«Тайна неминуемо станет явью однажды. Но вот застанет ли этот миг тот, кому есть до этого хоть какое-то дело? Хороший вопрос».
Хао Шань, пятый император империи Кай.
***
В помещении был идеальный порядок, однако воздух всё равно оказался несколько застоявшимся, что особенно остро ощущалось в первые мгновения пребывания здесь. Принцесса прошла вглубь и остановилась вблизи единственного в этой комнате окна, после чего пригласила советника подойди к ней безмолвным жестом. Он подчинился, отмерив с десяток шагов, и теперь стоял напротив неё, соблюдая требуемую приличиями дистанцию. Возле окна лицо принцессы было отчетливо различимо, ночь сегодня стояла ясная. В глазах Её Высочества читалось явное недовольство, хотя вместе с тем имело место и некоторое замешательство. Кэйсюк до сих пор не имел ни одной идеи насчет того, что она собиралась сказать. Но прямо сейчас ему дико не хотелось пускаться в догадки. Так что он просто терпеливо дожидался, когда она соизволит озвучить всё сама. Принцесса слегка прочистила горло и наконец заговорила: — Кхм, сперва хочу принести вам свои извинения за случившееся и прошу не придавать этому особого значения. Они лишь… немного перестарались с заботой. «Почему она извиняется?» — подумалось ему. В конце концов, она вовсе не обязана обеспечивать ему какие-то особые удобства. — И, смею заверить — это ни коим образом не скажется на завтрашнем отбытии. Однако есть один момент, который мне хотелось бы прояснить… Её Высочество отвела взгляд, и с её губ сорвался усталый вздох. — Видите ли, советник Кэйсюк, я безусловно не уповала на то, что мы с вами сможем доверять друг другу всецело. Но всё же мне казалось, что нам удалось достичь… некоторого взаимопонимания. — К чему вы клоните? — Хоть я и сказала, что произошедшее никак не скажется на завтрашнем отбытии, это вовсе не означает, что повода для обострения… беспокойства со стороны Драконов не возникнет и в дальнейшем. Она вновь подняла на него глаза, и сердце советника предательски дрогнуло. Память как назло пробудила тот образ, в котором она смотрела на него почти так же. Правда с той разницей, что тогда под пальцами ощущалась упоительная мягкость её распаленной кожи, а его налитая вожделением плоть утопала в сладостной тесноте, сводящей с ума и без того зависший на грани безумия разум. — Скажите, — вновь заговорила она, а он не мог оторвать глаз от её губ, — вы действительно замыслили против меня нечто… стоящее столь серьёзного беспокойства? «О небо… Это невыносимо…». Кэйсюк не знал, какому из порывов, что поднимали сейчас рябь на озере его спокойствия, следовать. Особенно в свете того, что он с уверенностью сознавал — не последуешь ни одному, и накроет уже океаном, объятым штормом. Почему она спрашивает его так, словно желает как-то сгладить всю эту нелепую ситуацию? Что это за странный блеск в её глазах? Заинтересованность? Опасение?.. Сочувствие? Почему её вообще заботит его судьба? Он явно далеко не ключевая фигура на доске её собственной. Или всё это очередная игра его ошалевшей фантазии, и на самом деле она прожигает его взглядом, наполненным исключительно угрозой и презрением? С чего ей тревожиться о нём, по какой бы то ни было причине, когда гораздо логичнее позволить Драконам действовать так, как они собирались? — Почему вас это вообще заботит? — обронил он тоном утомленного недальновидностью своего ученика учителя. — Простите? — удивилась принцесса. — К чему весь этот разговор? Вы же сами буквально только что сказали — такая у меня работа, подразумевая плетение интриг и разработку коварных замыслов, разве нет? Как сказали и то, что ваша роль — всему этому противодействовать. Но подобные игры, никогда не ведутся в открытую, принцесса Йона. И то, что вы пытаетесь сделать сейчас — это значительный отход от обрисованной вами же роли. На лице Её Высочества отразилось неподдельное изумление, смешанное с негодованием и чем-то ещё, мерцавшим тем самым загадочным блеском в её глазах. Она приоткрыла рот и приподняла руку, уже намереваясь что-то сказать, но вдруг передумала, склонив голову. — Были ли вы честны со мной хоть раз, за время этого так называемого «союза»? — произнесла она почти что безжизненно. — Разумеется, но это далеко не так важно, принцесса. Важен в итоге всегда только результат. И действия, подвергающие его неоправданному риску, сложно назвать благоразумными. Принцесса вскинула взгляд на советника и, нахмурившись, проговорила: — Что вы хотите этим сказать? — То, что в этом вашем поступке нет никакого смысла. Если вы та, кем назвались. — Послушайте, вы же понимаете, что война уже началась? И что ближайшие дни, недели, а возможно и месяцы станут крайне тяжким испытанием для весьма великого числа людей? — И как это связано с неразумными действиями в конкретном случае? Здесь и сейчас? — Агх! Вы что, нарочно пытаетесь меня разозлить?! — возмутилась принцесса. — Вы говорите так, словно нас с вами всё это не коснется! — Как раз напротив. Именно потому, что я отлично понимаю, что нас это коснется, причем так, как коснется далеко не всех, я так и говорю. — Неужели вы не понимаете, что завтра мы вместе отправимся на поле боя? — не унималась Её Высочество. — Неужели думаете, что даже полевой лагерь — это подходящее место для интриг и каких-то секретов между… «союзниками»? — выдавила она, поморщившись, и уточнила: — Даже в преддверии войны со столь грозным врагом? Этот взгляд и этот голос почти убивали, по крайней мере ту его часть, что уже была благополучно отравлена ею. Ту часть его разума, что уже пропиталась мыслями о ней насквозь. И эта воспаленная лихорадкой наваждения опухоль мучила его, рассылая нездоровые импульсы по телу, и побуждая на не менее неблагоразумные деяния, в коих он сам её укорял. Казалось, ещё немного и Кэйсюк попросту сорвется, угодив в пучину бурлящего чувственного восприятия, отринув последние остатки здравомыслия. — Нет, принцесса Йона, это вы послушайте. Вы уверены, что в полной мере сознаете, к чему нас подводите? — сказал он уже более строго, допустив нотки раздражения в свой голос. — Вы действительно считаете, что нам необходима полная откровенность для успешного исполнения отведенных нам ролей? И готовы ли вы к последствиям этой… откровенности? В ней шевельнулось замешательство, и принцесса помедлила с ответом, но, совладав с собой, озвучила: — Я не до конца понимаю, к чему вы ведете, но одно могу сказать наверняка: будучи уже на передовой, мне хотелось бы сосредоточиться лишь на одном враге — на том, что намерен вторгнуться в нашу страну. Поэтому, прошу вас, давайте уладим всё до отбытия. Ему вдруг захотелось рассмеяться в голос, но он позволил себе лишь тихую усмешку: — Уладим что? — Что Драконы успели вам рассказать? — Мне так и не было названо ни одной внятной причины, вызвавшей… столь бурное недовольство, — пояснил советник, пожав плечами. — Однако, как я успел уяснить, речь о чем-то, что лежит явно за гранью понимания простых сметных. — Гм… Именно поэтому я и спросила вас о ваших замыслах касательно меня. И есть ли среди них некий действительно весомый повод… для беспокойства. И, говоря это, я подразумеваю не то, что вам свойственно в целом, — она вдруг замолчала, заглянула ему в глаза и продолжила лишь спустя несколько тяжелых ударов сердца: — Вы планируете избавиться от меня, как только острая надобность во мне отпадет? Замышляете угрожать Драконам ценой моей жизни? Или же, напротив — мне ценой их жизней или жизни Юна? — Я до такой степени похожу на безумца? Я уже сказал это им, так что повторюсь — неужели вы полагаете, что любое из этого, причем совершенно неважно в каком виде, выгодно для меня в данный момент? Когда, как вы верно заметили, война с «грозным врагом» уже начата? Зачем мне угрожать вам или вынуждать вас к чему-то, когда мы уже действуем согласованно и в общих интересах? Её Высочество молча воззрилась на него в ответ, словно в попытке вымерить все изъяны этой полуправды. — Но что-то же всё-таки есть, верно? Что-то, о чём вы думаете довольно часто? Кэйсюк вновь ощутил себя так же, как и тогда, у залитой солнечным светом беседки — почти что преступником, который вот-вот попадётся с поличным. — Шиньа сказал, что у вас есть некие… «недостойные мысли» относительно меня. Он рос… в трудных условиях, поэтому ему не всегда удается выражать свои мысли достаточно ясно. Но это его заявление фактически их всех и взбудоражило. «Было бы лучше, если бы они меня попросту придушили…» — сокрушался советник про себя. — Я не жду от вас никаких разительных перемен и понимаю, что, как вы и сказали, у нас с вами разные роли… и методы. Единственное, о чем я прошу — дать мне знать, что конкретно означают эти «мысли». Чтобы я могла успокоить свою семью и всецело сосредоточиться на грядущем сражении. «Так вот оно что. В таком случае всё не так уж скверно. Остается только выдать ей удобную ложь и тихо разойтись». — Что ж, полагаю, здесь всё несколько проще, чем кажется. Вы ведь и сами уже озвучили это, не так ли? С учетом того рода дел, коими я обычно занят, сложно предположить, что в моей голове есть много места для легких и светлых измышлений. Но ничего радикального против вас я планировать уже не могу по той простой причине, что ваша стратегическая значимость нынче неимоверно высока. — Но вы все же думаете обо мне и строите некие планы на тот или иной случай? — А у меня есть иной выбор? Кроме того, полагаю, в этом отношении мы в равных условиях, так как это сотрудничество основывается отнюдь не на взаимной симпатии, а скорее на вынужденной необходимости. И вы со своей… семьей наверняка также прикидываете варианты, как будете действовать в том или ином случае. Или я ошибаюсь? Судя по выражению её лица, от истины он был недалек. — Если вас интересует конкретика, в последнее время я думаю лишь о том, как вы справитесь, оказавшись на поле брани. И какие меры предпринять в случае, если что-то пойдет не так. Принцесса сделала шаг к нему и, слегка склонив голову набок, сказала с непоколебимой уверенностью: — Вы лжете. Советник вздрогнул, не сумев удержать лицо. И он понял, что она это заметила. — То, что я отправляюсь на битву вместе с Сувоном, подтвердилось лишь сегодня, вы сами были там и всё слышали. А посему это вряд ли может быть истинной причиной. Ведь Шиньа сказал, что стал замечать это за вами некоторое время назад. Кэйсюк ощутил, как в нём занимается волнение. Он нахмурился и шагнул ближе к ней, пожалуй, впервые за долгий период, отбросив привычную тягу к соблюдению приличий. — Я повторюсь, это не имеет ничего общего с вашим благополучием и никак не угрожает вам. — Но это связано напрямую со мной, — отрезала она, нахмурившись в ответ. — Какая разница? — То есть вы не отрицаете этого? — … — А Сувон что-то об этом… — О боги! Нет! Что за вздорные мысли!.. — он осекся и сделал шаг назад. Принцесса вытаращилась на него округлившимися от удивления глазами, и советник подумал, что ещё немного, и он просто сбежит отсюда, наплевав на последствия. — Кхм, довольно необычно видеть от вас столь… живую реакцию. — Прошу меня извинить, но я предлагаю закончить на этом. Вы же не хотите уснуть в седле по пути? — Но вы мне так и не ответили. — По-вашему, я мало вам сказал? — Вы не сказали мне ничего конкретного, и то, как вы отреагировали только что, когда я заговорила о Сувоне, лишь множит вопросы и укрепляет подозрения. Оттененные полуночной синевой аметисты выразительно сверкнули, и принцесса продолжила, твердо и требовательно: — Мне нужен четкий ответ, который прояснит мне всё. Иначе клевать носом в седле будем завтра мы оба. Кэйсюк не выдержал и тихо рассмеялся, мрачно и коротко, но этого хватило, чтобы заставить Её Высочество вздрогнуть и насторожиться. «Ну давай же… Просто придумай что-то… Что-нибудь… Соври ей. И озвучь это убедительно. Чтобы эта аловолосая демоница наконец оставила тебя в покое». А затем он вновь поднял на неё глаза и с ошеломительной ясностью осознал, что не может ничего. Ни соврать, ни быть убедительным, ни озвучить ей правду. Казалось, он попросту тонет в поглощающей его безысходности. И тело пришло в движение раньше, чем он успел это понять. Он сделал два стремительных шага к принцессе, однако почти не ощущая при этом своих ног. Кисти его рук сомкнулись на хрупких девичьих плечах, передав ему сковавшее её напряжение. И Кэйсюк обреченно выдохнул: — Вот вам ваш ответ… Резко подавшись принцессе навстречу, советник впился в её губы, едва не ударившись об неё. Грубо, дерзко и бесцеремонно. В первые мгновения она едва не обмерла в его руках, но, опомнившись, попыталась оттолкнуть его, упершись ему в грудь. Только всё было без толку, так как Кэйсюк уже успел прижать её к себе, запустив одну ладонь за затылок. Принцесса замычала ему в губы, но он лишь сжал её крепче. На миг показалось, что ещё немного, и он просто задушит её, будто змея, стискивающая добычу в кольцах своего хвоста. И, когда ей стало трудно дышать, Её Высочество приоткрыла рот, инстинктивно пытаясь вдохнуть поглубже любым способом. Но вместо спасительного глотка воздуха она ощутила прикосновение его языка. В уголках её глаз выступили слезы. Она пыталась хотя бы пнуть его ногой, но из такого положения это плохо удавалось, и всё, что оставалось ей сейчас — возмущенно мычать и трепыхаться в оказавшихся на удивление сильными руках. Наконец уличив момент, принцесса ударила его пяткой по пальцам ноги и укусила за нижнюю губу, вынуждая советника выпустить её из своей хватки. Кэйсюк отшатнулся. Её Высочество прожигала его неотрывным взглядом, смешавшим в себе гнев, ошеломление и страх. Она часто дышала, заглатывая душный воздух приоткрытым ртом. Советник выпрямился, посмотрев на неё ничего не выражающим лицом, словно он был в этот момент где-то не здесь. — Ч-что вы… — прохрипела принцесса. — Вы хотели узнать ход моих мыслей о вас. Он таков. Теперь, полагаю, вопрос исчерпан? — В-вы… — Как я и сказал — это не несет для вас никакой угрозы. И не окажись вы столь упорны в своем упрямстве, до этого бы не дошло. — Кх… — Однако, если вы считаете это достойной причиной, чтобы лишить меня жизни, вам достаточно лишь отдать приказ одному из своих стражей. И, откровенно говоря, я даже не буду против. Так как я всё равно не могу спокойно спать по ночам из-за этого. Принцесса пришла в полнейшее смятение, осев на пол там, где стояла. И на какой-то миг где-то в глубине пораженной части его разума что-то болезненно содрогнулось при виде этого. Что-то, желавшее совершенно иного и саднящее от осознания невозможности это заполучить. Плавно опустившись на пол подле Её Высочества, советник поймал её взгляд. Она вздрогнула, как от удара, но глаза не отвела. — Я же предупреждал вас, принцесса Йона, но вы не послушали. Вы заигрались в благородство с тем, кто этого явно не стоит. Хотя, полагаю, отчасти виной тому и излишнее любопытство, которое вы не смогли вовремя обуздать. Но не волнуйтесь, как я и сказал — это лишь мой недуг, и справляться с ним я буду сам. Вас это не должно ни коим образом заботить. Просто делайте своё дело, а я буду делать своё. Или отнимите мою жизнь, выведя меня из игры окончательно. Выбор за вами. Она смотрела на него молча какое-то время, и в глазах её зажигались и гасли звёзды неведомого ему знания. Словно отголосок того божественного, частью которого она несомненно являлась. Сердца стучали в тишине залитой полумраком комнаты — каждое в своем ритме. И спустя маленькую вечность неопределённости взгляд принцессы вновь изменился, наполнившись горечью и печалью. — Вы очень несчастный человек, советник Кэйсюк… — прошептала она. — И при иных обстоятельствах мне, возможно... даже могло бы быть вас жаль. Его тело прошибла мелкая, но стойкая дрожь, и Кэйсюк ощутил себя вновь проигравшим. — Умоляю вас перестаньте, — выдохнул он с болью, — иначе я буду вынужден сам броситься на клинок, даже утра не дожидаясь. Тихо поднявшись, советник молча вышел за дверь. Свежий ночной воздух колыхнул его волосы и коснулся почти что белого от бледности лица. Прямо сейчас он предпочитал ни о чем не думать. Кроме того, где-то на границе его сильно пошатнувшегося здравомыслия маячила неотступная тень, ставившая под сомнение действительность происходящего. Быть может, ещё немного и он просто очнется посреди своей пустой комнаты с едким послевкусием тревоги в пересохшем рту. — Скверно выглядите, братишка-советник. Непростая, полагаю, выдалась беседа, — послышалось слева. Кэйсюк вздрогнул. Бросив осторожный взгляд в сторону прозвучавшего голоса, он наткнулся на изучающего ночные облака Оурю. То, что он оставался дожидаться Её Высочества, вылетело из головы напрочь. Советник не знал, что сказать, поэтому стоял молча. По-хорошему ему не следует тут задерживаться, но отчего-то он медлил. Что-то словно подсказывало, будто Оурю должен сказать нечто такое, что ему непременно необходимо услышать. — Он мучает вас, да? — Что… простите? — Алый Дракон, — пояснил Оурю, озвучив это так непринужденно, словно обыденно говоря о погоде. — Мне вовсе не требуется знать, что именно вас терзает, но, если это связанно с юной госпожой, понять саму причину отнюдь не трудно. Кэйсюк обратил на него потрясенный взгляд и затаил дыхание. Дракон обернулся, и на его юном лице расцвела умиротворенная улыбка. — Алый Дракон очень похож на пламя. Однако, пламенем можно как обогреться, чтобы уцелеть в промозглой тьме, так и обжечься, или даже сгореть целиком. Если быть недостаточно осмотрительным. И вы далеко не первый, кто угодил в капкан тягостного желания, побуждающего вас тянуться к этому пламени, чтобы хоть немного отогреть околевшие от одиночества пальцы. Зэно знает об этом так, как не знает, пожалуй, больше никто. Но Зэно помнит и других страждущих. С кем-то из них меня даже связывало то родство, что крепче всех прочих. Кто-то же, подобно вам, держался поодаль, долгое время пребывая в тени. Но все они так или иначе любили смотреть на отблески алого пламени. И, как я теперь уже знаю, нет никакой разницы, кто возжигает его искру — отважный муж с крепкой рукой, или же хрупкая дева с не менее крепким сердцем. Они бесспорно разные, но пламя в них ровно одно. Внимая этим неожиданным словам, Кэйсюк ощущал, как дрожит, казалось, буквально каждая частица его израненного тела, в котором томилось не менее израненное сердце. Он не мог понять и постичь всё это сразу, но то, что уже успело пробиться сквозь пелену недосказанности и обрело кристальную ясность, ввергало его в ужасающий трепет. А затем из-за двери гостевых покоев донесся слабый сдержанный всхлип, полоснувший по ночной тишине незримым росчерком. А следом за ним и второй. Едва уловимый, но отчетливо услышанный и советником, и Драконом. Кэйсюк почувствовал, как нечто, столь долго ворочающееся внутри него, наконец обрело форму, прорвав свой невидимый кокон. Выбравшись наружу, оно затопило грудь болезненным теплом, что едва не обжигало. Он неосознанно потянулся назад к двери и замер лишь в шаге от неё, ощутив касание чужой руки на своем плече. — Как я уже и сказал, — вновь заговорил Оурю всё тем же спокойным голосом, но теперь он звучал несколько тише, — многие любили смотреть на отблески алого пламени. Многие любят смотреть на них и теперь. Кому-то эта любовь приносит умиротворение и радость, кому-то — досаду и печаль. Есть и те, кого снедает зависть или даже гнев. Но упаси вас Небо — познать ту, когда это пламя погаснет на тысячелетия. Советник попытался вздохнуть, но осознал, что вздох застрял где-то в середине горла. Он обернулся к Оурю и заглянул в льдисто-лазурные глаза, почти такого же оттенка, как и у Хакурю, но среди ночного полумрака они казались скорее темно-серыми. И та глубина, что ощущалась в этих почти что детских чертах лица, будто бы вовсе не имела дна. «У бездны множество имен, и множество обличий…» — вдруг вспомнил Кэйсюк и судорожно сглотнул. — Идите к себе, братишка-советник, — сказал Дракон со сдержанной улыбкой. — Отдохните и наберитесь сил. Братишка-король нуждается в вас, даже если порой вы забываете об этом настолько, что перестаете в это верить. Ступайте и не тревожьтесь понапрасну. А печали драконьей крови оставьте тем, в чьих жилах струится эта самая кровь. Кроме того, у Зэно есть дополнительное преимущество, — сказал он, улыбнувшись шире. Кэйсюк вскинул брови в удивлении, а Дракон извлек из-за пазухи небольшой мешочек с цветочным узором. Какой-то слишком уж знакомый мешочек… И буквально одновременно с тем, как советник вспомнил, что именно так упаковывают определённого вида сладости на дворцовых кухнях, Оурю добавил: — Конфеты для юной госпожи мы всё же раздобыли. Этот необычайно резкий контраст неожиданным образом уравновесил негодование советника. Он вдруг ощутил себя вновь способным уверенно двигаться и даже вымолвить относительно внятное «благодарю». Отвесив учтивый поклон, Кэйсюк наконец направился к своим покоям, оставив позади загадочного солнцевласого юношу. А вместе с ним и тяготы своих тревог. Пусть хоть и ненадолго. Но после этих нескольких неимоверно ярких для ночного времени минут советник короля действительно почувствовал себя лучше. Быть может, ему удастся мирно уснуть, и даже выспаться. Чтобы не опозориться завтра, свалившись с лошади посреди дороги.