Разукрась мою жизнь

На лежащем ближе всего телефоне числами заставки горели пять утра. Штефан сонно проморгался, нашарил заброшенную на талию руку и опять ненадолго отключился. Удалось скоротать еще полчаса. Более сон не шел. Пришлось выпутаться из объятий, проигнорировав невнятное ворчание, скользнуть в ванную, потратить там несколько долгих секунд на поиски выключателя и, прикрыв за собой дверь, повернуть вентили в раковине. Холодное умывание быстро привело в чувство. Но от душа все равно отказываться было глупо. Бельц пялился в стык стен перед собою, смаргивал попадающие на ресницы капли и выводил одному ему известные узоры по кафелю. Разве он должен здесь сейчас стоять? Черт… Так ярко помнились вчерашние события, и все тело, все распустившиеся фиолетово-красным следы отзывались на эти воспоминания так ярко… Штефан невольно сглотнул, провел пальцами по шее, где почти не осталось живого места, и украдкой улыбнулся, закрывая глаза. Нет, все-таки правильно. До ужаса правильно и естественно, так, как и должно было быть. Он не чувствовал себя грязным, как после одной ночи с Корзе, не выкидывал это из головы, как с Лаурой, не жалел, как с Кларой. Просто помнил. И это было приятно — приятно не отворачиваться в ужасе от собственного прошлого, жмурясь и делая вид, будто ничего это не было и быть не могло. Бельц еще долго стоял в ванной. Просто стоял, пока тело не высохло само, пока он, натянув белье, не позволил себе выбрать случайную рубашку с вешалки и усесться на край постели, с теплотой проводя по оголенному плечу с даже сейчас заметным рельефом. Алоис что-то снова забормотал во сне, забавно нахмурился и сглотнул, едва приоткрывая глаза. Штефан поцеловал его в лоб, прекрасно понимая, что он даже этого не запомнит, а затем тихо вышел на кухню. Кажется, настала его очередь возиться с завтраком. Времени, как и еды в холодильнике, было навалом. Да и рецептов по первому же запросу — тоже. Но Бельц все равно откопал среди ящиков вафельницу, чтобы добавить к фаршированному овощами перцу что-то еще на тот случай, если Николь такие кулинарные потуги не оценит. Стоило об этом подумать, как дверь беззвучно приоткрылась, а на пороге возникло заспанное лицо. Штефан тепло улыбнулся, полил вафли джемом и, ставя тарелку на стол, добавил еще и только-только налитый чай. — Ну и как? На такой большой кровати не потерялась? Николь заулыбалась и, подтягивая завтрак поближе, покачала головой. Бельц вскоре присоединился, оставив порцию Даха на тумбе. — Ну и хорошо тогда. Как книга, дочитала? — Нет, там еще немного осталось. А… — Николь чуть помялась, мелкими глотками отхлебывая еще горячий чай. — Можно я что-нибудь из своих книг дам Йоахиму? — Конечно. — Он тепло улыбнулся. — Можете хоть книжный клуб устроить. — А что такое книжный клуб? Штефан, неприятно удивившись такому своему упущению, принялся в подробностях рассказывать так, чтобы попытаться хоть немного увлечь дочь идеей. Глядишь, и впрямь всем двором соберутся, будут там за бокалом сока с умным видом какую-нибудь Астрид Линдгрен обсуждать. Мысль об этом вызвала усмешку. Хорошо, что Николь не заметила, сосредоточившись на завтраке. Однако в последний момент Бельц все-таки уловил в ее глазах то, чего добивался — желание попробовать. Кажется, он самостоятельно обрек себя на участь каждую неделю покупать по новой книжке. Странно, но Штефан мог этому только радоваться. Николь ушла в школу раньше, чем проснулся Алоис. И в этом были свои плюсы, потому что при виде его Бельц почему-то засмущался и, судя по покалыванию у скул, даже раскраснелся. Ситуацию спасло лишь то, что Дах из-за еще не сошедшей сонной дымки перед глазами ничего из этого не заметил, а значит и подколками сыпать не стал. Бельц невольно вздрогнул, когда шеи практически невесомо коснулись пальцы, что тут же отстранились и вернулись лишь через пару секунд. Показалось, что и без того отчего-то растерявший всю присущую себе уверенность Алоис испугался такой реакции. Но вот Штефан сам повернулся так, чтобы было удобней вести от сонной артерии до уха в аккуратном поглаживании, а оттуда — на затылок, перебирать еще едва влажные пряди, сейчас похожие на множество отдельных пластинок меди. — Все хорошо? — тихо спросил Дах, опуская обе руки на плечи и чуть сжимая, будто собирался сделать массаж. — Конечно. — Бельц успокаивающе улыбнулся, коротко дотрагиваясь до его ладони, и постарался задрать голову, чтобы взглянуть в лицо — Садись уже есть. Дважды просить не пришлось. Алоис ел еще быстрее обычного, хотя до работы оставался целый час, и смотрел куда-то перед собой, но при этом с таким видом, точно в действительности-то и не видел там ничего. Штефан успел испугаться, что его ночью кто-то подменил, но затем гнетущая тишина неожиданно прервалась: — Странно, да? — Дах нервно усмехнулся, посмотрел на него и тут же отвел взгляд, качая головой. — Извини, просто… Не знаю, как будто не по-настоящему все. — Ты главное слишком не волнуйся, а то сердце еще встанет. Он улыбнулся вслед за Штефаном и с какой-то печалью во взгляде пронаблюдал за тем, как тот осторожно берет его лежащую у тарелки руку в свою, как проводит большим пальцем по костяшкам, будто как может пытается доказать, что все-таки по-настоящему. — Ты ведь понимаешь, что теперь черта с два куда-нибудь отсюда уйдешь? — Даже в магазин не смогу сходить? — Бельц с напускной обидой шикнул на легкий шлепок по руке, но вырвавшийся следом смешок сдержать не смог. — Ладно, я… Тебе ж за счета платить, а не мне. А если серьезно, Ал, то я постараюсь хотя бы половину отдавать. В любом случае вечность тут кантоваться не смогу, но на квартиру получше накоплю и перестану доставать тебя всей своей этой… Не знаю, бесполезностью? — Ты сегодня приготовил завтрак. Это уже что-то. — Да, впервые за сколько, неделю? Могу еще цветы полить да пыль протереть. И все равно дороговатая домработница получается, не находишь? — Я не хочу с тобой спорить. — У Штефана аж глаза округлились, но Дах только отмахнулся. — Съедешь, когда посчитаешь нужным. Просто знай, что мне бы очень хотелось, чтобы это случилось как можно позднее. — Ну, тогда поживу у тебя год-другой и сниму себе пентхаус с видом… не знаю, на Бранденбургские ворота. — Лучше на Бундестаг, там подсветка по ночам красивая. Он широко, но коротко улыбнулся и, осторожно взяв руку Бельца, приложил ее к своей щеке, прикрывая глаза. Штефан почувствовал, как дернулась мышца под кожей и как зашевелились желваки. Контуры вен на тыльной стороне очертили пальцем, а затем, мимолетно коснувшись губами запястья, отчего сердце, показалось, на секунду замерло, опустили ладонь на стол, не переставая перебирать суставы. Казалось, что Алоис физически не может прекратить его трогать, будто тогда хрупкая иллюзия развеется, вновь оставив его у одинокого пустыря. А потому Бельц, украдкой грустно улыбнувшись, его не тревожил. — В машине, надеюсь, на дороге и руле сосредоточишься, — постарался разрядить он обстановку уже в парадной, когда Дах вертел ключ в замке. — Мне, конечно, приятно, но разбиться бы не хотелось, знаешь ли. — Торжественно клянусь довезти тебя в целости и сохранности. Алоис усмехнулся, заранее нацепил на нос очки и спешно спустился по лестнице. Штефан едва поспел следом, удивляясь, как быстро у него вышло натянуть на себя привычную маску беззаботности. Не хотел, наверное, тратить на это время в офисе, где обоим придется вести себя так, будто ничего не изменилось. Бельц, ерзая на сиденье, нервно сжал ремень безопасности, высматривая знакомое здание. А вдруг как-то все же выдаст себя? Тот же Фальк, например, уже явно что-то подозревает. А Дах наверняка разозлится. А еще Гейнзе… Черт, об этом аспекте он и вовсе не думал, а теперь… По наитию прикинуться дурачком вышло бы в разы проще, а так, при его-то уровне игры, затея с вероятностью сто сорок шесть процентов провалится с оглушительным треском. Мотор заглох. Вылезать, однако, никто не спешил. Штефан, надеясь не снести стоящую у ручника бутылку с давно выдохшейся минералкой, потянулся за последним на следующие несколько часов поцелуем, но как-то слишком увлекся и теперь был вынужден ждать, пока краснота по контуру губ сойдет хоть немного. — Если что — скажи, что у тебя герпес, — подбодрил Алоис, даже не скрывая хохота, и не смог вовремя увернуться от вполне ощутимого шлепка по плечу. — Идем уже, а то еще Донхаузер выволочку устроит. Сегодня лифт почудился слишком уж скоростным. Бельц даже не успел как следует подготовиться к привычно царившей в офисе атмосфере безнадеги и всеобщего ожидания ближайшего перерыва, а потому в первые секунды замер истуканом у кресел, где с утра пораньше c кем-то по телефону ругался Мунер. В остальном — как обычно. Фальк занимался целым ничем на диванах, делая при этом вид, что смертельно занят листанием ленты и поздним завтраком в виде кофе со злаковым батончиком. Гейнзе шатался от стола к столу, методично капая на мозги всем коллегам, и смертельно обижался, когда те как можно мягче старались от него отделаться, а затем и вовсе бросил эту затею, надолго скрывшись где-то у кулера и принтеров. Алоис же, устроившись в кресле, опять терпел треп на том конце провода, не забывая отнимать трубку от уха, когда слишком уж сильно шлепал себя по лбу от осознания бесконечности человеческой тупости. Только теперь, когда все встало на свои места, Штефан смог спокойно сесть за работу. Он постарался сделать вид, что сидящий рядом Дах и тот человек, что был с ним вчера в постели — совершенно разные, не имеющие друг к другу никакого отношения люди. Немного помогло. Но Бельц все равно лишний раз не поворачивался, чтобы не ловить себя на том, что улыбается слишком уж долго и до чертиков глупо. Алоис даже пару раз незаметно пнул его по ноге, чтоб неповадно было. Хотя и сам скалился, как последний дурак. Но идиллия не могла длиться долго. После обеда на горизонте возникла Карина, суровым взглядом прошедшаяся по всем, кто казался ей хотя бы каплю отвлеченным от работы, и, цокая ставшими еще выше каблуками, направилась в сторону последних столов. Фальк встать не успел, за что на его бедную голову обрушилась почти десятиминутная нотация, постепенно переросшая в перепалку. И если Штефан, чтобы не раздражаться лишний раз, отделался музыкой в наспех нацепленных наушниках, то Алоис, подавив явное желание вклиниться в совсем не касающийся его спор, неожиданно обнаружил нуждающиеся в распечатке документы и ушел злиться к принтеру. Бельц уже собирался переключать на песню поактивней, потому что предыдущая и на высокой громкости полностью терялась на фоне нотаций, но краем глаза заметил шевеление впереди: Гейнзе, как-то подозрительно улыбаясь, встал, оперся на перегородку и вытянул шею, точно старался что-то получше рассмотреть. Версии не успели даже оформиться, как немного кривоватая улыбка стала еще шире, а со стороны принтеров послышался громкий хруст. Следом — максимально далекая от цензурного ругань. Алоис практически влетел обратно в офис и первым же делом толкнул Дитриха в плечо, дольше положенного задерживая руку. И тут же на белоснежной ткани рубашки прямо под пальцами расползлись черные масляные пятна. Точно такие же, какие были и на одежде самого Даха, и на его руках, и даже, кажется, на бляхе ремня. Все, включая остановившегося на полуслове Фалька, разом притихли, ожидая бури. Один лишь Штефан привстал, готовясь в случае чего воспрепятствовать драке. Ну, или хотя бы уберечь Алоиса от сломанного носа. Судьба Гейнзе же его вовсе не волновала. Он даже, пожалуй, был бы рад, успей Дах его пару раз ударить, чтоб и на лице чернила остались. От готовящейся расправы Дитриха временно спасла Донхаузер, бросившая свои бесполезные попытки образумить Фалька, и рванувшая прямо к эпицентру. — Там весь ковер в блядских чернилах, чтоб ты знал, — прошипел Алоис, следом же взглядом добавляя все просящиеся на язык оскорбления. — А если бы подошел не я? Если бы в глаз кому-то попало? Ты тупой уебок, Дитрих! И все-таки перешел на крик, еще раз толкая Гейнзе так, что тот впечатался поясницей в угол перегородки. Сидящий рядом коллега благоразумно катнулся на стуле в сторону, чтобы не попадать под горячую руку. — А я-то тут при чем? — Дитрих, качнувшись, неловко выпрямился и сам отошел, избегая нового толчка. — Не умеешь с техникой обращаться — не берись. — Ах, ну да. Картридж ведь сам собой испортился! — И все равно почти упал, когда Алоис принялся с угрожающим видом идти следом, краем глаза ища по столам что-нибудь потяжелей. — И тут просто так шею разминал, конечно. Да я тебе этот принтер вместе со всеми остатками чернил в жопу затолкаю. Первым в Гейнзе полетел металлический органайзер со всеми карандашами и ручками, рассыпавшимися по полу и затем бесславно сгинувшими под подошвами с жутким треском. Защищаться попытались степлером, но он не долетел и стукнулся о спинку чужого стула, развалившись на две части. Скобам повезло еще меньше — они завалились в ворс ковра или помялись. На Карину уже внимания не обращали. Дитрих спиною впечатался в окно, ища поддержки в сидящем поблизости Мунере, но тот лишь продемонстрировал средний палец и отвернулся, показательно делая вид, что плевать хотел на эти разборки. Алоис швырялся чем попало, явно наслаждаясь тем, как Гейнзе с каждой секундой теряет былую уверенность в собственном успехе. Кто-то включил камеру. Штефан, едва не споткнувшись об воздух, поспешил за начальницей. — А ну прекратить! На ее вопль никто не отреагировал. Дитриха, как мешок с картошкой, за плечи отлепили от стекла и кинули в сторону. Вышел страйк — он сбил собою все, что было на ближайшем столе и вдобавок порезался об угол. Рядом с чернилами на рукаве образовалось невзрачное пятно крови. Алоис ловким маневром избежал неуверенного удара наугад и уже занес руку, как на запястье появилась неожиданная тяжесть — это Бельц, едва не толкнув Донхаузер по пути, схватил его, пытаясь удержать от глупости. — Пойдем, — тихо проговорил он так, чтобы услышал только Дах, и осторожно потянул на себя. — Он того не стоит. — Конечно. — Алоис, расслабляя ладонь, немного криво улыбнулся и совсем мельком глянул на него. Но даже этого хватило, чтобы отметить плещущуюся в потемневших глазах ярость. — Возвращайся к работе, мне еще все равно руки отмывать. Штефан, выдохнув, улыбнулся в ответ и уже сделал шаг назад, как услышал новый хруст. Сначала показалось, что это он наступил на еще не разломанные карандаши, но невыносимо громкое гарканье Карины мгновенно опровергло эту теорию. Дах, стоило ему отойти, кулаком зарядил Дитриху прямо в нос, а затем добавил пару ударов так, без цели — в грудину, ребра и почки. При таком раскладе защититься просто не получилось. Гейнзе сначала схватился за нос, пытаясь остановить хлынувшую кровь, затем за ребра, оседая на пол и размазывая красноту по рубашке, где белый цвет теперь вовсе не превалировал. Добить лежачего не позволила какая-то извращенная честь. Алоис, игнорируя совсем растерявшуюся начальницу, широким шагом прошелся до уборной, не обращая внимания на гнетущую тишину за спиной. Все ожидали перепалки, новой забавной ссоры и того, что бывало обычно, но… Это скорей походило на мордобой. И от прошлого он отличался нечестностью положений — раньше принято было играть на равных, а здесь Дитриху даже удары заблокировать не дали. Йозеф, ровно до этого момента делавший вид, что не питает к происходящему никакого интереса, в одно мгновение подскочил, помогая шатающемуся Гейнзе подняться. Кто-то принялся доставать салфетки. Подошедший ближе Фальк предложил сходить за аптечкой. Донхаузер же пыталась справиться с таким неожиданным ударом по своему авторитету. Штефан, не думая ни секунды, унесся вслед за Алоисом. Плевать было на Дитриха — он заслужил, ведь и правда, подойти к принтеру мог не Дах, всегда готовый к подлянкам во всевозможных местах, а кто-нибудь менее расторопный, кто из-за глупой шутки лишился бы зрения. Алоиса он застал за тщетной попыткой оттереть руки — те, несмотря на все усилия, оставались противного землистого оттенка, похожего на трупное гниение. О рубашке и говорить нечего было. Бельц, погромче хлопнув дверью, чтобы привлечь к себе внимание, со вздохом подошел ближе и покачал головой. Внутри сидел небольшой червячок угрызений совести — все-таки именно из-за него вышло сыграть на эффекте неожиданности. — Ты сломал Гейнзе нос. — Знаю, по хрусту слышал. Дах закатил глаза, цыкнул, дернул руками, расплескивая остатки влаги, и, разглядывая водоворотом утекающую в слив воду, уперся в края раковины. Штефан, в этот раз вздохнув еще громче, привалился к соседней поясницей. — Тебя уволят, Ал. Он сказал это до того уверено, что и сам поверил. Да… черт, вряд ли Донхаузер станет это терпеть. Она еще от прошлой драки не отошла, а тут новая. Да еще такая. — Да и хер с ним. С такими пидорасами и работать-то не хочется. — Чего ты на него вообще так вызверился? Штефан отлип от раковины вслед за Дахом и быстро пробежался по нему взглядом: от былого гнева практически ничего не осталось, разве что блеск в постепенно светлеющих глазах, лицо — в особенности скулы — побледнели, брови сгустились у переносицы. Он выглядел скорее расстроенным, чем злым. — Он испортил мне отличное утро, — фыркнул Алоис, закатывая глаза. Бельц отчего-то улыбнулся. — Это не весело, если что. — Ну да. — Улыбка стала шире. — Это не весело, а забавно. Ал, он же каждое утро тебе портит. И это не повод ломать ему нос. Я, конечно, не осуждаю, но и заточку в батоне тебе в тюрьму приносить не стану, ясно? — Ой, брось, Дитрих скорее вздернется, чем к копам пойдет. Гордость не позволит. — Он-то да, но и борцов за справедливость полно. — Бельц немного скуксился, поймав на себе насмешливый взгляд. — Что? — У нас в офисе только один. И я в любой момент могу задушить его подушкой. Алоис осклабился, увернулся от тычка под ребра и маневром привлек мало сопротивляющегося Штефана поближе за талию. Не огрызнуться в ответ тоже гордость не позволила. — Вот как? — Бельц обиженно шикнул, цепляя руки в замок за чужой головой. — Ясно, с этого дня снова сплю на диване. Сначала поцеловали коротко, затем еще дважды, трижды, четырежды… пока не прижали спиной к стыку двух кабинок, бесконтрольно шаря руками по талии, животу и груди, точно вот-вот собирались взяться за рубашечные пуговицы. Штефан в перерывах слишком уж загнанно дышал, но отойти не давал — стоило отстраниться хоть на сантиметр, он притягивал обратно и перенимал лидерство, впиваясь пальцами в давно спутавшиеся волосы на затылке. — У нас типа тайное свидание в туалете? — весело хмыкнул Алоис, проводя кончиком носа по его раскрасневшейся щеке. — Как романтично. — Просто пытаюсь сделать твое утро снова хорошим. — Бельц пожал плечами, выгибаясь под новым поцелуем в шею. — Для этого мне бы хватило и поцелуя в щеку. — И после этого из нас двоих четырнадцатилетняя девчонка все еще я? — И следом, хохотнув, мягко пихнул Даха в плечо, пытаясь привести дыхание в норму. — Ну, а нечего кусать меня вчера было. Заразил — вот и терпи. Алоис тоже рассмеялся, пригладил волосы и вернулся к раковине, вновь принимаясь оттирать серость с рук. Штефан немного простоял рядом, дожидаясь, пока краснота сойдет с щек, и, взяв с Даха обещание не задерживаться, выскользнул обратно в офис, где первым же делом глупо улыбнулся и чуть не привалился спиною к двери по привычке. Едва удалось не шлепнуть себя по щеке, чтобы привести в чувство. Только потом он, откашлявшись в пустоту, зашагал к рабочему месту. Так и не поменявший дисклокацию Фальк с нескрываемой хитрой улыбкой в спину подчеркнуто вежливым тоном заметил: — Герр Бельц, у вас следы от чернил на груди. И сзади, на лопатках. И еще, кажется, на предплечьях. Штефан, не поворачиваясь, выдал что-то нечленораздельное и медленно опустился на стул, тут же съезжая по нему к самому столу и пряча вновь наливающееся краснотой лицо в ладонях. А Фальк, судя по всему, еле сдержал хохот и вернулся ко второму импровизированному обеду. Как знал ведь, что проколется на чем-нибудь до ужаса глупом. Хорошо хоть, что заметил именно Фальк, а не кто-то вроде Гейнзе. Хотя ему сейчас было не до того — до сих пор сидел с ватой в носу с таким видом, точно вернулся с самой настоящей войны. Не работалось совершенно. Бельц отсчитывал секунды, порой поглядывая то на вернувшегося Алоиса, на которого все теперь смотрели волком, то на соизволившего сесть за свой стол Фалька, занятого явно не прямыми обязанностями. Стоило ли рассказать Даху, что их минутная слабость в уборной вышла боком? Или это было проблемой только для Штефана? Как бы то ни было, он предпочел смолчать и дождаться конца растянувшего до бесконечности дня в относительном спокойствии. Но даже тут как у людей не получилось — за полчаса до положенного времени у стола возникла Донхаузер, лязгающим от напряжения голосом приказавшая воспротивившемуся было Алоису быть в ее кабинете в нужный час. — И не в вашем положении язвить! — бросила она напоследок и зацокала каблуками в сторону Гейнзе. — Поздравляю, тебя оставляют после уроков, — вздохнул Штефан, поворачиваясь к Даху. — Мне подождать тебя? — Да нет, а то вдруг еще мать к директору вызовет, провозимся до ночи, — он усмехнулся, хотя смешного в ситуации было мало. — Если вдруг к вечеру не вернусь — не паникуй, я либо в баре, либо везу бренное тело Дитриха в лесополосу. — Напоминаю, что помощи в тюрьме от меня не жди. — Бельц, украдкой улыбнувшись, покачал головой и вернулся к оставшимся минутам безделья. Ушел почти самым последним — ждал, пока и Гейнзе, и Дах зайдут в нужную дверь, и за ними опустятся непроницаемые серые жалюзи, отрезая от остального мира. Штефан мысленно пожелал Алоису удачи и зашел в лифт с запозднившимися коллегами. Идти пешком… Черт, он, казалось, и дорогу-то не помнит. Прошло немного времени, но она стерлась практически полностью. Двадцать минут вместо привычных пяти… Велосипед, что ли, купить. Для таких экстренных случаев — самое то. Больше, чем сохранность совсем новой обуви, Бельца волновала судьба Даха. Он достаточно трепал нервы начальству, эта выходка может стать последней каплей. С таким опытом его, конечно, быстро возьмут на работу куда-нибудь в другое место, но кто мог гарантировать, что Карина не оставит прощальный подарок в виде совсем не лестной рекомендации? В последнее время все корпорации отчего-то стали трястись сильней прежнего за коллективный дух и прочий бред. Сотрудников объединяли не тренинги на сплочения, а всеобщая ненависть к ним. Хотя, может, в этом и была суть плана. Эдакая многоходовочка. Оставалось надеяться. Штефан, обреченно вздохнув, притормозил у горящего красным светофора и потянулся за сигаретами. Позади громко рыкнула двигателем машина. Боже, этот звук у Бельца стабильно ассоциировался только со злостью — каждую ночь и утро в детстве был вынужден слушать чертовых идиотов на мотоциклах или пересобранном тысячу раз железе. У оживленных, куда более престижных, нежели его нынешний, районов были и свои минусы. Никотин осел приятной тяжелой сладостью в легких. Давно надо было переходить на сигареты с кнопкой, а не жать пару центов и давиться обыкновенным табаком. Бельц затянулся глубже, высматривая конец распростершихся на сотни метров вперед рабочих зданий. Где-то там начнутся рестораны. На мгновение появилось желание зайти за уже готовой едой, тут же перебитое угрызения совести — нет, в холодильнике полно продуктов, стоит приготовить что-нибудь самому. Стоило подойти к новому светофору, как он тут же загорелся красным. Штефан шикнул от досады и, с несколько секунд посверлив взглядом быстро сменяющиеся на табло цифры, отошел к ближайшей урне — той, что была у поребрика, по обратную сторону которого в следующее мгновение остановился спортивный «Мерседес». Может, Бельц бы и не заприметил в нем ничего такого, если бы не рык, раздавшийся с торможением — такой же он слышал совсем недавно, когда только чиркал зажигалкой. Недоуменное промедление вышло боком. Все случилось за считанные секунды: отворилась дверь, мелькнула черная тень, резкий, до невозможности сильный рывок вперед и оглушительный хлопок следом. Штефан забрыкался по заднему сиденью, едва не выбил разделяющее его от вновь закрутившего руль водителя стекло и попытался дернуть ручку. Заблокировано. Другого и быть не могло. Он испугался. Смертельно испугался, ощутил тот самый ужас, который бывает только в детстве, когда остаешься совсем один в темноте, где как никогда живое воображение рисует всевозможные монструозные тени. Тогда наброшенные на спинку стула вещи кажутся тянущим к тебе когтистые лапы монстром с острыми, источающими кровь или яд — или все вперемешку — клыками. Сейчас вещами на спинке стула был Альберт. Бельц, изо всех сил стараясь обратиться к еще здравствующей части сознания, забился в противоположную от него сторону, убеждая себя, что ничего не будет, он не причинит ему вред в привычном понимании этого слова. Нужно надавить, разжалобить, усыпить его бдительность и сбежать. Только на словах легче, нежели в деле. Все могло пойти крахом в любую секунду. А потому следом Штефан стал вспоминать, чем из того, что есть у него в карманах, можно защититься. Даже не так… Чем бы стал защищаться Алоис? Допустим, у него не оказалось ножа, но имеется… ключ! Точно, он же как раз длинноватый, с немного заостренным кончиком и хорошо ложится в руку. В фильмах обычно кладут между средним и безымянным пальцами, но это глупо — удар будет не таким сильным, как надо. Выйдет только поцарапать, в лучшем случае — до крови. Только разозлит. Может… сбоку? Вложить в кулак и бить, скажем, в сонную артерию? Это звучит куда правдоподобней. Только до ключа для начала нужно незаметно дотянуться — он в заднем кармане и бренчит из-за брелока, который сделала Николь на днях. Черт… Бельц нервно, рвано выдохнул. Больше у него ничего не было. Разве что зажигалка. Но что он ею сделает? Брови Корзе подпалит? А собственными силами вряд ли есть смысл отбиваться — Альберт крупнее его, придавит и все, не рыпнешься. Молчание тем временем не могло длиться вечно. Корзе, поправив сбитый галстук под идеально выглаженным пиджаком, выпрямился, приветливо улыбнулся, точно ситуация было абсолютно будничной, и глянул на поблескивающие то ли серебром, то ли платиной часы на запястье. — Прекращай выглядеть как загнанный олененок. — И снова расплылся в довольной, будто издевательской улыбке, за плечо притягивая затрясшегося в крупной дрожи Штефана к себе. — Ты замерз? Впрочем, не отвечай, все равно скоро это исправим. — Ты меня похитил, — зашипел Бельц, едва найдя в себе силы для сложения букв в слова. — Вынужденная мера. — Альберт махнул рукой и вытянул шею, сквозь полупрозрачное стекло смотря на карту на приборной панели. — Потерпи полчаса, я тебе все объясню. Штефан чуть не задохнулся от наглости, а затем, то ли от вихрем поднявшейся ярости, то ли на обыкновенном импульсе подался вперед, хватая Корзе за накрахмаленный воротник. В ответ лишь… рассмеялись? Альберт, не прекращая скалиться, с легкостью сбросил его пальцы и поудобней устроился на месте. Идея достать ключи не показалась такой уж и бредовой. — У меня дочь дома! — Бельц попытался воззвать хотя бы к совести, раз здравый смысл давно себя исчерпал. В довесок немного слукавил. — Одна! Ты псих, Берт. Выпусти меня сейчас же! Я не желаю даже одним воздухом с тобой дышать. Дверь все еще была заперта. Но Штефан, тем не менее, дернул ручку как минимум трижды, пока не сдался и с обреченным видом не вперил взгляд в окно, где быстро мелькали уже незнакомые здания. Еще минуты три — и Моабит останется далеко позади. Направление определить удалось лишь из-за мелькнувшей в отдалении реки. Шпрее. Значит, они едут через Тиргартен. И что там такого важного? Дом Корзе совершенно в другой стороне. — Незачем драматизировать. — Альберт вздохнул, точно Бельц был не более чем непослушным ребенком, отказывающимся от брокколи на ужин. — Я могу отправить кого-нибудь, чтобы они за ней присмотрели, если хочешь. А вообще, знаешь, можешь сам ей позвонить, когда приедем, куда нужно. — Ты серьезно? Я первым делом наберу полицию, Берт. Это подсудное дело. Ты перешел черту. — Подсудное дело? — Он снисходительно улыбнулся и потянул руку к его колену, но Бельц показательно отстранился, вновь вжимаясь в дверь. — Я же просто хотел сделать тебе сюрприз. — Охуенный вышел сюрприз, ничего не скажешь. Он передернул плечами, вновь уставляясь в окно. За деревьями мелькнул памятник Вагнеру. Через мгновение справа, в окне со стороны Корзе — здание с неясным флагом. Наверняка посольство или вроде того. Затем почтовое отделение. Штефан силился вспомнить название улицы или хотя бы того, что такого примечательного может находиться рядом. Не к Бранденбургским же воротам его везут. Хотя с Альберта станется… — С каких пор ты выражаешься? — поморщился тот, одергивая лацканы пиджака, точно ругань осела там пылью. Бельц даже глаза закатить не смог. — С тех, как меня начали похищать по пути домой! Я серьезно, Берт. Даю тебе последний шанс меня отпустить. Он сжал челюсть, стараясь выглядеть как можно более устрашающе, но Корзе вновь только рассмеялся и покачал головой, ничего не отвечая. Бесконечные деревья закончились — вместо них выросли высотные здания, среди которых Бельц с неожиданностью приметил филармонию. Ну нет, это еще более глупо. Вариант с воротами и то звучал убедительней. Однако скоро и филармония осталась позади. Не успел Штефан расслабиться — насколько это вообще позволяла сделать сложившаяся ситуация, — как машина плавно затормозила. Еще мгновение, и дверь ему открыл водитель, точно ничего странного и не замечал вовсе. Подумаешь, начальник же каждый день кого-то средь бела дня похищает. Альберт, снова сверяясь с часами, неспешно вылез следом. Бельц порывался было уйти, но, оглядевшись, понял, что некуда — вокруг все незнакомое, огромное и совершенно интуитивно неясное. Только потеряется. Хотя и это, подумалось, куда лучше Корзе. Тот же, будто считав его мысли, широким шагом в два счета оказался рядом и взял под локоть, практически таща за собой. Штефан, попеременно вздыхая и подавляя желание треснуть ему чем-то тяжелым по затылку, завертел головой. Впереди возвышался отель, одним лишь только названием уже претендующий на сотни евро за ночь в самом скромном номере. Бельц постепенно смирялся со своей участью. Нет, он все еще, конечно, хотел вилкой выколоть Корзе глаза и запихнуть их ему в глотку, но теперь не выражал это желание вслух. Если не сработает привычная тактика послушания и натянутой улыбки, то достанет ключи. В номере, куда его явно ведут, посторонних вроде водителя уже не будет. В случае чего скажет, что защищался. Сейчас пресса как раз любит все эти истории с домогательствами и изнасилованиями, а значит даже насчет адвоката беспокоиться не придется — сделают все за него. Штефан даже незаметно усмехнулся. Они, похоже, с Алоисом поменялись личностями — тот на сегодня малолетняя девчонка с наивными мыслями, а он — брызжущая токсичностью язва. Да, весь яд только в его голове, но это тоже вполне себе считается. Может, выйдет Альберта отравить? Вон как ему не понравилось одно-единственное ругательство. Хотя, справедливости ради, Бельц и сам удивился тому, что вырвалось у него изо рта в запале. — Ты хоть что-нибудь объяснишь? — нетерпеливо потребовал он уже в лифте, буквально силой вырывая руку из хватки. — Осталось совсем немного, потерпи. Корзе покровительственно осклабился, но во взгляде его все равно блеснуло недовольство. Помимо них в лифте ехал кто-то еще, а лицо приличного человека ему не хотелось терять даже при незнакомцах. Штефан же сжал зубы, чтобы не выдать вертящуюся на языке колкость. Натянутые улыбки и послушание. Раньше закончит — раньше уйдет. Нужно воспринимать это как работу. Но ключ тем временем переместился в передний карман. Звяканье удачно потонуло в тихой лифтовой музыке. Пикнула карточка. Открылась массивная дверь. Щелкнул выключатель. Длинный коридор залил желтоватый свет. Бельц взглянул в сразу десяток своих отражений. Дурацкая инсталляция прямо в прихожей, надо же, как задали тон. Налево — вытянутая гостиная с кучей бесполезных полок из темного дерева, странными картинами, круглым столиком и креслами с диваном. В окне от пола до потолка вид на соседние высотки. Если абстрагироваться от происходящего, даже симпатично. Бельц, проходя дальше, не смог не заметить стоящие ряды вешалок в углублении. Они явно здесь не изначально были — слишком уж инородно смотрелись. И Альберт, мимоходом перебирая многочисленные пиджачные рукава, только укрепил подозрения. — Ты похитил меня, чтобы… показать отель? Штефан, засовывая руку в нужный карман, уселся на диван, всем видом стараясь продемонстрировать, что теперь уже он хозяин положения. Выходило, наверное, смешно, но он хотя бы пытался, а не мялся в ожидании спасения извне, как бывало то обычно. — Хочешь выпить? — Альберт полностью проигнорировал его вопрос и, даже не дожидаясь ответа, открыл запрятанный в одной из полок мини-бар. — Вино, шампанское, коньяк? — Не хочу пить. — Тут есть еще газировка и энергетики, если нет настроения на алкоголь. — Ладно, черт с тобой, давай энергетик. Буду презирать тебя еще активней. Корзе сдержанно рассмеялся, махнул рукой и потянулся за ближайшей банкой. Конечно, для него такие выпады никогда не были чем-то серьезным или хотя бы правдивым. Бельц уже подозревал у него обыкновенное скудоумие — нельзя же на полном серьезе так активно закрывать глаза на действительность. — Итак, — Альберт, налив себе коньяк и добавив лед, опустился в кресло рядом и повернул его так, чтобы быть к собеседнику лицом, — как ты относишься к современному искусству, Штефан? Собственное имя неприятно резануло слух. Бельц невольно вспомнил, как его говорил Дах — тогда звучало намного притягательней, хотелось даже попросить повторить, но теперь… Мерзость. Как ногтями по доске или куски пенопласта друг под друга. — Никак не отношусь. У меня дела поважнее есть, чем на картинки пялиться. — Ну ты чего. — Корзе шутливо нахмурился и поцокал языком. — Нужно же давать мозгам пищу для размышлений. А искусство — отличный для того помощник. В общем, если сразу к делу, а то тебя явно напрягает моя многословность… Я хотел пригласить тебя на выставку. — Тебе мама в детстве вообще объясняла, что такое приглашение? Просто есть у меня смутное предположение, что нет. Или тебя итальянская мафия воспитывала? — Ну, моя бабушка итальянка, так что… — Альберт усмехнулся и сделал крупный глоток, даже не поморщившись. — Я просто не хотел тратить время, Штефан. Сколько бы я тебя уговаривал? Неделю, две? А выставка скоро закончится, медлить нельзя. — Берт, я б и через месяц не согласился. — Вот видишь! Он снова улыбнулся, причем сделал это до того открыто, без тени иронии, что у Бельца едва челюсть об пол не стукнулась. Сначала накатила злость. Затем недоумение. И на худой конец — отвращение. Все это пришло в секунду, наслоилось друг на друга и превратилось во что-то ужасающее, непонятное и самому Штефану. Он на импульсе подался вперед, до хруста сжимая банку, впившуюся углом в ладонь, поджал губы, чуть ли не до крови кусая внутреннюю часть, и нахмурил брови. Глаза его загорелись самым настоящим гневом, рот искривился, ноздри расширились, от скул отхлынула краска, сделав их мертвецки бледными и выделив ярче обычного веснушки, теперь похожие на следы от множества пуль самого мелкого калибра. Корзе невольно отодвинулся, покрепче хватаясь за бокал. Все то, что так долго мариновалось в глубинах сознания, пробило незримую плотину терпения и разом вырвалось бурным потоком наружу. — Нет, ты не понял, — четко выговаривая слова, сказал Штефан, медленно поднимаясь. — Я никуда с тобой не пойду. Ни сейчас, ни через неделю, ни когда-либо вообще. Найди себе новый предмет увлечения и играйся с ним сколько влезет. Мне ты не интересен, и я не понимаю, насколько же нужно быть узколобым кретином, чтобы этого до сих пор не понять. Прекрати. Меня. Донимать. Он, чеканя каждое слово, со стуком отставил энергетик, едва успев подавить желание бросить его в стекло так, чтобы все содержимое банки расплескалось и по начищенному дереву, и по дорогущему ковру. Затем, быстро переведя дыхание, продолжил: — Это преследование, к тому же помноженное на похищение. Ты уверен, что твои миллионы это покроют? Хоть капля информации утечет в прессу — тебя же раздерут на куски, ты это понимаешь? — Альберт едва открыл рот, как Штефан неожиданно даже для самого себя разом повысил тон: — Молчи! Видит бог, я не хочу доводить до этого, но ты не оставляешь мне выбора, Берт. Давай решим мирно — ты просто исчезаешь и не появляешься у меня в поле зрения никогда отныне и впредь. Идет? — Прекрати, Штеф, это уже не смешно. Корзе в смятении нервно улыбнулся, теряя остатки контроля. Он привык, что Штефан обычно мало и вяло возмущается, а затем предпочитает тактику выжидания, а тут… Как ядерная бомба взорвалась. — А я, по-твоему, смеюсь? Хоть каплю блядской радости ты на моем лице видишь? Бельц на эмоциях больно ткнул себе в щеку и, не обратив на это никакого внимания, принялся нервно шагать по гостиной, то размахивая руками, то останавливаясь и грозно склоняясь над креслом, где сидел Альберт. Теперь уже он придерживался привычной Штефану линии поведения. — Ты выдернул меня посреди дороги, даже не удосужившись спросить, занят ли я, и теперь ждешь, что я буду тут на задних лапках перед тобой стоять?! Я заебался, Берт. Я терпел тебя достаточно долго. Терпение кончилось. Я бы сказал тебе убираться, но это же твой сраный номер, так что… сделай хоть что-то полезное — вызови мне такси. Я не хочу тратить свои деньги, чтобы переться черт знает откуда до Моабита. — Это Тиргартен. — Да хоть Панков! Я хочу домой, Берт. Сейчас же! Он в последний раз всплеснул руками и устроил их на талии, пытаясь отдышаться. В грудине жгло, а под ребрами болело, точно после пятисотметрового кросса. В висках стучало и ухало. Мир перед глазами с завидным упорством то делал кульбиты, то расплывался из стороны в сторону, как круги на воде. Какое-то сальто-мортале — что внутри, что снаружи. Хотелось сесть, но это могло быть расценено как жест слабости, так что Штефан остался на ногах, надеясь, что те не подкосятся в самый важный момент. Альберт же, с секунд десять посидев в напряженном молчании, послушно полез за телефоном и принялся что-то сосредоточенно набирать. Вряд ли вся война, но хотя бы эта битва была выиграна. Уже не всухую, в случае чего. — Машина подъедет через пять минут. — Корзе прочистил горло, отчего-то не решаясь теперь смотреть Бельцу в наверняка раскрасневшееся лицо. — Переоденься хоть, а то у тебя вся рубашка в чернилах. На вешалках есть… — Я вижу. Возможно, он перебил его слишком грубо, но на вежливость сил сейчас не было. Но и на возражения тоже. Тем более переодеться действительно стоило. Да и такой повод — первая серьезная победа над собственной эмоциональной импотенцией. И это при ком? Боже, вот бы всегда быть таким, как Алоис — не стесняться послать человека по всем известному направлению и не мучиться совестью. Такие, как Корзе, ее все равно не заслуживают. А Штефан в таком случае согласился бы и на вырывающиеся в запале ругательства, от которых теперь жгло кончики ушей. Как школьник, ей-богу. И эта фраза, что иронично, прозвучала в голове совершенно точно не его голосом. Бельц спрятал невольную улыбку в кулаке и продолжил почти меланхолично расстегивать пуговицы, разглядывая стоящий на соседней полке букет живых цветов. Альберт молчал, сверля взглядом окно напротив, и жевал нижнюю губу. Явно о чем-то размышлял. Знать, о чем именно, совершенно не хотелось. Рубашку Штефан выбрал наспех и, на удивление, угадал с размером. Задумываться о том, сколько она может стоить, он не стал — наверняка половина его месячной зарплаты. От Корзе не убудет. А он не чурается. Да и глупо, раз уж в последнее время живет за чужой счет. — Можешь и пиджак взять, на улице холодает, — наконец подал голос Альберт, шевельнув желваками. Бельц выбрал тот, что выглядел посолидней — белый с черными шелковыми шалевыми лацканами. Явно вечерний. — Проводить? — Обойдусь. — Штеф, я… Что он там именно «я» Бельц уже не расслышал — хлопнул дверью и быстро зашагал к лифтам. Сбежать хотел не столько от Корзе, сколько от мелькнувшей на долю секунды противной мысли. Жалость. Жалость всегда все портит. Он вздохнул, приваливаясь спиной к стенке кабины. Хорошо, что успел глянуть на экране модель машины, а то бы сейчас слонялся дураком по всей парковке. Но ехать все равно наверняка до чертиков долго. Стоит позвонить Николь, чтобы не переживала, что дома никого нет, если Алоис вдруг до сих пор не вернулся. Штефан устало потер лицо, захлопнул дверь нового «Мерседеса» — в этот раз хоть обычного, а не спортивного — и потянулся за телефоном. Он только что максимально бездарно потратил почти два часа. Браво. Хотел хобби — получите распишитесь. Весь день бы богатых мужиков распугивал, чего уж тут. Мысли до сих пор путались, точно после продолжительного сна. Обдумывать произошедшее не хотелось, но неминуемо пришлось. Впереди предстояла получасовая дорога до уже почти родной Бугенхагенштрассе.