Я убью тебя, Кадоган!

Перед прочтением советую послушать Анет Сай — Слёзы и Ани Лорак — Новый бывший.

      На следующее утро я уже заталкивала чемодан в багажник такси, отгородившись от всего мира наушниками. Сопливая лирическая муть, которую раньше я за километр обходила, теперь успокаивали и не давали сорваться в очередную паническую атаку. Водитель сначала вышел помочь, но после злобного взгляда убийцы, коим я одарила его, передумал. Солнце едва встало из-за горизонта, из-за чего небо ещё окрашено розово-синим градиентом, навевающем мысли о крови и убийстве. Я проснулась крайне рано. Точнее сказать, встала с дивана в гостиной, так как понятие сон уже давно потеряло для меня какой-либо смысл. Да, вот такая вот жестокая женщина, оставила своего идеального шведского парня одного в постели. Хотелось быть подальше от жужжания на тему того, что «дурка не выход». Подальше от самых близких людей, на целый этаж. Их спальни на втором, а мне и на первом хорошо. Места, правда, совсем мало, но мне оно и не нужно. Всё равно всю ночь только и ходила туда-сюда: на террасу, на кухню, во двор — говорю же, сон теперь не моя фишка. Закрыв глаза, только и вижу перекошенное лицо, растрепанные волосы и пистолет, дуло которого смотрит мне в лицо. Друзья, как можно догадаться, ещё спали (завидую), когда я грузила вещи. Но я оставила им записку на книжной полке у лестницы. Наверное, заметят. Или моё отсутствие. — Трогай… — хрипло скомандовала я водителю, проверяя закрыта ли дверь. Хотя зачем? Логичнее было оставить так, как было: глядишь выпала бы по дороге, а там овраг, глубокий такой. Если повезёт ещё и озеро. Красивый финал. Но часть меня боится. Часть меня всего боится в последнее время: трясется от страха от каждого скрипа и кричит как ненормальная. Собственно, поэтому и еду сейчас куда еду.       Таким образом, полтора часа до аэропорта, два часа в небе и ещё немного на такси уже в Лондоне и я добралась до одной из лучших клиник страны. Моей родной страны, в которой я не была так давно. Глядя во время приземления в иллюминатор, я чувствовала, как кожу лица жжёт от влаги, текущей из глаза. Слёзы почти закончились, я не могла толком разреветься из-за морального истощения. Но минутная скорбь по тетушке и особняку детства все же пробилась сквозь полумертвую бледную плоть. Всего на минуту. А дальше снова холод и безразличие: как привычно.       Больница выглядела ухоженной как снаружи, так и изнутри. Современный фасад, камеры видеонаблюдения всюду, охрана будто не психов стережет, а вип-гостей. Хотя это понятно, за такие-то деньги. Саркастически ухмыльнувшись, я потянула за собой небольшой чемоданчик на колесиках с необходимыми мне на время пребывания вещами. Дальше всё произошло быстро. Я и понять толком не успела, как уже шла по лестнице на второй этаж, за женщиной с округлой ж… кармой в коротком халатике и виляющей игриво бедрами, щебеча о правилах и расположении того-то того-то, от буфета до туалета. Ох, мадам, не соблазняйте меня своими формами! Вот ведь хитрая лиса, ещё и рыжая… Тьфу, нет, аллергия у меня на этот цвет: сначала стерва-Марта, потом эти… эти… двое. Черт, только не опять! Толстозадая, давай уже чертову комнату покажи, пока я на тебя не набросилась!       Наконец-то дверь. Едва я вздохнула с облегчением, собираясь взяться за ручку, как боковым зрением заметила тень в конце коридора и повернула голову. Там точно кто-то был! Местный извращенец или просто кому-то нечем заняться? Выдернув один наушник, я прищурилась, но тень быстро исчезла за углом. Тряхнув головой с небрежно собранным сзади пучком трехдневно-грязных волос, я провожаю взглядом медсестру и вхожу в комнату, прижавшись спиной к двери. Не обращая особого внимания на внутренний интерьер с односпальной убранной кроватью, скромной тумбочкой и креслом в углу, я медленно сползаю вниз, ныряя пальцами в волосы. Мне становится немного легче в атмосфере одиночества и изоляции, как звуковой, так и в общем.       И я, наверное, последняя эгоистка, раз за все время ни разу не позвонила и не написала друзьям и парню. Может и так, в последнее время мне на всё наплевать, но не на них. Наоборот, мне очень дороги эти люди. Очень. Но их бесконечные учения и пробивающие мозг не хуже дрели лекции меня действительно достали. Надоело это слушать. Я достаточно взрослая, двадцать два как-никак. Неужели сама не могу решать, что делать со своей жизнью и здоровьем? — Мисс Харрис, у Вас сейчас занятия групповой терапии в общем зале. Не опаздывайте. — приторно-заботливый голос фигуристой медсестры прозвучал в темноте моих закрытых глаза. Я трупом лежала на нерасстеленной кровати, стараясь выкинуть из головы всё, всё, что только можно. И так последние часа четыре с момента заселения. И вот эта женщина прервала мои копания в собственном разуме. Издав протяжный вой, я подняла голову с подушки и потерла глаза с огромными чернеющими кругами от недосыпа под ними. Поднявшись, я потянулась и, ссутулившись, пошла к выходу. Огромное серое худи висело на мне как мешок от мусора до середины бедер. Натянув, с целью скрыть волосы, капюшон, я открыла дверь и двинулась по коридору, обнимая себя руками. Мне не хватает настоящих объятий. Тех, что дарил, называя «маленьким котенком», любимый парень с льдистыми глазами. Но я не могу быть с ним сейчас, боясь причинить вред. Не могу. Но очень хочу. Хочу расплакаться снова, но не выходит. Глаза каменеют, взгляд холодеет и вот виднеется общий зал.       Стеклянный куб, квадратная комната с яркими пуфиками вдоль стены. Желтые, красные. Закатив глаза, открываю и вхожу внутрь. Понимая, что сейчас все будут пялиться на новенькую и опоздавшую, я опускаю глаза в пол. — Мисс Харрис, Вы вовремя. Берите жёлтый пуф и занимайте свободное место в круге. — мужчина средних лет, судя по голосу, а если обратить внимание на манеру речи, то вывод сам по себе напрашивается — он психолог. Я молча подчиняюсь и беру пуф нужного цвета, ставя его и присаживаясь, поставив локти на колени, а лицо спрятав в ладонях. Ох уж эта боязнь осуждения в глазах незнакомцев. Психолог что-то рассказывал, а я слушала лишь выборочно. Например, поняла смысл цветов пуфиков: красные для агрессивных, те, кто за день вёл себя крайне плохо, а на желтых сидят обычные пациенты, зеленый же принадлежит психологу и его брать нельзя. Интересно, а что будет, если взять? Улыбаясь про себя, задумалась я. Затем услышала что-то про передачу мягкой игрушки по часовой стрелке, при этом рассказывая о себе. Детский сад, конечно, но, ведь пациенты те же дети, разве нет?       И угораздило же меня сидеть за два места от психолога. — Агата, твоя очередь. Бери игрушку и рассказывай о себе. — добрый голос, будто ведущего детской телепередачи для трехлеток, вывел меня из мыслей и я посмотрела направо. Парень с кучерявыми волосами, сидящий все это время по соседству, тянул ко мне плюшевого медведя с бантиком, а психолог, теперь я развидела внешность мужчины с кое-где седеющими волосами на голове и в бороде, в прямоугольных очках, будто какой-то профессор, ожидающе смотрел. — Агата, мы ждём Вас. — отпустив взгляд, недоверчиво взяла в руки медвежонка и положила его на колени, кашлянув. Но едва открыла рот, снова услышала голос. — И поднимите уже взгляд. Здесь некого бояться. — улыбнулся он.       Мм, да, целый круг больных людей, которым сейчас в голову взбредет меня убить за долгое молчание и убьют, а мне не бояться? Серьёзно, мистер? Вам бы самому терапия не помешала. Оставаясь нейтральной в лице, в душе я смеялась истерическим смехом. Но все же выполнила просьбу и, выпрямив спину, подняла глаза, окинув людей в кругу.       Игрушка выпала из рук, стоило увидеть… Увидеть лицо, не дававшее мне спать. Лицо, которое виделось всюду, от случайных прохожих до лучшей подруги. Торчащие ярко-рыжие волосы, округленные глаза, не выглядевшие уже такими безумными, но от этого не легче, и улыбка, расширяющаяся с каждой секундой моего рассматривания. Он сидел прямо напротив, мы были как три и девять часов на циферблате. Близко. Хоть и в метре друг от друга, но мне казалось это слишком близким расстоянием. Руки дрожали, ноги становились ватными, хоть я и сижу, а лицо выражало недоумение и ужас одновременно. Почему сейчас? Почему здесь? Что ты делаешь в моей жизни, Эдвард Кадоган?!