая сухой корм в кошачью миску. — Сейчас сварганим, — оптимистично отозвалась Каллисто, вытаскивая ингредиенты будущего ужина на столешницу между раковиной и плитой. — Как брат? — между тем спросил Гермес с невинной улыбочкой, пока Артемида расставляла кружки под чай по столу, и он готов был поклясться, что последнюю кружку она точно запустит ему в голову. Но вместо этого Артемида только вздохнула. Все знали, что у неё, молодой, необременённой ипотекой и отрицающей всяческие материальные ценности, по-настоящему есть только две вещи, да и те унаследованы от отца: красивый британский выговор, свойственный элите, и очень сложные отношения с братом. Долгое время среди студентов считалось, что Артемида терпеть не может своего талантливого близнеца, что выросла в его тени и теперь невоплощённый её потенциал кипит на огне ярости, переливаясь через край. Артемида позволяла людям так думать — не то чтобы они были слишком далеки от истины. Давление на неё всё-таки оказывал скорее отец: «Ты родом из высшего общества», «Веди себя как подобает воспитанной девушке», «Неужели ты будешь просто довольствоваться титулом лучшей среди худших?» и прочий подобный бред, так плотно впитавшийся в подкорку мозга, что Артемиде едва ли удалось вовремя убедить себя, что можно получать удовольствие от чего-то кроме постоянных попыток стать лучшей из лучших, но побочные всё равно остались на всю жизнь. Она никогда не перестанет выглядеть надменной и хладнокровной в глазах окружающих. Она никогда не позволит мужчине дотронуться до своего тела иначе как при рукопожатии. Она не будет держать зла, но её сердце всё-таки будет щемить от мысли, что Дионис, Гермес и Аполлон могут довольствоваться жизнью куда более свободной и приятной, чем она. Они купаются во внимании — заслуженно, потому что позволяют людям быть собой в их компании, спокойно признавая свои и их недостатки как часть человеческой сущности, делающей нашу жизнь такой разнообразной и интересной. В её же компании все внезапно чувствуют резкую нужду молчать и ходить по струнке — Артемида слишком привыкла навязывать такое поведение и себе, и окружающим. Лишь те, кто посмел ей бросить вызов и чью волю не сломила крепостная стена, которую Артемида возвела вокруг себя, становились её друзьями. Загрей и Каллисто полностью осознавали, в какой узкий круг счастливчиков входят. Аполлон? Аполлону было не до неё. И за то ему большое спасибо. — Он всё ещё работает, — спокойно ответила Артемида, ставя последнюю чашку на стол — себе. — До конца лета. Разве вы с ним не переписываетесь? — В последнее время очень плохо со связью, — охотно объяснил Гермес. — Мы прожили чуть ли не три недели в тирольской деревне, в горах — совсем без интернета. Я бы написал ему пару бумажных писем, но, знаешь, это же Аполлон! Никогда не угадаешь, где он сегодня. — Вот как, — зацепилась за первую часть его реплики девушка. — Путешествуете по всей Италии? — По всей Европе, скорее, — хмуро заметила Мегера. — Не удивительно, — холодно ответила Артемида. — Странно, что у тебя вообще получилось просидеть целый месяц на одном месте. Она обратила взгляд к Загрею, пытавшемуся разобраться с промокшей насквозь курткой и не менее промокшей футболкой под ней. Снять куртку — холодно, оставить — тоже. Скоро, кажется, начнут стучать зубы. — А? — рассеянно отозвался он, поднимая голову. — Да, удивительно. Я думаю, рано или поздно должно было найтись что-то, что заставило бы меня кинуться в дорогу. — И что же послужило отправной точкой? — Я узнал, что моя мать на самом деле жива — где-то в Греции, и теперь мы ищем её. — Твоя мать, но ищете вы? Загрей задумался. Он вряд ли смог бы объяснить Артемиде, каково это — не тащить в одиночку бремя проблем, которые неотвратимо навалит тебе на спину жизнь. Но, если посмотреть с другой стороны, и радости ему на этом пути выпало немало. Он бы показал Артемиде фото матери, но вовремя понял — Артемида не может ничего знать ни о Персефоне, ни о Коре. Всё это случилось ещё когда они оба были слишком маленькими детьми. В чём-то отец всё-таки был прав: чем меньше людей он в это втянет, тем лучше. Впрочем, самому Аиду это никак не помешало сделать из довольно добродушного по природе своей Астерия охотника за головами. — Я думаю, нам всем просто нужен был повод куда-то выбраться этим летом, — признался, переводя тему, Заг. — Хочется успеть набрать хороших воспоминаний на всю оставшуюся жизнь, пока есть время. Полился по чашкам горячий чай, свежо и солёно пах овощной салат, шипел на улице слякотной ночью дождь, почти не болело проколотое ухо, и жизнь казалась вовсе не такой уж и плохой. Каллисто и Гермес о чём-то разговорились, пока Загрей смотрел задумчиво в деревянный узор лакированной столешницы, размышляя о том, есть ли смысл в этих поисках. Может быть, он старался находить этому оправдания, мол, они просто отдыхают летом, как и вся нормальная молодёжь. На самом деле же деле Заг неизменно чувствовал вину за то, сколько людей помогает ему добраться до Греции в целости и сохранности — ради женщины, которая может и не дать ему никаких ответов. Он старался соблюдать эту тонкую, возможную связь между Корой и Персефоной, но колющая сердце надежда неизменно приравнивала их друг другу, цепляясь за слова Гипноса. Но что, если это не так? Что, если вся эта поездка зря и в Салониках они просто уткнутся в тупик? Никогда ещё ему так сильно не хотелось не доводить начатое до конца. От мрачных мыслей Загрея отвлекло резкое, удивлённое движение — домашняя кошка запрыгнула на колени к Харону, и тот поднял обе руки, пока животное определялось, куда направиться дальше. Оставив на выглаженных брюках максимально возможное количество шерсти, кошка села на задние лапы и принялась когтистыми лапами ловить так заманчиво висевшую у неё над головой воздушную фиолетовую ленту. Гермес и Гипнос, с разных сторон от Харона сидевшие, наклонились поближе и, затаив дыхание, с интересом принялись наблюдать за игрой. Харон только вздохнул и одной рукой придержал на голове шляпу, чтобы кошка случайно не стащила её, зацепившись за ленту. — Хорошая, — улыбнулся Загрей, оборачиваясь к Артемиде и Каллисто. — Как её зовут? — Кошка, — ответила Каллисто. — Ударение на «ш». — Кошшшка! — тут же умилённо пискнул Гипнос. — Это твоя? — спросил Заг. — Мамина, — кивнула девушка. — Заставила забрать с собой, раз уж сама отдохнуть здесь не может. Я думала, Артемиде не понравится, но… — Да, ты же собачница, — кивнул Загрей почти сочувственно. Артемида пожала плечами. — Собаки крутые. Всё делают как скажешь и помогают на охоте, — согласилась она, отпивая ещё немного чая. — Но с существованием Кошки я смирилась. У неё замечательные охотничьи инстинкты. Несмотря на то, как неловко они напросились в гости, на кухне всё равно воцарилась уютная атмосфера — и тем не менее, Загрею хотелось уйти. Может быть, он просто привык к немноголюдности маленького домика в Сарентино — там достаточно было уйти на другую сторону холма или спуститься к лесу, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Но против смеха и разговоров вокруг Заг ничего не имел — мешало что-то другое, внутри него самого. — У вас есть, где просушить вещи? — аккуратно спросил он у Артемиды, кивая на промокшую куртку. — Да, на каминную решётку повесим, — кивнула девушка, и Загрей вдруг словил лёгкое дежа-вю. — Показать, где ванная? Тут две. Можно просто душ принять или утопиться. — Утоплюсь, пожалуй. — Пойдём. Ночь окончательно вступила в свои права, и остальные гости тоже, каждый по-своему благодаря хозяек за ужин, утекли с кухни — только Гермес, вооружившись гитарой кузена с его разрешения, быстрым перебором наигрывал, тихо и мягко подпевая, что-то по-домашнему согревающее, перемежая песни с рассказами о пережитых в пути приключениях их небольшой компании, и Артемида, глядя, как с усталой улыбкой на лице его слушает Каллисто, чувствовала, словно и у неё в сердце что-то начинает таять, и впервые за долгое время это ощущение не связывала с опасностью. Зажгли в гостиной электрический камин, и огня не то чтобы хватило, чтобы осветить большое и тёмное помещение, но Мегера, раскинувшаяся на большом угловом диване, и усевшийся в его подножии Гипнос решили, что верхний свет можно и не включать. Сохли на решётке куртка Загрея и пиджак Харона, распростёрлось на полу вокруг камина красное одеяло Гипноса, пытавшегося неотрывным взглядом ускорить слишком долгий процесс высыхания. В сосредоточенных глазах его танцевали языки пламени. Настойчивый стук ливня о стёкла так и оставался без ответа. Пока Гермес не спешил к нему присоединяться, Харон занял отведённую гостям спальню — лично он собирался выехать как можно раньше утром, и, если кто-то к тому времени не выспится, это будут только его проблемы. В конце концов, ребята всегда могут доспать положенное уже в фургоне. Несколько лишних часов, потраченных на то, чтобы доехать до дома Каллисто и поужинать, были вполне честной платой за сэкономленные на ночлеге деньги, и Харон крепко заснул, полностью спокойный и довольный сложившимися обстоятельствами. Верхний свет в ванной Заг включать не стал. Ему хватало окна, через которое проникал, отражаясь от зеркала, холодный свет от неизвестного источника — кажется, на улице горела пара садовых фонарей. Из ароматизированных свечек, купленных тогда в гипермаркете, в более-менее рабочем состоянии осталось всего несколько, которые Загрей поджёг, ставя по углам огромной угловой ванны — здесь слово «утопиться» не нуждалось в переносном значении, в такую человек пять поместилось бы без труда. У него ушло минут двадцать только на то, чтобы набрать её — он попытался пока разобраться в названиях бесчисленных шампуней, гелей, лосьонов и прочих тягучих пенящихся жидкостей на полке, но в итоге махнул рукой и сел в ванну, поджав колени и погрузившись в горячую воду по уши — ещё чуть-чуть, и полилось бы через край. Закрыл глаза и попытался разгрести бардак в голове. Он сидел так, может, минут пять, может, пятнадцать — может, пятьдесят. Плавно повернулась, чуть щёлкнув, ручка, и отворилась дверь, впуская в тишину ванной полоску жёлтого света из коридора и светловолосую голову. Загрей зелёным глазом лишь глянул в её сторону, и высокая тень, убедившись, что никто не прогонит, бесшумно проскользнула в комнату, тут же закрывая за собой дверь на замок. Заг дотянулся ногой до пробки слива и подцепил большим пальцем цепочку, молчаливо приглашая. Танатос, всё ещё до конца не уверенный, робко подошёл к ванне, глядя на её печально вымокшее содержимое не без интереса, и пересекающие лицо его шрамы чуть посветлели на фоне невидимого, скрытного румянца. Загрей чёлку зачесал, насколько получилось, назад, и взглянул вверх, в переливающиеся неровным сиянием свеч глаза, снова заигравшие озорным золотом, и улыбнулся с тоскливой горечью. Воды ему было уже по губы, и Тан стянул через голову толстовку вместе с футболкой. Отошёл к стиральной машине, складывая свою одежду рядом с чистой Загрея, которую он собирался надеть после ванны. — Ты можешь мне честно ответить на один вопрос? — спросил Заг осторожно, скользя взглядом по лёгкой ряби, которая шла по воде от каждого сколь ни плавного его движения. Тан лишь хмыкнул почти насмешливо — он-то знал, что этот разговор у них случится, не знал только, что так быстро. — Я уже догадываюсь, какой, — мягко, тоже стараясь не повышать голоса, ответил он и сложил по швам аккуратно джинсы. — Но задавай. — Мне не так важно, что будут думать остальные, но ты — ты меня станешь… ненавидеть? Презирать? Если вдруг ничего не получится и всё это было пустой тратой времени… Танатос вздохнул — не тяжело, но скорее ласково — и присел рядом с Загреем на край медленно опустошающейся ванны, погружённой в тёплое облако тонкого, едва различимого запаха шоколада. — За что? — спросил он одновременно непонимающе и знающе, пытаясь Загрея натолкнуть на нужный им обоим ответ. — Не знаю, я… я вытащил вас всех из дома ради какой-то женщины, которая всем вам никто, протащил по южной Европе — и ещё неизвестно, как скоро нас достанет Астерий… И что, если всё это не принесёт никакого результата? — Какая мне разница? — пожал плечами Танатос. — Если рассуждать по твоей логике, найдёшь ты свою мать или нет, в моей жизни всё равно ничего не поменяется. Загрей уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы спросить, зачем тогда Танатос вообще согласился на всё это, но тут же мысленно отвесил себе подзатыльника за то, что вообще задался таким глупым вопросом. Конечно потому, что сам хотел. И все остальные — никто их не тянул. Они все приняли решение помогать ему добровольно. — Что до Персефоны… — продолжил Тан, открывая кран, чтобы ванная наполнялась горячей водой вместо утекающей остывшей, и Загрей залюбовался невольно тем, как заиграл свет на рельефе мышц, когда он потянулся через всю ванну. — Ты не несёшь никакой ответственности за её решения. Захочет ли она, чтобы ты её нашёл — захочет ли она вернуться, если у тебя получится. Ты не виноват в том, что случилось с твоей матерью. — А ты — в том, что случилось с тобой, — кивнул, логически завершая суждение, Загрей. — Нас обоих в этом убедили. И Танатос, кивая в ответ, обнял хладной ладонью его щёку, большим пальцем медленно и спокойно потирая скулу, совсем рядом с весенним шрамом — всего-то вечность прошла с тех пор, как это случилось. Заг положил свою руку на его, согревая, и наконец позволил себе окунуться в этот бесконечный покой, который никак не мог найти сам. Конечно, Танатос прав. Он может пытаться — много, долго, больно. Но финальное решение всегда будет за Персефоной. Если прошлое всё ещё таится в глубине её души неисправимым кошмаром, Загрей не сможет ничего с этим сделать. Он постарается — но он будет помнить, что иногда просто-напросто не всё зависит от него. И с осознанием этой истины сердце вдруг забилось — часто, легко, свободно. Загрей уткнулся губами в подставленную ладонь, улыбаясь счастливо, впитывая кожей этот момент, этот дождь за окном, эти свечи, эту горячую воду. Только лепестков роз не хватало для полной картины. Тан замер, терпеливо выжидая, что придёт ему в голову дальше, тоже улыбаясь — кротко и задумчиво. И Заг, опьянённый этим счастьем, поспешил разделить его на двоих. Закрыв глаза, прижался мягко губами к его запястью, дорожкой медленных невесомых поцелуев поднимаясь по драгоценной коже, закусывая игриво одну из выпирающих вен на предплечье, притираясь щекой к бицепсу, дыша тёплым запахом прекрасно обнажённого тела, ласкаемого тёплыми бликами дрожащих огоньков. Чтобы дотянуться до ключиц, пришлось привстать. — Не поскользнись, Ромео, — севшим голосом выдохнул Танатос. Но Загрей, чувствуя, как на пояс, придерживая, легла крепкая ладонь, только рассмеялся тихо и чуть щекотно ему в шею. Хотел спросить, приятно ли это, и всё ли он делает правильно, и вдруг им стоит остановиться, но вопрос растворился в раскалённом воздухе, когда Тан, чуть наклонившись, сам поймал губы Загрея своими. Мозг отключился окончательно. Кажется, их обоих вело — до затруднённого дыхания, до остекленелых глаз, до онемевших губ. Заг ладонью огладил, чуть сжимая, твёрдые мышцы широкой груди, пока пальцами свободной руки, одними подушечками касаясь так дразняще невесомо, мучительно-медленно поднимался от колена по внутренней стороне бедра. Мокрой цепью из укусов вперемешку с жадными засосами — вниз по груди, лбом прижимаясь к рёбрам, чтобы успеть хрипло отдышаться. Пылающие светом свеч златые лавры. Пальцы, вплетающиеся в смоляные волосы на затылке. Беззвучный стон в дрожащем выдохе. Торопиться им некуда. …Камин был почти как настоящий. Гипнос смотрел заворожённо за тем, как полыхает огонь слишком красивый, слишком естественный для подделки. Даже поленья, сияя рыжими заломами, характерно потрескивали — громче, если наклониться прямо к ним. Но, сколько бы Гипнос ни прижимался к стеклу, оно не было горячим, пламя не обжигало кожу и не опаливало бледные локоны. Но ведь откуда-то же шёл, наполняя помещение, тёплый воздух. Плясали на стенах и потолке размытыми очертаниями гигантские тени. Гипнос отполз обратно к дивану, снова наблюдая за камином, словно за своим соперником, соблюдая уважительную дистанцию. Мег копалась в телефоне, голову положив на подлокотник и свесив свежевымытые волосы, любезно заплетённые ловкими пальцами Гипноса в очередную сложную косу. Сигнал здесь был, но невероятно слабый — не грузились входящие сообщения, не отправлялись исходящие. Ушли с кухни Артемида, Каллисто и Гермес, разойдясь по двум спальням, и коттедж погрузился в глубокий сон. Кажется, даже ливень утих немного. От скуки Мегера запустила руку в пушистую шевелюру прислонившейся к дивану головы, и Гипнос чуть ли не замурлыкал — от заострённых акриловых ногтей, почёсывающих мягко скальп, вниз по позвоночнику скользили, оседая мурашками на коже, мелкие электрические заряды. Гипнос довольно что-то промычал, и Мег, не отрывая взгляда от экрана, ухмыльнулась. — К тебе давно не заходили тени, — отметила она. — Я знаю! — не повышая голоса, радостным полушёпотом согласился Гипнос. — Круто, да? — Забавно, скорее, — рассудила Мег, зачёсывая невесомые пряди в разные стороны. — Может, ты просто пуганый уже. — Может быть? — пожал плечами Гипнос. — Наверное? — Так только скучнее, — разочарованно вздохнула девушка. — Почему? — Ты меня не боишься. Это… неприятно. Гипнос тихо рассмеялся. — Но ведь Танатос тоже тебя не боится! — Сравнил тоже. Я не могу представить, как его можно убить. Нанести ущерб — возможно, но убить? Вряд ли. А тебя — как веточку через колено. — А я и не хочу строить из себя сильного. Какой есть, такой и есть, а остальное — проблемы тех, кто согласится иметь со мной дело. Гипнос затих, повернув голову в сторону одного из окон, за которым уже почти успокоилась только пару часов назад бушевавшая стихия. Танатос не соглашался иметь с ним дело. Он будто бы рассчитывал на то, что они вырастут и отдалятся друг от друга, но Гипнос отказывался укладываться в такой прекрасный план и теперь вертелся под ногами. Гипнос знал, что в глубине души Тан вовсе не против его присутствия рядом — даже любит, пускай и проявляет эту любовь по каплям, когда ничего больше ему не остаётся. Но он, даже если сам захочет, не сможет вечно служить Гипносу крепкой преградой, за которой можно спрятаться от худших кошмаров. Гипносу надо было идти за таблетками от нарколепсии к психиатру. Гипнос не мог заставить себя вновь пережить больничные ужасы, через которые жизнь протащила почти всех отпрысков Никты и Эреба. Гипнос поступил на психиатра в надежде избавиться от глупой фобии, но, чёрт побери, нет врача, способного вылечить самого себя. (Кроме того хирурга, который провёл себе аппендэктомию на станции в Антарктиде.) Теперь Гипнос застрял — казалось, навечно — в петле неправильного выбора жизненного пути. Он продолжал твердить себе, что найдётся место и ему, ведь живут другие, такие же люди с хроническими, с образованием, по которому не хотят работать, полностью беспомощные перед собственными страхами — значит, и Гипнос как-то будет жить. Да? — Мы ведь… — начал он медленно, негромко, отсутствующим взглядом уставившись куда-то сквозь лес за окном. — Мы ведь не боимся того, что вокруг. Что перед нами, за нами. Мы боимся того, что здесь. — Гипнос указательным пальцем мягко постучал по виску. — Ты куда добрее, чем хочешь казаться. Ты боец, но ты же и защитница. Вот почему ты с нами поехала. Я боялся тебя раньше, восхищался. Но теперь… не могу. И Мег показалось, будто она услышала, как плавно опустились его веки. Девушка усмехнулась. — О, как же я теперь буду жить, зная, что ты не трепещешь предо мной в благоговейном ужасе? — нарочито-выразительно спросила она, словно читая одну из тех древнегреческих поэм, которые декларировал с холма овцам Загрей. — Я… Мне пригодился бы друг? — предположил, цепляясь лишь слабыми, тонкими пальцами за краешек яви, Гипнос. — Ты бы могла… попробовать быть… могла бы быть моей подругой?.. Мегера оторвала взгляд от телефона и погладила ладонью даже не пушистые кудри, но голову совсем уснувшего Гипноса. Тот тихо вздохнул, и губы его растянулись в ласковой улыбке — кажется, сегодня ему не будут сниться плохие сны. Мег посмотрела в жерло камина, где всё так же плясало ненастоящее пламя и потрескивали ненастоящие поленья, которые всё никак не могли превратиться в угли. Кажется, она уснула. Задремала — не больше, — потому что, когда Мегера, опомнившись, открыла глаза, за окном было по-прежнему темно. На животе всё ещё покоился телефон. Времени было полчетвёртого. Скоро рассвет — скоро снова в путь. Мег села и осмотрелась. На ковре у дивана вполне себе уютно устроился Гипнос — уже привык спать, вытянувшись во весь рост, и теперь пользовался возможностью, пока его не запихнули обратно в тесный фургон. Пока Мегера спала, кто-то укрыл его уже высохшим у камина одеялом — этот кто-то теперь спал, укутавшись в собственную толстовку и забившись в угол между двумя половинами дивана, словно просто присел всего на минуту и тоже случайно уснул. Нет бы разложить. На кухне всё ещё почему-то горел свет, и девушка, стараясь не потревожить близнецов, осторожно встала с дивана, босыми ногами ступая по мягкому ковру, по уже не такому холодному паркету, перекатываясь с пятки на носок. Она так и замерла в дверном проёме — за столом сидел, читая самоучитель и бормоча себе под нос что-то на греческом, Загрей. Полностью поглощённый книгой, он одной только рукой чесал и гладил огромный ком шерсти, внутри которого крылось мурлычущее создание по имени Кошка. С ударением на «ш». — Ты чего не спишь? — щурясь и рукой закрываясь от верхнего света, спросила Мегера. — Иди, на диване есть место. — В фургоне посплю, — пожал плечами Заг. — Будешь кофе? Мег протёрла рукой лицо, окончательно приходя в себя. Спать больше не хотелось — не особо много энергии она потратила за этот день. — Ставь, — равнодушно бросила она. Загрей тут же, с готовностью кивнув, встал из-за стола и пошёл к плите, надеясь, что хозяйка простит ему лёгкую самовольность. Турка и молотый кофе нашлись довольно быстро. Щёлкнул пару раз пьезозажигатель, и под чёрным от копоти дном расцвёл голубыми лепестками огонь. — Как же жалко, — пробормотала Мег устало, забираясь с ногами на один из стульев и наблюдая за тем, как Загрей в белой рубашке шмыгает по шкафчикам в поисках чашек и блюдец. — Что именно? — обернулся он, замерев. Мегера пожала плечами неуютно. — То, что ты готовишь кофе. Постоянно угощаешь каждого встречного. Это же для тебя единственный способ доказать себе и окружающим, что ты не бесполезен. От тебя сквозит несостоятельностью. — Но голос её, несмотря на резкие слова, оставался тихим и растерянно-пустым. — Я всегда считала это жалким. — Странно, что ты до сих пор со мной общаешься, — наклонил голову задумчиво Загрей. — Именно делаешь осознанные к тому попытки. Сорвалась в эту поездку — и даже не затем, чтобы меня убить. — Что я могу тебе сказать? — вздохнула Мегера. На столешницу запрыгнула, требуя внимания, Кошка и уселась прямо перед ней, хвост невинно обернув вокруг лапок. Мег, разумеется, принялась гладить мяукающий валенок. — Мир полон нас — людей, которые уже даже не хотят, чтобы их любили. Они хотят, чтобы их просто не ненавидели. Заг лишь хмыкнул, опустив взгляд в плитку на полу, чувствуя какое-то странное единение лишь от того, что они оба шагали по ней босиком. Как будто у них наконец появилась общая почва. — Сформулируй вопрос, — предложил он, когда настала пора вскипевший кофе разливать по чашкам. — Держи его в голове, пока пьёшь. Мегера лишь горько усмехнулась, но чашку и блюдце из рук Загрея всё же приняла. Она только слышала, уже засыпая, как они втроём с Танатосом и Афродитой гадали ещё в Париже, но мало представляла, чем этот процесс может быть так привлекателен. И всё-таки кто-то в это верил. Кому-то это было надо. Хотя и явно не Загрею — он сам предложил гадание только ради того, чтобы скоротать время. Раз уж они решили разбавить ночные посиделки кофепитием, то почему бы и нет. В конце концов, кофе у него действительно был потрясающе вкусный. Разумеется, Каллисто и Артемида могли себе позволить покупать действительно дорогие сорта, но самым важным Мег всегда считала то, сколько времени, сил и стараний Заг прилагал, чтобы каждая чашка выходила идеальной, чтобы каждое зерно успело отдать максимум вкуса, действительно раскрывая все свои оттенки и ноты. Это не просто чашка грязной водицы, чтобы глаза поутру не закрывались — это самый что ни на есть настоящий напиток богов. Пили медленно, молча, вдумчиво — плавным движением поднося чашку к губам, чуть прихлёбывая, облизываясь, улыбаясь друг другу из-под ресниц и выдыхая сладковато-горько в попытке запомнить чудесный вкус. Мег даже пожалела, что посоветовала Загрею идти в баристы — куда приятнее было чувствовать, что этот кофе сварен только для неё, что этот вкус почувствует только она, что только ради неё кто-то так старается. Восхищается ею. Разумеется, приятно, когда ради тебя кто-то старается — это ощущение ошеломило бы Танатоса, если бы он не отнёсся поначалу так недоверчиво к открытым дружеским жестам Загрея. Мегера сделала последний глоток и поняла, что не жалеет ни о чём. Они накрыли чашки блюдцами и перевернули, давая гуще стечь по стенкам и вышедшим узорам — немного подсохнуть. Кошка легла на стол между ними животом вверх, требуя абсолютно всё возможное внимание, и двое принялись расчёсывать невозможно пушистое пузо. — Я всегда думал, что коты все такие холодные, все сами по себе, — тихо пробормотал с тёплой улыбкой Загрей. — Почти всегда, — усмехнулась Мег, почёсывая шею домашней любимицы — всем, включая Кошку, острые и опасные ногти Мегеры казались прежде всего прекрасным массажёром. — Они ведь делают только то, что хотят — и иногда они хотят очень много внимания. Наконец, чашки с готовым пророчеством можно было переворачивать. Никакого профессионального толкователя у них на этот раз не было, но Заг догадывался, что Мегера в сторону такого времяпрепровождения смотрит даже с большей насмешкой, чем он. И всё-таки зачем-то она это делала, послушно следуя всем правилам ритуала, даже без какой-то наигранности, без лишних вздохов и усмешек. — Что ты видишь? — спросил Загрей, рассматривая задумчиво рисунок на собственной чашке. — Я вижу… Девушка замерла, хмурясь. Узор получился красивый, сложный — ровные линии волнисто рассекали плавный чёрный градиент. Вот только она совершенно не видела там какой-то готовой картины. Оказывается, пророчество — тоже труд. Надо уметь включать воображение на полную катушку. — Я вижу… — ещё раз попыталась она, вертя чашку в руках, чтобы рассмотреть получше. — Успокоение. Как после бури первородный бульон становится укрощённым морем и находит в себе силы этому не противиться. Загрей хмыкнул. — У меня… что-то вроде прилива, кажется? Луна пересекает небо, и волна снова привыкает к берегу. Как будто… возвращение. Была бы здесь Афродита, она бы всё объяснила. Но Афродиты здесь не было — на залитой ярким светом потолочной лампы кухне рассвет встречали лишь двое да Кошка, и их это вполне устраивало.***
Загрей проснулся, обнаружив, что голова его всю поездку лежала на коленях у Танатоса и на затылке приятной тяжестью покоилась его рука. Когда они успели так удачно усесться рядом, он не помнил — отрубился, кажется, как только вся их компания забралась в фургон. Снова приятно пахло солнцем, морем и горячим асфальтом. Сверху чисто сияло небо и проносились мимо, мелькая верхушками в окнах, старинные жилые дома. Машина то останавливалась, то продолжала путь, и Заг, решив, что они стоят в пробке, закрыл глаза обратно, слушая равномерный шум снаружи. Он не знал, заснул или нет, но в конечном итоге его растолкали — пора было вылезать. И стоило ему попривыкнуть к яркому свету на улице, как Загрей тут же принялся жадно рассматривать открывшийся пейзаж — между бледно-серым асфальтом и невозможно голубым небом растянулось бирюзовое море, мелькавшее за сотнями — казалось, тысячами — бесконечных голых мачт, парусов, яхт, катеров, мелких построек, причалов, пирсов, понтонов. Двигались по горизонту огромные баржи и мелкие буксиры. Солёный ветер трепал чёлку, прохладой оглаживая кожу. Харон довёз их до марины. Загрею, всё ещё поражённому окружившим его простором, впихнули в руки собственный же рюкзак и чехол от гитары. Танатос положил ему руку на плечо, привлекая внимание, и Заг, улыбаясь чуть ли не ярче самого солнца, повернулся к нему, закрываясь от света рукой. — Пятый причал? — уточнил Тан, глядя из-под капюшона и всё равно щурясь. Он свою сумку перекинул через плечо и алюминиевый столб неизменно держал наперевес. Загрей кивнул в ответ и обернулся к морю, пытаясь среди множества лодок и судов вычленить причалы, но только ещё больше запутал сам себя. Надо будет спросить у работников. Он снова обратил взгляд к фургону. Пока Мег за неимением собственных вещей сгребла в охапку одеяло Гипноса, сам он о чём-то говорил с Гермесом — Харон молча наблюдал их диалог, не вмешиваясь. Все как будто чего-то ждали. Посейдон не сказал Загрею точного времени, и был на самом деле прав — бесконечные контроли, инструктажи, отчёты и прочие процедуры, которые он обязан был провести между заходом и выходом из марины, могли растянуться на неизвестное время. Заг помнил, как выглядит Гиппокамп — небольшая двухпалубная яхта, которую Посейдон купил демонстративно после того, как продал дом и всё имущество. Скучной жизни братьев, погрязших в работе и науке, он предпочёл свободу морского волка, и Загрей был последним человеком, который стал бы его в этом обвинять. Загрей уже принялся размышлять, чем им заняться в этот промежуток времени, который мог длиться сколь угодно долго, но не прошло и нескольких минут, как в марину, чуть не снеся не открытый вовремя охранником шлагбаум, влетела белая легковушка годов восьмидесятых — с квадратными фарами, облезлым бампером и гремящим капотом. Харон обернулся в сторону машины, и та со скрипом затормозила рядом с фургоном и небольшой компанией, собравшейся вокруг него. Открылась неизвестно как ещё не отвалившаяся дверь и к ним поспешно вышел водитель — немолодой запыхавшийся мужчина с залысиной, в костюме размера на два больше нужного (если вообще существует размер на столь худых людей) и с сильно потёртым кожаным дипломатом. Мужчина обменялся весьма костлявым рукопожатием с Хароном и с широкой улыбкой осмотрел сборище молодёжи. — О, о, тебя я знаю! Скелли! — тут же радостно вскричал Гипнос, вспомнив старого приятеля и ещё одного партнёра Харона по сомнительному бизнесу. — А что это у нас тут за котята в лукошке? — деловито прошамкал Скелли, тут же принимаясь за дело. Сначала потрепал по голове Гермеса: — Котёнок номер раз! — Затем обнял кинувшегося к нему с радостным смехом Гипноса: — Котёнок номер два! Котёнок номер три, котёнок номер четыре! — Котята три и четыре столкнулись, отчаянно попытавшись спрятаться друг у друга за спинами. — Котёнок номер пя… Эй, погоди-ка, ты лишний в лукошке! А, котята и есть котята. Все ласку любят. И Загрей рассмеялся, послушно подставляя голову жилистой руке, растрепавшей его причёску ещё сильнее. — О, поверьте, я в этом лукошке уже своее всех своих, — отшутился он. — Значит так, — закончив с приветствиями, деловито начал мужчина. — Автомобиль по весу проходит? — Теперь да, — уверенно кивнул Гермес. — Хорошо, — удовлетворённо кивнул Скелли, по-хозяйски открывая одну из передних дверей фургона и кладя на сидение свой дипломат. Щёлкнули две застёжки, крышка отворилась, и ветер тут же начал с шелестом перебирать неаккуратно уложенные в чемодан бумаги. Скелли, доставая ручку из кармана пиджака, продолжил опрос: — Дубровник? Дуррес? Игуменица? И только Загрей встрепенулся, услышав последнее название, как Гермес, помотав головой, решительно отрезал: — Патры. — Патры? — недоумённо спросил Заг. — Оттуда быстрее можно добраться до Афин, — объяснил Гермес. Загрей нахмурился, пытаясь представить получавшийся теперь маршрут, но кузен тут же успокоил его: — Мы всё так же направляемся в Игуменицу, но у моего уважаемого бизнес-партнёра важные дела в Афинах, куда ему желательно доехать побыстрее. — Почему тогда ты не с ним? — всё ещё непонимающе спросил Загрей. — Я? — рассмеялся Гермес. — Не думаю, что нам обязательно всегда быть вместе. Иногда расставаться тоже полезно — особенно, если это всем помогает быстрее достичь своих целей! В конце концов, если мой бизнес-партнёр считает, что мне стоит уйти в отпуск ненадолго, кто я такой, чтобы оспаривать его решение? Пока Харон и Скелли продолжали разбираться с различными документами, которые так или иначе пришлось бы заполнять, чтобы перевезти машину на пароме, а Гермес и Гипнос крутились вокруг, время от времени помогая, Мегера, Танатос и Загрей прогулочным шагом отошли прочь от фургона, о чём-то незначительном разговаривая и обходя просторную парковку марины. — Держи. — Мег протянула Загрею золотистый лепесток, и он уставился на находку со смесью ужаса и разочарования. — Нашла, когда одеяло перетряхивала. Заг подобрал с её ладони выпавший листик и стянул с головы венок, примеряя, пытаясь понять, где не хватает детали, но вместо этого обнаружил лишь несколько тут и там погнувшихся, сместившихся, повернувшихся лепестков. Между тем украшением, которое он надел на себя пару месяцев тому назад в залитой лишь светом луны спальне, и тем, что сейчас переливалось в его руках под лучами солнца, была столь огромная разница, что их можно было и вовсе считать работами разных мастеров, пытавшихся воспроизвести одно и то же. И тем не менее, автор был один — и он создал совершенный, ровный ряд лавровых листьев. — Может… ещё можно как-то выпрямить? Отремонтировать? — обеспокоенно предположил Заг. — Зачем? — непонимающе пожала плечами Мегера. — Вышло хаотично. Вполне под стать тебе. Мег была абсолютно права. Куда бы Загрей ни ступал, он приносил с собой жизнь, неизменно стремящуюся к энтропии. Нигде в природе не существует такого идеально-аккуратного ряда лавровых листов, какой постарался воплотить в своей работе ювелир. Не существует идеальных людей, у каждого в жизни свой бардак, каждому чего-то не достаёт до совершенства. Это правильно. — Кузен! Загрея из раздумий выдернул звук приближающихся шагов — к ним бежал через всё асфальтовое поле, размахивая руками, чтобы привлечь внимание, Гермес, а за ним, смеясь и чудом не путаясь в ногах, поспевал Гипнос. Они довольно скоро сократили дистанцию, и Гермес, вовсе не запыхавшись, будто прошёл всего несколько шагов, остановился рядом с удивлённо воззрившейся на него троицей. — Вы двое. — Он хитро посмотрел в лицо Загрею и Танатосу. — Мой бизнес-партнёр изъявил желание вам кое-что дать. — Леща? — в унисон предположила бедовая парочка. — Не знаю, честно, — пожал плечами с прежней спокойной улыбкой Гермес. — Не волнует, не интересно. Но я не думаю, что всё так плохо. Только тогда Загрей заметил, что он сжимает в руках ту самую трость с золотым набалдашником, которой едва ли пользовался Харон. — Ага, — согласился, всё ещё хватая воздух ртом, наконец подбежавший к ним Гипнос. — Он… мне… Вот. И он, засунув правую руку в карман своих мешковатых джинсов, выудил оттуда те самые часы на цепочке, на которые Харон тоже уже совсем не смотрел. Действительно, зачем, когда можно просто купить наручные или вообще пользоваться телефоном. Видимо, ему надо было избавиться от лишнего чрезмерно драгоценного груза, чтобы точно не возникло никаких подозрений на таможне, но Загрей даже представить не мог, что может отдать им с Таном Харон — ленточку со шляпы? Саму шляпу? Им оставалось только гадать, быстрым шагом направляясь к фургону. Скелли, когда они подошли, уже упаковал все бумаги обратно в дипломат — только парочку, видимо, особо важных пихнул в козырёк над водительским сидением. Снова щёлкнули две застёжки затасканного чемодана, и мужчина, подняв в знак прощания воображаемую шляпу над блестящей на жарком солнце залысиной, откланялся, и Загрей, смешливо улыбаясь, помахал новому знакомому рукой. Хлопнув дверцей легковушки так, что вся машина чуть не развалилась, Скелли завёл тарахтелку и торопливо смылся с места совершения сразу нескольких преступлений — пока что, правда, лишь на бумаге. «Гермес говорил, что ты…» — начал, подойдя, Заг, но Харон даже не стал смотреть на его руки. Он залез в несколько своих карманов, задумчиво хрипя, вспоминая, пока наконец не извлёк из одного чёрную картонку, тут же протянув её Загрею. Тот посмотрел озадаченно, но взял обеими руками — визитка. Он потёр большими пальцами золотисто-фиолетовое тиснение по краям, чуть повертел плотную бумагу, рассматривая, как переливаются буквы — все контактные данные компании Харона и Гермеса, занимающейся внутренними и международными грузоперевозками. «Спасибо! Рад иметь с тобой дело!» — осознав, что это может значить, улыбнулся Харону Заг — столь восхищённо и благодарно, что мужчина со вздохом тоже улыбнулся в ответ. Совсем чуть-чуть. — Вот тебе и ещё один вариант работы, — хмыкнул Тан, возможно, не так мрачно, как ему хотелось бы звучать. Он уже развернулся, чтобы направиться к Мегере, Гермесу и Гипносу, оставившим их столь тактично наедине, но поймал на себе настойчивый взгляд из-под широких пол шляпы. Загрей тоже поднял глаза на него выжидающе, улыбаясь лукаво. Танатос остановился на месте, глядя на брата исподлобья, чувствуя, как едва хватает сил сдерживать копившуюся годами злость, почти детскую обиду за все те годы отчаяния, когда Харон упорно отказывался быть хоть кем-то в его жизни, кроме груза на одной из чаш весов. «Что?» — твёрдо, немного резко спросил он, и Харон нарочно отказался отвечать — ждал, пока все лишние эмоции в его голове улягутся. Танатос вздохнул, смиренно посмотрел себе под ноги и, нагнувшись, закатал левую штанину, доставая из-за голенища берцев ножны со злополучным кинжалом, чтобы отдать Харону. Старший брат бережно принял драгоценность из его рук, мягким взглядом оглаживая строгие украшения рукояти, и кивнул — он найдёт способ вернуть его домой. И всё же он не переставал загадочно смотреть на Танатоса. «Надеюсь, мы в расчёте за тот год», — наконец произнёс Харон. Танатос поднял удивлённо брови, но тут же устало покачал головой. Хотел уже сказать брату, что мог бы просто отдать наличкой вместо того, чтобы шарахаться по Италии с кучкой детей — и всё-таки Тан достаточно хорошо знал его. Харон никогда ничего не делал без причины и никогда не ставил на кон собственные деньги, время и продуктивность, если не был точно уверен в исходе. «Хочешь всё починить?» — жёстко сжав губы, спросил Танатос. Ответа не последовало. Они его оба прекрасно знали. Тан нахмурился, но дал себе ещё пару секунд на то, чтобы успокоиться. Никто никогда не назвал бы его милосердным — Танатос никогда не менял своих решений ни из жалости, ни из других соображений, и Харон в этом мало от него отличался. Но всё же сошёл со своего пути, всё же сделал исключение, и уже не в первый раз. Харон никогда не ошибался при расчёте рисков. И Танатос, которому всё же подарили второй шанс, не чувствовал за собой морального права отказать во втором шансе кому-то ещё. «Чинить здесь нечего. Только рыть фундамент и строить, долго и тяжело. И молись, чтобы оно не развалилось.» И Харон сначала только захрипел в ответ — нужно было много терпения, чтобы с ним общаться, — но затем задумчиво склонил голову и медленно кивнул, соглашаясь. Загрей, улыбаясь счастливо и почти умилённо, положил руку Тану на плечо — надеялся толкнуть его к Харону, но Танатос лишь коротко попрощался с братом и направился прочь от машины. Харон так же сдержанно кивнул ему в ответ и, явно довольный заключённой сделкой, сел в фургон, заводя несчастный мотор. Некоторые вещи не стоило торопить.***
Время на пятом причале тянулось медленно после уезда Харона — делать было особо нечего, солнце жарило, кровь чесалась жаждой приключения. После двух недель вынужденного застоя даже секунда промедления казалась грехом. Пятеро полных сил и энергии молодых тел отчаянно искали, чем заняться. Тану с Загреем было в этом плане легче. Мег смотрела за ними, спиной прислонившись к гигантской, метров в двадцать высотой стойке прожектора, призванного освещать ночью причал и тонкие дощатые пирсы, отходящие от него. В одной руке девушка сжимала одеяло Гипноса — они с Гермесом уселись в тени какого-то навеса и наблюдали за черепашкой в банке, о чём-то быстро и восхищённо болтая. В другой руке — дорожный столб, потому что Загрей уговорил Танатоса на ещё один урок танцев. В этот раз получалось у них уже куда складнее: движения изящные, но быстрые; ноги порхали, легко ступая по горячему асфальту причала; и оба смеялись — вместо строго осанистой позы, где ведущий танцор отстранённо-невесомо придерживает ведомого, они скорее обнимались, совершенно не обращая внимания на изредка проходящих мимо людей. Вовсе не назло Мег, нет, они даже пытались отойти подальше, чтобы не тревожить её, но она всё равно наблюдала, с трудом осознавая, что зрелище не вызывает у неё совершенно никаких неприятных эмоций. Эти двое присматривали друг за другом — а она за ними. Такое положение вещей её устраивало. Да, могло быть и лучше, но это когда-нибудь потом. Пока что она хотела насладиться наконец-то наступившей в душе гармонией. Судно показалось на горизонте среди многих других, таких же непримечательно-белых, ещё давно и теперь медленно, соблюдая технику безопасности, правила приличия и множество других бесполезных кодексов, входило в марину. Мег первой заметила, как кто-то приближается к причалу, но не сразу обратила внимание — за последний час здесь пришвартовалось несколько обычных парусников, и девушка сразу решила не ждать чуда. Но теперь к пирсу плавно, разгребая волны, двигалась белоснежная остроносая и такая маленькая, но вполне себе двухпалубная яхта, и ровно в тот момент, когда Мег уже хотела позвать его, Загрей заметил знакомое судно. — Гиппокамп! — радостно вскричал он и тут же кинулся, волоча за руку Танатоса, к их сложенным в кучу вещам. Вооружённая своим скупым багажом, молодёжь выстроилась на пирсе как раз вовремя. Аккуратно и осторожно, но в то же время по-хозяйски Гиппокамп вошёл в промежуток между бортами двух других яхт, пришвартованных у того же пирса, и весь экипаж поспешил к корме. Первым показался высокий мужчина на грани пожилых лет с роскошной бородой и длинными волосами, упорно отказывавшийся в море надевать что-то кроме лёгкого полотна — подобие набедренной повязки, закреплённое цветастым, явно сувенирным поясом из какой-то далёкой страны. Гермес и Загрей тут же сопроводили появление любимого дяди бурными овациями, и Посейдон, подыгрывая им, даже раскланялся и послал пару воздушных поцелуев, но не стал отвлекаться — сейчас его главной задачей было успеть закрепить швартовы. — Ребята, — зычным голосом предупредил их мужчина, подбирая мотки с палубы, — ловите тросы! — Нет, нет, мы справимся, — заверил его, выходя к корме с левого борта, Ахиллес. Не обращая внимания на пять поражённых взглядов с пирса, Посейдон согласно передал ему наветренный швартов и обернулся в другую сторону, откуда показался ещё один член экипажа. Мужчина, по комплекции вовсе не уступающий Ахиллесу, был одет в ту же пёструю гавайскую рубашку, что и он, и в такие же светлые шорты — как будто они специально подбирали одинаковые наряды. Но внешностью незнакомец отличался от Ахиллеса разительно — на плечи его падали чёрные кудри и пот блестел на тёмной коже. Неизвестный молча взял из рук Посейдона подветренный швартов. Действия были отлажены по секунде — вместе с Ахиллесом они спрыгнули с кормы на заскрипевшие доски пирса, мощными руками натягивая тросы, чтобы помочь судну встать ровно, не наваливаясь бортами на соседние. Вместе почти синхронным движением зацепили ловким узлом оба швартова за утки на пирсе. Вместе шагнули обратно на борт, фиксируя тросы на корме. Наконец яхта, упруго оттолкнувшись от пирса, замерла на натянутых швартовах. Посейдон, смеясь, положил руки на плечи обоим мужчинам: — Всего четыре раза вместе пришвартовывались, а уже эксперты! — Стоило ему отпустить обоих, как те тут же отошли, чтобы новоприбывшие могли вскарабкаться на корму. — Иди сюда, юный Аид! И второй племянник! Добро пожаловать на борт Гиппокампа! Он протянул Загрею и Гермесу по руке, помогая перешагнуть маленькую, но страшную пропасть между бортом и пирсом — у обоих были сумки, которые не хотелось бы замочить. Ненадолго прижав обоих племянников к себе, Посейдон тут же принялся помогать с багажом, пока Гермес и Заг перетаскивали на борт остальную часть группы. — Ахиллес! — радостно улыбнулся Загрей, вылавливая фигуру тренера, потерявшуюся среди наполнившей небольшое пространство толпы. — Рад вас видеть, сэр! — Я даже не уверен, планировали ли вы что-то такое с дядей или нет, парень! — Ахиллес не повысил голос, по-прежнему печально-холодный, но в груди его всё равно звучало тепло встречи, и губы сами растянулись в ответной вежливой улыбке. — Но даже если нет, это всё равно приятное совпадение. — Совсем нет, — покачал головой Заг. — Я в последнее время бросил эту плохую привычку. — Какую из? — уточнил Ахиллес. — Планировать. Мужчина печально и как-то понимающе рассмеялся, и Загрей чувствовал, как окунается в одни из лучших своих воспоминаний — с момента поступления и до той злополучной весны. Заг даже начал сомневаться в том, стоит ли оставаться в театральном клубе. — Как в целом команда? — поинтересовался он. Посейдон повёл пассажиров осматривать и делить жилые каюты, из которых состояла вся нижняя палуба. — Без тебя уже совсем не то, — покачал головой Ахиллес, спускаясь по узенькой лестнице вслед за Загреем и голову пригибая. — У нас остались сильные игроки, но нет того… запала? Раньше было по-другому. — Вы хотите, чтобы я вернулся на регби, сэр? — Заг остановился, загородив собой проход между спальными каютами, и повернулся к Ахиллесу. — Я? — удивлённо спросил тренер, но отвёл взгляд, задумавшись, и вздохнул так, словно его ставили перед очень тяжёлым выбором. Он честно признался, глядя Загрею в лицо: — Парень, я просто хочу, чтобы ты занимался тем, чем действительно хочешь. Настала очередь Загрея отводить взгляд в попытках не думать обо всех тех вещах, которыми он действительно хотел заниматься — с Таном. Наверное, ему и правда место в театральном (а его последней клетке мозга — на дне морском). — Спасибо! Я постараюсь вас не подвести, — улыбнулся он, кивая. И только тогда Загрей обратил внимание на того самого неизвестного, всё это время непримечательно стоявшего за спиной у Ахиллеса в напряжённом ожидании, когда Заг наконец уже соизволит пройти вперёд — гости застряли в одной из кают, в которой был свой отдельный гальюн, на примере которого Посейдон, судя по звукам, показывал, как пользоваться помпами и сливами сантехники. Незнакомец, видимо, решил, что оно того не стоит, и уже направился обратно, вверх по лестнице, но Загрей вовремя остановил его, протянув руку: — Извините, что сразу не представился! Я Загрей. Вы друг Ахиллеса, так? Мужчина посмотрел на предложенную ладонь то ли с испугом, то ли с омерзением и неуверенно застыл на месте, строго нахмурившись, словно ему только что задали нелогичный, оскорбительно парадоксальный вопрос. Ахиллес посмотрел на него обеспокоенно и решил уладить ситуацию своими силами: — Это Патрокл, — представил он друга сам. — У него… небольшие проблемы в общении с незнакомцами, извини его. — Нет, это вы меня извините, — поспешил объясниться Заг. — Я понимаю, мы тут взялись из ниоткуда, так внезапно — возможно, даже испортили какие-то ваши планы… Вы ведь в отпуске, так? — Не волнуйся, — успокоил его Ахиллес. — Небольшое отклонение от курса не испортит нам всего пути, это уж точно. Патрокл со всеми сперва ведёт себя неприветливо — это отталкивает, но мало отражает его истинное отношение к человеку. И он положил мягко на мускулистое плечо друга тяжёлую ладонь, подбадривая — даже поддерживая. Только тогда Патрокл, всё ещё сдержанный в выражении лица и движениях, осторожно протянул Загрею крепкую, натруженную руку. Тот лишь улыбнулся понимающе, отвечая рукопожатием. Кому как ему теперь было не знать, что некоторым людям требуется основательный повод для доверия к кому-то, чтобы пустить этого человека к себе в жизнь. Тянувшееся бесконечно долго днём время к вечеру, стоило им только продолжить путь, пролетало быстро. Солнце отказывалось сдаваться так легко и пыталось держаться как можно выше на небе, но неизбежно проигрывало, медленно клонясь к закату. Спала жара, и Загрей принялся исследовать корабль сам. Объяснять ему было бесполезно — он должен был сам обойти все помещения, покачать плиту в камбузе, чуть не затопить душ в одном из гальюнов и под чутким надзором дяди перенажимать на командной панели все кнопки тестирования различных систем снабжения яхты. Посейдон время от времени спускался с капитанского мостика, но основную часть времени проводил там, следя за тем, чтобы судно не потеряло курса на Игуменицу. Гермесу Загрей отдал тот самый надувной плавательный круг в виде пончика, который ещё давным-давно Танатос откопал в гипермаркете, — настолько огромный, что на нём можно было спокойно лежать, впитывая солнечные лучи. Именно этим Гермес и занялся, плотным тросом крепко привязав круг к одной из уток на корме. Наверняка это шло против всех возможных правил, но капитанский мостик, в конце концов, смотрел совсем в другую сторону. По Адриатическому морю полным ходом шла яхта, а за ней, подпрыгивая иногда на волнах, мчался розовый надувной пончик с загорающим в одном нижнем белье Гермесом. Мег себе таких вольностей позволить не могла, поэтому просто сидела рядом на корме, опустив ноги в воду и следя за тем, чтобы крепкий узел не развязался. Вокруг плескалось солёное море, снизу равномерно гудел мотор, сверху кричали чайки. Жизнь была прекрасна. Двигатель, впрочем, вскоре остановился — Посейдон объявил якорную стоянку. Но покой на корме это особо не потревожило. Продолжая распаковывать свой небольшой багаж, Заг вытащил из рюкзака давно позабытый набор крючков и блесен — всё, что нужно молодому рыболову в одном пластмассовом ящичке со множеством отделений. Загрей почувствовал острую нужду немедленно найти содержимому ящичка применение. Он вышел из каюты и, осторожно босыми ногами ступая по мягкому ковру, подошёл к соседней — там вроде как устроились Гипнос и Гермес. На стук ему никто не ответил, но и дверь заперта не была, и Заг позволил себе самую малость заглянуть внутрь. Даже хорошо, что он это сделал, а то отправился бы искать сонливого приятеля по всей яхте. А Гипнос — вот он, спит себе, свернувшись калачиком на просторном матрасе, занимающем почти всю каюту. Тогда Загрей пошёл искать его близнеца. Танатос сидел у самого носа Гиппокампа, свесив ноги с ослепительно-белого борта и подбородок положив на носовой рейлинг. Яхта уже не неслась так стремительно по морю, но от ветра колыхались спокойно седые пряди, и Тан, если не вглядывался, сощурившись, в пустой горизонт, просто сидел с закрытыми глазами, чувствуя, как всё тело сливается с мягко качающимся на волнах судном. И столб алюминиевый, на который Загрей особенно положил глаз, как всегда держал при себе. — Не хочешь найти ему новое применение? — Заг подошёл осторожно, одной рукой держась за леер, и кивнул на железку. Тан пожал плечами равнодушно и посмотрел на дорожную стойку тоскливо и сухо. — Делай что хочешь. — Давно не слышал от тебя столько энтузиазма, — рассмеялся Загрей, распутывая запасной моток лески, заботливо положенный в комплект к крючкам, и крепя её на одной стороне столба. Заг сел точно так же у края борта — рядом с Таном, но стараясь не прижиматься. Он навесил на их импровизированную удочку все нужные снасти, но держать её всё равно пришлось Танатосу — привык уже. Двое, лбами уткнувшись в металлические поручни, молча и весьма сосредоточенно следили за поплавком. Что они будут делать, если клюнет, ни один из них не представлял. — Тебе тяжело… обрабатывать всё это, да? — догадался Заг, но даже не шелохнулся — только покосился чуть в сторону Тана. — Скорее всего, — согласился он. — Ты справишься? — Да. Да, справлялся же. Всё в порядке. Меня… всегда поражали люди, которые не способны отойти от плана, потому что у них его попросту нет. Которые понятия не имеют, где окажутся завтра. Сначала ты просто говоришь «да» одной тухлой вечеринке перед экзаменами, а спустя почти три месяца уже ловишь рыбу столбом от дорожного знака где-то на границе между Адриатическим и Ионическим морем. — Значит, я поразительный? — игриво улыбнулся Загрей. Танатос почти рассмеялся. — Очень, — кивнул он. — Я думал, жизнь таких как ты полна хаоса и больше похожа на бой без правил. — Поэтому у тебя случилась паническая атака? Потому что ты осознал, что в это превращается и твоя жизнь? — Думаю, да. Но оказывается, твой мир вовсе не ужасный, просто… другой. Огромный. Со своими правилами. — …Страшный? — Видали и страшнее. Они посидели ещё немного вдвоём, молча позволяя времени течь мимо, обтекая их, как гигантское море обтекало недвижимый поплавок. Загрей вдруг чётко осознал, что на улов ни один из них даже не рассчитывал — важен был сам медитативный ритуал ненапряжённого ожидания. Ахиллес с собственным спиннингом наперевес подошёл к носу даже слегка нерешительно, боясь потревожить их. — Не против, если я присоединюсь? — спросил мужчина осторожно. Он надеялся хотя бы ненадолго стереть эту противную грань между учениками и преподавателем, на которую они с Загреем иногда соглашались не обращать внимания, но в голове всё равно било тревогу огромное «не положено», звучащее голосом будто бы Аида. «Мы не против?» — спросил Заг, и Танатос помотал головой, соглашаясь на присутствие Ахиллеса. Мужчина, тоже крепко держась за ограждения, сел рядом с ними, тоже забросил удочку и тоже предпочёл помолчать. Это было куда лучше неловких разговоров, и на секунду он вдруг почувствовал, что всё действительно не так уж и плохо. Если тёплым летним вечером ты сидишь на яхте и ловишь рыбу в море, значит где-то ты в этой жизни определённо поступил правильно. — Извините, если это личное, но я не ожидал, что вы так спокойно отнесётесь к Посейдону, сэр, — робко улыбнулся Заг, стараясь не столько скрасить ожидание, сколько избавиться от коловшего любопытством душу вопроса. — Я знал, что у вас есть некоторые разногласия, и… — Что в прошлом, иногда должно оставаться в прошлом на благо всех нас, парень, — вздохнул Ахиллес. Тихо, чтобы рыбу не напугать. — Твой дядя сам нам это предложил, и я… Я знаю, что для него это лишь мелочная месть, которую он превратил в игру за доверие сотрудников Аида. Но когда я думаю, пошёл бы Патрокл ради меня на что-то такое или нет… У нас у обоих уже не осталось гордости. Я предпочёл не говорить ему об этом, но думаю, он догадывается. — И поэтому не может отдохнуть? — Нет, мне кажется, у него получается. Во всяком случае лучше, чем дома. Нам обоим было нужно куда-то выбраться. Нам… посоветовал психотерапевт. — Вы всё-таки пошли к психологу? Поздравляю! — О, меня ещё совсем не с чем поздравлять, парень. Но спасибо. — Почему не с чем? Ведь ваш страх же не воплотился в жизнь. — Да, ты был прав, ни один действительно хороший психолог не станет насмехаться над проблемами клиента. Оказывается, это такой распространённый предрассудок, что врачи зачастую осведомлены об этом и первым делом работают именно над ним. Я и представить не мог. — Но вам всё равно кажется, будто что-то идёт не по плану? — Буду честен, я не вижу, чтобы терапия мне помогала. — Это медленный процесс, сэр. Полный регресса и отчаяния. Лучше двигаться к цели годами, чем не двигаться вообще. У меня есть ещё один друг с похожей проблемой — возможно, вы помните Орфея? — Не думаю, что мы пересекались, но я тебе верю. — Ахиллес печально улыбнулся и добавил спустя паузу, глядя на воду задумчиво и с невысказанной невероятной нежностью: — Если бы я не пошёл туда, не встретил бы Патрокла. Он тоже сидел в очереди на приём, и мы разговорились, и… посмотри, где мы теперь. — Это замечательно, сэр! — искренне обрадовался Заг. — Где он? На корме или дяде помогает? — Готовит ужин на камбузе. Его это успокаивает, мне кажется. Со второй палубы действительно тянуло приятно тёплой, пряной едой, и всё судно медленно заливало бледно-золотыми лучами солнца. Перед последним на сегодня переходом капитан судна созвал всех на ужин, наслаждаясь тем, как в общем салоне затопали ноги, зазвенели тарелки, зашуршал гомон большой компании. Посейдон вздохнул счастливо, довольно качая головой, потому что гостеприимство в его сколь бы ни разрозненной семье всегда считалось тем цементом, на котором стоял фундамент любого дома. Посейдон мог сколько угодно любить свою яхту, бережно надраивая каждую поверхность перед выходом в море, но по-настоящему уютной его плавучая берлога становилась только тогда, когда он позволял любить её кому-нибудь ещё, как бы странно это ни звучало. Они уже заканчивали ужин, когда яхта начала медленно, но тяжело и твёрдо покачиваться на волнах — не так, как днём, но скорее всем корпусом ухая так, что положенный на стол телефон грозился то и дело съехать. Со стола убрали от беды подальше, но выходить на палубу в ненастную погоду никому не хотелось, и вся компания застряла по собственной воле на диване в общем салоне. К тому же, на небе постепенно собирались тучи, загораживая закат, который вполне бы мог получиться прекрасным, и идея подышать перед сном свежим воздухом совсем перестала им импонировать. — Мы же не попали в шторм? — спросил пугливо Гипнос, кутаясь в одеяло, хотя в салоне всё ещё было тепло — похолодало только на улице. — Это? Это ты называешь штормом? Ха! — Посейдон, уперев руки в бока, рассмеялся так, что, кажется, задрожали вилки в раковине. — Тебя бы на эту лодку, когда я в девяноста пятом огибал Африку! Он бы с удовольствием остался, чтобы рассказать историю целиком, в красках описывая волны, грозившие вот-вот накрыть его несчастную скорлупку, и молнии, разрезавшие небо, чудом попадая мимо яхты — ещё чуть-чуть и Посейдон бы остался без средств коммуникации и, скорее всего, электричества. Но долг перед доверившими ему свою жизнь пассажирами был для него прежде всего. Сначала им нужно добраться до Игуменицы. И Посейдон ушёл снимать яхту с якоря и затем обратно в рубку. Чем сильнее темнело на улице, тем ярче и желтее светил верхний свет в общем салоне, где остались пассажиры. Заг хотел сварить кофе, но обнаружил, что у Посейдона есть только быстрорастворимая гадость в мелких порционных пакетиках — лучше уж чистый кипяток хлебать. И он, чтобы хоть как-то отвлечь Гипноса от надвигающейся непогоды, расчехлил гитару, с удивлением обнаруживая, что по краю резонатора кругом расцвели чёрные узоры на прозрачных стикерах. — Откуда это? — удивлённо спросил Загрей, поворачиваясь к Гермесу, которому доверял только вчера вечером гитару. — О, это Каллисто и Артемида наклеили, — объяснил тот, не отвлекаясь от кормления черепашки, банка с которой, чуть покачиваясь, лежала на столешнице. — Что-то вроде сувенира на память, наверное? Заг осмотрел узор из множества наклеек со стереотипными татуировками — крыльями, звёздами, стрелами, черепами — такими, которые обычно просят набить куда-нибудь на запястье или поясницу в тату-салоне, потому что на действительно большой и красивый проект нет либо денег, либо смелости. И вышло в целом даже мило — на акустические свойства декор и вовсе никак не повлиял, а остальное Загрея волновало мало. Гипнос больше не боялся. Отрывисто шипел по бумаге карандаш — Ахиллес, распластав не на столе, но у себя на коленях, записную книжку с заметно помятыми, исписанными, исчёрканными страницами, что-то торопливо и грубо набрасывал. Наметав примерно рисунок, он начинал что-то писать рядом, потом возвращался, прорабатывал какие-то мелкие детали. Поднимая изредка взгляд, выцеплял что-то из окружения и, заботливо переосмысляя, фиксировал на бумаге так стремительно убегающую от него, неотвратимо меняющуюся реальность. Патрокл сидел рядом и сосредоточенно следил за его работой — зная, что Ахиллес не против, чтобы он смотрел, наблюдал за тем, как обретают смысл разрозненные угловатые линии, за тем, как легко сжимают бледные его пальцы карандаш, как изгибается запястье. Ахиллес доводил до совершенства всё, за что брался. Сначала психотерапевт просто попросил его описывать в дневнике всё, что он видит и чувствует, чтобы на сеансах им было легче распутывать его мысли и переживания, но даже это Ахиллес воспринял всерьёз, начиная усердно работать над сюжетами, анализируя каждое своё и чужое слово, доводя до ума каждый абзац. Да, это шло вразрез с целью его терапии, но Патрокл в глубине души всё-таки восхищался им. — Что вы делаете? — восхищённо спросил Гермес, уцепивший только краем глаза записную книжку. — Пишу книгу, — кротко улыбнулся Ахиллес. — И там будет про нас? — удивлённо рассмеялся юноша. — Может быть… — не стал отрицать тренер. — Возможно, не прямо про вас, но… — Но про что тогда? — нетерпеливо расспрашивал Гермес. Ахиллес вздохнул и поднял взгляд, и Загрей с радостью рассмотрел в его глазах не столько грусть, сколько мечтательность — вестницу перемен к лучшему. — Я не знаю, — честно признался мужчина. — Всё, что я могу тебе сказать: если тебе когда-нибудь хотелось знать, как выглядит, звучит, пахнет вдохновение — то вот так. — И он обвёл карандашом всю комнату. — Так вы и рисуете, и пишете? — поразился Гермес. — Сами иллюстрируете свою же книгу? Должен отметить, это невероятный труд. — Спасибо, — мягко улыбнулся Ахиллес. — Я… просто знаю, что единственный способ добиться по-настоящему качественного результата — это всё сделать самому. Действительно, процесс был долгий, мучительно-медленный и полный регресса. Ахиллес, пускай и не полностью, всё же осознавал, насколько ему далеко до полной свободы. Они с Патроклом были, возможно, чрезмерно жестоки к себе — и потому так нуждались друг в друге. Сражаться, когда есть, кому прикрыть твою спину, всегда легче. Стемнело. Спокойно уснувший в объятиях огромного одеяла юноша навсегда остался на бумаге лишь чуть сонным, прекрасно-усталым и с расслабленной доброй улыбкой на лице. Посуду мыли и вытирали вчетвером, смеясь и путаясь в ящиках. Почти все уже разошлись по каютам, но когда Танатос, отнеся Гипноса на его законное место, вернулся на камбуз, Загрей всё ещё возился с чайником, кружками, какими-то специями и обнаружившимися на борту консервами. На капитанском мостике было светло и тихо. Посейдон удивлённо, но благодарно принял из рук племянника кофе — вроде всё тот же растворимый, но неожиданно крепкий, сладко-молочный и чуть пряный. За бортом было спокойно. Яхта, скача по волнам, всё равно послушно держала курс, и подводных камней нигде рядом не наблюдалось. Двое сидели в рубке, неторопливо потягивая кофе и слушая приключенческие истории опытного моряка — возможно, не везде правдивые, но невероятно интересные. С каждой секундой Греция была всё ближе и ближе.