Болек и Лёлек. Приключения.

— У тебя нос красный и уши, — смеется Арбузов и, вынув руки из карманов куртки, обхватывает ладонями Мишу за голову, накрывая уши, тянет к себе и целует. Ладони у него теплые, но нос при этом холодный и тоже красный, и щеки от ветра раскраснелись так, что Миша не может удержаться, чтоб ни клюнуть коротко губами два раза в левую и один раз в правую. Антон снова смеется, зарывается носом в Мишин шарф и выдыхает щекотно «теплооооо». Антон не то чтобы постоянно мерзнет, но просто не переносит холод. Бестужев считает, что его место не в Питере с его погодным адком, а где-то гораздо южнее, где можно ходить в одних шортах и с каждым днем становиться темнее и соленей. Но на Мишино счастье Антон именно в Питере и, чувствуя, как он забирается руками под распахнутое пальто, как добирается губами до кожи, Бестужев крайне эгоистично этому радуется. В конце концов Миша всегда готов его согреть. Как в тот день, когда у них все сложилось. Сложилось так, как Миша уже и не мечтал, потому что на его «люблю тебя» Арбузов не ответил, а потом и вовсе исчез. Совершенно по-свински и так неожиданно, что первые дни Миша отказывался в это верить. Ну не может нормальный человек повести себя так. Вот только Антон и правда сбежал, а потом через две недели появился. Подкараулил его у подъезда, шагнул из стены проливного дождя весь мокрый насквозь, дрожащий, но такой решительный с его "Миш, я - ебанат, прости меня", что Бестужев несколько секунд смотрел на него ошалело и даже не злился, в таком был ахуе. Арбузов же, стуча зубами, говорил о том, что струсил, и о том, что не привык к подобному, и о том, что ему нет прощения, но он его просит. И в какой-то момент Миша просто больше не мог смотреть на него такого поникшего и замерзшего, похожего на дворового, побитого жизнью кота, и он, вздохнув сказал: "Пошли". Антон удивленно на него уставился, замер на секунду, замолк, но тут же снова заговорил раскаянно. И дома все то время, что Бестужев вытряхивал Антона из мокрой одежды, вытирал его волосы полотенцем, искал шорты, которые Антон не мог подвязать так, чтоб они с него не съезжали, и футболку, в которой он, конечно же, утонул. Пока наливал горячий чай и доставал из холодильника мед, Арбузов не затыкался ни на секунду. В конце концов Миша присел перед ним, сидящим на кухонной табуретке, на корточки, взял его ладони в свои, вынуждая замолчать, и сказал: — Извинения приняты. Антон пару секунд смешно хлопал ресницами, а затем расплылся в такой солнечной улыбке, что чертово Мишино сердце больно дернулось, будто пытаясь выскочить из грудной клетки прямо к Арбузову в руки, а потом и вовсе сошло с ума, зачастило, когда Антон рванулся к нему и врезался губами в губы. Вгрызся жадно и мокро с довольным стоном, стиснул руки на шее и притянул к себе. И в общем-то Миша мог и не тратить время на поиски шорт, потому что меньше чем через минуту он снова вытряхивал Антона из одежды в этот раз уже в постели. Арбузов не успел согреться, и кожа под ладонями была холодной. Миша широко оглаживал плечи, проходился по рукам вниз и поднимался к груди, Миша растирал ступни и целовал колени, терся щекой о внутреннюю сторону бедра и улыбался, когда Антон нетерпеливо хныкал и тянул его за волосы наверх. Антон снова целовал Бестужева, обхватывал его ногами, просил «ну давай же, ну» и определенно больше уже не мерз. И вот уже пять лет Миша согревает Антона. Целует покрасневшие костяшки, когда тот забывает перчатки, и отогревает руки в ладонях, накрывает одеялом, сброшенным во сне, наматывает шарф и всегда знает, куда Антон накануне кинул шапку. Миша согревает его объятиями, тихим шепотом и самым важным, произнесенным в приоткрытые губы: «Люблю тебя». И теперь Антон, разомлевший, раскрасневшийся от тепла и счастья, всегда отвечает: «И я тебя люблю»