Жизнь тому назад

— Оставь их, они достаточно натерпелись. Лидии встречать призраков прошлого и мучиться от их взглядов и немых вопросов не впервой, но этого призрака она призывает сама ночным звонком в прошлое, которое засасывает с фанатичностью глубокого омута. Она даже не пугается, что не слышит шагов, не чувствует дуновения чужой души — Лидия уже, кажется, привыкает, что сама на девяносто процентов состоит из воспоминаний и сожалений, которые они влекут. — Я только хотела помочь. — Знаю, но будь осторожна. Одичавшие волчата больно кусаются. Лидии кажется, что Малия уже не та, что прежде, или просто плохо её знает. Она сама походит на волчицу, одинокую и потрёпанную жизнью. Они проходят один и тот же ад, но разными тропами. И путь Малии выходит тернистее, тяжелее и — что важнее — длиннее. Она так и не сходит с него, и поэтому Лидия чувствует себя рядом с ней виноватой и какой-то особенно жалкой. Там, где трусливые щенки сбегают, гордые волчицы идут до конца. — Не думала, что ты действительно приедешь, — признаётся Малия, пока они идут к парковке. — Как ты меня нашла? — Была у тебя дома. Твоя мама сказала, что ты говорила о месте, где непременно должна побывать. — И ты поняла, что речь о могиле Эрики? — удивляется Лидия — проходит слишком много времени, прежде чем она узнаёт, насколько Малия умна. — Я точно знала, что речь не о лечебнице. Мне кажется, ты вообще не собираешься туда ехать. В её голосе Лидия не слышит ничего, кроме усталости, и это пугает её. Она и забывает, как ужасающе быстро и беспощадно горе может выжечь всё внутри. Ей и не представить, каково проснуться в мире, где лучшая подруга убита лучшим другом. — Айзек не хочет меня видеть, — напоминает Лидия и удивляется, как просто произносить его имя в присутствии Малии, словно она нейтрализует проклятие, наложенное на них временем и его болезнью. — Как ты? Я так ни разу и не спросила, а тебе пришлось тяжелее всего. — Да, не спросила, — подтверждает Малия бесцветно. — Никто не спросил. Сейчас я в порядке. Лидия со всей ясностью понимает очевидное — она идёт плечом к плечу с единственным человеком, с которым она может не притворяться, что живёт дальше. — Он скучает по тебе. И любит, всё ещё. — Да, я тоже, — отзывается Лидия и честно пытается вспомнить, когда в последний раз болезненные сновидения обходились без голоса, прикосновений или образа Айзека. Она знает, что это ужасное помешательство, что ей, определённо, нужно обратиться к врачу, но она не до конца уверена, что это всё ещё любовь. На губах привкус сожаления и вины — они перекрывают всё, заставляя захлёбываться беззвучными рыданиями. Лидии кажется, что она уже не способна любить, не способна по-прежнему видеть в Айзеке того, к кому ей хотелось быть ближе несмотря ни на что. Что-то в ней ломается — она не знает, где воспоминания, а где — бесплотные фантазии, которые могут только погубить её изрядно пошатнувшийся рассудок. Возможно, она любит, но не может сказать наверняка, правильно ли это делает. — Мне нужно его увидеть, — неожиданно для себя решает Лидия. — Это нужно не только тебе, — соглашается Малия. — Айзеку тоже. Хватит уже вам жить иллюзиями. Лидия вдруг осознаёт, что Малия надеется вовсе не на их воссоединение, а на окончательное и бесповоротное расставание. Для неё их мерцающая надежда только продлевает хаос, тянущийся не один год. Лидия с горечью осознаёт, что взаимные мучения не помогают никому, даже им самим. — Да, хватит, — повторяет она, но не верит собственным словам. Лидия сомневается, что между ней и Айзеком всё тот же огонь, что прежде, но чувствует — без него ей придётся отстраивать себя заново, притворяться, что всё хорошо, чтобы никто не заподозрил, как просто погибнуть вот так, по щелчку чьих-то пальцев. Лидия просто не представляет, как жить в мире, где вкус цитрусового зелёного чая не поднимает внутри миниатюрную бурю захлёстывающих воспоминаний и ощущений — уже не полноценно-живых, но ещё и не окончательно мёртвых. Лидия боится перегореть — Лидия умеет гореть только Айзеком. — Надеюсь, всё действительно закончится, — говорит она и ощущает парализующий яд лжи на губах. — Нам нужно двигаться дальше. — Я рада, что мы это прояснили, — отзывается Малия, и Лидия даже не может злиться на неё за прямолинейность, не может обвинить в чёрствости или жестокости — они бредут по одной и той же тропе через ад, и всё, что им остаётся, — это ни в коем случае не останавливаться, ни на секунду. — Я поговорю с Салли и Дрейком. Если понадобится помощь, сообщу. Они расстаются у машины Малии, и Лидия ощущает тот же холод, который каждый раз сопровождает исчезновение очередного призрака прошлого. На пальцах — запах лилий, запах, который ненадолго вытесняет ментол как признак той, чьи неоновые ногти впились в её память и душу. Лидия следует дальше одна, понимая, что тут — очередная развилка, но впереди ещё достаточно встреч, таких же неопределённых и отчуждённых, как эта. Им с Малией, как ни старайся, не избавиться друг от друга, они — теперь и навечно — повязаны тем единственным, кем дорожат больше, чем собой. И пусть Лидия боится узнать, что на самом деле суждено их общим с Айзеком огням — погаснуть навечно или вспыхнуть от крохотной искры встречи, — она обязана сделать шаг вперёд. Ради Малии. Ради волчицы, которая была совершенно не в порядке.