Волчья ночь

      Утром работа встретила доктора Кима с распростертыми объятиями и неожиданными новостями: мальчишка-дикарь мало того, что на удивление быстро пришел в себя, так еще и уже был переведен из реанимации в палату, пусть и интенсивной терапии, но все же какой-никакой прогресс был явно хорошим знаком. На каком основании пациента без разрешения лечащего врача куда-то переводили, Тэхен, конечно, не понял, сделав себе в памяти заметочку разобраться с таким вопиющим самоуправством, потому что были подозрения, что авторитет молодого доктора пытались подорвать специально, как и несколько раз до этого, на протяжении всего года работы подлавливая его на несуществующих огрехах, указав на его несостоятельность как специалиста (многим не пришлось по душе, что только что закончивший обучение парень занял сразу такую ответственную должность и делали все, чтоб лишний раз ткнуть носом в некомпетентность). Это уже позже выяснилось, что очнувшийся после сложнейшей операции парень, который по всем законам логики еще несколько дней должен был пребывать в состоянии слабенького овоща, повыдергивал, не заботясь о сохранности самого себя, оборудование и капельницы и попытался втихую смыться, ввергнув этим в шок весь медперсонал. И, тем не менее, сейчас мальчишка, накачанный успокоительными и обезболивающими, отдыхал в одиночной палате для тяжелых больных. Памятуя о том, как именно к ним поступил этот неординарный пациент, Тэхен, если быть уж совсем откровенным, совершенно не удивился такому импульсивному поведению, хоть и ожидал чего-то подобного как минимум через неделю-две, но никак не на следующие сутки, что, мягко говоря, все же немного сбивало с толку.       Разбираясь с накопившейся документацией и благополучно убивая время до положенного обхода за бумажной волокитой, мужчина снова и снова возвращался мыслями в ту самую смену, когда мальчик к ним только поступил, мысленно сопоставляя его тогдашнее тяжелое состояние и ярую агрессию с тем, что ему успели описать сегодня утром и понимал, что что-то здесь не так. То ли он действительно упустил что-то важное, то ли все изначально было совсем не так просто, как предполагалось, но имеющиеся факты никак не хотели сопоставляться, никак не складываясь даже в более-менее адекватную картину. Медицина – это наука, не терпящая неточностей, а здоровье человека – не то, что можно считать полем для экспериментов. Как когда-то говорил их преподаватель, цитируя очередного выдающегося деятеля «Для врача важно знать, какой вред он собирается причинить». И это совсем не значит, что каждый доктор имеет целью угробить своего пациента, а в точности наоборот, каждый специалист, принимая то или иное решение относительно назначения лечения или проведения процедур, должен четко и ясно просчитывать последствия, полагаясь не только на исцеление больного, но и понимать все возможные побочные действия и их влияние на здоровье. Иными словами, прежде, чем что-то предпринять, подумай, что добьет твоего пациента быстрее: твое бездействие или неправильное лечение. Ни то, ни другое Тэхену было не нужно, поэтому то и было необходимо как можно больше узнать об особенностях организма странного парня, чтоб ненароком не навредить.       На утреннем обходе доктор Ким, решив таки навестить своего подопечного, совершенно не ожидал, что вместо озлобленного на весь мир разгильдяя, которого имел удовольствие лицезреть в первый день знакомства, увидит испуганного, абсолютно растерянного ребенка, в чьих огромных, черных, как сама ночь, глазах океаном разливаются боль и страх. Еще больше не по себе стало, когда мальчишка, только заметив в палате Тэхена, тут же сжался до размеров крохотного комочка, вжавшись спиной в грядушку больничной кровати, и, глядя исподлобья, закрыв завесой челки враз ставшие злыми глаза, тихо, но угрожающе зарычал. Альфа растерялся. То, что происходило сейчас, никак не укладывалось у него в голове. Вопросов было необъятное множество, ответы же отсутствовали вовсе. Единственное, на что решился Тэхен – остановиться у входа в палату, тихо прикрыв дверь, и негромко, певуче заговорить. Его низкий глубокий голос, спокойный, размеренный, без резких интонаций, должен был показать, что доктор пришел с миром. - Привет, малыш. Я – твой лечащий врач, меня зовут Ким Тэхен. – Он говорил негромко, специально контролируя громкость и тембр речи, пытаясь не напугать еще больше, чем есть. – Я не причиню тебе вреда, не бойся, я не обижу, обещаю. Как тебя зовут? – Мальчишка ожидаемо молчал, все также напряженно провожая взглядом каждое, даже самое незначительное движение доктора. Он больше напоминал зверька, готовящегося в любой момент броситься в атаку, чем ребенка, поступившего в отделение с тяжелейшими травмами. Впрочем, Ким и не ожидал, что будет легко. - Ты не отвечаешь, потому что не хочешь или потому что не можешь говорить? – В принципе, доктора действительно волновал этот вопрос. Не хватало еще травмировать психику парня напоминанием о немоте, если он действительно не мог говорить. И уж точно Ким не ожидал услышать тихое, но твердое «Не хочу». Сначала даже показалось, что ему это послышалось, и он непонимающе уставился на все также готового к броску дикарчонка, который внезапно поднял голову, и, глядя прямо на Тэхена, будто в самую душу смотря, произнес уже громче: - Не хочу. Чонгук.       Для альфы это была маленькая победа. Он настолько был рад услышать отклик на свой вопрос, ведь это значит, что какой-никакой контакт установить все же удастся, и даже не сразу понял, что теперь знает имя этого дикого необычного омеги. Не было еще в его практике такого, чтоб пациенты не желали сотрудничать, он умел расположить к себе, умел вызвать доверие, полагаясь не только на профессиональные навыки, но и на природное обаяние (из-за чего не было отбоя от пожилых пациенток, считающих своим долгом показать, как они благодарны такому прекрасному доктору). И пока момент не упущен, нужно двигаться дальше. - Очень приятно, Чонгук-и. Сейчас мне будет необходимо подойти ближе и проверить твои швы. Ты позволишь? – А в ответ снова глухое рычание. Да что ж такое? Это уже не осмотр, а приручение какое-то получается. – Хорошо, малыш, я понял. Если тебя пугаю я, давай я позову другого доктора, Чимина, который тебя оперировал? Он омега, очень хороший доктор, и если так тебе будет комфортнее, то я сейчас скажу медбрату, чтоб его позвали, хочешь? Я правда не собираюсь тебе вредить, я хочу тебе помочь. - Я не малыш. Не надо никого звать. – И только сейчас Ким понял, что вся напускная агрессия этого ребенка – защита. Он по кирпичику выстраивает свою оборону, пытаясь казаться маленьким комочком злости. И все это было бы до неприличия мило, не будь так грустно. Что же такого случилось в жизни этого маленького дикаря, что он оказался избитый, без документов, бессознательный, на обочине дороги? Страшно представить, отчего именно такая закрытая глухая агрессивная реакция у такого юного создания, глаза которого смотрят в душу так, будто пытаются ее из тела вытрясти и хорошенько исследовать на предмет обмана или скрытого умысла. - Хорошо, как скажешь, не буду никого звать. Но осмотреть тебя мне все же нужно, если мы не хотим появления воспалений и еще какой ерунды. Честно, Тэхен даже надеялся на положительный исход с вероятностью 50/50. Этот мальчик не переставал удивлять сокрытыми в нем тайнами и загадками. Поэтому, когда Чонгук немного расслабился, перестав напоминать сжатую пружину, и подпустил к себе врача, Ким чуть ли не выдохнул с огромным облегчением. Хвала небесам, что осмотр все-таки состоится без использования крайних мер (была нехорошая мыслишка дождаться, пока подействуют обезболивающие и успокоительные, чтоб без лишних проблем осмотреть спящего, но это будет совсем не то: ни отклика на болезненные прикосновения, ни проверки поврежденных тканей, да и вообще, это весьма непрофессионально, врач на то и врач, чтоб суметь найти подход к своему пациенту).       Медленно, без лишних и резких движений Тэхен приблизился к больничной койке, где, подобно воинственному воробушку сидел до невозможности милый ребенок, худой и изможденный, с загипсованной рукой и множественными повязками, спрятанными сейчас под одеялом. Осторожно, стараясь не причинить ненужной боли, доктор Ким приступил к осмотру, попутно тихо комментируя свои действия фразами типа «Швы не воспалены, это хорошо» или «Ты молодец, Чонгук-и, потерпи еще немножко, я скоро закончу», стремясь успокоить, показать, что все нормально. И через какое-то время он заметил, что Чонгук почти перестал дергаться от каждого прикосновения, молча и терпеливо перенося иногда возникающую боль. А Тэхен был крайне поражен не только стойкостью мальчика, но и тем, с какой скоростью идет заживление. По всем параметрам швы и гематомы выглядели так, будто с момента повреждений прошла как минимум неделя. Очень странно и даже немножко пугающе. Но, приободряюще улыбнувшись снова нахохлившемуся парню, доктор поспешил вынести ему свое заключение: - Что ж. Я, честно, не ожидал такой быстрой регенерации, но процесс заживления идет очень даже хорошо. Думаю, уже через недельку, если все будет идти также хорошо, мы тебя выпишем. – Тэхен, снимая перчатки, ласково смотрел на Чонгука, который неловко укладывался, все еще с непривычки плохо управляясь с загипсованной рукой и неудобно разворачиваясь из-за перебинтованной грудины и стянутого бинтами бедра, где находилась рваная рана, зашитая несколькими швами, от которых в будущем могут остаться шрамы-рубцы, но при достижениях современной пластической хирургии и это было вполне поправимо, были бы желания и средства. Снятая с головы повязка, скрывающая под собой глубоко рассеченную на затылке кожу, сейчас валялась на столике ненужным комом: из всех имеющихся ран именно эта затянулась пугающе быстро, оставив на память небольшую шишку и белесую полоску новенькой кожи. Да и вообще весь Чонгук сейчас напоминал хрупкую, поломанную и наскоро склеенную фарфоровую куклу, отчего сердце болезненно сжималось от одного только взгляда на эту картину. - Отпустите меня сейчас. – Его голос, измотанный, пустой, какой-то обреченный, больше подходил какому-нибудь старику, прожившему долгую, полную лишений жизнь, но никак не подростку. Услышав это, Ким вздрогнул, внутренне умоляя себя сдержаться и не спугнуть своим напором. - Послушай, малыш, ты еще не восстановился до такой степени, чтоб выписать тебя. К тому же, нам еще нужно найти твоих родных, ты ведь несовершеннолетний? – То, что он проебался, Тэхен понял не сразу. Однако разом отразившееся от стен палаты рычание ясно дало понять, что бури таки не миновать. - Я же сказал не называть меня малышом! Я – волк, а не малыш! И родителей вы не найдете! Потому что нет их больше! Потому что их убили! А я просто хочу в лес! Я, блять, домой хочу! – Истерика, долго сдерживаемая, тяжелая и отчаянная, бессильным рыком и огромными каплями слез, катившимися из полных боли глаз, была хоть и ожидаема, но от того не менее ужасающая. Чонгук не просто плакал, он рыдал, выл и кричал, закрывая здоровой рукой лицо, отворачиваясь, будто стыдился своих эмоций, содрогаясь всем телом, всхлипывая, выплескивая наружу все то, что запирал внутри весь последний месяц, то, что съедало, не давая дышать. Он не мог перестать, не мог успокоиться, начиная задыхаться и захлебываться, пугался этого еще больше, и все начиналось по новому кругу. От его нечеловеческого отчаянного воя кровь стыла в жилах, расползаясь по венам не то страхом, не то жалостливой болью.       Тэхен, решив временно не заострять внимания на том, что услышал, действуя на выработанных годами врачебной практики рефлексах, как можно скорее распечатывая ампулу с успокоительным, буквально в мгновение оказавшись рядом с Чонгуком, пока тот не опомнился и не начал снова вырываться, оперативно вколол ему инъекцию в плечо. То, каким обиженным и разбитым взглядом в тот момент посмотрел волчонок на доктора, Ким, наверное, не сможет забыть никогда. И столько всего было намешано в этих черных, бездонных, как омуты, глазах, что Тэхен, наплевав на все, присев на краешек кровати, привлек мальчика к себе, заключая в осторожные объятия, вплетал пальцы в мягкие, волосы, ласково поглаживая, тихо шепча бессмысленные успокаивающие глупости, с упоением вдыхая еле заметный, почти не слышный за запахом медикаментов, аромат лесной земляники. А Чонгук, цепляясь пальчиками здоровой руки за отворот врачебного халата на груди Кима, уткнувшись носом в крепкую шею альфы, плакал теперь совершенно беззвучно, греясь в чужих объятиях, боязливо и немного недоверчиво держась за единственную имеющуюся ласку, лишь прерывисто дышал, даже не чувствуя, как по щекам горячими солеными реками бегут слезы.       Тэхен не знает, сколько времени они просидели так, сколько он, наплевав на всю врачебную этику, убаюкивал маленького, но такого сильного волчонка, пока мальчик не задремал, вымотанный истерикой и подействовавшим, наконец, успокоительным. Что-то глубоко внутри альфы глухо ворчало, тянулось к этому необычному омеге, из-за чего Ким твердо решил, что будет защищать этого ребенка, чего бы ему это не стоило. Когда Чонгук, измотанный эмоциональным всплеском, уже крепко спал, Тэхен, осторожно уложив его поудобнее на кровать и накрыв одеялом, на прощание провел рукой по спутанным волосам, вышел из палаты, тихонько прикрыв за собой дверь.       Альфе было просто необходимо срочно все обдумать. Уже сидя в своем кабинете, невидяще глядя в одну точку и совершенно рефлекторно перебирая между пальцами ручку, он пытался разложить по полочкам всю полученную сегодня информацию. Во-первых, Тэхен, как и любой другой человек знал, что кое-где еще оставались совсем маленькие поселения волков, живших обособленно, или что в крупных городах есть целые волчьи кварталы, называемые общинами, но вживую он сам с ними никогда не сталкивался, все его мнение строилось на основе слухов, бывших, по большей части, ничем иным, как досужими домыслами (единственное, что он знал доподлинно – у волков превосходная регенерация, что полностью объясняло быстрое выздоровление мальчика). Во-вторых, Чонгук, родители которого погибли при неясных обстоятельствах, был найден недалеко от города и достаточно недалеко от леса, что давало повод предполагать, что их семья могла жить как в волчьем квартале Сеула, так и в поселении где-нибудь в глуши. В-третьих, как теперь быть с полицией, которая что не видно заявится на допрос (Киму не хотелось никому раскрывать настоящую сущность своего пациента, тем более полиции, прекрасно по своему опыту зная, как в детских домах относятся к детям, которые хоть немного отличаются от остальных, а то, что несовершеннолетнего подростка-сироту упекут именно туда, сомневаться не приходилось). И, в-четвертых, полную картину всего произошедшего поведать может только сам Чонгук, которого сейчас категорически нельзя допрашивать, чтоб не добить и без того покалеченную психику. Так что главный вопрос «Что теперь делать?» все еще оставался открытым.       То, что и сам Тэхен сейчас находился в состоянии крайнего шока, можно было бы и не упоминать. И вот ведь как задницей чувствовал, что та ночная смена принесет с собой какую-нибудь лажу, но до таких масштабов даже он не мог додуматься с его-то богатой фантазией. Альфа суеверным никогда не был, но после того, как один из пациентов в тот день пожелал ему спокойной смены, доктор, знающий, что после таких слов смена не будет ни легкой, ни спокойной, хотел совершенно некомпетентно постучать по дереву и поплевать на сглаз, слишком уж отлично в их деятельности работают законы подлости. Тэхен впервые в своей жизни столкнулся с подобным, теперь совершенно не зная, что делать и как лечить не совсем человека, физиология и анатомия которого хоть и внешне не отличается от людской, но все же наверняка имеет специфические особенности, о которых доктор был не осведомлен. И теперь либо нужно искать человека, имеющего опыт работы с такими пациентами, либо поднимать всю имеющуюся в медицинских справочниках и научных работах информацию. Одно ясно точно: скучно теперь явно не будет.