Волчья ночь

      Чонгук чувствовал, что не выдерживает. У него просто закончились силы. Он всегда хотел быть стойким и выносливым, как учили его родители, быть опорой и поддержкой своего альфы, но сейчас просто не справлялся: все валилось из рук, совсем не хотелось двигаться, что-то предпринимать, решать, да и в целом говорить. Находиться дома было целой пыткой, там каждая мало-мальская вещица напоминала о собственной глупости и наивности. Проснувшись сегодня утром и вновь не обнаружив Тэхена дома, Чонгук, у которого, казалось, все эмоции уже атрофировались, лишь зябко повел плечами, едва плетясь на кухню, с трудом вливая в себя травяной чай (на большее не хватало ни сил, ни желания), пустым взглядом глядя в окно, где вовсю светило яркое жаркое солнце, ослепляя спешащих по своим делам прохожих горячими лучами и ясно-лазурным небом, обжигая истинно летней духотой чье-то доброе утро. Так хотелось вдруг быть не волком, а птицей: распахнуть крылья, подаваясь тугим потокам воздуха, кинуться камнем вниз, чтоб перед самой землей, под ритм испуганного маленького сердечка взмыть в манящую высь, пьянея от свободы и полета. Из такой желанной иллюзии вырвала трель телефона: Сокджин слезно просил выйти сегодня на работу, потому что внезапно с отравлением в больницу слег администратор. Может, хоть работа немного отвлечет от того уныния, что плотной дымкой витало вокруг? Хотя, вряд ли это бы действительно помогло. Единственное, чего хотелось – теплых ласковых объятий, как раньше, чтоб, уткнувшись носом в изгиб ЕГО шеи, шумно вдыхать родной аромат, осязая под кончиками пальцев сильное сердцебиение, но, увы, он сам, по собственной глупости в потакании своей натуре, сломал и разрушил то хрупкое, что теперь стало недосягаемой необходимостью. Чертовы гормоны, от них и так серая душевная муть становилась еще более непроглядной и мучительной. Так что, кое-как собрав себя в относительно прилично выглядевшего (если черную толстовку, черные драные на коленях джинсы и конверсы можно считать приличной формой одежды заместителя администратора), хоть и явно уставшего парня, Чонгук, не давая себе время передумать, оправдывая себя тем, что его выдернули с законного выходного, скрепя сердце поплелся на работу, отрешившись от уличного шума и хаоса, включив в наушниках музыку и пряча изможденное лицо под капюшоном.       Тэхен же, погрязший в угрызениях совести, совсем не замечал, что происходит с его маленьким волчонком. Перед глазами до сих пор мелькали картинки проведенной течки, в ушах все еще звучали тягучие несдержанные стоны и сладкие мольбы, а совесть не затыкалась ни на минуту. Она, как истинная сука, все шипела, что он, взрослый альфа, фактически изнасиловал ребенка, и будто бы одного этого было мало, так он, в каком-то слепом дурмане пометил того, лишив шанса найти своего истинного и завести с ним семью, потому что теперь на меченного не взглянет никто (не считая всяких беспринципных отморозков, от которых, как раз таки, и хотелось удержать подальше). Добавил в тот самый, первый после выходных день, в копилку самокопания еще и Чимин, который, как только довольный Тэхен пришел на работу, сразу поняв и учуяв, что происходило, вычитал такую лекцию о совращении несовершеннолетних, что стало тошно от самого себя. Несомненно, хирург был прав, но как быть, если все счастье мира теперь слилось в одном маленьком и родном волчонке? Как быть, если кроме него других теперь вообще не видит? Вот только содеянного не исправить, теперь только прощение вымаливать, да свое сердце к его ногам бросить, чтоб сам решал, как теперь оно биться будет. И так хотелось, чтоб все произошедшее не было минутной блажью, чтоб каждый момент жизни провести вместе, рука об руку, иначе он сам себя своей тоской по несбывшемуся задушит, что посягнул на того, кто единственной семьей стал.       Спустя столько мучительных сменяющих друг друга один за одним дней самобичевания и споров с совестью, Тэхен принял решение, надеясь лишь на то, что еще не поздно, что есть еще шанс начать все заново, как положено, а не через одно вечно излюбленное место. И начать он решил с разговора с Чимином: в любом случае, этот омега всегда был и останется самым близким другом, даже несмотря на то, что их дружба была яро приправлена сексом. Почему-то хотелось услышать одобрение именно от него, было важно заручиться поддержкой и верой прежде, чем кидаться с головой в очередной омут. Будучи уверенным, что у Чонгука сегодня выходной, Тэхен еще с утра спешно ушел из дома, чтоб успеть до обеда выполнить хотя бы часть запланированного, а потом встретиться таки с Чимином, который хоть и жалел непутевого друга, сумевшего создать вокруг себя какой-то нелепый гарем, но все таки явно злился на его умение не видеть и не замечать очевидного, согласился в обеденный перерыв посидеть с ним в кофейне. Хотя, какое-то тянущее ощущение надвигающегося пиздеца не давало покоя, толкало домой, нашептывало, что неизбежное уже рядом.       Сегодня в кофейне было необычайно тихо, были заняты от силы пара столиков, так что можно было не бояться лишнего шума и суеты. Правда, Тэхену уже казалось, что он потихоньку сходит с ума: ему везде мерещился запах земляники, перебивая все остальные, присущие кофейне, ароматы. И даже пришедший Чимин, принесший за собой тонкий флер легких ирисов, не смог отвлечь альфу от поиска источника ягодного аромата. Даже сквозь разговор разыгравшаяся паранойя подкидывала фантомное ощущение присутствия где-то поблизости нарушителя душевного равновесия Тэхена. Альфа долго молчал, разглядывая свое размытое отражение на дне опустевшего стакана из-под кофе, который успел выпить, пока ждал друга, но все же, спустя минуту, подняв уставший взгляд, разрушил затянувшееся молчание: - Чимин-а, прости меня за все. Из меня получился хреновый друг и еще более хреновый парень. – Видя, как Чимин, явно пытается что-то сказать и возразить, Тэхен знаком останавливает его, умоляя взглядом не перебивать: вся решимость стремительно таяла на ходу. – Знаешь, я последние дни много думал, все никак не мог выкинуть из головы то, что натворил, и понял, что я без Чонгука уже не смогу. Мне кажется, что до того, как встретить его, я полноценно и не жил. А сейчас, когда я виноват настолько, что и прощения не заслуживаю, я готов что угодно сделать, лишь бы снова увидеть, как он улыбается, встречая меня с работы, делать его счастливым, стать для него не просто опекуном, а любимым. Тем, кто защитит и кто опорой ему будет. Он же маленький такой, наивный, только учится в этом мире жить, а мне уже весь мир заменил. Прости, что говорю все это тебе, но я больше не могу мучить всех нас своей неопределенностью. – Альфа наконец поднял больные глаза на друга, в ожидании ответа закусив нижнюю губу, которая, видимо, последнее время весьма страдала от таких манипуляций: нежная кожица обветрила, кое-где темнея мелкими трещинками.       Чимин же слушал, хмуря брови, в глубине души радуясь, что Тэхен наконец-то созрел, чтоб в самом себе разобраться: последнее время видеть его метания и попытки вернуть прежний уклад жизни было больно. Даже больнее, чем понимать, что тебе, тому, кто был рядом много лет, предпочли мальчишку. Только вот омега понимал, что если у них с Тэхеном была многолетняя дружба и симпатия, то у Тэхена с Чонгуком была именно любовь. Та самая, которая раз и навсегда, которая равно как счастье, так и боль огромная, и от которой не убежать, как ни старайся. А если все же попытаешься, то весь свет не мил станет и каждый прожитый день пыткой покажется. - Тэ, ты дурак? За что передо мной-то извиняться? Ты мне с самого начала ничего не обещал и ничего не скрывал. Да, ты мне нравишься. Да, я был не против определенных привилегий в нашей дружбе, в конце концов, мы – взрослые люди, оба понимаем, что того, что было у нас – мало для хоть каких-то серьезных отношений. Мы как изначально были друзьями, так ими и останемся. Но ты хоть раз задумывался о том, почему Чонгук все время, когда мы все вместе гуляли, становился угрюмым и замкнутым? Это не потому, что он боится посторонних, в конце концов, он сам смог устроиться на работу и мало того, не сбежал оттуда в первый день. Он ревновал, Тэ. Он готов был мне глотку перегрызть, лишь бы я к тебе ближе, чем на километр не подходил. Ты понимаешь, что этот ребенок, боясь расстроить тебя или помешать твоей личной жизни, держал все в себе, даже меня старался принять, лишь бы было хорошо тебе. Я омега, я вижу все с другой позиции, с той, которую не видишь ты, потому что я знаю, куда смотреть. А теперь о том, почему я так резко высказался тогда по поводу проведенной течки. Именно из-за того, что я вижу отношение Чонгука к тебе, я тебя прошу, чтоб ты хорошо подумал: если ты просто поддался на его очарование и не планируешь ничего серьезного, то лучше отступись и не порть ребенку и без того несладкую жизнь. Но если же ты действительно уверен, что хочешь быть с ним и завести уже вашу собственную семью, то я буду за вас только счастлив. Не забывай, что в вашей паре именно ты взрослый, серьезный человек, не делай глупостей. – Чимин мягко улыбался, глядя на альфу, который чуть ли не каждое сказанное слово ловил, а на части про ревность Чонгука и вовсе почти растекся довольной лужицей. А потом, альфа, заметно смущаясь, вытащил из кармана небольшую черную бархатную коробочку, бережно открывая и ставя прямо по центру стола. Чимин ахнул. Кольцо. В коробке было изящное, переливающееся в свете солнца мелкими камешками, кольцо из белого золота. И пусть это чудо предназначалось не ему, но Пак был безумно счастлив. Не сдержавшись и радостно, чуть ли не пища, привстав со своего места, с особой нежностью провел ладошкой по щеке смущенного Тэхена, почти полностью перегнувшись через столик. - Ну что ж, раз уж такой заядлый убежденный холостяк как Ким Тэхен добровольно решил окольцеваться, то я спокоен. – И уже более серьезно добавил: – Тэ, просто помни, что я всегда поддержу тебя, как бы все не повернулось. - Спасибо, Чим, ты себе даже не представляешь, какой груз у меня сейчас с плеч свалился. Чонгук, вышедший из кабинета взять себе перекусить, ибо организм, сам не знающий, чего ему нужно, внезапно затребовал кушать, заметив недалеко за столиком знакомую парочку, остолбенел. Какое-то непонятное мазохистское чувство не давало двинуться с места, заставляя смотреть, впитывать в себя каждую деталь, пока легкие не начинают гореть от незаметно задержанного дыхания и нехватки кислорода. Он не слышал, о чем они говорят, но взгляд скоро ухватился за оставленную на столике коробочку, метнулся на удивленно-радостного Чимина, на Тэхена, ластившегося к его ладони, как большой довольный кот, и снова на коробочку. Сложить два и два не составило труда: понятное дело, что этого и следовало ожидать. Да, пусть сейчас боль медленно, но неотвратимо ломает и крошит душу, да, пусть именно сейчас разбилась последняя маленькая капелька надежды, но хотя бы пришла определенность. Его альфа только что сделал свой выбор, и кто Чонгук такой, чтоб рушить счастье того, кого ценит больше жизни? Слез не было. Наверное, лимит исчерпался за последние дни. Было только желание исчезнуть из этого города и желательно вообще с этой планеты. Жаль, что не нашли еще ученые обитаемой системы. Волк бы с радостью, обгоняя всех, в первых рядах отправился бы туда добровольцем. Что угодно, лишь бы больше никогда не иметь даже малейшего шанса вернуться сюда, где только что он умер, развеявшись в прах. Искренне жаль, что в его положении нельзя обернуться зверем, чтоб завыть, изливая всю боль, петь свою волчью песню ночью луне, спасая хоть маленькие оставшиеся крупицы тепла.       Чонгук, словно выйдя из транса, резко развернулся, уходя, совсем забыв, зачем приходил в зал. В голове пустота, а там, где когда-то билось сильное любящее сердце – черная дыра. Волки выбирают пару один раз и на всю жизнь – аксиома. Не станет одного – загнется и другой. Только что делать, если сам добровольно отпускаешь свою пару, почему-то нигде не рассказывается. Наверное, потому что ни один здравомыслящий волк не пойдет на такое: медленно, но верно угасать, теряя интерес к жизни. Только вот Чонгуку есть ради кого жить: он сделает все возможное, чтоб вырастить крепкого и счастливого волчонка, окутав его любовью и заботой так, как когда-то окружали его самого сначала родители, а затем и Тэхен. Одно даже мысленное упоминание родного имени резало глубже ножа, становясь отныне запретным, пусть и самым счастливым воспоминанием. Работать в таком состоянии было невозможно. Зайдя в свой кабинет, омега большую часть сил и без того ослабевшего организма убил только на то, чтоб дышать и не задыхаться рвущимся наружу воем. Он даже до рабочего места не дошел, обессиленно привалившись спиной к двери. В принципе, можно было бы досидеть оставшиеся пару часов, но Чонгук, решивший, что хватит уже строить из себя бедного сиротку, как никогда сильно захотел как можно скорее избавить Тэхена от своего присутствия. В самом деле, сколько можно сидеть на шее человека, который и так сделал слишком многое ради его благополучия? Решение пришло спонтанно, но с каждой секундой казалось все более верным. Кое-как поднявшись, поправляя одежду, приводя себя в более-менее приличный вид, омега, слегка пошатываясь, вышел из кабинета, на ходу расправляя плечи и придавая своей статной осанке с каждым шагом все больше напускной уверенности, будто только сейчас вспомнив, что он гордый волк, а не просто слабый омега. Дойдя до кабинета управляющего и деликатно постучав, дождавшись разрешения войти, Чонгук, стараясь выглядеть как можно более естественно, не показав при этом своих настоящих эмоций, переступил порог практически в свою новую жизнь. - Сокджин-щи, простите, что отвлекаю, но нельзя ли было мне на час отлучиться домой? – Твердый голос, не выдающий ни капельки истинных чувств, абсолютно пустые, подобные погасшим звездам глаза, как-то внезапно исчезнувшая былая милая детская непосредственность, и вот перед Джином стоит до пугающего взрослый омега, который еще с утра был хоть и печальным, но все же более живым. А сейчас одного взгляда хватало, чтоб бросило в дрожь: от хрустально-статной фигуры веяло арктическим холодом. Прямая спина, острый взгляд и полное отсутствие каких-либо эмоций сделали молодого и привлекательного волка-омегу похожим на мертвеца. Сокджин, до глубины души поразившийся таким метаморфозам, оторвавшись от бумаг, был не в силах отвести удивленный и шокированный взгляд. - Чонгук-и, у тебя что-то случилось? Тебе нездоровится? Может, подбросить тебя в больницу? - Спасибо, не стоит. Все в порядке. Мне просто срочно нужно съехать с квартиры, в которой я жил ранее. – Видя непонимание на лице начальника, Чонгук, понимающий, что ему во что бы то ни стало нужно успеть сделать задуманное до возвращения Тэхена, коротко бросил: - Непредвиденные обстоятельства.       Только вот альфа прекрасно помнил, что Чонгук квартиру не снимает. - Подожди, тебя опекун что ли выгнал? У тебя ж метка уже, это из-за нее? Чонгуку хотелось зарычать. Он понимал, что беспокойство начальства идет от чистой души, натянутые нервы и так уже еле держались на малюсеньких тоненьких ниточках, чтоб пытаться еще деликатно расшаркиваться и выдумывать какую-нибудь ложь. - Никто меня не выгнал. И метка… Я меченный без альфы. Беременный к тому же. Можете считать, что шлюха. Как хотите, так и называйте. – Пугающе-механическая пустая улыбка, только подчеркивающая весь ужас только что произнесенного, напугала Джина своим несоответствием с красивым, мягким лицом. Альфа, зажмурившись и помассировав переносицу, окончательно отодвинув в сторону документы, решил, что выпытает правду во что бы то ни стало: во-первых, помочь сородичу было делом чести, а во-вторых, слишком импонировал ему именно этот волчонок. - Так, ребенок, я совершенно ничего не понимаю. С чего ты навешал на себя таких ярлыков и что могло случиться такого, что ты убегаешь из дома? Рассказывай все по порядку, и мы вместе что-нибудь придумаем.       Чонгук, все еще нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и мысленно прикидывая, есть ли у него еще время, плавясь от мощного эмоционального коктейля из злости, боли и обиды, не дождавшись приглашения, совсем не вежливо резко уселся на стоявшее рядом с рабочим столом кресло: еще чуть-чуть и тяжесть, давившая мраморной плитой на плечи неизменно бы подкосила еле державшегося на ногах парня. - Да нечего рассказывать. Моя пара – это мой опекун, который скоро женится. Он самый добрый человек, которого я когда-либо встречал, и за все то, что он сделал для меня, я отплатил ему тем, что в последнюю течку фактически заставил переспать со мной, пошел на поводу у своего эгоизма, поддался натуре, зная, что у него уже есть омега, с которым они довольно давно вместе. Не удивительно, что мой альфа начал меня избегать. Я б тоже от такого омеги подальше держался. Не очень такая характеристика меня, правда? – По лицу омеги пробежала злая усмешка и отвращение к самому себе, во взгляде – явная неловкость и простое неумение делиться с кем-то своими переживаниями, а пальцы нервно перебирают края длинных рукавов толстовки, которую не глядя парень одел перед уходом, совершенно забывшись, что она принадлежала Тэхену, и в обнимку с которой Гук спал последние ночи. – Сокджин-щи, я вас очень прошу, всего на час, отпустите меня, я быстро заберу вещи и вернусь на работу. Я не хочу столкнуться с Тэхеном. Не хочу видеть в его глазах отторжение. Я и так перед ним виноват. – Чонгук держался как мог, под конец все же тихонько всхлипнув. Но слез по-прежнему не было. Он не понимал, зачем вывалил всю нелицеприятную правду постороннему, но от этого даже на каплю легче не стало. Только совесть начала грызть, подленько нашептывая, что волк из него никудышный, раз за каждой мелочью жалуется и ноет, не в состоянии решить свои проблемы сам, и возраст теперь не оправдание: сам скоро родителем станет, пора бы уже учиться самостоятельности.       А ошарашенный Джин вообще не знал, что сказать, потому что этот волчонок, совсем не заслуживший таких пинков от жизни, держится так, как иной альфа не сможет. - Ты уверен, что хочешь уйти? Может, вам все-таки стоит поговорить? Я за всю свою жизнь еще ни разу не видел, чтоб один в паре не принимал другого. В конце концов, ты понимаешь, на какой риск идешь? - Я все прекрасно понимаю и осознаю. И то, что беременность будет тяжелой, и что без пары я сам буду немощным и неполноценным, и что меченный и с ребенком на руках никому не сдался, но я больше не могу. Я не хочу, чтоб каждый раз, глядя на меня он чувствовал вину перед своим омегой. Они оба заслуживают счастья. А я… как-нибудь справлюсь. И разговора у нас не получится. За месяц почти не поговорили, а теперь тем более это ни к чему.       Со словами «Бедный ребенок, я тебя сам отвезу», Джин, совершенно бесшумно встав из-за стола, стараясь унять волну жалости, понимая, что Чонгуку это вряд ли понравится, тихо подошел к разбитому волчонку и обнял крепко, но осторожно, боясь навредить. Для альфы, парой которого тоже был человек, было знакомо то самое различие менталитетов и воспитаний, но вот с такой неосведомленностью человека о банальных вещах он сталкивался впервые: ему было непонятно, почему за столько времени опекунства человек не удосужился ничего узнать о своем воспитаннике. Неприязнь к Тэхену вспыхнула ярко и быстро: для волков омеги были бесценны, а омеги-мужчины вдвойне – только они стопроцентно зачинали мальчика-альфу, только их дети, даже при смешении крови, рождались чистокровными волками. И такое вот отношение к одному из тех, кого берегли как зеницу ока, злило, поднимая в душе ураган первозданной ярости. Джин, сделав в памяти пометочку разузнать как можно больше о так негативно заинтересовавшем его человеке, мысленно пообещал, что если тот не одумается, то всеми силами за попранную честь сородича обязательно лично спросит.