Болек и Лёлек. Приключения.

Когда Миша встречает Антона в аэропорту, тот похож на лохматого бездомного щенка. Ещё месяц назад, когда Бестужев навещал его в лагере, он был загорелым гладко выбритым примерным гражданином с коротким ёжиком волос, сейчас же, закинув сумку на заднее сидение, заваливается на переднее, как какой-то бродяга — взъерошенный и ещё более загорелый, и пару секунд Миша изумленно хлопает глазами, рассматривая взлохмаченные кудри и нелепую, торчащую в разные стороны бороду. Она щекочет лицо, когда Арбузов притягивает Мишу к себе и целует. И Миша фыркает с непривычки, но поцелуя не разрывает, наоборот сам обхватывает Антона за затылок, удерживая и углубляя поцелуй. Арбузов тихо стонет, Миша сильнее сжимает пальцы и цепляет зубами нижнюю губу. Господи боже, как же он скучал! Сзади нетерпеливо сигналят, и Бестужев отстраняется, трогается с места и косит взглядом в сторону Тохи, такого непривычно обросшего. Самое забавное, что при русых волосах волосы на лице у него рыжие, топорщатся смешно, и Мише хочется протянуть руку и провести по ним ладонью, но он лишь интересуется: — Ты там детей своим видом не распугивал? Антон фыркает. — Дети меня обожают, — говорит, и это звучало бы самодовольно, если бы Миша не знал, что это и правда так. В свой приезд в лагерь он видел, с каким восторгом на него смотрит малышня, с каким уважением ребята постарше. Антон горел морем и парусным спортом и заражал этим всех вокруг. И горящие глаза детей, которых Антон обучал ходить под парусом, его горящие глаза — это то, что смиряло Мишу с летними месяцами разлуки. Сейчас же Тоха вернулся, сидит рядом, развалившись, щурится на солнце, и Мише стоит огромных сил сосредоточиться на дороге. Но он то и дело ошалело и счастливо косится на Арбузова и в конце концов всё-таки, протягивая ладонь, проходится по его щеке и подбородку. Борода щекочет руку, Антон же снова фыркает, дёргает головой. — У нас регата была, в последнюю неделю вообще ни на что не было времени, — поясняет и вдруг прихватывает губами мишины пальцы, лыбится нахально. Обхватывает мишину ладонь, переплетая свои пальцы с его, целует ее в самый центр и хитрющими глазами при этом блестит невыносимо, а у Бестужева в висках пульсом лишь «скучал» и «хочу». Хочу такого карамельного и гладкого от загара, непривычно заросшего и лохматого, привычно нахального и дикого, соленого и наверняка ещё пахнущего морем. И Миша жадно вдыхает запах, уткнувшись в шею Арбузова, как только за ними захлопывается дверь их квартиры. Так и есть: море, пот и солнце — сочетание, от которого Бестужев совсем едет крышей, и он трется лицом о горячую кожу, сжимая Антона руками, что есть сил. Тот же смеётся и, обхватив ладонями его голову, тянет вверх, целует, и Мишу уже совершенно не волнует борода. Точнее наоборот, от непривычных щекочущих прикосновений вдоль позвоночника прокатывается дрожь, и все ощущения обостряются. И так непривычно, но так здорово, сжать кудри на затылке в горсти, чтобы оттянуть голову и снова жадно вдохнуть запах, пройтись языком по кадыку, спустится к ямке между ключицами, слыша, как Антон матерится шепотом и просит не тянуть. А после пройтись по этим кудрям ладонью и спросить — Ты уверен? Может оставим? Антон, сидящий на табурете в прихожей прямо напротив большого зеркала, дёргает головой. — Не, нафиг, жарко, — говорит. — И я после душа с ними похож на одуван. Миша с сожалением ерошит его волосы. — А мне нравится этот одуван,  — выдыхает и снова тянет за отросшие кудри, заставляя Арбузова откинуть голову назад. Склоняется, чтобы поцеловать его, и Антон отвечает, мычит довольно, когда Бестужев, сам того не замечая, сжимает кулак сильнее. А когда Миша, задыхаясь от нехватки воздуха, отстраняется, поддразнивает, блестя глазами: — Доминируем? — и смеётся хрипло. — Ну если тебя это так заводит, то можем оставить на пару недель, — предлагает и выглядит таким хитрым, что Миша понимает, за это будет стребована плата и немаленькая, поэтому он качает головой и решительно берется за машинку. Машинка жужжит, волосы падают на подстеленную газетку, Антон довольно жмурится и послушно подставляет голову, наклоняя ее, то влево, то вправо, и скоро от его кудрей не остаётся и следа. Мелкий ёжик волос тоже уничтожается, и через какое-то время череп Арбузова становится привычно гладким. Бестужев оглаживает его ладонью, стряхивая мелкие волоски, и замирает на затылке. Там кожа особенно мягкая и удержаться, чтобы не почувствовать ее всею ладонью, никак нельзя. Миша с выдохом «нежная» гладит, Антон совершенно по-кошачьи трётся, подставляется, чуть ли не урчит. После бритья он становится чувствительней, и Мише это нравится. То, как он реагирует на любое прикосновение, как вскидывает брови и прикусывает губу, как выдыхает медленно и шумно, и черт, хочется снова утянуть его в постель, но они ещё не закончили. Рыжая борода по-прежнему на месте и теперь с нею и бритой головой, Антон похож на поехавшего от грибов викинга. Бестужев усмехается и командует: — Поворачивайся, — и снова берется за машинку. Заканчивают они в ванной, где Миша безопасной бритвой убирает остатки щетины, обнажая острые скулы и впалые щеки, квадратный подбородок и четкую линию челюсти, по которой тут же хочется пройтись поцелуями. Особенно непросто даётся щетина над вздернутой верхней губой, и Миша смеётся, когда Арбузов ее смешно поджимает и сам старается не ржать. В конце концов он побеждают всю растительность на антоновом лице, вытирает полотенцем остатки пены для бритья, и моет бритву под струей воды, когда Арбузов вдруг выдает: — Жаль, у нас нет опасной бритвы. Он сидит на борту ванны — весь гладенький, свежий, как утро — и Миша, развернувшись, удивлённо смотрит на него. — Хотел бы, чтобы ты побрил меня ею, — поясняет в ответ на вопросительно вздернутые брови и его глаза из насмешливых, вдруг становятся сумасшедшими. Такими, какими они всегда становятся, когда Антона посещает очередная безумная идея в постели. От одного этого взгляда у Миши пересыхает в горле и предвкушение скручивается внутри живота. Но он и виду не подает, лишь кашляет, и говорит: — Опасной бритвой опасно, поэтому она и зовётся опасной. Антон коротко ржет, но глазищ своих не сводит. — В том то и дело, — выдыхает, и голос на последнем слове хрипит. — К тому же, я знаю, ты будешь очень аккуратным. И Миша вдруг от этих слов задыхается, потому что представляет очень четко: холодное лезвие на Антоновых скулах, откинутую голову и доверчиво подставленные горло. Блять. Миша, не отводя глаз, подходит к Антону и, склонившись, спрашивает: — То есть ты бы мне доверился? Антон улыбается так открыто и шало, как может только он. — Без сомнения. И эти слова, улыбка чертова эта, этот взгляд бьют по голове так, что Миша срывается: целует Антона в скулы, вздернутый нос, подбородок, закрытые глаза. Миша лихорадочно тычется губами в щеки, губы, край челюсти, тянет зубами мочку уха, проходится укусами по шее и возвращается к лицу. Любуясь, оглаживает его большими пальцами и снова повторяет путь губами. Арбузов поддается, переносит этот мишин приступ с улыбкой, лишь цепляется пальцами за его руки и выдыхает шумно, когда Бестужев тянет зубами нижнюю губу. Миша выныривает из этого горячего безумного обожания и тянет Антона из ванны, чтобы разложить на кровати, но у Арбузова совершенно другие планы. Он качает головой и остается сидеть на ванне, смотрит пару секунд снизу вверх, а затем целует Бестужева в голый живот, вырисовывает пару петель языком, и нетерпеливо тянет домашние штаны вниз. Мычит довольно, высвобождая мишин член, трется носом о лобок и вдруг говорит: — Тебя бы тоже не мешало побрить. Миша, ошалевший от любви и желания, смеется. — Только не сейчас, ладно? — Антон хмыкает, и Бестужев поспешно добавляет: — И не опасной бритвой. Теперь ржет Тоха, а затем без предупреждения и пауз берет член в рот. Миша стонет и подается вперед, и до самого конца не убирает ладоней с его гладкого затылка.