Волчья ночь

      Проведя в раздумьях весь оставшийся день и всю ночь, Тэхен твердо решил еще раз попробовать аккуратно поговорить с Чонгуком, предложив свою помощь: альфа, взвесив все за и против, пришел к выводу, что можно было бы оформить над омегой опекунство до наступления совершеннолетия. По крайней мере, Ким был уверен, что справится и сможет уберечь этого и без того побитого жизнью ребенка от ужасов приюта. Теперь осталось самое трудное: убедить в этом самого Чонгука. Идею неожиданно поддержал Чимин, которому Тэхен позвонил вечером и единственному рассказал и о случившемся накануне в палате, и о своих размышлениях: ему нужен был свежий разум, ибо его собственный, загруженный по самое не хочу, уже отказывался нормально функционировать. Друг новостям, конечно, удивился, но лишь сказал, что если Ким готов к такой ответственности и твердо все решил, то он всегда поможет и поддержит, чем сможет.       На улице снова накрапывал мелкий промозглый дождик, отчего создавалось впечатление, будто вместо нежно-зеленой ласковой весны в город по ошибке заглянула строгая осень. К слову, и без того не радужное настроение упало до отметки «полный ноль», став таким же тяжело-хмурым, как и серое плачущее небо, когда придя на работу Тэхен увидел около своего кабинета двух сотрудников полиции. Коротко поприветствовав стражей порядка, доктор Ким, отомкнув двери своей обители, жестом пригласил их войти. Что и говорить, он совершенно был не готов к такому скорому визиту полицейских и, хоть весь его внешний вид источал сдержанную уверенность и монументальное спокойствие, но внутри бушевала буря из растерянности и волнения. К счастью, то ли полицейским действительно было плевать на дело о непонятно откуда появившемся подростке, либо же они были крайне понимающими, несмотря на специфику своей работы оставшись «людьми», но им вполне хватило краткого отчета Тэхёна, который заверил, что мальчик хоть и пришел в себя, но на контакт пока не идет, да и в принципе, еще слишком слаб, чтоб отвечать на вопросы, а как лечащий врач Ким против любых допросов своего несовершеннолетнего пациента, по крайней мере, хотя бы до того момента, пока парень не будет готов к таким встряскам. К тому же, господам офицерам полиции стоит быть готовыми к возможной частичной амнезии подростка, которая вполне может развиться с учетом травмы головы. Весь разговор от силы занял всего-то полчаса, но вымотал так, будто прошла как минимум вечность беспрерывных тяжелых военных действий. И, вроде, ни слова лжи не прозвучало, но отчего-то трясло до невозможности, а маска невозмутимости грозила вот-вот слететь с непроницаемого бесстрастного лица. И лишь когда полиция покинула его кабинет, Тэхен позволил себе расслабиться, откинувшись на спинку любимого мягкого и как никогда удобного кресла, и только спустя мучительно долгие минуты Ким сделал то, что никогда даже не думал делать в своей драгоценной обители тишины и покоя: он закурил, нараспашку открыв окно, впуская внутрь промозглую уличную сырую хмарь.       Умом альфа понимал, что преднамеренно оттягивая встречу полицейских и Чонгука, он только затягивает и без того долгие разбирательства и поиски виновных, но что-то не давало покоя. Что-то мешало, зудело червячком сомнений и требовало сначала поговорить с волчонком, который, несомненно, знает гораздо больше, чем пытается показать, скрывая свое непосредственное участие во всем произошедшем. Нет, Тэхен не сомневался, что парень – жертва, а не виновник, но что-то все-таки напрягало, а интуиция у альфы иногда вопила сиреной, элементарно не давая даже шанса ее ослушаться. В кабинете уже было достаточно свежо, а он все еще курил, стоя у распахнутого окна, выдыхая сизый горьковатый дым, который от сырости закручивался забавными барашками, пока слабые порывы ветра, приносящие с собой капельки мороси, оседающей на волосах и холодя и без того покрывшуюся мурашками кожу, не развеивали эти какие-то чарующие завитки. Когда за дверью кабинета раздался негромкий стук колес каталки, оповещающий, что санитары начали развозить завтрак по палатам больных, которые сами не могут приходить в столовую, альфа, будто вынырнув из муторного сна, пару раз моргнув и взъерошив ледяной ладонью влажные волосы, совершенно некультурно выбросив в окно очередной окурок, резко захлопнул створку так, что задрожали хлипкие стекла. А в голове, почему-то противным визгливо-скрипучим голосом самой нелюбимой воспитательницы из не менее нелюбимого детского дома, прозвучало «Ким Тэхен! Куда ты снова вляпался, негодный ты мальчишка?», что для самого альфы было равнозначно личному пиздецу, ибо обычно после таких заявлений в детстве приветливо махал ручкой карцер, а во взрослой жизни – очередное болото, грозившее затянуть в свою гадостную пучину так, что не выберешься. Окинув кабинет пустым взглядом, доктор Ким, спешно взяв карты своих пациентов, справедливо решив, что лучшего средства, чтоб избавиться от хандры, кроме как пойти работать еще не придумали, отправился на утренний обход, обещающий быть крайне содержательным, благодаря одному необычному и ершистому, но все же милому пациенту. Тэхен любил свою работу. Любил видеть, как идут на поправку его пациенты, любил чувствовать себя нужным, любил понимать, что он всегда сделает все возможное и немножечко больше, чтоб помочь. Сегодня, например, он с превеликой радостью во время обхода дал направление на выписку двоим своим подопечным, которые поступили к нему с инфарктом и инсультом, а сейчас уже вполне были готовы вернуться к привычной жизни вне больничных стен (при соблюдении всех рекомендаций, соответственно, без риска вернуться в палаты в скором времени). Каждый раз, видя, как изможденных болезнью лицах после длительного и усиленного лечения проступает здоровый румянец, как наполняются тягой к жизни глаза, доктор Ким чувствовал, что он буквально держит в своих руках магию, и слаще этого чувства было только осознание, что он не ошибся в выборе профессии.       В палату к Чонгуку Тэхен зашел уже в конце обхода, с легким сердцем, оставив все мрачные мысли еще за дверью своего кабинета. Теперь-то альфа знал, что мальчик знал о его приближении еще до того, как открывалась дверь палаты, потому и совсем не удивился его появлению: лишь темные глаза настороженно блестели с легким налетом любопытства. - Здравствуй, Чонгук. Как твое самочувствие? – Тэхен улыбался, глядя на завозившегося в одеяле волчонка, который, видимо, не желая показывать перед кем бы то ни было свою слабость, пытался как можно более непринужденно устроиться на кровати, демонстрируя нарочитую отстраненность и холодность, что, по мнению доктора, выглядело донельзя мило и в какой-то степени комично, от чего лицо озаряла еще более широкая улыбка. Наконец, устроившись, Чонгук изволил, иначе и не скажешь, обратить внимание на своего лечащего врача. Видимо, ему все же было неловко после вчерашнего инцидента, потому что вся разыгранная ранее сценка была на корню испорчена бегающим взглядом и упрямым нежеланием наладить хотя бы зрительный контакт. - Здравствуйте. Все хорошо. Только гипс ваш мешает. Без него бы быстрее было. Когда вы меня уже отпустите? – Несмотря на быстро заживающие раны, Тэхен скептически отнесся к подобному заявлению, недоверчиво вздернув бровь глядя прямо на своего ужасно упрямого пациента. Альфа хоть и не был профессором в области волчьей физиологии и анатомии, но все же сильно сомневался, что отличия настолько фантастические. Как говорится, свежо предание, но верится с трудом. - Кстати, об этом. Выписку получишь тогда, когда все анализы, исследования и рентген покажут твое полное выздоровление, а это, как я уже говорил, с твоими данными произойдет не раньше, чем через неделю. Пока же я хочу с тобой серьезно поговорить. – Тэхен, чтоб не напрягать и без этого настороженного волчонка нарушением личного пространства, вопреки желанию усесться на краешек больничной койки, взял стоявший рядом с тумбой стул и придвинулся поближе к кровати. – Ты просишь отпустить тебя и прекратить лечение, а теперь скажи: тебе есть куда идти после больницы? – Ответом послужило тихое «нет» уткнувшегося носом в одеяло парня. – Смотри, Чонгук-и, мы не можем просто взять и выписать в никуда несовершеннолетнего ребенка, попавшего к нам при таких обстоятельствах. В первую очередь, мы должны сообщить органам опеки и полиции об отсутствии у тебя родных. А это повлечет за собой определение тебя в детский дом, откуда тебя потом либо усыновят, либо выпустят по достижении совершеннолетия. – Видя, как внимательно слушает его Чонгук, хмуря свои темные ровные брови и задумчиво покусывая нижнюю губу, отчего тонкая кожица местами уже пестрела мелкими ранками-трещинками, которые позже, несомненно, подсохнут и все равно будут побаливать, Тэхен, обнадеженный хотя бы такой реакцией на свои слова, продолжил. - По личному опыту могу сказать одно: приют – не самое приятное место. Пережить можно, но будь готов к тому, что тебе там придется несладко. Дети там вообще достаточно жестоки, а уж если кто-то хоть минимально отличается от них самих, начинают травлю, на которую обычно закрывают глаза воспитатели, потому что им большей частью безразлично, пока это не приносит совсем уж непоправимых последствий. Не подумай, я тебя не пугаю, а предостерегаю. В любом случае, у меня есть для тебя одно предложение, что выбрать в итоге – решать только тебе. А предложить я хочу вот что: чтобы избежать твоего отправления в детский дом, я могу оформить над тобой официальное опекунство, тем самым тебе будет куда идти после выписки и удастся избежать того, о чем я предупредил ранее. От пристального серьезного взгляда Чонгука Тэхен напрягся. Страшно представить, что творилось в голове у этого хмурого ребенка. - Зачем вам это нужно? Брать к себе домой проблемного чужака, о котором вы ничего не знаете? А может, это не меня надо защищать, а от меня? Я буйный и дикий. И вы рискнете притащить к себе волка, который всю жизнь прожил в лесу в стае? – Признаться, такой выпад весьма удивил и обескуражил: альфа ожидал отповеди по типу «Я взрослый-справлюсь-сам-мне-никто-не-нужен-я-слишком-самостоятельный-чтобы-принимать-помощь-человека», но вместо этого Кима запугивали неблагоприятными перспективами неизвестности. И смех и грех: ребенок-омега пугает собой взрослого мужчину, чего только на своем жизненном пути ни повидавшего. - Я просто хочу тебе помочь. Без всякой выгоды и подтекста. Сейчас ты ребенок, сирота, попавший в трудную ситуацию и которого хочется уберечь. Но, опять-таки, я тебя ни к чему не принуждаю, выбор будет за тобой. Подумай над этим, Чонгук-и. - Я согласен на опекунство. – Такое быстрое и твердое решение далось Чонгуку не легко, это было видно, потому Тэхен уже было хотел посоветовать обдумать все получше, но волчонок не дал ему ничего сказать. – Я не смогу жить с людьми, я не смогу жить один, идти мне некуда, из моей стаи остался только я. А вам я хотя бы минимально доверяю, хоть мне и немного страшно. Так что мне не о чем думать. Я правда благодарен за помощь и постараюсь не доставлять проблем.

***

      К сожалению, ни через неделю, ни через две выписать Чонгука не представилось возможным. Во-первых, на фоне травмы головы у мальчика начались осложнения и никакая регенерация здесь уже не справлялась, а вся надежда легла на проведение интенсивного лечения, которое, впрочем, хоть и медленно, но давало свои плоды. Во-вторых, частые визиты полиции, долгие нудные допросы не только самого пострадавшего, но и всего врачебного персонала, что, мягко говоря, не прибавляло позитива ни Тэхену, ни волчонку, который, как оказалось, прожив всю жизнь в поселении волков, воспитываясь во всех традициях стаи, совершенно не понимал, как следует вести себя с людьми, мало того, парень откровенно побаивался всех, кроме Тэхена, к которому успел привязаться за время пребывания в больнице, бегая по больнице за альфой хвостиком чуть ли не везде, большую часть рабочего времени доктора просиживая в его кабинете, а не в своей палате, как положено, став маленькой тихой тенью своего будущего опекуна, но ни за что и никогда никому Чонгук не признается, как его успокаивает запах Тэхена – запах дождевого леса. На все же вопросы полиции о том, как он оказался ночью на обочине дороги и без сознания, парень монотонно отвечал, что не знает, что лишь помнит пожар в поселении, помнит, как было больно и страшно, когда рухнул их дом, погребая под собой не успевших выбежать родителей, как бежал сквозь лес, нарвавшись на стаю дикого зверья и отбиваясь, снова убегая, пока не упал где-то без сил. Наконец, сочтя, что никакого криминала в происшествии нет, следственный комитет, вздохнув с облегчением, закрыли дело, и казалось, что только доктор Ким заподозрил неладное: какой бы складный ни был рассказ, чувствовалось, что волчонок что-то не договаривает. Но об этом было решено выяснить позже.       А в-третьих, оформление опекунства оказалось тем еще бюрократическим болотом, из которого невозможно было выбраться с неизнасилованной нервной системой: куча справок, запросов, проверок, восстановление утерянных документов Чонгука, беготня по различным инстанциям и так далее до бесконечности. Ей богу, иногда Тэхену казалось, что проще было втихую умыкнуть парнишку из палаты и забрать к себе, чем убивать столько времени на неведомую дичь с графой «Опекун». Но понимая, что таким радикальным способом он не только не поможет Чонгуку, но и сделает только хуже, альфа в перерывах между сменами все так же, сквозь маты и проебанные нервы, бегал и собирал необходимые документы. И когда спустя столько времени у него все же оказались на руках документы, подтверждающие официальное опекунство над пятнадцатилетним омегой Чон Чонгуком, как-то даже не верилось, что все закончилось и дико хотелось кричать, выплескивая в неистово-радостном крике все то, что убивало нервные клетки.       Сегодня был последний день пребывания Чонгука в больнице, завтра утром волчонка наконец-то можно выписать и забрать домой. Дом… Который теперь не будет безмолвным и пустым, который теперь станет действительно домом, а не местом для ночлега. От этой мысли в груди альфы разливалось необъяснимое тепло, которое грело, как маленький огонек. Нестерпимо хотелось поделиться радостными новостями с Чонгуком, даже несмотря на раннее утро, которое, по истине, останется одним из самых запоминающихся в жизни. Как и обычно, волчонок, будучи ранней пташкой, уже не спал, просто валяясь в кровати, разминая руку, с которой не так давно, наконец, сняли гипс. Он всегда чувствовал Тэхена еще до того, как тот откроет двери палаты. И каждый раз, пытаясь успокоить свое отчего-то беснующееся сердце, парень радостно улыбался, за последнее время совершенно забыв, что когда-то опасался, считал этого человека чужим, а с губ слетало абсолютно счастливое «Хен! Ты пришел!». После такого приветствия альфа обычно присаживался рядом, гладил довольного ластящегося под руку волчонка по голове, который тянулся за ласкающей рукой и чуть ли не мурчал, будто кот, а не волк вовсе. Тэхен улыбался мягко и как-то по-родному, а Чонгуку хотелось, чтоб эти моменты длились вечно.       Сегодняшний день не стал исключением, только с одной поправкой: стоило только альфе загадочно помахать перед лицом мальчишки документом об опекунстве, как последний засиял, как новогодняя елка: обсидиановые омуты глаз довольно сверкали, улыбка стала еще шире, а внезапные крепкие объятия застали доктора врасплох. Обычно сдержанный Чонгук сейчас как никогда был похож на того беззаботного подростка, каким и должен являться в силу возраста. Впрочем, таким он был только рядом с Тэхеном, и эти метаморфозы замечали абсолютно все. Немного угрюмый, замкнутый и хмурый парень, не подпускающий к себе никого, гулко рычащий на любую попытку прикоснуться к нему, рядом с Кимом буквально расцветал, являя миру свою другую, мягкую и ласковую, натуру. Тэхен же, на мгновенье сначала растерявшийся от внеплановых обнимашек, сейчас крепко прижимал к себе хрупкого, бесконечно шепчущего слова благодарности Чонгука. Несмотря на царящую в палате идиллию, Киму было необходимо уточнить один беспокоящий его вопрос. - Гуки, может, теперь ты расскажешь мне, что с тобой произошло? – Тэхену совершенно не понравилось, как на это отреагировал волчонок: он дернулся, будто от пощечины, в один момент оказываясь в противоположной от альфы стороны палаты, а нарастающая паника была почти физически ощутима. – Эй, ну ты чего, волчонок? Прости меня, дурака, я не хотел тебя напугать. Я обещаю, что больше не подниму эту тему, только не расстраивайся, пожалуйста. Иди сюда, не будем больше о плохом. Тэхен и правда чувствовал себя последним идиотом, проклиная свое любопытство, корил себя за то, что в очередной раз пошатнул установившееся между ними доверие. Но Чонгук снова его удивил: он медленно, даже с какой-то долей страха все-таки вернулся на прежнее место, только теперь не обнимая, а удобно укладываясь головой на колени альфы, тяжко при этом вздохнув, задумался. Задумался и сам не заметил, как в полной тишине схватил своей маленькой ладошкой большую ладонь альфы, сплетая пальцы. А потом внезапно тихо и как-то надломлено сказал: - Хорошо, хен. Я расскажу. Даже если ты после этого больше не подойдешь ко мне. Я родился в семье вожака стаи, был бы альфой – стал бы вожаком после отца, но природе было угодно, чтоб я родился омегой, который должен был потом передать своей предполагаемой паре, которую мне выбрали родители сразу после моего рождения, власть над стаей. Я рос, зная, что меня ждет в будущем и совершенно по этому поводу не переживал, ведь родители дурного не пожелают, все-таки я – единственный ребенок, которого любили и баловали как могли. Наша стая была небольшая, но крепкая, мы жили в поселении далеко от города, никого не трогали, никому не мешали, ни с кем не делили территорию. Пока в ту ночь к нам не пришли чужаки. Дикие, забывшие, что значит человечность, кочевники: кто человеком, кто волком. Они не спрашивали, просто дрались, убивали и насиловали, поджигали дома и упивались своей силой. Они напали даже не по законам волков, вызвав вожака на поединок, а ударили подло в спину, когда в поселении все спали. Их было много, гораздо больше, чем нас, они были кровожадные и сильные, не оседлые, вечно сцепляющиеся с кем-то, им было плевать, кого убивать: не жалели ни детей, ни стариков. Меня спасло только то, что как только загорелся наш дом, отец, оглушив меня, отправил в землянку-погреб с продуктами. Когда я очнулся, везде был запах гари и крови, а от поселения не осталось ничего: все наши были мертвы. Эти твари даже скотину перебили, представляешь? Мне тогда так страшно было, как, наверное, никогда в жизни. Я ходил по пепелищу, звал родителей, а они не отзывались. Я нашел их на месте нашего дома, они так и умерли вместе, защищаясь до последнего. Не помню, сколько я пробыл вместе с ними и сколько кричал и плакал, но когда пришел в себя, уже снова стемнело. Я был зол, мне было больно, пробирало до костей от ужаса, меня так тогда заклинило, что я хотел убить каждую собаку из той проклятой стаи и отомстить. И я шел по их следу, выслеживал, как поганую дичь, пока не нашел их стоянку. Они пили и веселились, волки вперемежку с людьми, только вожак, огромный матерый седой волчара, сидел в отдалении, наблюдая за всем этим с какой-то гордостью что ли. А меня тогда как огнем обожгло. Я бросил ему вызов. Как волк волку, битва до смерти. Он был сильнее, опытнее, сначала пытался меня измотать и лишить опоры, гонял и валял по всей поляне, но все равно я оказался изворотливее, выносливее и злее и дрался действительно на смерть: ведь если и не смог бы победить, то хоть подох бы с честью в поединке, а не как псина – от голода под елкой. Не знаю как, но мне удалось свалить его, вцепившись в глотку из последних сил. Он уже даже почти не дергался, а я все рвал, желая на кусочки его разорвать! Меня от него еле оттащили, я успел покалечить еще двоих, пока они не признали смерть вожака. А я тогда просто встал и ушел, не зная, куда и зачем иду. Они и не преследовали: не могли поверить, что их вожака убил сопляк-омега. Только мне легче не стало, понимаешь? Родителей мне это не вернуло, смерть не принесло, и что делать дальше я не понимал. Так и бродил по округе, как в тумане. Я потом просто и банально не смог выбраться из канавы у дороги и там же упал. И было все равно, где и как подыхать, лишь бы это случилось уже наконец. Но меня вытащил тот мужик, вызвал ваших врачей, что привезли меня сюда. И, если бы не ты, хен, я бы уже давно не жил. Спасибо тебе за все. Я пойму, если теперь ты от меня откажешься, потому что ну кому нужен убийца? – Чонгук уже не просто дрожал, его трясло. Под конец сбивчивого рассказа, звонкий голос сел, звуча глухо и безнадежно, а по побелевшим, будто обескровленным щекам текли непомерно огромные слезы.       У Тэхена у самого уже невозможно щипало глаза, а в груди будто камень образовался, мешающий дышать. Альфа лишь крепко притянул плачущего волчонка к себе, отчаянно-судорожно обнимая. То, что он услышал, хватило бы на несколько жизней нескольких человек, а досталось одному ребенку, который до сих пор держал все в себе, оставшись на этом свете совсем один. Тэхен слушал, затаив дыхание, не в силах теперь пошевелиться после этого рассказа. Он совершенно не доверял своему голосу сейчас, но и молчать не мог. - Малыш, что ты такое говоришь? Как же я откажусь от тебя, маленький сильный Гук-и? Ни за что не откажусь, слышишь? Ты не убийца и не смей так себя называть, понятно? Прошлое пусть в прошлом останется. А мы с тобой уже завтра будем дома, волчонок. Чонгук все еще плача, всхлипнув, часто-часто закивал головой, соглашаясь с Тэхеном, пряча свое заплаканное личико в изгибе его шеи, со всей силы сжимая пальцами широкие плечи старшего. - Теперь мой дом – там где ты, хен. – И уже совсем тихо добавил: - Ты мой дом.