Черным по белому

Тасянь Цзюнь взял из рук Ваньнина пустой сосуд и поставил его на стол. Как огненному дракону подвластны судьбы всего, что достигает анахаты, так он правил судьбой мужчины, стоящего перед ним, слушая, как меняется его дыхание. Ваньнин стал дышать чаще и поверхностней почти сразу. Хищник замер, наблюдая, как сработает ловушка, в которую так доверчиво попал учитель. Перламутровая белая кожа приобрела приятный оттенок персиковых соцветий, нежных и трепетных, как и его теперешний взгляд. Тасянь дёрнулся, оскалившись, когда ладонь Ваньнина потянулась к его лицу, прося отозваться на ласку. Желание делало его раскованнее, смелее, настойчивее. Тасянь сглотнул, так сухо вдруг стало в горле от невозможности этой фамильярности. Он сам хочет его, с блестящими глазами, полной готовностью и томным предвкушением принимать. Как же это сладко, как же это полно, как же прекрасно, видеть его таким! Обостренное обоняние зверя улавливало запах вожделения, с которым он появился, кружась в незамысловатом танце родом из архетипичных пещерных времён. Танец. Танец, Ваньнин, ты посмел взглянуть на другого в присутствии твоего хозяина. Даже если ты сам не осознал этот взгляд, ты посмел! И это было как ушат ледяной воды в лицо Императора. Сняло наваждение, отрезвило, обозлило. Тасянь шагнул на Ваньнина так, что тот инстинктивно начал пятиться. Тяжелый, болезненно горящий взгляд Императора и растерянный в ответ. Красивое лицо Ваньнина исказила мука, а лоб покрылся крупными каплями пота. Он буквально оседал на пол. Император словил его за шкирку и буквально вытряхнул его из распахнувшегося ханьфу, дёрнув второй рукой за его кисть. Ваньнин застонал и этот стон заслонил Императору разум. Он перехватил его за голову и, подняв за волосы над собой, содрал с него все, что было на стопах. Он швырнул его на кровать, взметнув под ним облако шелка. Зверь шёл в наступление и сейчас, о да, Ваньнин, сейчас ты будешь умолять о пощаде за тот твой взгляд, за все твоё несогласие, за пренебрежение, гордость, за то, какой жалкий ты был сейчас в нелепой попытке обласкать. Сейчас, сейчас, сейчас! Стучала кровь в висках у охмелевшего от пошлости рассыпанных волос и напряженного изгиба тела. Рвать, терзать, уничтожать, вывернуть его наизнанку, чтобы он наконец признал, что все это время он скулил по своему хозяину, хотел его, как хочет сучка в течку, мечтая о сильнейшем. - Мо Жань... - умолял голос Ваньнина и был настолько странным, что смог пробиться даже сквозь багровую пелену на глазах Тасянь Цзюня. Ваньнин хрипло стонал его прежнее имя, но это был стон отнюдь не вожделения. Это был стон боли. - Мо Жань... я... - он захлебнулся в ещё более громком стоне, извиваясь в горячке на алом шелке императорской кровати. Двойная доза снадобья начала действовать в полную мощь, разогнав до максимума действие его нервной системы, доведя восприимчивость тела до апогея. Температура подскочила, введя и без того полностью одурманенный разум в состояние горячечного бреда. Он чувствовал все настолько остро, что началась дикие ломки, проваливались попытки не то, что встать или сесть, он не мог даже лежать, прикосновения остатков одежды и постели к телу вызывали ощущения, словно кожу сдирали заживо — Ваньнин горел огнем изнутри, испепеляя сознание и выматывая до полного изнеможения. Ваньнин стонал, извиваясь. Император не мог оторвать взгляд от представшего перед ним зрелища, заворожённый, он присел рядом на кровати, наблюдая, в полном восторге от этой пытки. Какой же он волнующий, как похож на попавшую в силки добычу. Наконец от прежнего Ваньнина ничего не осталось и теперь только эти стоны напоминают хоть немного о том, что этот комок страдающей плоти совсем недавно был человеком, а до этого - бессмертным, Юйхэном Ночного Неба, величественным и недостижимым, его учителем. Но зверь был алчным, он хотел большего, он хотел владеть им таким, лишенным спеси и мнимой добродетели. Тасянь провёл по его предплечью и от этого прикосновения Ваньнин заорал, пытаясь вырваться. Но ему не дали. Его тело буквально обжигало ладони Тасяня. До скольки подскочила температура? Под 40? Ох, как хорошо... Глазами, полными боли, он наблюдал за тем, как Император нетерпеливо раздевается, разрывая на себе одежду, как он даже не замечает этого, а полыхающие фиолетовым пламенем глаза поедают Ваньнина. Император издал звук, более всего похожий на победный вой, извещающий о победе зверя и, переступая через него коленом так, что бёдра мужчины оказались между его бёдер, он взял его за горло. Ваньнин заорал так, как ни орал никогда в жизни, его выгнуло дугой от настолько сильной боли, что он перестал видеть что либо перед собой. Под стальной хваткой Императора мягкая уязвимая плоть горла дрожала в судорогах, пальцы чувствовали вибрацию крика, Ваньнин бился, извивался, и казалось, его сердце остановится, не в силах выносить прикосновения. Император никогда не испытывал такого всеобъемлющего, неописуемого восторга от прикосновения к его телу. Вот она, вся суть его существа, уязвимая, мягкая, напряженная, бьется в конвульсиях, страдая. Даже тогда, когда Ваньнин, скованный унижением, скакал на его члене в первый раз, сдавшись и умоляя о пощаде, даже тогда радость не была настолько полной. Сейчас он принадлежит ему и не в состоянии даже умолять. Сейчас ничего не стоит между ними и сейчас он возьмёт то, что принадлежит ему по праву победителя. Сейчас он возьмёт все. Император сорвал с Ваньнина штаны, вдавливая его горло в подушки, запрокидывая его ногу себе на плечо, надавливая всем весом на его бёдра Тасянь Цзюнь взревел, вгоняя свой член в Ваньнина, разрывая его корчащееся в судорогах тело. Очень скоро Ваньнин не мог уже даже орать и только широко раскрытые пустые глаза могли хоть как-то объяснить, что с ним сейчас происходит.