hooked;

      Чонин любит предновогодний вечер больше, чем новогодний. Потому что ожидание чуда ярче, потому что гирлянды развешанные включаются впервые и все друг к другу относятся как-то теплее, чем обычно. И всё это вот-вот начнётся, как только гирлянду повесят.       Омега смотрит на своих хёнов и в очередной раз думает, как они умудряются уживаться в одном доме хотя бы без ежедневных травм. Ликс буквально только что едва не уронил сидящего у него на плечах Минхо. Минхо, пересравшись, зацепился за верх шкафа и отточенным движением прилепил гирлянду ровно туда, где она должна была быть. Это был первый и последний раз, когда ему это удалось. Шатающегося Феликса подпёр ржущий Хёнджин. Сынмин предусмотрительно контролировал весь процесс, стоя чуть поодаль. — Красота какая, — гордо выдал объявившийся в комнате Хан. — Ни дать ни взять, натуральный Лувр.       Примерно на этой фразе от стены начала отклеиваться гирлянда. Феликс обречённо взвыл откуда-то из-под Минхо. Сынмин натянул вымученную улыбку. Чонин решил оставить эту клоунаду и пойти помочь старшим альфам разгрузить покупки. — Смотри, что хён тебе принёс, — Чанбин из кармана достал маленькую шоколадку. Чонин уже не ребенок давно, конечно, и вообще на диете. Чанбин этот момент упустил наверное, но всё равно хотел младшенького порадовать, как раньше это делал тайком. Слишком трогательно, чтобы не обрадоваться. Даже не наигранно. Чанбин в последнее время стал мягче что-ли. Он всегда к Чонину хорошо относился, но теперь показывает это не украдкой. Шоколадка вкусная. Крис распихивает по холодильнику продукты. В гостиной грохот. Кому-то, вероятно, судя по звукам, очень больно. Чонин понимает, как сильно всё это любит. Как сильно всех их любит. И не сказать же, что такое происходит только в предновогодний вечер. Феликс как-то сказал, что у них дома — каждая ночь — приключение. И это чистая правда. Сегодня просто для приключений реквизита больше.       С меню определились. Выбор шикарных новогодних блюд остановился на феликсовском: «Что не сгорит — то поедим. Что сгорит — съедим позже с голодухи.» Предательскую гирлянду по итогу прижали шкафом. Ёлку ставить не отважились. Друзей обзвонили. Завтра — Новый Год. Завтра — будет шумно и очень весело. А предновогодняя ночь — это про тишину. Про уют, семейность и приятные хлопоты. Это про кучку привыкших друг к другу, ставших большой семьёй, людей. Про тех, которые понятия «личное пространство» не имеют и для которых небольшой диван и кресло — вполне достаточно на восьмерых.       Хенджин засыпает за просмотром фильма. Голову на плечо Чанбина сложил и носом в его шею уткнулся, прячась от света экрана. «Ты себя главное в руках держи,» — говорил не так давно Крис, когда Чанбин проходил очередной переломный момент своего к бете отношения. Хорошо ему со стороны говорить. Со вспоминает просьбу Криса, а после — осознает её абсурдность.       Чанбин чувствует, что вот так, как сейчас — правильно. Будто кто-то убавил звук, будто все вокруг замерли. Джисон продолжает громко чавкать горелым попкорном и ржать на особо нелепых моментах модного боевика. Сынмин дотошно прикрывает Чонину глазки в моменты резни, а тот бесится и возмущается вслух. Феликс с Минхо играют в «попади попкорном». Целью выбрана открытая пасть храпящего в кресле напротив Криса. Среди этого бардака из разбросанной еды, подушек, пледов, мигающих гирлянд под шумный фильм, на сюжет которого все давно забили, Чанбин охраняет трепетный, чуткий сон своего драгоценного мальчика. Ему удаётся.       Хенджин проснётся только тогда, когда Альфа будет перекладывать его в постель. Проснётся на долю секунды, испугается, вцепится пальчиками в толстовку, пропитанную знакомым запахом. — Куда ты? — спросит в полу-бредовом ото сна состоянии, — Тс, — успокаивает, не сдерживает данного самому себе обещания сразу же уйти.       Прикосновениями нежит, потому что хочется невыносимо, это как будто нужно им обоим. Личика касается, волосы поправляет, одергивает себя, только когда тянется целовать. Интуитивно, без каких либо мыслей вообще. Поцеловать тоже очень хочется, даже не самоутверждения ради. Успокоить, расслабить, показать, что альфа рядом и никуда, мать его, не денется. Даже пытаться не будет. Правильно это, или не правильно. Оценит этот порыв чувств бета, или назад тонкое доверие будет не вернуть — вот что важно. Чанбин на коленях возле кровати стоит, ждёт, пока, Хван снова уснёт. Хватка пальчиков на толстовке слабеет. — Засыпай, — альфа собирался уйти. Собирался, пока не осознал: Хенджин его отпускать не хотел. В самом своём беззащитном состоянии, он цеплялся за Чанбина. И это внезапно стало важнее работы. Важнее своего собственного болезненного напряжения рядом с Хенджином. Если любовь к истинному омеге будет сильнее, чем то, что сейчас Чанбина душит — он уже не уверен, что справится. Он не вывезет никакого истинного. Он видеть никого, кроме Хвана, рядом с собой не хочет. Сил хватает пока, правда, только на то, чтобы самому с собой честно говорить об этом. Уходить Чанбину себя заставлять приходится. Делает вид, что грохот в гостиной ему интересен.       По-любому БанЧана с кресла наебнули, черти.