***
Холод, пронзительный холод пронзает каждую клетку моего тела. Разум во тьме. Пытаюсь понять, что происходит, пробираясь сквозь мрак, подчинивший моё сознание. Схожу с ума, или уже сошла. Что произошло? Где я? Внезапное отключение от реальности пугает меня. Приди в себя, Сара. Тьма рассеивается постепенно и разум оказывается в теле, что было покинуто странным образом. Страшно осознавать, что на какое-то время меня будто стерли, оставив только физический сосуд. Пустую оболочку без разума, без души. Нет, я не потеряла сознания. Первое, что я осознаю — это то, что стою в яме и копаю голыми руками снег. Зачем? Что я пытаюсь найти? Я хочу перестать это делать, но руки не слушаются меня. Почти не чувствую пальцев, кожа и кости промерзли насквозь. Сколько времени прошло? Из глаз льются слёзы, не от горя, а от боли. Боль такая, будто я содрала всю кожу с рук и зачем-то решила посыпать её солью. Ещё кажется, что я поранила ногу, когда добиралась сюда. Но по сравнению с руками — это незначительная проблема. Не помню ничего... Как оделась, и как пришла... И оказалась здесь, у места своей собственной казни. Боже, что я пытаюсь откопать в своей могиле? Себя? Сейчас жутко холодно, изо рта выходит пар. Сумерки, солнце давно покинуло небосвод. Вокруг царит гробовая тишина, даже ни шороха. Сара, приди в себя! Прекрати копать! Но я всё загребаю дрожащими руками снег. Не могу, просто не получается. — Милая, что ты делаешь? — за спиной слышится любимый голос. Я не могу остановиться... По щекам текут реки слез, они прожигают горечью ледяную кожу. Через секунду меня хватают крепкие мужские руки и в буквальном смысле выдергивают из ямы. Тело попадает в теплые объятия. — Тише, тише... Я тут. Не плачь... — всё ещё не могу прийти в себя. Я цепляюсь за тепло и голос, но это невероятно сложно. Моё тело мне не принадлежит, совсем. Он снимает с себя куртку и укутывает меня ею. Обнимает снова, но крепче. Целует в лоб, в макушку. Я слышу, как громко бьётся его сердце, отбивая ритм паники. Как хорошо, что Майкл нашёл меня. Не представляю, чем бы это всё могло закончиться, если б не нашел. — Идём, я взял у мамы машину, — он отводит меня в сторону, а я даже не понимаю, как делаю шаг за шагом, даже не чувствую. Сев в машину, закрываю глаза, и ощущаю, что ещё немного и меня вырубит. Нужно оставаться в сознании, нужно добраться до дома. Эта мысль становится мантрой, мантрой длиною в вечность. Именно вечностью мне кажется путь до дома. Постепенно приходит тепло, его совсем немного, но достаточно, чтобы почувствовать себя живой. В салоне автомобиля пахнет ярким женским парфюмом и ментоловыми сигаретами. Мы едем в тишине, без музыки и радио, и поэтому я слышу его переживания. Огромное количество тревожных мыслей, они атакуют его разум и ранят в самое сердце, так больно, что ему сложно дышать. Когда мы подъезжаем к дому, я выхожу из машины и медленно иду к двери. Все соседи спят, в окнах ни огонька света. Сейчас явно глубокая ночь. Сколько времени я отсутствовала в собственном теле? Уму непостижимо, и так страшно. Вхожу в дом и сразу попадаю в мамины объятия. — Сара, доченька, что-то случилось? — её голос дрожит, она напугана. Представить себе не могу, что с ней происходило в последние несколько часов или даже больше. — Мам, мне нужна помощь... — у меня получилось сказать вслух. Мне нужна помощь, я схожу с ума, мам...***
Мой разум болен, как это не прискорбно. С момента моего можно сказать приступа прошло больше недели. Сначала было тяжело. Мама и бабушка отвезли меня в больницу, где после осмотра меня перевели в психоневрологическое отделение. В корпус для психов, как его называет Анна. Первые семьдесят два часа я провела без посещений и звонков. И откуда такие жестокие правила? Семьдесят два часа бесед с психологом, психиатром и свидания с горой препаратов, от которых начинаешь чувствовать себя безвольным овощем. Время, когда чувствуешь, что теряешь сам себя. Ну, хоть кошмары покинули меня в первый же день. Райан перестал приходить ко мне и по утрам, и наяву. Мистер Бирман — психиатр, всё говорил и говорил о том, что это всё страх, только страх перед смертью. Мне пришлось рассказать ему всё, всё что случилось. Доктор был удручен жуткими событиями моей жизни, произошедшими менее полугода назад. Мужчина всё время что-то записывал и качал головой. Интересно, он со всеми психами так обходителен, или только с теми, кто тут в первый раз? Мистер Бирман так же решил, что я чувствую вину за Саймона, ведь помогая мне он попал в череду бед и чуть не потерял свою жизнь. Если честно, то я более чем согласна с психиатром. Стелс пострадал из-за меня. В его жизни больше нет футбола, лучшего друга, так ещё и семья разваливается. Мне кажется, что я сломала его, лишила всего, что делало его самим собой. Не понимаю, как он продолжает со мной дружить. В больнице эти мысли стали приходить ко мне всё чаще. И как бы я не пыталась их заглушить, они кричат всё громче. Однако, доктор не хочет, чтобы я убивала свой разум виной. Легко сказать, не понимая насколько сложно это сделать. Даже таблетки не сильно помогают. Я стала овощем с чувством вины. Так прошла неделя, может даже больше. Мама запретила Анне, Саймону и Майклу навещать меня. Она решила дать мне время, время на отдых, при этом полностью отрезав меня от внешнего мира. Доктора запретили любой стресс, и поэтому мама приняла решение ограничить количество посетителей до ближайших родственников. Я её не виню, наверное, тяжело осознавать, что твоя единственная дочь больна. Странно, но к концу недели многие мои чувства притупились. Вместо души пенопласт, так бы я описала свои внутренние ощущения. Ни страха, ни боли, никаких переживаний, вообще ничего. Я перестала даже скучать по друзьям, как бы дико это не звучало. Высшая степень похуизма, но правда с внезапными приступами вины. Но я стала понимать, что не выбралась из ямы, просто исчезли симптомы... И это означает только одно, что лекарства не сделают всю работу. Мне нужна помощь, но скорее моральная, чем какая-либо другая.***
23 марта 2008 года. Сегодня я проснулась в больничной койке безо всяких мыслей, без кошмаров. Вчера просто уснула, снов не было, только темнота на пять секунд, а открыв глаза, мне стало понятно, что уже утро. Очередное утро в хмурой больничной палате со бледно-голубыми стенами. Первый час я просто провалялась, изучая потолок. Где-то в шесть утра в мою палату вошла медсестра по имени Энни, белокурая девушка с огромными голубыми глазами. Сегодня её смена, и это значит, что уколы не будут такими болезненными. У Энни лёгкая рука. С учетом синевы моей пятой точки от уколов — это относительно хорошая новость. — Сара, вставай, тебя выписывают, — милым голоском пролепетала блондинка. — Выписывают, я думала мне тут ещё как минимум неделю лежать... По крайней мере так говорила моя мама. Странно... И почему я не в курсе? — Ничего не знаю и не буду повторять дважды. Собирайся! — Энни хмурит накрашенные брови, её явно удивляет, что я ещё не в дверях с вещами. Интересно, моя ранняя выписка означает, что я не псих? Подняв своё бренное тело с кровати, я беру сумку и ленно начинаю собирать свои пожитки. Тело такое ватное, а руки еле шевелятся, собственно, как и извилины в голове. Уффф... Пятнадцать минут нелепых телодвижений, и я у главного выхода из больницы. Озираясь в толпе прибывших пациентов и их родственников, не сразу понимаю, кто меня забирает. И только увидев незабываемую родную улыбку, понимаю, что за мной приехала Ба. Кажется, что за неделю она сильно постарела. Усталые глаза, несмотря на лёгкую улыбку на её устах. Подхожу к ней и обнимаю. Так тепло. Так хорошо в родных объятиях. На секунду мне кажется, что душа взлетает к небесам. Чтобы погреться в весенних лучах солнца. — Идём, дорогая, нам пора домой... — оставив нежный поцелуй на моём виске, бабуля тихо шепчет. Делая первые шаги к машине уже за стенами больницы, мне не становится легче. Всё такой же пенопласт вместо души. Дело не в месте, а в препаратах, которые, кстати, мне ещё долго принимать. Мистер Бирман решил подстраховаться, раз я покидаю клинику раньше. Сажусь в старенький красный минивэн следом за бабушкой. В салоне пахнет корицей, а это значит, что сегодня она покупала свой любимый кофе, и как всегда разлила его на резком повороте. — Наконец-то ты уезжаешь из этого проклятого места, — пристегивая ремень, бормочет она. — Ты так похудела... Просто кошмар какой-то... — мысленно улыбаюсь старой как мир песне из уст моей бабушки, даже если бы я поправилась килограмм на сорок, она всё равно говорила бы обратное. — Майкл приходил? — наблюдая за сменяющимися титрами ранней весны за окном, я задаю вопрос, зная ответ заранее. — Приходил, золотце... Приходил... Интересно, каково это быть парнем такой девушки как я? Осознавая, что любимая больна. На сколько его хватит? Он ведь молод, и его жизнь только начинается. — Что я пропустила? — язык ватный, даже удивляюсь, как буквы становятся в правильном порядке. Сложно притворяться обычной, когда по венам течет совсем не кровь, а смесь из различных препаратов. — Ничего... — сухо отвечает Ба. Сложно описать происходящее, я прекрасно понимаю, что она переживает, и старается прикрыть это маской. И как бы спокойно она не выглядела, я вижу как периодически уголки её губ опускаются вниз. — Понятно... Ты переживаешь, бабуль? — Переживаю. За тебя? — её голос немного дрогнул. — За Сару О`Нил переживать — глупая затея. Ты моя внучка, и я не сомневаюсь, что всё будет хорошо. Когда тебе было пять, ты упала с дерева и сломала ногу. Помнишь? — Да, — взглянув в её глаза, понимаю, она злится. — Ты прошла до дома не меньше трехсот ярдов и даже не заплакала, — она обидчиво поджимает губы, её слова пускают по коже волны мурашек. Ба помнит этот день, так же как и я. Мне было страшно, что отругает мама. Страшно не за боль в ноге, а за то, что падая с дерева, я порвала платье. Сжимая зубы, я медленно переступала с ноги на ногу, убеждая себя в том, что если заплачу, будет ещё хуже. Так в тишине мы свернули на главную улицу Сентфора. Воскресное утро, а на улице ни души. Причудливые дома и цветные витрины. Ничего не могу сказать. Ничего... Остается только смотреть в окно, наблюдая за тем, как сменяются кадры перед глазами. Подъехав к дому замечаю, что у гаража припаркована машина мамы Саймона. Однако, мне лень думать о причинах, по которым она здесь. Мало ли приехала к маме, они же всё-таки вместе, наверное. Мы паркуемся, и я уже отстегиваю ремень, когда бабушка берет меня за руку. — Сара, я должна тебе кое-что сказать перед тем как мы войдем в дом, — встревожено говорит она, но ответной реакции в моём сознании не возникает. Всё как в черно-белом фильме, не совсем кажется реальным. Я как невидимый зритель, напичканный седативными препаратами. — Что? — Кто-то анонимно прислал Александру Стелсу фотографии, обличающие измену его жены. Теперь Саймон и его мама живут у нас, пока готовятся бумаги на развод... — в любой другой бы ситуации у меня как минимум отвисла бы челюсть, но как вы знаете, сейчас я амёба, что-то бесформенное, безэмоциональное и одноклеточное. — Ничего страшного, Саймон — мой друг, а его мама... Думаю, я к ней привыкну, — немного замявшись в середине, без нотки чувств отвечаю бабушке, отворяя дверцу автомобиля. Хочу в свою постель, чтобы ещё немного поспать. Больше ничего не хочу. Одобрительно кивнув мне, Ба забрасывает ключи в свою старую коричневую сумку и мы выходим из машины. Каких-то несколько десятков шагов, и мы входим в дом. В коридоре стоит Майкл, а на лестнице Саймон. Они явно ждали моего приезда. Не успеваю ничего сказать, как ощущаю, что моё лицо врезается в сильную мужскую грудь, а рёбра начинают трещать от крепких объятий. Нос попадает в ловушку аромата терпкого парфюма, а мне сжимает сердце. Немного времени прошло с тех пор, как я ловила этот запах, но кажется, что прошла целая вечность. — Маленькая моя, я так скучал по тебе, — тихо шепчет Тёрнер, а из моих глаз выступают слёзы. Невозможно описать моё состояние. Боль, слезы и пустота. Как это вообще совместимо. Амёба, которая плачет, несмотря на дыру вместо души. — Майкл! — громко восклицает бабушка, — Ты же обещал, что придёшь завтра. Негодный мальчишка, если Джен узнает, нам обоим не поздоровится. — Я не смог удержаться, — сжимая меня ещё крепче в своих руках, хрипло произносит Тёрнер. Я поднимаю голову и становлюсь на носочки, чтобы коснуться его сухих губ своими устами. Замираю на секунду от мгновения. — Сара, ты что плачешь? — встревоженно восклицает Ба. Майкл, осознав, что по моим щекам текут слёзы, быстро стирает их. — Так, я же сказала, что ей нельзя волноваться. Тёрнер! Марш домой, придешь завтра после уроков, — жестко отчеканивает она, давая понять моему парню, что не потерпит никаких "но" в ответ. Майкл вздыхает, нехотя выпуская меня из своих объятий. Ему совсем не хочется уходить, однако спорить с моей бабулей, это всё равно что выходить на ринг против тяжеловеса. Оставляя легкий поцелуй в уголке моих губ, парень что-то бормочет про себя и направляется к выходу. Громко хлопнув дверью, Тёрнер оповестил всех, что недоволен таким поведением моей бабушки, та же в свою очередь только фыркнула. — Как-то быстро он сдался, — удивленно отметил Саймон, напоминая мне о своем присутствии. Выглядит он неважно. Мешки под глазами, бледное, перекошенное от усталости лицо. — Ваши мамы не зря пытались его вразумить, когда он рвался в клинику. Думаю, Майкл понимает, что Саре нельзя волноваться, — она отвечает ему так, как будто я уже ушла из комнаты. Сюр какой-то, или всё это эффект препаратов. — Золотце, пойди отдохни, — женщина переводит взгляд на меня, и он отражается в моём разуме теплым ветерком. Киваю, медленно плетусь по лестнице вверх. Проходя мимо Стелса, сжимаю его запястье на секунду и отпускаю. Иду в комнату, чтобы упасть на кровать и закрыть глаза.***
Разбудил меня запах блинчиков и дикий холод. Что за ерунда? Потягиваясь в родной кроватке, ленно поднимаю свое тело и иду вниз на вкусный запах. На кухне сидит Саймон, уплетая блинчики, пока бабушка крутится у плиты. — Почему так холодно? — хриплым голосом задаю вопрос. — Термостат барахлит, сейчас Саймон доест и починит, — лепечет Ба, переворачивая очередной блинчик. — Угу, — с набитым ртом откликается Стелс. — Ты садись пока, тебе нужно поесть, — она бросает на меня короткий взгляд, словно отдавая приказ сесть и принять пищу, пока она не всыпала по первое число. Сажусь за стол и беру одну из тарелок, накладывая себе порцию блинов. Как только первый кусочек попадает мне в рот, осознаю, что за последнюю неделю еда не имела вкуса. Отчего слёзы наворачиваются на глазах. Боже, как же вкусно! Заметив мою реакцию, Саймон замирает с набитым ртом. Его глаза мечутся по моему лицу, и он уже готов что-то ляпнуть. — Всё нормально, — не дав ему сказать хотя бы слово, пытаюсь успокоить. — Уверена? — Да, — стерев слезинки, уверенно отвечаю. Уплетая один блин за другим, понимаю, что не могу насытиться. Такое ощущение, что год не ела. Постепенно перестаю плакать. — Ешьте, ребята, ешьте, — принеся очередную порцию, бормочет бабушка. Благо, что она возвращается к плите, не заметив моих красных глаз. Стелс, взяв очередной блин в рот, встает из-за стола и идёт в сторону двери, ведущую в подвал. — Ты куда? — окликивает его бабушка. — Чинить термостат, Сара замерзла, — отвечает парень, скрываясь за дверью. Женщина подходит к столу и садится с кружкой чая в руках. Она сидит так молча с минуту, а затем вздыхает. — Золотце, ты кушай. Набирайся сил. Будут силы, и здоровье придёт, — она произносит хриплым голосом. — Такую худую никто замуж не возьмет, — усмехаюсь. Ба как всегда в своём репертуаре. — Так уж никто и не возьмёт, — где-то сбоку слышится голос Саймона. — Ты бы на себя посмотрел, одна кожа да кости, ни одна здравомыслящая девушка за тебя замуж не пойдёт, — возмущается женщина с улыбкой на устах. Стелс берёт блинчик и закатывает глаза. Интересно, о чём он думает сейчас? — Мисс О`Нил, вы опять за своё... Не переживайте, одиноким не останусь... — присаживаясь за стол, бормочет он. — Если будешь сидеть поменьше за своим компьютером и смотреть по сторонам, может и найдешь. Как там эта блондинка, Обри кажется... Ты ведь ей нравишься, — бабуля заводит знакомую шарманку, а мне становится смешно. — Не начинайте... — снова закатывает глаза. — А что такое? Красивая... — женщина упивается моментом, ожидая новой реакции. Она знает, что Стелс снова начнёт ворчать. — Красивая, да. Умная — возможно. Но не моё... — Саймон краснеет, как помидор. Такие темы да ещё и в присутствии почтенных взрослых ему не нравятся. — А что твоё? — Вы сами говорили про своего почившего мужа, что когда встретили, сразу поняли, что он ваш... Не мне вам объяснять, что моё... — нервно отбрыкивается парень, вставая из-за стола. — Зануда, — бормочет бабушка. Стелс уходит в гостиную и я слышу звук телевизор. — А ты, милая, утопая в любви, не утопи себя, — женщина щурит глаза наблюдая за моей реакцией, которой нет. Вздыхая, поднимаюсь на ноги и молча ухожу. Что это было? Да пофиг. Мне сейчас на всё пофиг. Иду в гостиную и плюхаюсь рядом с другом на диван. Здесь значительно холоднее, чем на кухне. И меня практически сразу бросает в дрожь. По телеку идут "Крутые бобры". Забавно, что Саймон любит мультики. — Иди ко мне, согреешься, — парень откидывает плед, а я прижимаюсь к нему вплотную. Он накрывает нас теплой тканью и кладет свою голову поверх моей макушки. — Кого ты пыталась откопать из снега? — вздыхая, интересуется друг. Видимо Майкл ему всё рассказал, что не удивительно. Он тогда был так напуган моим поступком. И только Саймон мог объяснить моё поведение. — Видимо, нас... — Пообещай мне, что такое больше не повторится. Ты будешь принимать лекарства и держаться в стороне от проблем. Что бы не происходило. Пообещай, — странно слышать такой серьезный голос, когда на фоне бормочут Даг и Норберт. — Обещаю, — спокойно отвечаю я, закрывая глаза. Тепло от Стелса потихоньку окутывает моё тело и я проваливаюсь в сон.***
Сквозь сон слышу шум. Бабушка ворчит. Кто-то пришёл. Открываю глаза и вижу, как моя любимая женщина эмоционально жестикулирует руками, а у входа в гостиную стоят Анна и Стив. — Говорила завтра, вы всё равно припёрлись сегодня. Саре нужен отдых, — она пытается приглушить свой голос, чтобы не разбудить меня, но уже поздно. — Ба, перестань, — сонно говорю, замечая, как улыбка на лице Делинвайн растягивается до ушей. — Ладно. Бог с вами. Только не долго и помните, ей нельзя волноваться, — недовольно восклицает она и уходит на кухню. Ребята проходят в комнату и садятся на диван напротив. Их полоумный взгляд меня смешит. Они как два кота, смотрящие на валерианку. — Что? — спрашиваю, закатывая глаза. — Ты вернулась, — мурча отвечает подруга. Отрываю голову от плеча Саймона, который, кажется, сопит от недовольства. Вот ему с бабушкой точно быть в одном боевом отряде, который будет оберегать меня даже от тараканов. — Как ты себя чувствуешь? — мило интересуется накаченный блонди. — Как псих под транквилизаторами, — иронично отмечаю. Их лица меняются в секунду в сторону дикого смятения. Не уверена, что они были готовы к такому ответу. — Ты не псих, — хрипло бросает слова Стелс. — Нет, я псих. И все это знают. И я не считаю, что мне нужно врать, отвечая на вопросы о своём самочувствии. Я не стеклянная, и не нужно со мною сюсюкаться, — немного заторможено произношу, пока Саймон вздыхает. Надеюсь, что он не будет со мною спорить. Анна и Стив явно напряжены. У Роджерса нервно бегают голубые глаза, а вот Делинвайн вцепилась в обивку дивана. — Ты хорошо выглядишь, — решается снова заговорить брюнетка. — Не правда... — усмехаюсь. — Лучше расскажите, что интересного произошло, пока меня не было, — пытаюсь перевести тему от моего самочувствия. — Ничего, — немного подумав отвечает Анна. — Как ничего — какая то тварь слила фотки ваших мам отцу Саймона, — возмущенно начинает тараторить Стив, получая при этом локтем в бок от своей девушки. — Роджерс... — злобно рявкает Стелс. Бедолага блондин получает от Делинвайн второй удар. — Всё нормально, я в курсе.... — Тебе нельзя волноваться, — Саймон хмурит брови, бросая грустный взгляд в мою сторону. — Ладно, проехали. Как там твоя постановка, Стив? — ладно, не будем бесить зверя в моём друге, лучше послушаю о прекрасном, о театре. Как бы забавно это не звучало это из уст Роджерса. — Стеф решила сменить музыкальный репертуар на современный. Она переживает, что большинство зрителей уснут от скуки на премьере. — Они уснут от её игры, а не от музыки, — фыркая, произносит Анна. — Не правда, Стефани хорошо играет, — похоже, я выбрала не лучшую тему для разговора. Однако, хочу отметить, что их милая перепалка прекрасно усыпляет, с каждой новой репликой ко мне приближается Морфей. Кладу голову обратно на плечо к Саймону под негромкую ссору двух влюбленных. Одна из них ужасно ревнует, а вот второй, кажется, этого ещё не осознает. Всё как обычно. Я дома, рядом друзья. Вот только мне хочется одного, поспать ещё немножко. Только сквозь сон слышу обрывки фраз. — Она что, уснула? — голос Роджерса. — Да, тише ты! — шипит Саймон. — Отнеси её в кровать, а мы поговорим об Эллисон, — шепотом еле слышно предлагает Анна. Мой расслабленное тело вдруг взмывает вверх, а я окончательно проваливаюсь в сон. Впервые за долгое время мне снился сон. Идиотский правда, но всё же хоть что-то. На сцене школьного театра Роджерс играет Ромео, а Делинвайн Джульетту. В реальности смутно можно представить, что моя подруга играла бы в театре, но кто знает. Может она всегда мечтала блистать на сцене. В актовом зале сидят зрители, среди которых я, мама, бабушка, Стелс и Майкл. Правда я сижу одна и за их спинами. Смотрю на них, изредка бросая взгляды на сцену. Ба и Саймон о чём-то спорят, а вот мама и Тёрнер смотрят спектакль. Внезапно опускается занавес и на сцену выходит мой отец. Он берёт в руки микрофон и произносит: "Сара, проснись..." Я резко вздрагиваю и открываю глаза. Образ отца ещё секунду держится перед моими глазами перед тем, как исчезнуть. Сердце колотится как бешенное. В комнате тесно. Уже ночь. Смотрю на дверь, а под неё виднеется щелка света. Значит кто-то не спит. Встаю и задыхаясь иду к двери. В гостиной слышны голоса. Снова Саймон и бабушка, ни мамы, ни Руни не слышно. — В чём дело, где мама? — нервно интересуюсь я, пытаясь утихомирить бурю в душе. — Сара, ложись спать... Мама скоро приедет... — голос Ба дрожит, и это значит, что что-то случилось... — Где мама? Где Миссис Стелс? — твердо настаиваю на своём. — Ох... — вздыхает женщина, хватаясь руками за голову. Они должны были решить в городе кое-какие вопросы, а вечером поехать за вещами к Стелсам... Их до сих пор нет... На телефон они не отвечают. Сердце пронзает боль словно острый кинжал, задыхаясь, я спускаюсь по лестнице. Бегу к двери, но меня хватает Саймон и крепко прижимает меня к своей груди. — Тише, успокойся... — Но я не могу... — я попросту начинаю рыдать, разрывая легкие своими криками. — Успокойся, Сара, — объятия становятся невыносимо сильными, что ещё чуть-чуть, и мой позвоночник хрустнет от давления. — Почему они не вернулись? — продолжаю вопить от отчаяния и боли. Нет. Нет. Что-то произошло. Иначе зачем папа приходил во сне. Моя душа в полном смятении. Я пропустила вечерний прием лекарств. И видимо меня отпускает от действия препаратов. — Тише, успокойся. Мой отец спокойный человек. Он ничего им не сделает. Я сейчас съезжу домой, и вернусь, — тихим шёпотом произносит Стелс. — Я с тобой... — всхлипываю, пытаясь разжать железную хватку друга. — Нет. Ты мне обещала. Сара, останься дома с бабушкой. Прими лекарства. Всё будет хорошо, — и я почему-то ему верю. Саймон целует меня в макушку, но продолжает держать, пока мои руки не свисают плетьми. — Умница, я скоро вернусь. Из объятий друга я попадаю в объятия своей бабушки. Она гладит меня по спине, пытаясь успокоить, пока где-то в стороне раздается хлопок от закрывающейся двери. Мы стоим так наверное с минуту, в полной тишине, в атмосфере гнетущей тревоги. — Бабуль, мне отец приснился, — стираю слёзы с глаз, которые жутко шипит. — Ох, Сара... — вздыхает женщина, выводя узоры на моей спине, как в детстве. Она всегда так делала, когда я рыдала. А рыдала я обычно, посмотрев грустный фильм или мультик. Да, не удивляйтесь. Сломав ногу, я не проронила ни слезинки, а вот когда погиб муравей в фильме "Дорогая, я уменьшил наших детей" — плакала часа два к ряду. — Расскажи мне о нём, — прошу её, зная, что откажет, тем более сейчас. — Золотце, сейчас не стоит... — голос бабушки дрожит ещё сильнее. — Ба, расскажи. Пожалуйста, я хочу знать всё, что ты знаешь о моём отце... — поднимаю голову, и сквозь пелену соленных слёз, умоляю. Умоляю. — Ладно, твоя взяла, только выпей свои лекарства...***
На кухне свистит чайник, передо мной на столе лежат таблетки и стоит стакан воды. Сердце всё ещё барабанит, разгоняя кровь вместе со страхом по венам. Беру в руки горсть цветных пилюль и одним залпом проглатываю, запивая ледяной водой. — Сейчас станет лучше, — снимая свистящий чайник с плиты, твердит бабушка. — Ба, начинай, не томи... — скуля, умоляю её всё рассказать. Вы, наверное, не понимаете, почему для меня это так важно. Ведь я вам не рассказывала об отце. И всё потому, что я практически ничего не помню. Он ушел. Давно ушел из нашей жизни и больше не возвращался. Но причины его ухода я не знаю. Это больная тема для моей мамы. Каждый раз все заканчивалось нашей с нею ссорой. — Ладно, твоя взяла, — заваривая зелёный чай, бабуля сдается. — Марк всегда бы красавцем. Шикарные глаза и необъятные плечи. В школе он играл в лякросс. А твоя мама.... Ты знаешь, была той ещё занудой. Воротила от твоего отца нос. А он всё бегал и бегал за ней. Такой упрямый. Пожалуй, ты на него чем-то похожа. Марк бросался в омут с головой, когда влюблялся. Он был готов носить её на руках. Джен же считала, что он ветреный, и долгое время не подпускала его к себе. Но твой отец не отступал, всё твердил, что она будет его женой... Так и получилось, его упрямство взяло верх. Они полюбили друг друга... Но их чувства были буйными, практически неуправляемыми. Они то ругались, то мирились, и через час снова тонули в ссорах. А затем, Джен забеременела тобой. Ей было столько же как и тебе, когда она тебя родила. Они были молоды, денег у нас тогда не было. Марк пошел в университет и устроился на работу. Он продолжал играть в лякросс. Понятно, что со временем их ссоры участились. Твоего отца никогда не было дома, и я думаю это потому, что он не бы готов к семье... — И поэтому он ушел, — прерываю речь бабушки, осознавая, что мой отец просто не был готов к такой ответственности, как семья. Это довольно обидно, даже под таблетками. — Нет, солнышко... Ушла твоя мама...