— — —
За спиной хлопнула резная дверь. И обозлённый Лорд Волдеморт зашагал по коридору, ловко прокручивая меж пальцев палочку. Вокруг вилась и трещала, как горящий озон, его ядовитая магия. Малфои на портретах дрожали и прятались за позолоченными рамами, едва их касалась эта тьма. Из-за одной из рам отважно выглянула упитанная вдова с кислой миной. — Некоторым не помешало бы научиться сдерживать норов! — смело высказалась она. Качнулась тисовая палочка, прогремело, и Волдеморт, не сбавляя шаг, пошёл дальше. На стене вместо картины с милым садиком дымилась обугленная дыра. «Мальчишка у меня». Чего бы ни добивался Гарри Поттер — у него не вышло. Похоже, он слишком привык встречаться с Волдемортом во снах или в кабинете директора и забыл, каково это — оказаться во власти Тёмного Лорда, не прячась у Дамблдора за спиной. Слабая улыбка искривила бесцветные губы, когда Волдеморт окунулся в разум мальчишки: в его страх и чёрный, липкий от крови ужас. Тёмный Лорд рассеянно зашёл в библиотеку. Дождь уже стих, и зимнее солнце осветило красные глаза и бледного, тощего, задумчивого Волдеморта через изогнутые французские окна. Ему вспомнился застывший от потрясения мальчишка с опущенной палочкой в Министерстве Магии. Если бы не вмешался Дамблдор, он уничтожил бы собственный хоркрукс. Впрочем, Волдеморт уже не раз — о, ирония! — был к этому близок. Но было что-то в том, как крик Поттера тогда застрял в горле и он перевёл взгляд с Беллатрикс на него. Это было привычно: жертва всегда застывала перед лицом смерти. Но сегодня, валяясь на полу в собственной крови и осколках стекла, Поттер посмотрел на него так же. В зелёных, обнажённых без очков глазах плескалось безграничное удивление. И это взъярило Волдеморта ещё сильнее — как смел Гарри Поттер ждать от него снисхождения, бросив в лицо мерзкое оскорбление?! Злость вскипела с новой силой; как посмел Гарри Поттер жалеть его? Чёрная мантия вилась следом за свирепыми шагами. Наконец, Волдеморт с тихим шелестом шёлка опустился на обитый бархатом диван, чтобы доказать — в первую очередь себе — что он может держать себя в руках. К чему вообще эти метания? И как другой человек потёр бы переносицу, Волдеморт провёл длинными пальцами по высоким скулам, что растягивались почти во всё его искажённое, плосковатое лицо и подобно крыльям выступали по бокам. Будущая встреча с Поттером так манила ожиданием, что дни до неё, казалось, тянулись бесконечно. Ладони коснулся прерывистый выдох, прежде чем Тёмный Лорд отвёл руку от лица и возбуждённо раздул ноздри. Он ведь обещал тогда — в ночь возрождения — научить мальчишку манерам? Лорд Волдеморт мягко, невесело рассмеялся в тишине библиотеки, как вдруг... (зелёные глаза навыкате и писклявый голос эльфа. И расцветающая в изрезанной груди надежда) И Волдеморт вскочил, почти взлетел, едва касаясь белыми ступнями пола. Он стелился как дым по воздуху, весь обратившись в спешку. В пределах Мэнора аппарировать было нельзя, но Тёмный Лорд мог двигаться нечеловечески быстро. Растворившись в скорости, он, задыхаясь от отчаянной ярости, нёсся головой вперёд — вниз, вниз, вниз — по каменному туннелю. Волдеморт почти врезался в окровавленные камни подвала и сорвался на бешеный крик. Он кричал от дикого, бессильного гнева, с кончика тисовой палочки сыпались зелёные искры. Поттер и маггл пропали. Как эта презренная тварь прошла сквозь защиту? Как его — Лорда Волдеморта — снова обошёл Гарри Поттер? Это уже было слишком. Глаза предательски защипали злые слёзы, и он зажмурился змеиными, без ресниц, веками. Дальше Тёмный Лорд не помнил ничего, кроме окрасившегося под стать его глазам и всепоглощающему безумию мира. Он не считал проклятий и не щадил никого, кто попадался на пути. И измотавший себя до дрожи, забылся сном на пару часов перед рассветом, но проснулся по-прежнему с кипящей в венах, затмевающей рассудок яростью. Даже Нагини не приносила успокоения. Волдеморт сжался под одеялом, но чары не грели его. Он закрыл глаза и, сам того не замечая, гладил себя по челюсти и затылку холодными пальцами. Всё сильней и сильней, пока острые ногти не изодрали тонкую кожу.— — —
Сон не принёс Гарри успокоения. В его снах была боль, осколки стекла и чужая, обжигающе-алая злость. Снова и снова человек с капюшоном на голове склоняется к нему за поцелуем, прожигая алым взглядом, а Гарри застывает, не в силах сбежать; рука на щеке костлявая, словно у дементора, который собирается высосать его душу и вскрыть пустую оболочку, как маггловский учёный — труп. Перед ним зеркало, через грязное стекло на Гарри смотрит иссохшее, местами подгнившее лицо мистера Грейнджера. Оно скалится гнилыми зубами, а из пустых глазниц и отвисшей челюсти лезут змеи. — Мой, — шипят они и удушающе сжимаются на горле. — Мой. Мой. Мой. Гарри проснулся с задушенным вздохом, проглатывая крик. Всё тело болело, но он сел, готовый вновь оказаться в провонявшем кровью и разложением подвале в плену у свихнувшегося убийцы. Но нет — всё же он в больничном крыле. Белая хлопковая простынь скрипела под обнажёнными руками и ногами и приятно холодила кожу. Расплывчатую комнату заливал лунный свет; было далеко за полночь, и похоже, Гарри был здесь один. Медленно и осторожно он поднёс руки к самому лицу. Из кожи достали осколки, залечили порезы и смазали их исцеляющей мазью, «чтобы шрамов не осталось», — как-то объясняла ему мадам Помфри во время очередного отдыха на больничной койке. Гарри коснулся странно подрагивающих губ, пачкая пальцы этой же холодной, влажной мазью, и с обжигающим стыдом вспомнил, почему пришлось залечивать и их. — Гарри... ты проснулся, — он дёрнулся и, пошатнувшись, повернулся влево, где краем глаза заметил движение. Всё-таки не один. А с человеком, которого меньше всего хотелось видеть. Гарри опустил взгляд на колени, чувствуя, как жжёт от стыда щёки. Дамблдор встал с кресла, но он всё равно не поднял глаз. — Уверен, ты будешь рад узнать, что миссис Грейнджер в Мунго, — директор подошёл к кровати, и Гарри всё-таки посмотрел на него удивлённо. — Но мистер Грейнджер... — ...его передали семье для погребения, — закончил Дамблдор. — Миссис Грейнджер... достали из него сразу, как ты появился в моём кабинете. Случай беспрецедентный даже для Мунго, но целители работают, не покладая рук. И хотя Дамблдор как мог смягчал формулировки, содержимое желудка всё равно устремилось к горлу. Словно почувствовав это, директор призвал к кровати кресло, опустился в него и сменил тему. — Я буду благодарен, если в следующий раз, прежде чем сломя голову бежать к Волдеморту, ты посоветуешься со мной, Гарри. Тошноту сменила вина. «Дурак. Дурак. Дурак». Гарри отвёл взгляд. — Он ждал не вас, сэр. А меня. — Конечно, он ждал тебя, — зловеще и устало согласился Дамблдор. — И если бы не Добби, он ни за что бы тебя не отпустил. Гарри не сводил взгляда с хлопковой ткани, а директор не сводил взгляда — такого же пронзительного, как у Волдеморта — с него. Гарри был даже рад, что потерял очки и не может толком его рассмотреть. — Гарри... Ты же понимаешь, почему Волдеморт тебя не убил. В груди поднялась знакомая злость. — Да уж — не благодаря вам. Вздох; Дамблдор наживку не заглотил. — Тогда ты понимаешь, и как важно снова не оказаться в его руках. Быть хоркруксом Волдеморта, жить только ради того, чтобы хранить его душу — я не желал тебе такой участи. Ты больше не должен видеться с ним, Гарри, ведь он во что бы то ни стало будет убеждать тебя, что сопротивление бесполезно. — Хоркрукс, — удивлённо повертел на языке Гарри; слово будто коснулось тёмной магией самой его души. — Я хоркрукс? — Ненадолго, — мягко ответил Дамблдор и поднялся. — Ложись спать, Гарри. Завтра утром мисс Грейнджер вернётся в Хогвартс, и ей как никогда понадобится поддержка друзей; но пока — отдохни. — Спокойной ночи, сэр, — прошептал Гарри. Он не смотрел, как уходит директор. И лишь через час, ненавидя себя и сжираемый виной, Гарри провалился в сон. «Хоркрукс», — смертным приговором билось в голове.— — —
В доме было не продохнуть; в пыльном воздухе стоял удушливый вязкий жар. Высоко над головой распахнутое грязное окно пропускало немного ночной прохлады и лунного света. От его немощного младенческого тела разило гниением и болью. Огонь в камине погас, и в темноте лишь дотлевали угли. Ему тяжело двигаться, даже дышать тяжело — этот густой жар давил на грудь как свинец. — Нагини! — позвал он сквозь мутный туман. — Хвост! Но никто не приходил. Он выпутывался из чёрной ткани, спеленавшей его хрупкие конечности, и всё звал — пока голос не сел до шипения. Его палочка пропала. Если он останется здесь, если никто его не покормит — он вернётся к мучительной боли бестелесного существования. Даже эта позорная, убогая оболочка в тысячу раз лучше, чем жить ни на что не способным духом. Где Нагини, где его слуга? В гнетущей тишине слышалось лишь отчаянное, раздражённое сопение, пока он пытался выпростаться из этой тряпки. Неужели Хвосту надоело выхаживать уродливого недо-младенца, и он трусливо — как самая настоящая крыса — сбежал? Но как же Нагини? Она ведь не могла его предать! — Нагини... — слабо шептал высокий голос. — Нагини!.. Он вывалился из кресла и с пронзительным болезненным шипением ударился о пол. Но вместо заплесневелого ковра под ним взметнулась сухая листва. Стены зашелестели и искривились, словно плющ с крыши пробрался внутрь и вился теперь по облезшим обоям. Комната утопала в старой, пожухшей, как и сам дом, листве, и неведомые твари шептались в тёмных лозах винограда. Его слабое тельце даже ползти не могло. Тщедушные руки и ноги были длинными и костлявыми, почти без плоти. Сутулое, тощее существо медленно выбиралось из тёмной ткани. Волдеморт с трудом двигал дрожащими, неподъёмными для этого тела конечностями. Обнажённый, с обугленной, иссиня-красной кожей, он, корчась и извиваясь, боролся за каждое движение. Хвост говорил, там ещё осталось зелье; на дне стеклянной бутылки блестело немного крови с ядом. Но она стояла так далеко — на столе. Недосягаемо далеко. Ведь Волдеморт даже дышать своими хрупкими лёгкими уставал, будто до боли раздувал два огромных меха. Он — и даже это далось ему тяжело — моргнул, пытаясь не отвести жадных красных глаз от блестящего стекла наверху. Рот наполнился слюной, а губы раззявились, как у голодного птенца. Нужда его была невообразима. Волдеморт дёргал беспомощно зажатыми под ним пальцами, отчаянно взывая к магии, пытаясь поднести бутылку к сжавшейся глотке, к языку. Та крутилась на краю стола, а потом наконец сорвалась и упала. Стекло треснуло, и наружу выплеснулось серебристо-красное зелье. Волдеморт жадно провёл раздвоенным языком по острому осколку, надеясь ощутить хотя бы привкус молока Нагини, но почувствовал лишь боль и кровь. Существо, отражавшееся в подсвеченных лунным светом осколках, было мерзким. С будто сырой, чешуйчатой кожей, с плоским злобным лицом, оно было гадким и несовершенным. Оно беспомощно стенало и хныкало, вылизывая стекло, пока не рассекло безобразную плоть до крови, заливая ею и осколки, и пожухшую ломкую листву. А потом Волдеморт услышал это — кто-то пробирался меж деревьев — и, слабый от голода, попытался перекатиться, скребя пальцами по земле. С каждой секундой теряя последние силы. Заклиная себе заползти под старое кресло, скрыться в налипшей на него листве. Он не мог отступить. Не когда так близок к цели. Он молил: «Пусть это будут не авроры... пожалуйста, пожалуйста. Пусть это будет Хвост, пусть это будет Нагини… Пусть удача улыбнётся Лорду Волдеморту… Пожалуйста, пожалуйста…»— — —
Эта лестница всегда его пугала. Шаткая и прогнившая, казалось, она вот-вот кинется на него со своими зубами-ступеньками и с пыльно-грязной слюной и проглотит. Именно с неё начинался зловещий кошмар, который снился ему с четырнадцати лет. Кошмар, который Гарри не в силах был изменить и который всегда заканчивался одинаково: зелёным светом и ужасом. Но сегодня тёмная скрипучая лестница казалась ничем не примечательной. Ему даже не пришлось подниматься по трухлявым ступенькам; Гарри с удивлением заметил, что не цепляется за клюку сморщенными, испещрёнными венами пальцами, как обычно бывало в этом сне. Странное, неудержимое желание взбежать наверх было его собственным. И Гарри подчинился. Но первый шаг не заглушил толстый слой пыли; он опустил взгляд и как-то отстранённо — как и бывает во снах — заметил на ступенях жухлую сухую листву. Она-то и хрустела под кроссовками, и чем выше он поднимался — тем громче. И внезапно Гарри оказался не в поместье, а в плотно усеянном деревьями и залитом лунном светом лесу с тяжёлым влажным воздухом. Пугавшая его лестница за спиной вдруг пропала, как будто её никогда и не было. Гарри легко мог заблудиться здесь, но что-то вело его вперёд; чей-то зов. И он шёл меж деревьев, внимательно прислушиваясь к каждому шороху в подлеске, свет луны освещал ему путь... А потом... где-то совсем недалеко о землю разбилось стекло. У Гарри мурашки забегали по коже, на краю сознания забрезжило воспоминание, но он никак не мог ухватить его. Раздался тихий отчаянный плач, и сухая листва зашуршала под чьим-то весом. Так плакать мог только ребёнок, и Гарри с бешено колотящимся сердцем бросился вперёд. Вот почему он оказался здесь — кому-то нужна его помощь. Он бежал, вглядываясь в тени под деревьями и покачивающимися на ветру ветвями... ...плач резко стих, а Гарри оказался на поляне, посреди которой стояло увитое плющом кресло. Совсем рядом в листве валялись осколки бутылки — её-то звон он и слышал — зелье из неё вылилось, и его не видно было даже в свете луны. Но Гарри заинтересовали не разбитая бутылка и не кресло, а тихое испуганное копошение под ним. — Эй? — ему не ответили, но листва зашуршала громче, и кто-то сипло задышал. Дурное предчувствие, отступившее, пока Гарри бродил по лесу, вернулось, но он всё равно подошёл ближе к креслу, ступая по осколкам. Хрипели под креслом. Гарри внезапно перепугался — хрипели не как хрипит ребёнок, а как умирающий старик — но тут же затолкал свой страх подальше. Он же гриффиндорец. Но кто бы это ни был, ему нужна помощь. Гарри лёг на живот и, сощурившись, заглянул под кресло... но увидел лишь тени и листья, хотя сипели, казалось, прямо на ухо. — Эй? — повторил он тише, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе и дружелюбно, а не испуганно и грозно. Замявшись на секунду, Гарри прикусил губу и всё-таки протянул руку к источнику шума.— — —
— Эй? Это голос Поттера. Он видел поверх густого покрова листвы кошмарную маггловскую обувь. Тёмный Лорд извернулся, пытаясь приглушить свои шумные, хриплые вдохи. Он не хотел, чтобы Поттер видел его таким. Чтобы хоть кто-то видел эту слабую, презренную оболочку. Но у него не осталось сил даже на гнев, внутри теплился мерзкий горький стыд. — Эй? Но потом он почувствовал это; рот раззявился от страха, капая красным. Вот оно. Всё ближе. Зрение начало смазываться, листва утопала в тёмной дымке, а вокруг его съёжившегося тела расплывалась кровь. Лес наступал. Он шелестел лозами, подбираясь ближе, готовый содрать с него даже эту несчастную шкуру. И Волдеморт, ослеплённый страхом вновь обратиться бестелесным духом, потянулся к теплу, точно зная, что оно обязательно его защитит. Он потянулся крохотной ладонью с полупрозрачными, слишком длинными для младенческой руки пальцами. Хрупкие кости ломило от боли, но он всё-таки сдвинул руку, мазнув ею по пальцам Поттера сквозь мокрые листья.— — —
Костяшек коснулось что-то холодное и хрупкое. Оно подёргивалось и дрожало при прикосновении. Со стучащим в висках сердцем Гарри пытался не отпрянуть, осторожно ощупывая тонкую, вполовину его собственной, ладошку, ломкое запястье и липковатую кожу. Существо извивалось на лесной подложке и, похоже, тянулось к нему: из-под кресла показалась костлявая рука. Гарри на секунду испугался, что перед ним дементорово отродье. А у кого ещё были настолько костлявые пальцы? Но ничего пугающего в этой руке — дрожащей так, будто каждый дюйм стоил ей невероятных усилий — не было. Кругом зашумели деревья, и это помогло Гарри принять решение: он не бросит это беззащитное создание посреди леса. Сглотнув, он встал на колени, сунул под кресло обе руки, перехватил существо поперёк и... И едва не выронил от отвращения. Размером оно и впрямь было с ребёнка, но лицо... лицо... Гарри рассматривал его со смесью ужаса и нездорового любопытства, держа на вытянутых руках. Держа очень осторожно: рёбра, просвечивающие сквозь тонкую кожу, выглядели так хрупко, что он боялся их невзначай раздавить. Существо казалось одновременно и старым, и юным, и древним, и уродливым и даже чуть недоразвитым. Кожа под налипшими на неё листьями выглядела изношенной, а руки — непропорционально длинными и тонкими для грудной клетки. Ими можно было обхватить её дважды. — Ты ранен, — у Гарри вдруг сжалось сердце. У существа рот и щёки — наверное, измазались, пока оно билось о землю — были в крови. Отвращение уступило место жалости; здесь некого было бояться. Если честно, он никогда не видел никого настолько жалкого. — Что с тобой произошло? — Гарри нахмурился и сел поудобнее, ближе прижимая к себе истощённое существо. Оно и весило-то несколько фунтов. Гарри нахмурился сильнее, устраивая маленькую головку в сгибе локтя и утирая рукавом кровь со рта. — Вот так, мы тебя почистим, — в груди болезненно ёкнуло от этого хриплого, явно тяжело дающегося дыхания. — И мы обязательно подлечим твои лёгкие, — Гарри ворковал, сам того не осознавая, пока стирал со щёк кровь и поглаживал успокаивающе ладонью. Да и вообще, какая разница, это всего-навсего ребёнок... он всё равно ничего не понимает.— — —
Что бы себе ни думал магический мир, Лорд Волдеморт немало знал о позорном унижении. Ребёнком он часто, со спущенными до лодыжек штанами, получал розгами, иногда заслуженно, иногда нет. В Хогвартсе эти глупые курицы, и из Слизерина, и из других факультетов, бывало, выставляли его на посмешище. Самой гадкой вышла история с Августой Лонгботтом и проклятым Ниффлером. От внимания старой жабы Хепзибы Смит было почти физически стыдно. А однажды Волдеморт из любопытства разорил гробницу в Гизе и две недели прожил верблюдом, и ещё две недели после отвыкал плевать в тех, кто ему не нравился. Он ставил опыты на себе и на других. И да, иногда что-то шло не так. Такова цена за испытание границ магии. Он годы прожил в маленьких лесных грызунах... и несколько месяцев в провонявшем чесноком тюрбане. Питер Петтигрю — из всех Пожирателей именно он! — выкармливал его из бутылочки ядом и кровью единорога. Но это, баюкающий его Гарри Поттер, было вершиной позора. Негодный мальчишка, которого он пытался убить, сюсюкался с Лордом Волдемортом, как с неразумным ребёнком. Впрочем, с удивлённо округлившимся ртом он, наверное, таким и выглядел. Но за этим невнятным лепетом было... Волдеморт не мог описать это словами. В груди разгоралось крошечное коварное желание навсегда остаться у Поттера в руках... таких ласковых и тёплых, так не похожих на трясущиеся грубоватые руки Хвоста. Волдеморт хотел что-то сказать, но что — не знал. Чувства переполняли его. — Поттер... — проскрежетал он. Кровь ещё пузырилась на языке, забивая узкую глотку. Пересилив себя, он открыл слипшиеся от сукровицы красные глаза с узким зрачком и посмотрел на мальчишку беспомощным завороженным взглядом.— — —
Утешающие глупые слова встали поперёк горла. Во рту резко пересохло. Это существо... оно до ужаса знакомо прошипело его имя. Пальцы невольно сильнее сжались на костлявой челюсти, а потом ребёнок медленно открыл глаза. Кроваво-красные на бледном, почти прозрачном лице, точно такие же, как у того, кто пытал его несколько часов назад. — Ты... ты... — Гарри не находил слов. Щёки загорелись от вернувшегося отвращения. Он же только что... только что тут сюсюкал. Гарри распахнул глаза, но отвести их от по-детски беззащитного взгляда так и не смог. Страх тут же развеялся, стоило существу — Волдеморту — вымучить из себя очередной поверхностный вдох. Он был сейчас крохотным, уязвимым и ничем не мог навредить Гарри. Да и сам Гарри не хотел мучить в отместку кого-то столь слабого и хрупкого. Похоже, кое-что не передавалось даже через осколок души: он не мог поднять руку на младенца. Гарри снова обтёр проступившую в уголке рта кровь. — И кто теперь жалок? — пробормотал он. — Скажи спасибо, что здесь нет лестницы, по которой я мог бы тебя спустить. Но это прозвучало не зло, а по-насмешливому до́бро, и Гарри снова погладил Волдеморта по челюсти, будто стирал несуществующую кровь. Такой Тёмный Лорд ему даже больше нравился; да, на вид жутковат, но зато не рвётся его прикончить и не пытает. «И не целует», — придирчиво уточнили в голове, и Гарри вспыхнул до корней волос. — Не хочешь объяснить, как ты застрял в этом теле? — попытался он изменить направление мыслей и, поёрзав, плотнее прижал Волдеморта к груди; кожа под пальцами была ледяная.— — —
— А ты не помнишь?.. — прищурившись, прошелестел в ответ Тёмный Лорд. Парселтангу нужно было куда меньше воздуха. Шевелиться совсем расхотелось, и он с трудом вспомнил, о какой такой лестнице говорит Поттер. За все семьдесят лет его никогда так не обнимали. Ни разу — так приятно. Магия ютилась на груди мальчишки вместе с ним, и каждый вдох давался легче предыдущего. Волдеморт впитывал ощущение... чего бы то ни было. Оно пронизывало теплотой, близостью, просачиваясь в его душу сквозь вязаный свитер Поттера. — Ты уже видел меня... — очередной вдох через тонкие плоские ноздри, — таким...— — —
Грубые верёвки на запястьях, кляп почти в самой глотке, пустые глаза Седрика в свете луны... Гарри чуть не вздрогнул. — Я стараюсь об этом не вспоминать, — слабо улыбнулся он, отводя взгляд от алых глаз, так неуместно смотрящихся на беспомощном лице. — Не самое счастливое воспоминание. Хотя я смог сбежать, и это что-то да значит. Было очень заметно, как тяжело Волдеморту дышать в этом теле. Гарри никогда раньше не держал младенцев — тётя Петунья внимательно следила, чтобы её племянник и близко не подходил к гостям, которые являлись к ним с маленькими детьми — впрочем, едва ли ему пригодился такой опыт. Существо на руках было настолько хрупкое, что, казалось, он невзначай мог переломить эти косточки пополам. Гарри прижимал к себе Тёмного Лорда осторожно и одновременно неуклюже, почти невесомо поглаживая холодную щёку. — Тебя тогда правда выхаживал Хвост? — кровь уже не шла, но Гарри не отдёрнул руку, завороженно наблюдая, как младенец — Волдеморт! — уткнулся носом в его рукав. — И как ты только выжил? Мне кажется, Хвост даже о себе позаботиться не может.— — —
В груди неожиданно даже для самого Тёмного Лорда заклокотал смех. Он поперхнулся и захрипел; секунда пронзительного веселья обошлась ему очередными сгустками крови изо рта. — Гарри... я мог пользоваться палочкой даже в этом недоразвитом теле. Когда имеешь дело с дураками, лучшего инструмента не сыскать. И на него вдруг снизошло озарение: прижимаясь к тёплой груди Поттера, откинувшись тяжёлой головой на сгиб его локтя, Волдеморт понял, что не хочет просыпаться. Ему слишком нравился их разговор, будто мальчишка и вправду был его школьным другом (не то чтобы одноклассники осмеливались с ним так разговаривать). Мысль, что Поттер не лежит у него под боком вместе с Нагини, была противна. Волдеморт хотел проснуться рядом с ними обоими; со своими сокровищами, со своими бесценными сосудами. Он не чувствовал вины. Он был в своём праве на ту жестокость — мальчишка заслужил её. И всё же Лорд Волдеморт ошибся. Он развернул их... связь... не в то русло. Ему нужно было очаровать Поттера. Но что бы ни говорили сторонники о его знаменитом обаянии, от него давно ничего не осталось за годы одиночества. Лица, слова... всё это меркло перед одиночеством и мучительным паразитарным существованием. Волдеморт по-новому начал смотреть на людей. Как на добычу. Научившись в своё время легилименции, он овладел и искусством притворства, но сейчас ему не хватало терпения на все эти тонкости: строить из себя то, чем он не является. Тёмный Лорд упивался ужасом, ликовал, продираясь сквозь чужие разум и плоть. Он наслаждался страхом, который был не чужд даже Дамблдору, и тем, как заполошно, словно у трусливых мышат, бились сердца некогда могучих магов. «Те времена, когда ты мог получить нужную информацию, просто улыбнувшись, давно прошли, Лорд Волдеморт», — упрёк мальчишки эхом раздался в голове. Может, дело было в державших его руках или в пограничности снов, которые всегда облекали тайны в слова, но Тёмный Лорд, задыхаясь через каждые несколько слов, заговорил: — Я... ошибся. На самом деле, я ошибался на твой счёт много, очень много раз, Гарри. Это были неосторожные, глупые ошибки. Я... мне сложно... я не всегда... — он замолчал, борясь с собой: это была тайна, в которой он не признавался даже себе и которую старался похоронить. «Я не сумасшедший», — как вообще можно признать обратное? — Мой разум... — нет, он не мог. Лорд Волдеморт знал: об этом шептались Пожиратели Смерти. Но как они могли понять? Они не страдали так, как страдал он. Не боролись каждый час, каждую секунду с ледяной опустошающей яростью. Они не были лишены всего: прикосновений, запаха и голоса. Когда тебя ведёт одно желание — вселиться хоть в кого-нибудь, чтобы ощутить скольжение чешуи по траве и плоть меж клыков. Но даже сознание животного вытесняло его здравомыслие, оставляя лишь неослабевающий голод. Слабое тельце задрожало у Поттера в руках.— — —
Гарри не знал, как быть. Лорд Волдеморт, высокомерный и неуязвимый Лорд Волдеморт, признал свою ошибку и, кажется, был близок к извинениям. Это было так неправдоподобно, что пугало до ужаса; может, Волдеморт хочет одурачить его и выманить из замка? Но потом долговязый переросток — всей будто содранной кожей, натянутой на тонкие кости — затрясся в руках. И подозрения начали отступать. Лорд Волдеморт прокладывал себе путь, запугивая и пытая, жалость — вне его возможностей. Он никогда бы так не унизился, особенно перед врагом. А сейчас Волдеморт именно жалок. Его не узнать было в этом дрожащем, задыхающемся существе. Оно казалось таким напуганным, плоское уродливое лицо аж перекосило, и Гарри вдруг захотел его защитить, да так сильно, что и сам испугался. И даже если Тёмный Лорд лгал — если даже он никогда не сказал бы этого не во сне — Гарри очень хотелось, чтобы его слова были правдой. — Не надо, — мягко сказал Гарри. Он поднял ребёнка — Волдеморта — повыше, крепче прижимая к груди и укладывая головку в сгиб шеи. — Не надо себя заставлять; ты же так не думаешь. И, поверь, утром ты об этом и не вспомнишь, — Гарри был уверен: так и будет, и это причиняло почти физическую боль.— — —
— Я... — приглушённо зашипел Волдеморт в шерстяной свитер мальчишки. — Всё равно буду жалеть об этом, ведь... глубина ошибок меряется не поступками... а последствиями... — мысли были ясными как никогда. На что же он станет способен, если эта ясность останется с ним навсегда? — Последствиями, — повторил Поттер и тихо улыбнулся, поглаживая его по затылку. — А закон причины и следствия Тёмных Лордов не касается? И мне казалось, ты всегда избавляешься от последствий убивающим. — Естественно... всегда существует... универсальное решение. Но простота — не всегда хорошо. Иногда она так затмевает разум... что начинает казаться, будто ты в силах раздавить любого... она ослепляет, и ты не замечаешь важные вещи... пока не становится слишком поздно, — он с трудом поднял руку и обхватил Поттера за шею. — И характер Лорда Волдеморта ничуть ему не помогает, — они оба горько напряжённо улыбнулись.— — —
Сейчас Гарри видел перед собой того самого Лорда Волдеморта и остро чувствовал на плече костлявую руку со слабыми пальцами, которые вчера гладили его под челюстью. Он вздрогнул, но так и не убрал ладони с маленького черепа, с испуганным удивлением понимая, что готов утешать Тёмного Лорда и дальше. — Всегда есть другой способ, — мягко произнёс Гарри. — У меня и самого... непростой характер, но мне никогда не хотелось кого-нибудь, хм, давить. Как-то раз я перебил у Дамблдора в кабинете всё, до чего успел дотянуться, — он виновато отвёл взгляд. — Гермиона учит меня считать до десяти и только потом открывать рот. Иногда получается. — Считать до десяти... — Волдеморт нахмурился, раздувая ноздри, — и что это даст? — похоже, он думал, что услышал какую-то несусветную чушь. Гарри не сдержался и тихо рассмеялся. — Ну, Гермиона говорит, это поможет успокоиться и не натворить дел, — он поёжился под лёгким, словно пёрышко, прикосновением к шее. — Но чтобы сработало, считать надо именно до десяти. А у меня иногда и до пяти не получается, если я вообще об этом вспоминаю, — Гарри улыбнулся, очерчивая пальцем маленькое ухо. — Попробуй как-нибудь. Волдеморт замер, словно нерешительно, но потом заговорил. — Обычно это... эта... неподъёмная ярость словно окутывает туманом, сквозь который я ничего не вижу. Я самый талантливый волшебник в мире, но всё же с трудом могу думать сквозь этот... ядовитый смог... застилающий рассудок. — Знаю, — мягко ответил Гарри. — Я тоже чувствую это каждый раз... через шрам, — повисла тишина, и между ними пронёсся порыв ветра, а потом он улыбнулся. — Давай я буду считать до десяти за тебя? Или... завалю тебя счастливыми воспоминаниями, чтобы ты злился на меня? — Я... мне... нравится твоя радость. Я редко испытываю её сам. А вот это было неожиданно. Как и внезапное диковатое желание оказаться у Тёмного Лорда в постели — Грейнджеры, Гарри! Он пытал тебя, Гарри! — и навсегда сцеловать жестокость с бледного, угловатого лица. — Ну, если ты не всегда будешь таким злобным, — поддразнивающе начал Гарри, — может, счастье перестанет бояться и придёт само? Видишь? — он ласково погладил маленькое лицо двумя пальцами и заглянул в красные глаза. — Я сейчас счастлив... а ты?— — —
— Дааа... — первое его слово на английском почти не отличалось от парселтанга. — Приди, Гарри... приди и стань моим... — и внезапно его ладони вытянулись, пальцы стали жилистыми и сильными. Кости удлинялись и тянулись вверх, складываясь в высокого, обнажённого и всё же слишком тощего человека. Волдеморт с наслаждением вдохнул полной грудью, смакуя внезапную мощь. Он до сих пор тёрся холодной белой кожей о красный свитер. Безразличный к своей наготе, он стоял на пороге вновь обретённой свободы, ключом к которой был мальчишка под ним. Тёмный Лорд сидел у Поттера на коленях и, цепляясь ногтями за шерстяную ткань, жался ближе и ближе; красные глаза лихорадочно горели.— — —
Гарри испуганно вскрикнул, когда маленькое тельце вдруг стало расти под пальцами. Секунда, и он смотрит во всё те же красные глаза. Но на лице Волдеморта они выглядели куда более зловещими. Одно дело укачивать на руках безобразного младенца, но когда тебя вжимает в кресло взрослый, обнажённый Тёмный Лорд — это совсем другое. Обнажённый. Важная такая мелочь. Голый с головы до пят, Волдеморт так цеплялся за его свитер, словно собирался раздеть и его. — Я... — начал Гарри, вытаращив глаза. Его пальцы замерли на гладкой коже затылка, которую он только что ласково поглаживал. Он вспыхнул и вжался в кресло, понимая, что угодил в западню. — Ты... ты только что... я же только... Как?..— — —
— Мы во сне, Гарри... — Волдеморт усмехнулся в зелёные глаза, совершенно наплевав на собственную наготу. Под ним — часть его самого, к чему страх или стыдливость? Здесь были только Поттер и Тёмный Лорд, и даже его безумие осталось там, наяву. «Гарри, Гарри, Гарри...», — ему нравилось, как сокровенно перекатывалось на языке «р», пока он снова и снова, словно мудрёное заклинание, шептал это имя. Раздвоенный язык мелькал у лица мальчишки, а длинные пальцы осторожно вплелись в лохматые чёрные волосы.— — —
Гарри скомканно выдохнул, когда кончики чужих пальцев помассировали кожу головы. У него задрожали ресницы, он остро чувствовал наготу Волдеморта и не собирался опускать взгляд ниже бледного лица. — Во сне, — выдохнул Гарри. Голос сорвался, когда Тёмный Лорд поёрзал у него на коленях. — Значит... — по скуле мазнул раздвоенный язык, и Гарри замолчал, звучно сглотнул и зажмурился, пытаясь взять себя в руки, — здесь всё не по-настоящему? «Может, он опять тебя поцелует», — намекнул всё тот же вкрадчивый голос, и Гарри распахнул глаза. Во рту резко пересохло. И сердце забилось... «От страха, — сказал себе он, — не от предвкушения». Мысль о поцелуе с Волдемортом была дико противной. Но соприкосновение магии их душ, их связь порождала бесподобные ощущения. Гарри вспомнил, как весь горел, как шла кругом голова, как от чувства завершённости, целостности перехватывало дыхание. И вот к нему прижимается — голый, милостивый боже, голый! — Волдеморт, почти касаясь его губ языком, и как будто напрашивается на поцелуй. Так может... может, ничего страшного не случится. Это же просто сон.— — —
— Это значит, милый Гарри, что мы одни в этом лесу и можем делать всё, что захотим... — плоское лицо почти касалось носа мальчишки, а длинные пальцы гладили всё, до чего дотягивались: волосы, брови, губы, уши, шею. — Без кривоносого директора, без Пожирателей Смерти. Только ты и я. У нас даже палочек нет, так чего бояться? — узкие ноздри возбуждённо затрепетали, и Волдеморт обхватил Поттера худыми конечностями, будто змея кольцами сжала.— — —
Гарри словно разваливался на части, дрожа и обмякая под мягкими осторожными прикосновениями. В свете луны белая кожа Тёмного Лорда отливала голубым, а узкие глаза то темнели, то вспыхивали красным. «Всего один поцелуй», — говорил себе Гарри. Только один, и он избавится от этого ненормального, запретного помешательства. Уж лучше это случится во сне, где любезный Волдеморт не швыряет в него пыточные проклятья. Чем там, где один неверный шаг заканчивается в подвале рядом с изувеченными тёмными ритуалами людьми. Впрочем, видимость выбора только видимостью и осталась. Гарри всё равно не смог бы ни сдвинуться с места, ни оттолкнуть Волдеморта. Ведь для этого пришлось бы коснуться холодной, бледной, словно заряженной электричеством, кожи, и это пробирало насквозь от малейшего прикосновения. Тёмному Лорду можно было вообще ничего не говорить, лишь выдохнуть в самые губы имя — дьявол, он слышал собственное имя сотни раз за день! — и Гарри пробирало дрожью; он всё дрожал и дрожал. А Волдеморт, не отводя хищного взгляда, пытливо провёл тонким языком по его нижней губе... и Гарри пропал. — Ха, — выдохнул он. Возражения растворились без следа. Приоткрыв рот, Гарри осторожно, испытывающе провёл своим языком по раздвоенному и напрягся струной, чувствуя, как спирает в лёгких воздух, а мир сужается до горячей в холодном ночном воздухе точки, где касались друг друга их губы.— — —
Волдеморт с неторопливым удовольствием вылизывал язык разомкнувшего тёплые губы Поттера. Его заворожила эта ленивая покорность, и он крепче обнял мальчишку, заваливая его рядом с креслом на зашуршавшую под ними листву. Парселтанг оседал в воздухе и на их коже. От Поттера пахло потом, мускусом и хогвартским мылом. Этот запах кружил голову, и Тёмный Лорд разлёгся — почти растёкся — на мальчишке, прислушиваясь к близости их душ, которая дразнила тем удовольствием, какое обычно приносили ему пытки. Секунда, вдох, и он снова толкнулся в чужие губы, дрожащие от его мучительной игривости ровно так же, как дрожал на Поттере он сам.— — —
Этот раз отличался от утреннего поцелуя — Гарри до сих пор был не уверен, что может так его назвать — как небо и земля. Волдеморт не терзал его губы. Он дразнился: толкался языком в рот и, только разгорячённый, взвинченный Гарри подавался навстречу, тут же отступал. Он совсем легко прикусывал его губы, намекая, обещая, и снова отстранялся. Всякий раз между ними словно трещало электричество. И даже когда Тёмный Лорд опрокинул его на землю, вжимая в листья обнажённым телом, поцелуи не стали настойчивее и глубже, как ожидал и даже надеялся Гарри. С каждым толчком языка, с каждым прикусыванием нижней губы он извивался и содрогался от крепнувшего возбуждения, а Тёмный Лорд всё не давал себя коснуться. Дышать становилось тяжелее, кружилась голова, и Гарри хотелось... хотелось... чего-то. Глубины, напористости, большего. Он схватил Волдеморта за затылок, пытаясь притянуть ближе, углубить поверхностные, раздразнившие нутро поцелуи. Мысль про «всего один поцелуй» вылетела из головы. Какой ещё один? Ещё ни одного нормального не случилось! — Ты... это нарочно, — выдохнул Гарри, когда Волдеморт в который раз отстранился, выглядя при этом так простодушно и в то же время коварно. Гарри выгнулся, вжимаясь в него всем телом, пытаясь пронзить осуждающим взглядом. Но как? Когда в нём остались лишь неудовлетворение и жажда, даже вина забилась куда-то на край сознания. «Только сон, — попытался напомнить себе. — Только один поцелуй». Волдеморт насмешливо улыбнулся, по-наивному распахнув глаза. — Неужели? — спросил он с напускным удивлением, а его язык и пальцы беспощадно медленно играли на нервах Гарри, дразня и мучая невесомыми прикосновениями к подрагивающей коже. Тёмный Лорд вывернулся из его хватки и опёрся костлявыми локтями на тяжело вздымающуюся грудь. Красные глаза блестели весельем, а лицо было совсем не похоже на обычно бездушную маску из кости. Длинный палец игриво провёл ногтем по щеке. — Твои предложения, Гарри? Сделай милость, просвети Лорда Волдеморта, — холодный голос прозвучал почти с научным интересом. От мысли озвучить то, чего хотелось, Гарри покраснел ещё сильнее. Весь его опыт в таких делах включал и ограничивался ужасно неловким поцелуем с Чо Чанг перед рождественскими каникулами. Да, бывало, он в тёмной спальне, лёжа в постели, представлял чьи-то руки и грубые пошлые прикосновения, которые помогали избавиться от напряжения внизу живота и спокойно заснуть, и этими незрелыми фантазиями всё и ограничивалось; но сейчас, когда на нём лежал голый Волдеморт и его пальцы на коже обещали что-то, в голове было полно идей. — Я... — Гарри впервые слышал свой голос таким охрипшим. — Я хочу... — он открывал рот, но не мог произнести ни слова. Стыд в нём боролся с возбуждением, жарко изгибавшим тело и обещавшим свести с ума, когда он проснётся. — Я хочу, чтобы ты перестал надо мной издеваться, — Гарри зажмурился и глубоко вдохнул. Стыд победил. Голос и всё его тело дрожали под этими страшными наркотическими прикосновениями, лишавшими здравомыслия. Он возненавидит себя, когда проснётся, Гарри знал это, но сейчас это только сон, только один поцелуй. — Я... прошу... я хочу всего, не этих... крупиц. Я хочу большего. Ногти, секунду назад осторожно поглаживающие его по щекам, внезапно впились в кожу, не давая шелохнуться, а указательный палец другой руки поднялся к горлу и словно режущим проклятием сверху до низу медленно распорол свитер с рубашкой. — Большего, говоришь? — выдохнул Волдеморт в обнажившуюся кожу. Его шёпотом, казалось, зашелестели листья, алые глаза блеснули беспощадной одержимостью, и воздух между ними, тихий секунду назад, затрещал. Мелькнул раздвоенный язык, запястья Гарри пригвоздили к земле, а Тёмный Лорд вдруг невообразимо изогнулся всем телом — узкие зрачки и ноздри расширились — и начал двигаться. Это пугало и в то же время возбуждало. Волдеморт был не по-человечески — нечеловечески — пластичен. Это должно было нервировать; Гарри должен был ужаснуться, когда это создание жадно упивалось каждым дюймом его губ и кожи. Но где-то в глубине души он трепетал. Это очень походило на тот раз, когда Гарри впервые заговорил на парселтанге, и казалось таким же естественным: подаваться навстречу плавным изгибистым движениям. Ногти и зубы оставляли на его выбеленной лунным светом коже кровоподтёки, и Гарри встречал каждый задушенным шипением. Разорванная рубашка раскачивалась по бокам. Он выгнул спину, вжимаясь в обнажённую кожу сверху, заживо сгорая на листьях, которые, казалось, вот-вот воспламенятся следом за ним. Гарри чувствовал себя таким беззащитным, с голой грудью и вжатыми в землю запястьями, но этого всего было мало. Он хотел большего: больше кожи, больше наготы... он хотел, чтобы его поглотили... он хотел... Ночное небо прорезал ослепительный дневной свет, и Гарри распахнул глаза в больничной постели, исступлённо и надломленно шипя имя Волдеморта. В лицо светила палочка перепуганной до смерти мадам Помфри. Гарри не сразу вспомнил, где он. Сердце бухало в горячечном пропотевшем теле. Рядом не было Волдеморта, и воздух над ним казался пустым как никогда.— — —
Волдеморт слизывал желание Поттера с его кожи, впивался укусами в напряжённые мышцы, не давая мальчишке расслабиться от пугающего возбуждения. Он с головой уходил в лихорадочное ощущение, и нечто дикое, потустороннее шипело развратно и требовательно. Удовольствие разрасталось и крепло; забиралось под плоть и слепило чувства. Извивающийся, гнущийся под ним мальчишка не уйдёт нетронутым, неприсвоенным. Они — одно целое. Болезненно и восторженно они свились в уроборос, обречённый захватывать, заглатывать и поклоняться собственному хвосту. А потом половина целого пропала, и всё раскололось в холодном отражении, листья обратились осколками, отражая Волдеморта тысячей неровных зеркал, оставляя в нём страшную пропасть с одним желанием на дне... (хочу, хочу, хочу, хочу, хочу). Тихое дыхание Нагини утонуло в тяжёлой неистовой ярости и пустом обжигающем одиночестве, словно Том Риддл снова стоял в столовой родового поместья, сжимая в руке кольцо, и смотрел в мёртвые, остекленевшие глаза отца.— — —
К губам поднесли чашку, и в горло полилось холодное зелье. Мадам Помфри смерила ему температуру, и тут же отовсюду посыпались вопросы: — Кто-то пострадал? — Очередное нападение? — У вас болит шрам, мистер Поттер? — Нет, нет... это... мне приснился плохой сон, клянусь. Если и было что-то унизительнее, чем проснуться в больничном крыле от мокрого — давайте уж называть вещи своими именами — сна с участием самого неподходящего для этого человека, Лорда Волдеморта, так это отвечать на беспорядочные вопросы об этом самом сне. — Но, мистер Поттер, вас всего корчило будто под непростительным! — мадам Помфри казалась очень взволнованной. — Профессор МакГонагалл услышала вас из коридора! — В самом деле, — согласилась та, вперившись в Гарри обеспокоенно-подозрительным взглядом. — Это был не обычный кошмар. — Это был только сон, — пробубнил Гарри мантру, которая достала его и наяву, и прижал колени к груди. Между ног неприятно тянуло, и он пристально разглядывал простынь, пытаясь хоть как-то отвлечься. — Он никак не связан с... с... Гарри даже имя сказать не мог: разве что прошипеть на парселтанге, как пару минут назад, когда Волдеморт... Волдеморт... ммм, нет. Это Гарри не озвучит даже на не понятном никому парселтанге. Полный позор. — Мальчик явно не в себе, Поппи, — заметил профессор Флитвик. — Давайте пригласим Альбуса и... — Не позволю! — вдруг взвизгнула мадам Помфри. МакГонагалл, Флитвик и даже Гарри в постели разом удивлённо вздрогнули. — Альбус весь вечер слонялся по больничному крылу, так ему хотелось поговорить с Поттером, хотя мальчику нужен был отдых, и он прекрасно это знал! Итак, мистер Поттер, — она снова повернулась к забившемуся в перьевые подушки Гарри, — вы сказали, это был сон? (Губы и пальцы Волдеморта неспешно скользят по вздрагивающей плоти) — Да, мадам Помфри. — И никакой связи с Тем-Кого-Нельзя-Называть? (Беззащитный, почти хрупкий Волдеморт хрипит в его руках) — Нет, мадам Помфри. — Замечательно, — и она снова накинулась на профессоров; оскорблённый Флитвик затрепыхал усами, а МакГонагалл сжала губы в тонкую линию. — Что бы ни сказал Дамблдор, это подождёт до утра. Возвращайтесь на обход и дайте, наконец, заняться пациентом! Мадам Помфри вытолкала их за дверь, и Гарри как никогда был рад её властности, когда дело касалось лечения. Она влила в него очередное зелье, ещё раз помазала губы, не замечая — то ли правда, то ли из вежливости — зардевшегося лица, затем погасила свет и оставила его в блаженном одиночестве. Гарри с облегчением откинулся на подушки. Даже представить страшно, как бы пришлось изворачиваться, если бы мимо проходили не МакГонагалл с Флитвиком, а Дамблдор. Что он творит? Гарри накрыл лицо ладонями и поморщился, мазнув пальцами по ноющим губам. Темнота милосердно скрыла вспыхнувшие румянцем щёки. Действительно — только сон; вот только после всех этих прикосновений Волдеморта во сне стояло у него вполне себе наяву. Мерлина ради, да он всего несколько часов назад позволил Тёмному Лорду целовать себя средь бела дня! Тишина окутывала как одеяло, скользила по коже и искушающе шипела голосом Волдеморта. Но больше чем своё поведение, больше чем тело, которое предательски подавалось навстречу, Гарри ненавидел то, как холодно и пусто ему сейчас было на простынях, как изнутри обжигала надежда, что Тёмный Лорд ещё ждёт его в лесу.— — —
С тех пор как дни стали короче ночей, дел у Лорда Волдеморта прибавилось. Его силы до сих пор были рассредоточены. Великаны, и в лучшие времена не самые покорные слуги, теряли терпение. В них было слишком много звериного, план, стратегия — это всё не для них, и Тёмный Лорд удивлялся, как Макнейр держит их в узде. Из-за Дамблдора им пришлось прийти к великанам раньше, чем нужно было. Стая Грейбека — тоже союзник ненадёжный, но оборотни хотя бы умели ждать. Ждать смерти Альбуса Дамблдора. Он пока не отзывал сына Малфоев. Но если Драко по счастливому стечению обстоятельств справится раньше проклятия кольца, что ж, хвала и слава; если же нет — Волдеморт ничего не потеряет и заодно прогнёт их семейку ещё сильнее. Длинные бледные пальцы лениво достали из кармана невзрачную остролистную палочку. Хозяин совсем за ней не ухаживал: даже не полировал ни разу. Вся в отпечатках, с местами облезшим лаком, исцарапанная и изношенная, она выглядела вдвое хуже тисовой палочки Волдеморта. А ведь свою он купил давным-давно. Тёмный Лорд медленно прокрутил меж пальцев остролистную палочку; она, как и её хозяин, одновременно отвращала и притягивала его. Она гудела под кончиками пальцев, тоскуя по мальчишке. Как же легко было сломать её. Волдеморт осторожно опустил палочку на кипу записей и законопроектов, которые он собирался протолкнуть в следующем году, когда падёт Министерство, и призвал разбитые очки в погнутой оправе. Он смотрел на них задумчиво и несколько созерцательно. Поттер всегда был в его мыслях, но, похоже, пришло время проявить выдержку: дать мальчишке остыть... или даже соскучиться по Тёмному Лорду. Тем более сейчас, когда в больничном крыле следят за каждым его шагом. Волдеморт обвёл ногтем проволочную оправу, отложил очки в сторону и взялся за перо, задумчиво разглядывая кружащий за окном снег.— — —
Как часто бывало, наутро последствия порывистости Гарри расцвели во всей красе. И самыми ощутимыми стали потерянные в пылу сражения очки и палочка. Филч показательно неохотно одолжил ему одну из конфискованных у студентов. Но Гарри пока ничего ею так и не наколдовал: стоило открыть рот, как палочка выплёвывала похабную шуточку и ржала так громко и долго, что он и слова вставить не мог. То же самое вышло и со зрением. Снейп дал ему зелье, у которого были свои... особенности. С ним или без него Гарри всё равно видел очень плохо, на что Снейп заметил, что зелье обостряет дальнозоркость, а не исправляет генетические ошибки кое-чьих отцов. Как итог, Гарри видел доску, если сидел совсем неподвижно — Снейп сказал, это важно, но ухмылялся при этом так противно, будто добавил такой эффект специально — но на расстоянии пары футов мир неизменно смазывался. А ещё была Гермиона. Её опухшие покрасневшие глаза не давали забыть, что сотворил с её родителями Волдеморт. Гарри смотрел на неё и захлёбывался виной: она переживала за всё, что случилось с ним у Волдеморта, острее, чем он сам. Как мог Гарри жалеть Тёмного Лорда? Жалеть убийцу чьих-то матерей, отцов, детей? И что ещё хуже — как мог так по нему скучать? Каждую ночь Гарри засыпал с надеждой встретить Волдеморта — в любом виде — и каждый раз оказывался во сне один, чтобы утром проснуться и возненавидеть себя. И вот спустя несколько дней он, подслеповатый, замученный и без палочки, сидел на завтраке в Большом Зале. Гермиона, кажется, немного оправилась, но Гарри всё больше угрюмо молчал, и только Рон пытался хоть как-то их расшевелить. — Знаешь, Гарри, и от твоей палочки может быть польза, — говорил он, наливая себе апельсиновый сок. — Вызовись сегодня добровольцем на Защите, глядишь, и она уговорит Снейпа душ принять. — Не будет он делать такие глупости, — Гермиона, наконец, стала похожа на себя. — Ты забыл, что он уже потерял шестьдесят очков у Снейпа на прошлой неделе? Рон нахмурился. — Ну не обвинит же Снейп палочку! И вообще: ты его когда в последний раз чистым видела? Он же должен хотя бы догадываться, что мыться только по праздникам — вредно для здоровья. Гарри тыкал вилкой в несъедобный омлет; их перепалка была как бальзам на душу, но он не мог пересилить себя и присоединиться. Интересно, эта зелёная штука в яйцах — это перец или петрушка? Ответ Гарри так и не узнал. Закричала сова — дело обычное за завтраком, так что он даже головы не поднял — и в его омлет с перцем-или-петрушкой приземлился свёрток. — Смотри-ка, посылка! — преувеличенно бодро воскликнул Рон. Гарри вытер кусочки яиц с лица. — Ты ждал почту? Гарри осторожно опустил взгляд на перехваченный красными лентами серебристый свёрток с переливающимися листьями и нарочито большим бантом и толкнул его Рону. — Наверное, очередной псих, — поморщился он; со стороны это и правда напоминало подарки его чокнутых фанатов, восставших из пепла, когда Пророк признал возвращение Волдеморта. — Забирай. Мне неинтересно. Гермиона похлопала его по руке и кивнула. — Ты вообще сжигать их должен... ничего хорошего в анонимных письмах не бывает. — Кроме тех мётел, которые ему наприсылали, да? — закатил глаза Рон — ну, Гарри думал, что закатил, лиц-то он почти не видел — и потянул за ленточку. — Здесь и записка есть! — Кто бы сомневался, — пробормотал Гарри. Жаль, омлет разлетелся, и теперь ему некуда тыкать вилкой; с другой стороны, он вроде как и не голоден. Гарри уже собрался уходить, когда Рон вдруг расхохотался, забрызгивая стол апельсиновым соком. Под недовольное фырканье Гермионы он успокоился не сразу, а Гарри уже подумывал забрать посылку. Он скучал по их спорам, но не настолько. — О... о, борода Мерлина, — стонал Рон сквозь смех. — Да она с дерева рухнула, Гарри, ты только послушай. Гарри упёрся лбом в ладонь: голова раскалывалась, и он подозревал, что благодарить за это нужно Снейпа с его зельями. Рон встал и выразительно прочистил горло. — Дорогой Гарри Поттер, — пропищал он девчачьим голосом; разговоры вокруг чуть стихли, и некоторые повернулись послушать. — Я желаю видеть тебя рядом с собой. Я думаю о тебе так часто, что иные скажут, будто моя… кхм… моя озабоченность тобою граничит с одержимостью... О, ничего себе, послушала бы ты их, старая перечница! — вставил Рон и снова разразился смехом. А Гарри казалось, будто сердце ухнуло в желудок. Застыв, он распахнул невидящие глаза и тихо радовался про себя, что Гермиона занята Роном и не смотрит на него. «Не может быть, — отчаянно думал Гарри и ненавидел себя за разгорающуюся в душе надежду. — Он бы не стал». — Послушай, Гарри. Она пишет, что ты дополняешь её, — по-дурацки усмехнулся Рон. — О, а это вообще улёт, слушай! Она хочет, чтобы ты... нашёл путь к её душе. — С чего ты взял, что это женщина? — фыркнула Гермиона и скрестила руки. — Ты на почерк посмотри! — протянул им письмо Рон. — Да ни один парень так писать не будет. Все эти завитушки! Ей, наверное, лет под сто. Старая извращенка, — он опять ухмыльнулся, глядя на письмо. — Ты совершенен. Кажется, очки-стаканы будят в одиноких старухах настоящую страсть! Лаванда Браун, которая отиралась рядом, стоило Рону открыть рот, засмеялась громче, чем того требовала шутка. Рон усмехнулся в ответ. И, похоже, это стало последней каплей для Гермионы: она, даже не заметив, как Гарри вспыхнул до корней волос, вскочила из-за стола и накинулась на Рона. — Ты что, ослеп? Его очки пропали! Как можно быть таким чёрствым? — Гермиона, — огорошенно прошептал Рон и исподтишка посмотрел, на самом ли деле задел Гарри. Но тому сейчас было не до друга: он разрывался между желанием провалиться сквозь землю и, выхватив записку, прочесть её сотни, тысячи раз. — Я не... я просто... Но Гермиона уже развернулась на пятках, обожгла Лаванду взглядом — та будто подавилась смехом — и вылетела из зала. Рон бросился следом. Повисла звенящая тишина, а потом все вернулись к своим делам, забытая посылка осталась на столе. В конце концов, посылки для Гарри Поттера были делом привычным. А вот посылка Гарри Поттеру от Лорда Волдеморта — хм, не совсем. Гарри схватил свёрток с запиской и поспешил в башню Гриффиндора, пытаясь не сорваться на бег. До Трансфигурации оставалось ещё полчаса; он должен успеть. Гарри на ходу прощупывал посылку, готовый разорвать обёртку прямо тут. Теперь, когда он знал отправителя, касаться её казалось почти сакрально... «…и опасно, — напомнил себе Гарри, — определённо опасно». Дверь спальни закрылась, и он буквально рванул к кровати, присел на краешек и осторожно пристроил подарок на подушке, сдерживая любопытство. Сначала записка. И желательно без ценных пояснений Рона. Пальцы дрожали, разворачивая её, всю в подтёках апельсинового сока.Дорогой Гарри Поттер, Я желаю видеть тебя рядом с собой. Я думаю о тебе так часто, что иные скажут, будто моя озабоченность тобою граничит с одержимостью. Честно признаюсь, в прошлом году, когда Пророк писал о тебе всю эту чушь, мне хотелось тебя прикончить. Но всё изменилось, и теперь мне кажется, что только тебе под силу меня спасти. Ты совершенен. Ты дополняешь меня. И да, пока мы узнаём друг друга лишь в моих мыслях, но я верю, что однажды это изменится. Весь мир считает, будто я не в себе — неважно, ведь разглядеть истину во мне можешь только ты. И к слову о мыслях. Пожалуй, я осмелюсь подарить тебе эту книгу по онейромантии, она поможет тебе всегда найти путь к моей душе. С наилучшими пожеланиями, Почитатель.
Гарри благоговейно проследил пальцами витиеватую подпись и перечитал записку, чувствуя, как в животе трепещет странная смесь радости, смущения и вины, вины, вины. Поборов желание перечитать письмо ещё раз, он положил серебристо-красную — да уж, только такие нелепые цвета могли не вызвать у Филча подозрений — посылку на колени. Что это за оней-чего-то там? Гарри нетерпеливо сорвал обёртку, вытянул книгу перед собой и замер, пытаясь прочесть название. Слова стали чётче, и он так и застыл. «Хранитель Снов» — гласил убористый золотистый шрифт на обложке. Гарри осторожно открыл книгу, и по коже побежали мурашки. Т.М. Риддл было подписано тем же витиеватым почерком, что и в записке. С колотящимся о рёбра сердцем Гарри перелистнул страницу, чувствуя то же предвкушение, с каким он впервые листал учебник Принца, и что-то вдруг выпало на пол. — О, — недоверчиво выдохнул Гарри, неуверенно встал с кровати и подобрал вещицу, рассматривая её в свете окна. Не зная, что чувствовать, он надел свои очки на переносицу. Они были словно новые: чистые и отремонтированные до последнего винтика.— — —
Лорд Волдеморт всегда был скрупулёзным. Стремление к совершенству в своё время помогло ему с разумом и Морфина Гонта, и обомшелого эльфа старой ведьмы, и, разумеется, Гарри Поттера, когда несколько месяцев назад он заманил мальчишку в Министерство Магии. Даже Северус, весьма приличный легилимент, владел только основами: посмотреть и показать, различить правду и ложь. Но Северусу при всей его щепетильности не хватало воображения. А истинному мастеру ментальной магии нужно было и то, и другое. И в руках такого мастера мыслеслив — что котел для зельевара. У Волдеморта не было своих, нужных ему сейчас воспоминаний, так что он позаимствовал их у Нарциссы Малфой. Тёмный Лорд осторожно опустил кончики длинных пальцев в жемчужную дымку мыслеслива, будто температуру мерил — готово — и постучал тисовой палочкой по бортику, прежде чем выловить светящуюся, будто сотканную из тумана нить и поднести её к виску. Веки без ресниц затрепетали, когда воспоминание — не его, и не Нарциссы, а их смешение — просочилось в сознание. Волдеморт зажмурился и скривил от отвращения губы, тонкие ноздри раздулись, словно в преддверье тошноты. Виски ломило от боли, пока мерзко-чужеродная помесь воспоминания кружила в голове. Он пошатнулся и закричал: в животе оседало незнакомое чувство. Бледной рукой Волдеморт нащупал край кровати и услышал, как шелестит чёрный шёлк, пока он заползал на неё — перед глазами плясали разноцветные круги — и пытался отыскать кольца огромной змеи, что спала на древнем ложе. — Нагини... — открылись жёлтые глаза, и она скользнула ближе, обвивая сотрясающегося хозяина. Затем Волдеморт потянулся к тёмной бутылочке у кровати, раскупорил её трясущимися руками и выпил одним глотком крепкое сонное зелье. — Охраняй мой сон, дорогая... — успел прошептать он, прежде чем снадобье начало брать своё. Лорд Волдеморт затих, незряче распахнув красные глаза и перекраивая слащавые воспоминания жены Люциуса. Вплетая в них некогда красивого мужчину с выбеленным, уже немного искажённым лицом, налитыми кровью глазами и с гладкими, но начинающими истончаться чёрными волосами. Поддерживать эту иллюзию было непросто, всё глубже и глубже проваливаясь в... (бездонный, удушающий, как саван летифолда, кошмар; жуткое и всепоглощающее дыхание смерти, и нет, нет, нет...) ...воспоминание Нарциссы. Её чувства, глубокие и приторные, как тяжёлый парфюм, протравили воздух, сомкнулись вокруг; чужое любовное томление, которое украл для себя Лорд Волдеморт.