Жизнь тому назад

Малия надеется, что станет легче, но всё выходит совсем не так, как она предполагает. Малия встречает Лидию там, где остаётся свидетельство того, что же именно они сделали не так. Малия высказывает, во что верит, но почему-то не чувствует свободы — только тревогу, что сделала только хуже. Перед ней разворачивается драма, в которую она так до конца и не верит — ничего из того, что пережили Айзек и Лидия за закрытой дверью, не кажется ей правдоподобным. Они не родственные души, они — никто, и между ними — пустота, но что-то в этом алгоритме ломается, потому что Малия видит — не может не видеть, — что Лидия действительно любит своего верного щенка. Это заходит слишком далеко — и Малию судьба ставит перед фактом: разбираться со всем придётся ей одной. Она больше не возвращается на могилу Эрики — трава примята там, где она может стоять часами, вспоминать и пытаться решить раз и навсегда, где она ошиблась. Малия винит себя — всегда винила. Малия теряет лучшую подругу, свою единственную подругу, и винить в этом Айзека ей не удаётся, как ни старается. Что-то в ней противится этому — возможно, та частичка Эрики, которая живёт в каждом из них, связанных и порабощённых одной болью. И, как ни крути, обвинить во всём Лидию Малия тоже не может — она видит, она чувствует, она умеет принимать поражения с достоинством. Когда слова произнесены, а нервы обнажены и натянуты до предела, реальность обретает относительную ясность, и Малия понимает: она всё трактует неверно, ведь их объединяет вовсе не Айзек. Задумка совершенно справедливо кажется дикой и трудно осуществимой, но Малия уверена, что способна преодолеть любые препятствия. Правда, чем ближе участок, тем уверенность бледнее. И, оказавшись под озадаченными взглядами полицейских, она уже ощущает себя категорически незначительной, даже несуществующей. — Мне нужен шериф, — удаётся произнести, но не так уверенно и дерзко, как задумывалось, как было бы полезно для дела. — Он занят. Занимай очередь за мной. Малия даже не удивляется, только садится рядом и поджимает губы. От Лидии пахнет приятно, от неё веет уютом даже посреди настоящей катастрофы. Малия теперь понимает, почему Айзеку оказывается так просто довериться девушке, чья искренность всегда вызывает у неё сомнения. — Я была у Айзека, — признаётся Лидия, и Малия видит, как та преподносит себя на ладони — вот, я здесь, я делаю всё, что ты говоришь, только не прогоняй, только не отнимай е г о у меня. — Как он? — Я не смогла. Прости. Я хотела, правда, но… не смогла. — И он не смог, — кивает Малия, не глядя на Лидию, но чувствуя её душой. — Поэтому ты здесь. И я тоже. Малии кажется, что они впервые действительно признают существование друг друга, без условностей и попыток исправить или сгладить углы. У них многое числится в общем багаже, но до этого момента им не удаётся по-настоящему услышать друг друга. Малия помнит, как надеялась в равной степени на разрыв и на счастливый конец для Айзека и Лидии. Малия помнит, как иллюзия близости ещё не растворяется в дымке жестокой реальности, как они с Айзеком действительно, серьёзно предполагают, что им суждено быть вместе. Но всё оказывается не так просто. Малия уверена, что они родственные души, но они не нуждаются друг в друге так, как должны, чтобы всё на самом деле получилось. Малия видит те огни, что мерцают между Лидией и Айзеком, и осознаёт, что никому, даже самому Богу, не под силу разрушить то, что их связывает. — Я думала, ты прогонишь меня, — признаётся Лидия, — когда увидишь. — Зачем мне это? Вдвоём у нас шансов больше. Да и… — Малия замолкает, подбирая правильные слова, и они приходят откуда-то из живота, где гнездится страх, где рождается та боль, что теперь связывает их крепче канатов. — Прости, что хотела вас разлучить. Это было грубо. И глупо. Прости. Подруги так не поступают. — Подруги заботятся о друзьях, — возражает Лидия со слабой улыбкой. — Защищают их от отношений, которые им вредят. — Да. Но они не мешают друзьям быть счастливыми, даже если не понимают их счастья. Малия не уверена, что у неё получается донести мысль, но через некоторое время чувствует, как становится тяжелее. Физически, едва-едва. Лидия кладёт голову на её плечо, и Малия ощущает горький привкус её кондиционера. В таком положении их находит шериф — созависимые, уязвимые, с переплетёнными поневоле судьбами. Это застаёт его врасплох, но он держит лицо — не особенно умело, но это хороший показатель: значит, Джордан Пэрриш не утратил свою человечность. — Малия? Лидия? В чём дело? Что вы от меня хотели? Девушки поднимаются вместе, и ни одна из них не понимает, как так выходит, но их руки смыкаются. Они готовы держать оборону плечом к плечу, рука к руке. — Нужно поговорить, — серьёзно начинает Лидия. — Это касается Айзека. Джордан, нам нужна твоя помощь. Собственное имя действует на Пэрриша, как заклинание. Он кивает на открытую дверь офиса — ему предстоит понять, в какой истории он начинает играть настолько важную роль, что на его пороге оказываются две одинокие волчицы. — Что вам нужно? Малия и Лидия переглядываются. В безопасной приватности офиса говорить оказывается ещё сложнее, но Малия берёт себя в руки — она стоит перед мужчиной, которого считает другом, поэтому слова складываются практически без усилий: — Нам нужно, чтобы ты выпустил Айзека. И в этот момент Малии становится легче дышать.