Жизнь тому назад

Айзек даёт ответ перед самим собой — и нещадно путается в показаниях. Ему легче провести вечность взаперти, посыпая голову пеплом, чем признаться, что с каждым днём мысли о Лидии становятся всё навязчивее, всё болезненнее. Айзек легко бы спутал реальность со своими галлюцинациями, если бы не знал наверняка — если он видит Лидию, чувствует запах её духов и прикосновения, значит, это всего лишь бред, окончания которого так не хочется. — Выглядишь как побитый щенок, — шепчет Лидия, путаясь пальцами в его кудрях, проводя рукой по лицам и скулам, о которые она не раз обжигается. — Возвращайся к жизни, Айзек. — Я этого не заслуживаю, — отзывается он, открывая глаза. — Я бы всё отдал, чтобы увидеть тебя снова, по-настоящему… — Я приду завтра, если ты мне разрешишь. У Айзека занимает слишком много времени, чтобы понять — Лидия действительно сидит на его кровати, гладит его по волосам и не скрывает слабой улыбки, а ещё смотрит так, словно каждое мгновение для них может стать последним. Он приподнимается на локтях и всматривается в тусклые глаза, которые когда-то были его мечтой и путеводной звездой. — Лидия? Ты реальна? — Честно говоря, я не знаю. Как это можно проверить? Айзек перехватывает её руку, подносит к губам. Перед их встречей она выкуривает как минимум две сигареты — запах острый, горчащий на языке. Айзек прикасается к нежной коже на сгибе запястья, приникает губами, считывая еле уловимый отрывистый пульс. У Лидии перехватывает дыхание — они снова в её спальне, снова аккуратно изучают границы, которые так страшно пересечь. Если бы она знала, сколько им с Айзеком отведено, она бы тогда ни тратила ни минуты. Но теперь, когда их время наедине отсчитывает секундная стрелка, Лидия теряется и может только смотреть, как проясняется взгляд Айзека, озаряется вспышкой облегчения, чтобы тут же подёрнуться поволокой глубокой тоски. — Ты не должна была приходить. Лидия с сожалением отнимает руку и отстраняется, делает шаг назад — и выдыхает, с первой же попытки избавляясь от нелепых иллюзий. — Я здесь не ради тебя. Малия попросила. — Как тебя пропустили? — У меня ещё есть знакомые в этом городе. Лидия опускается на единственный в его комнате стул, украдкой оглядываясь. Стерильная комната, так предательски похожая на палату. Ни единой личной вещи — кажется, здесь никто и не жил, никто не пытался отпечататься в этом месте. Она смотрит на Айзека, потерянного и почти пустого, за исключением ещё тлевших в нём чувств к ней и испепеляющего чувства вины к Эрике. — Она хочет, чтобы мы отпустили друг друга, — говорит Лидия, и слова даются тяжелее, чем она представляет в машине, по пути в лечебницу, или когда даёт Малии обещание, сдержать которое оказывается намного труднее. — Она думает, наша связь тебя мучает. Айзек слушает, не поднимая головы, прокручивая в голове все молчаливые диалоги, которые ему приходится вести всё это время со своей мучительницей, терзавшей его разум, отрывавшей от него по кусочку. И как бы она ни была прекрасна, как бы ни зачаровывал образ той, которая приходила к нему во снах и уничтожала его надежду на покой, она не могла сравниться с Лидией Мартин, потускневшей, но всё ещё слишком красивой и безупречной, чтобы смотреть на неё, не боясь ослепнуть. — Дело не в тебе, Лидия, — хрипит он, медленно поднимаясь с кровати, словно преодолевать земное притяжение ему становится всё труднее и труднее с каждой секундой. — Я не хотел, чтобы ты видела меня таким… Я хотел, чтобы ты жила дальше, чтобы забыла обо мне. Но я о тебе не забывал. Никогда. Лидия слушает, как заворожённая, этот будто бы незнакомый голос призрака человека, которого она всё ещё так нелогично любит. И неподвижный взгляд светлых и чистых глаз пригвождает её к стулу, отнимает дар речи, не даёт и шанса возразить или рассказать, каково на самом деле ей было не видеть Айзека, не иметь возможности дотянуться до него хотя бы голосом. — Я наказал себя твоим отсутствием, понимаешь? Я должен понести наказание. Я любил её, но никогда её не заслуживал. Лидия явственно ощущает в комнате присутствие третьей, слишком свободной, чтобы обращать внимание на чьи-то косые взгляды или на пустые слухи. Слишком верной, чтобы бежать от того, кто нуждался в ней больше всех. — Я понимаю, — эхом отзывается Лидия, превозмогая паралич, который тесным и душным коконом сковывает всё её тело. — Но Эрика не хотела бы, чтобы ты себя так мучал. Айзек, достаточно. Айзек делает шаг к ней, и Лидия тут же поднимается навстречу, ощущая, как становится легче, как груз прошлого уже не так давит на плечи. Она внутри иллюзии — иллюзии, что в их мире, замкнутом в этой комнате, есть только он и она. Айзек берёт её лицо в ладони, проводит пальцами по губам, приближается, почти целует, но вдруг одной рукой спускается ниже, чуть отодвигая ворот блузки, расстёгивая верхние пуговицы. Лидия замирает, вспыхивая всем телом, будто память об этих прикосновениях мигом сметает преграды и стены, за которыми прячутся её самые потаённые желания. Айзек касается надписи на ключице и шепчет: — Моя. — Это не звучит как расставание, — дрожащим голосом возражает Лидия, пытаясь держать себя в руках, но слёзы выступают на глазах, вот-вот грозя скатиться по бледным щекам. — Слишком жестоко. — Я люблю тебя… Губы почти касаются губ — Лидия ловит дыхание Айзека, а тот подхватывает пальцами слезинки, устремившиеся на свободу. Мгновение — и он резко отступает, когда за спиной Лидии щёлкает замок. — Мисс Мартин, вам пора. Больше времени дать не могу. Санитар выглядит недовольным, но Лидия не обращает на это внимания — она прощается с молчанием, непроницаемой спиной Айзека, который не собирается наблюдать, как она уходит. Лидия теряет самообладание, чтобы испытать облегчение — только что от одной искры загорается огонь, способный не только уничтожить, но и возродить. Малия боится, что они погибают, но им достаточно одного прикосновения, чтобы понять — быть живее, чем в этот момент, им не суждено.