hooked;

      А потом были месяцы, наполненные тренировками, репетициями, записями, съёмками, генеральными прогонами, распределением партий, созданием общего концепта. Если бы всем этим занимались люди, специально обученные, то было бы проще, конечно.       Чанбин злился: только разберёшься с чем-то одним — следом всплывают новые и новые нерешенные задачи. Оказывается, нужно уметь танцевать. Оказывается, это вообще ни разу не проще, чем читать рэп. Оказывается, рэп читать тоже очень сложно, потому что попытки Хёнджина в новый для себя жанр заканчивались сперва смехом, затем злостью на себя, а затем — несколько раз уже — слезами. И Чанбину первые неловкие успехи его мальчика такой ценой даром не упали вообще, если честно. Феликс вообще, оказывается, не способен быстро проговаривать даже самые привычные для себя корейские речевые обороты. Сынмин, как выяснилось, не может брать некоторые нужные ноты, Чонину часто не хватает дыхания. Минхо пока не умеет вкладывать в вокал эмоции, а Крис не умеет работать с записью и сведением в один трек нескольких разных стилей вокала. Джисон, зато, как оказалось, и ноты нужные берёт и хореографии учит быстро. Проблема только в том, что объяснить другим — как это делается — он не может. У самого-то на автомате получается, он о технике исполнения в душе не чает.       Впервые у всех восьмерых в мыслях крепко засела мысль, что на команду они пока не похожи совсем. Им до команды ещё — как до Китая раком. У каждого есть сильная сторона, с этим не поспорить. Осталось только понять, как эти сильные стороны гармонично сочетать, чтобы они перекрывали слабости друг друга. Эти слабости так явно, как сейчас, никогда не виделись. Крис на этих парней всё поставил. Всё, что у него было: весь свой ресурс времени, внимания, таланта, возможностей и сил. — Ничего, — добродушно сказал как-то Джисон. — Это ведь только начало, сейчас потрясёт немножко, зато потом будет легче. Крис согласен. — Было бы хуже, если бы мы сейчас косяков не видели, — говорил Чанбин, дрожащими от злости пальцами крутя сигарету. Он злился только в моменте. На сам момент. Не на кого-то, ни в коем случае. Это нормально. Крис это понимает. Чанбин в гневе пугает всех. При том, что он предметов не швыряет, ни на кого не кричит никогда. К Чанбину всё равно стараются не подходить. И Крис друга в покое оставляет, решая ему время дать. — Я попробую ещё раз, — тихо и грустно говорит Феликс после очередного неудавшегося дубля. Они с Минхо снова по слогам проговаривают партию и Феликс шепотом повторяет ещё несколько раз, ускоряясь. Спотыкается. Не выходит. Голос срывается. Минхо вздыхает устало. — Может, лучше до утра отложить, — омега улыбается мягко и Ликса обнимает. На бете лица нет, ему кажется, что он подводит всю команду. Он её тормозит, и нет — тысячу раз нет — только не этих ребят. Разочарование в себе Феликс потерпит от кого угодно, только не от них. — Да, — как приговор звучит голос Джисона, сидящего за пультом звукозаписи. — Давайте завтра. Феликс, потренируйся ещё. Всё нормально, — альфа улыбается вроде, а у Ликса впервые за годы в искренности Хана сомнения появляются.

***

      Чанбин заходит в танцевальный зал и видит, как Хёнджин сидит на полу, вытянув ноги и дыша тяжело. Со не сомневается, что Хван впервые присел за несколько часов тяжелой тренировки. И это не впервой вообще-то, Хёнджин всегда так тренируется. Сейчас пугает только его эмоциональное состояние. Хван нестабилен. Его эмоции скачут по шкале от «ненавижу себя» до «я всё смогу» с нереальной скоростью. Он себя убивает, он способен себя добровольно о пол и стены херачить, лишь бы получить результат, который его самого удовлетворит. Правда в том, что такого результата ни разу ещё не было получено, а дальше «ненавижу себя» и всё по кругу. Чанбин понятия не имеет, откуда в Хёнджине столько упёртого перфекционизма, но если совсем честно, то парня он понимает. Не одобряет, не хочет видеть на идеальных ногах свежие синяки каждый день почти, слёз из-за дрогнувшего на записи голоса слышать тоже больше не хочет. Так нельзя. Хёнджину так нельзя. И была бы хоть малейшая возможность — альфа бы всё это на себя взял. Или время бы перемотал на более простое, на будущее. Но сейчас у Хёнджина одышка от тренировки и глаза красные — ни то растёртые, ни то заплаканные и как-то гадать даже не хочется — хер пойми, что лучше.       Со присаживается на корточки рядом тихонько и волосы взъерошенные пальцами поправляет, слушая сбитое дыхание. — Ты хорошо постарался, да? — говорит с интонацией доброй и Хван лицо к альфе поворачивает, улыбаясь едва заметно. — Пошли домой? Хёнджин соглашается, чуть подумав. Потому что помнит строгое правило, установленное Крисом: «Дома — дом.»       Не работа. Все рабочие вопросы и сложности насильственным образом оставляются за порогом. Домой люди приходят отдыхать. Не хватало ещё только перегореть морально, до старта пути не добравшись. Это правило Крис установил волевым решением, после того, как за завтраком, будучи нервными от недосыпа и напряжения морального, Феликс натурально поругался с Джисоном. Потому что для Джисона ошибки Феликса — несущественные и вообще больше похожи на его, беты, личный стиль, а для самого Ликса его ошибки фатальны. Ликс строг к себе, а Джисон всё привык переводить в шутку. У беты истерика, а Джисон до сих пор не научился пасть вовремя закрывать. Ссора была короткой и громкой, как огонь спички. Сами парни вряд ли даже вспоминают про неё, а вот Крис — запомнил. Более того, он прекрасно понимает хоть и с ужасом, что это может быть только началом. А потому, отныне дома разговор о музыке, записях, танцах и прочем в собственном творчестве парней, как команды — табу.       В подтверждение своим словам Бан даже увёз из дома всю свою музыкальную аппаратуру, оставив только рабочий ноутбук. А это уже, как остальные считают, со стороны Криса — волевой и громкий поступок.       Чанбин ждёт, пока Хван переоденется и закидывает на плечо его спортивную сумку. В такси едут молча. Хёнджин сперва в окно смотрит, потому что на Чанбина — стыдно. У Чанбина рэп читать учиться — стыдно очень — за себя, за голос свой эмоциональный, звонкий и высокий слишком, за то, что читать, как Чанбин, и близко не выходит, и не выйдет никогда. И начинать до хоть сколько-нибудь приличного результата стоило гораздо раньше, а не теперь, когда Крису и всей команде нужен готовый рэпер. А есть Хёнджин. Просто Хёнджин, который неплохо танцует, поставил с Феликсом и Минхо несколько хореографий, на личико миленький и у которого голос на записи с завидной частотой даёт петуха. Шикарный мембер — куда ни плюнь.       Чанбин учит терпеливо, а даже если и злится — не говорит. Просто курить выходит. У Хвана даже рефлекс выработался: если Чанбин идёт курить — значит злится на Хёнджина. Это не так конечно, это, скорее, даже исключительный случай, но неприятный осадок всё равно.       Чанбин изредка на бету поглядывает, не зная, как разговор начать, да и стоит ли вообще. Альфе, на секундочку, тоже неловко. Он тем ещё бревном в танцах оказался, но тренировки хотя бы проходят весело. Даже получаться начинает. Чанбин себе цель поставил: сольным танцором, как Ликс, Минхо или Хёнджин, он быть не обязан. Но выучить основные хореографии должен так, чтобы от основных танцоров не отличить. Просто потому что он на одной сцене с Хёнджином будет находиться. С Минхо, с Феликсом. Они для альфы совершенно недостижимый уровень в танцах, и быть с ними на одной сцене — огромная ответственность. Эти трое талантливы, они достойны внимания и заслуженной оценки их возможностей. Да блять, просто будет пиздец, как не круто, если из-за Чанбина Хёнджин будет выглядеть хуже на сцене. Всё, что имеет отношение к Хёнджину, Чанбин просто обязан сделать идеально. Хочется потому что. Потому что так должно быть. Потому что Хёнджин — тот, благодаря которому Чанбин в будущее смотрит с высоко поднятой головой и подставлять которого просто нельзя.       Вдруг к Хвану снова чувства затеплились. Альфа усмехнулся даже: не заканчиваются. Эти чувства не заканчиваются ни на секунду, они просто могут отойти на второй план, но совсем ненадолго — ради дела. И обратно загораются, стоит только отвлечься. В секунду просто. Хёнджин рядом сидит, уставший, думает там о чём-то своём. Он даже когда сидит неподвижно — произведение искусства. А на то, как он танцует, Чанбин вообще смотрит, дышать забывая. В Хёнджине пластичность и красота природой заложены. Ну и что, что он читает не так, как ему самому бы хотелось? Зато он лучший танцор. Несомненно, никем неоспоримо. Альфа и пытаться догнать не будет — потому что незачем. Все эти распределения ответственности внутри группы: главный танцор, главный рэпер, главный вокалист… Чанбин вот — главное бревно группы. Тоже, знаете ли, ответственность. Со улыбается заговорчески, парня разглядывая. — Я есть Грут, — в нос бубнит альфа и Хван на него внимание обращает. — Что? — Я. Есть. Грут, — дурачится, смотрит на младшего с прищуром. Хёнджин сперва не понимает ничего, а потом резко понимает, что ничего тут понимать не надо. Просто альфе в какое-то полушарие ёбнуло опять. Тут, как говорится, остаётся только понять, простить и подыграть. — Я есть Грут, — отвечает Хван, смех сдерживая. Чанбин на него совсем с подозрением смотрит, приглядывается. — Я есть… ой блять, — вставляет случайно, на кочке подпрыгнув, но тут же в роль возвращается. — Я. Есть. Грут, — ладонь тяжело опускает на колено Хёнджина и тот хохочет, заметив офигевший взгляд водителя в зеркале заднего вида. Чанбин младшего подольше прокошмарить хотел, конечно, но сам не сдерживается и смеётся беззвучно. Ладонь на колене остаётся до окончания поездки.

***

      Минхо откровенно заебался отклеивать рожу Криса от лакированный столешницы на кухне. В последние два раза даже не осторожничал, но при этом очень правдоподобно виновато спрашивал: «Ой, ты проснулся? А я так старался аккуратнее, так старался…» Крису, которому, по ощущениям, только что восковую полоску поперёк ебала отодрали, немного сомневается. Но перечить не спешит. В отношении Минхо лучше слова поперёк лишний раз не говорить — не тот омега. Норовом Ли точно удался на славу, характером — подавно. Такие омеги любого альфу в бараний рог свернут, а те ещё и крайними окажутся, что недостаточно гибкие. Всё бы ничего, но вот как раз в такие моменты Джисона очень жаль — чисто по-пацански. — Иди спи в комнату, ну сколько можно-то? — Минхо пустую кружку Криса забирает, чтобы вымыть. — Сколько времени? — альфа пытается найти взглядом хоть одни часы. — Час ночи. — Вы только вернулись что-ли? — Бан видит короткий кивок и сдерживает порыв прочитать нотацию. Он как-то не привык такой трудоголизм видеть в ком-то, кроме себя, а за собой тупо не замечает. — Как там Феликс? — Расстроен, — Минхо говорит тише обычного. — Я пытался подбодрить, но ты же знаешь Ликса. Крис знает, да. Если Феликсу в голову втемяшилось — это хоть с бубном вышибай — не поможет. Феликсу по-корейски и так говорить непросто, а он цель поставил — не только рэп читать, но ещё и баритоном. Просто потому что эффект неожиданности, потому что круто получается такой тип голоса и выглядит в совокупности с кукольным личиком дико абсолютно. Вау-эффект. Ликс поставил для себя цель — абсолютный, тотальный Вау-Эффект. Просто потому что Крис хотел уникальную группу и Феликс в создании своей собственной уникальности решил выше головы прыгнуть. Глупенький. Он и так потрясающий ведь. Он сам весь — сплошной «Вау» и «Эффектов» в нём — хоть ведром вычерпывай. Бан в комнату к Феликсу заходит, не стучась. Потому что младший сам сказал, что ничего секретного здесь не держит и для Криса дверь точно всегда открыта. Как и предполагалось, бета не спит. Лежит и играет во что-то на смартфоне, даже не переодевшись. — Ты всех победил? — Бан плюхается рядом и Феликс проигрывает раунд из-за того, что рука дрогнула. — Я всё проиграл, — пялится в «game over» с натянутой улыбкой и Крис смеется. — Ещё раз попробуешь, уже легче будет. — И сколько я времени на это потрачу? — Да какая разница, это же просто ради удовольствия, — Крис подползает поближе, намеренно кровать шатая и не давая бете игру снова запустить. А потом и вовсе просовывает голову между рукой парня и телефоном, экран загораживая. Феликс вздыхает терпимо и с усилием прижимает голову альфы к своей груди, но тот её поднимает снова. — Ты меня побесить пришёл, хён? — веселье в голосе спрятать не может. Крис совершенно честно утвердительно кивает и Ликс тихонько кричит демонстративно, голову на подушку откинув. Бана умиляет. Его в Феликсе вообще очень многое умиляет. Не мило только то, что он свои эмоции настоящие прятать пытается сейчас и темы не затрагивает те, которые надо. Но Крис же сам правило установил — дома о работе не говорить. Потому просто решил мелкого поддержать, подбодрить и надо уже заканчивать оправдываться — просто соскучился за день — потискать захотелось. Чего он тут лежит не тисканный? — Я тебя люблю, — проговаривает альфа, уложив подбородок бете на плечо. Феликс на него взгляд переводит, замолчав. — Тебя все любят, Ликс. И не важно, с какого раза ты игру пройдёшь, понял? Так, как ты, это всё равно больше никто не сделает. И за каждую попытку я люблю тебя ещё больше. — Тогда отвались и дай мне поиграть, — говорит по-доброму и сам же руку с альфы убирать не торопится. — Завтра поиграешь, сейчас я пришёл тебе в любви признаваться, имей совесть! — Крис возмущается наигранно, выхватывает у младшего телефон и Феликс выкрикивает возмущенно что-то, со смехом вперемешку. Почему с Крисом так странно? Он ведь и правда на Феликсе все приколы из интернета пробует. Вычитает где-нибудь очередной идиотский способ подката и скорее бежит к Феликсу — «подкатывать». Это тупо. Но это делается в шутку и очень смешно им обоим. Это раз за разом происходит, каждый день почти, но Крис блять сто пудов не гей. Придурок просто. У него там с Бомгю непонятное что-то происходит: они то общаются, то не общаются, то Крис по секрету Феликсу рассказывает, как скучает по омеге безумно, то вообще любой темы о нём избегает. Бете ничерта там не понятно: Бомгю дебютирует скоро, у него по контракту запрет на отношения. Они с Крисом, вроде бы, об этом уговорились сразу: ничего серьёзного. В первую очередь карьера. Личные жизненные цели каждого — в приоритете. Это логично и правильно, но Крис ведь тактильный до ужаса. Ему без «особенного» человека рядом просто нельзя. Сам альфа не говорил об этом никогда, он вообще темы личной жизни избегать старается, но блять. Ликс не идиот. Он прекрасно понимает, что такое молодой, здоровый совершенно Альфа. У него инстинкты. Потребности. А конкретно у этого до кучи ещё и слабость к тактильному контакту. Сначала был малыш Чонин, которого тискать не перетискать. Потом инстинкты стали другими и Чонину на смену пришёл Бомгю. Там другое. Там уже по-взрослому и, как часто бывает, без хэппи энда. С Бомгю не светит долго и счастливо, Крис на это был согласен. Ну — мозгами согласен — а на деле ему рядом кто-то очень близкий — очень нужен. Альфа с Минхо близок очень, с Джисоном, с Чанбином — да со всеми. Он кого угодно может просто подойти и заобнимать до полусмерти. На правах старшего. На правах лидера. Себя оправдывая раз за разом всепоглощающим слепым обожанием каждого участника своей команды. И ведь не врёт — правда любит и всеми способами это уже тысячи раз доказал. Феликс понимает, что он не особенный. И что Крис с ним дурачится сейчас, потому что он в одну каску дома целый день проторчал. Он не привык один. А Феликс пока не привык к теплым крепким рукам на своей талии, но привыкать начинает. Вот что напрягает.

***

Чонин помогает Минхо с костюмами для клипа. У них будет хороший оператор, потому лучше бы выглядеть прилично. Рвать джинсы, раскрашивать из баллончика косухи, шить цепи на ремни и прочие омежьи радости в рукоделии. Хёнджин тоже хотел прийти помочь, но его, похоже, опять к кровати придавило Чанбином. — Как бросить альфу? — без подготовки спрашивает Чонин, продолжая подшивать цепочку к штанине. Минхо на секунду замирает в прострации. — Если Джисона, то я проверял, лучше через бедро. Он лёгкий. С Чанбином и Крисом сложнее. — Шутки за триста, хён, — тонко намекает младший, даже взгляда от своего творчества не оторвав. — Я серьёзно. — Что он сделал? — Минхо забрал джинсы из рук младшего и отложил. — Да просто достал, знаешь, — Ян усмехается. — Его слишком много. Он какой-то идеальный весь, не прикопаешься. — Кто-то херовых альф не встречал, — Ли усмехнулся. — Бога благодари, глупенький, что Юнхо с тобой обращается, как с локальным божеством. — Да не хочу я, — младший выдыхает обреченно, понимая, что знакомить Лино со всеми своими тараканами будет слишком долго. — Я не знаю, что мне надо, хён. Честно. Но Юнхо не совсем то. Я привык к нему, но чувств нет и не появляется. Минхо поджимает один уголок губ, разглядывая омегу напротив себя. — Слушай, не вини себя только. Это нормально, ты ведь только начал взрослеть. Твои вкусы изменятся ещё сотни раз, — Ли вернул джинсы в руки Яна и сам взялся за свой баллончик. — Потому не спеши бросать его. Поговорить попробуй. Может, его ваш формат отношений тоже не устраивает, м? Он ведь тоже не слишком опытен. Ты для него тоже эксперимент, он скорее всего пытается сделать всё как можно лучше.       Чонин усмехается, представляя, как Юнхо ночью в свете настольной лампы прописывает сценарии отношений с Чонином, просчитывая все ходы и на отдельном листочке записывая особо-удачно придумавшиеся фразы и комплименты. — Мне как будто воздуха не хватает, — говорит чуть позже, когда Минхо оттирает растворителем краску с пальцев. Старший, недолго думая, забивает на отмывание и обтирает пальцы о куртку, которую раскрашивал. милые разводы вышли. — Могу представить, — глаза закатил. — Слушай, мелкий, попробуйте паузу взять просто. Поговори с ним и попроси ослабить хватку. Попробуйте не общаться ну… хотя бы… день (?) — смеётся тихо, Чонину не особо смешно, потому что ну правда же. Минхо прав просто. Как всегда, безупречно прав. Чонин вообще всё чаще на Минхо с уважением смотрит не только как на старшего. Ли умудряется держать свои отношения с истинным альфой в том самом градусе, когда обоим — мало и великолепно одновременно. Ян пытался прикинуть тип отношений Минхо и Джисона на свои собственные и понял, что они и близко не похожи. У этих двоих — полная свобода и абсолютная преданность одновременно. Они друг ради друга. Не «за», не «с”, не «к”.       Ради. Они существуют, живут каждый день, видятся или не видятся, общаются или нет — ради друг друга. Они развивают свои отношения, развивая себя. Чонин пока не понимает, как так можно. Для такого ведь человека нужно знать, как себя самого, либо постоянно разговаривать и жить вместе, как минимум. Иначе недопониманий не избежать просто. Но Минхо с Джисоном — гордо и не обсуждая — в разных комнатах и видятся друг с другом не чаще, чем остальные. Хотя этого доподлинно, конечно, Чонину не известно. Даже если и видятся. Даже если уже давно. Это всё равно удивительно. Но на то она, наверное, и истинность.

***

      Хёнджин вырубился на десятой минуте фильма. Со уговорил младшего отдохнуть и позволить себе побездельничать один вечер. Почти по умолчанию решено было пересмотреть Стражей Галактики. Но Хван едва титры и посмотрел. Альфа одной рукой смартфон с фильмом держит, свободной — наушник из уха Хёнджина вынимает и позволяет младшему поудобнее на плече устроиться.       Хёнджин засыпает тревожно немного, будто забыл что-то сделать важное очень. Как будто его на прицеле держат и вот вот случится выстрел. Неприятно. На паранойю похоже. Но это просто усталость. Просто очень много нервов в последнее время, тревожность постоянная, недосыпы, физические нагрузки ещё выше, чем обычно. С Чанбином спокойнее, но заснуть с лёгкой головой всё равно не получается. Хван альфе снова доверяется, потому что интуитивно верит — ничего плохого не случится. Чанбин здесь. Он рядом, он защитит от всего мира. Хёнджин может поспать прямо сейчас, ничего не произойдёт. Он не пропустит ничего важного, он никуда не опаздывает, хоть так и кажется. Его расписание на день выполнено и перевыполнено — успокойся и поспи. Чувствует кожей дыхание альфы, прислушивается к мерно вздымающейся грудной клетке, ладонь кладёт туда, где к сердцу поближе. Так и засыпает, отгоняя от себя с усилием тревогу. Сквозь сон чувствует, как Чанбин подрагивает — смех сдерживает на каких-то моментах фильма — сам тоже улыбается бессознательно. Потом ладонь его на своём плече ощущает, проверяющую — не замёрз ли. Потом сам альфе носом в шею утыкается, наслаждаясь запахом мягким и родным очень.       Снится дедушкин дом у ульсанских полей. Август. Дневная жара уступает вечерней сырой свежести. Когда всё вокруг — вся природа, за день в себя жар набравшая — отдавать тепло начинает в воздух. Пахнет дикими травами, нагретыми солнцем фруктами на деревьях и кустах, очень сильно пахнет наступающей ночью. Вот, как пахнет Чанбин. Он пахнет летним закатом. Знойным, с первыми дуновениями прохлады. Хёнджин обожал эти моменты. В детстве особо ярко ощущались, потому что не в городе. В городе они пахнут не так совсем. Жаль, что дедушки, как и домика того, нет уже давно. Сон приятный начинает превращаться в кошмар. Хёнджин цепляется за тёплые добрые картинки, за знакомый запах держится, рукой за него даже ухватиться получается и Хван держит. Он держит изо всех сил, чувствуя, как к горлу ком подкатывает. Откуда такой всплеск? Да что не так то? Он же просто… спит, впервые чувствуя запах своего альфы.       Хёнджин просыпается мгновенно, подскакивает на месте и как ошпаренный от Чанбина отлетает на другой конец кровати. Рука до сих пор болит и видно, какую часть толстовки альфы Хван сжимал всё это время. Чанбин на него не сразу посмотрел. Лежал, куда-то перед собой глядя. На откинутом на покрывало, забытом смартфоне фильм ближе к концу уже.       Хван чувствует, как истерика подкатывает. Нижнюю часть лица в ладони прячет и дышит навзрыд почти, глядя в нечитаемый взгляд альфы, что так и не пошевелился. Таблетки. Он забыл выпить свои подавители после тренировки. Настолько наглухо забыл, что даже перед сном уже рефлекторно должно было быть не выпил тоже. И осознал только тогда, когда понял, что сам запах альфы ощущает. А значит, работает это в обе стороны.       Чанбин молча смотрел на Хёнджина ещё несколько десятков секунд. Хван молился, чтобы это быстрее закончилось. Он не знал, что именно: молчание, вечер, момент ссоры, расставание, память о счастливых месяцах. Что именно? Господи, Чанбин, да скажи ты хоть слово… — Хёнджин-а, — зовёт тихо, с интонацией неопределенной. Альфа сам не знает, как правильно выразить всё, что в нём сейчас творится. Идиотских очевидных вещей по типу «Ты что, омега?» спрашивать не хотелось. Чанбин видел у Хвана забытые как-то случайно на тумбе подавители. Значения не придал. Может, Минхо оставил. Может, Хван их для самого Чанбина приберёг, потому как альфа пару раз красноречиво спалил младшему обнажившиеся клыки. Но нет. Хёнджин источал тот самый запах. И Со даже слов подобрать не может — ни на одном языке, ни цензурных, ни нецензурных — что он блять почувствовал, когда в башке все осколки наконец-то в пазл сложились. Ему не казалось. Он не сломанный. Он всё это время к Хёнджину тянулся по совершенно естественным причинам. Потому что Хёнджин омега. Осталось только одно узнать. Со дожидается, пока Хван едва заметным кивком головы отзовётся на своё имя. — Хёнджин-а, ты мой, да?

***

      Не укладывается. Это всё логично. Этот факт сделал всё только проще. Понятней. Но бурю эмоциональную, что в альфе сконцентрировалась во всепоглощающую черную дыру, обуздать не удаётся. Чанбин старается не говорить. Главное блять не ляпнуть. Надо подумать. Надо осознать, надо понять мотивы такого поступка. Надо блять хотя бы дать Хёнджину договорить. Ему каждое слово нелегко даётся. И пока Чанбин сидит на корточках, привалившись к стене спиной, Хван перед ним, на краю кровати сидя, слово за словом из себя выжимает. Его трясет крупно, он куда угодно смотрит, но не на альфу. Чанбину осознание всего происходящего — как обухом по голове. Хёнджин говорит, что поверил слухам, себя недооценил, вспылил, зашёл слишком далеко, не смог признаться. Хёнджин признался, что много лет пьёт подавители. Опасные гормональные препараты. Хёнджин признался, что не смел просто рассказать правду, потому что прощения не заслуживает. Потому что идиотом как был, так и остался. Хёнджин и сейчас не смеет просить прощения. Хёнджин понимает, что сперва сглупил на эмоциях, а все последующие годы обманывал и предавал осознанно. И даже после того, как Чанбин полюбил его бетой — правду не сказал. Потому что идиот. Потому что себя, как омегу, потерял скорее всего. К врачам — страшно. Течки нет. Шанса на то, что когда-либо сможет снова полноценным омегой стать — практически нет тоже. Хёнджин рассказывает всё. Чанбин слушает. Смотрит на своего мальчика бесценного и видит его. Он его наконец-то видит. Хёнджин омега. И как вообще таким слепым можно было быть всё это время? Как вообще можно было довести это изумительное создание до такого идиотского решения? Как Чанбин вообще умудрился жизнь своему сокровищу испортить, даже в ней не появившись? Слухи о нём ходили? Так не сам ли Чанбин тому начало положил? Гордился тем, что ему суждено быть с великолепным омегой? Он из-за своей слепой гордыни его едва не потерял.       Чанбин уже не слышит — не слушает оправдания сбивчивые. Он смотрит не моргая на Хвана и глаза режет от сухости и слёз. Моргает, на долю секунды взгляд отводит, окончательно себя морально уничтожая. Альфа от стены отталкивается и к кровати подходит. Хёнджин на краю сидит и смотрит в пол. Ему сложно. Ему невыносимо и всё это — вина Чанбина. Его самое дорогое на свете существо измучено, болезненно избито и вымотано морально — из-за Чанбина.       Со перед кроватью, как в самый первый раз, на колени становится и ладонями колени омеги обнимает, уже не пытаясь сдерживать эмоций. На джинсах Хёнджина капли мокрые — плачет. Чанбин тоже. Чанбин не лучше. И где там блять счастье момента встречи с истинным? Где оно блять? Ещё немного, чуть-чуть бы альфа протупил и поубеждал бы себя в том, что ему и с бетой прекрасно будет — Хёнджина он бы потерял.       Омегу своего он бы потерял. Того, о ком грезил годами, к кому рвался сквозь пространство и время — и ещё дальше готов был прыгнуть.       Он бы потерял сперва омегу Хёнджина, а затем и бету Хёнджина тоже. Потому что нарушения могли стать, если ещё не стали — необратимыми. С такими долго не живут. Но об этом Со себе думать сейчас запрещает. Он колени своего омеги целует и не позволяет себя отпихнуть. Хёнджин кричит что-то про то, что так быть не должно. Что альфа не должен был так отреагировать, что он, Хёнджин, никаких поцелуев не заслуживает. Что-то ещё кричит, но это всё так не важно. Это всё настолько блять больше не важно. Чанбин так и говорит.       Он поднимается на ногах дрожащих, Хвана на спину валит, ладонями стирает слёзы с его лица и прятать его не позволяет. Кисти тонкие к простыням прижимает, чтобы не пытался, и целует. Так целует, как давно нужно было. Дышать даёт, потому что у младшего всё ещё дыхание не стабилизировалось. Ждёт сопротивления, потому что зря он, наверное, вот так — с напором. Но по-другому не придумал. У Хёнджина сопротивляться — ни сил, ни желания. У него сил только на то, чтобы всё, что договорить не успел — через поцелуй передать.