Цыганские фокусы

Бедный мужчина не знает даже, как подступиться к свернувшемуся в комочек омеге в углу, что-то непонятно бормочущему себе под нос. Чонгук нервно взгляд по нему мечет, в растерянности руки к нему протягивая, пригнувшись и с разных сторон пытаясь подлезть. Он уже получил по лицу кинутой в него одной из подушек с вышивкой и увернулся от статуэтки, после чего чуть ли не плачущий Чимин на корточки упал, забившись в угол его королевского кабинета. — Я ведь ещё так молод… — хнычет тот, обнимая себя руками, уткнувшись в коленки. — Милый, ты боишься… что растолстеешь? — делает неудачную попытку предположения этого всего переполоха, и ловко ловит кинутую в него книгу. — Дурак! А Чон сейчас ногти грызть начнёт и волком выть — мальчишка с ума его сводит и точно прибавит седых волос такими темпами. В то время как другого самый настоящий страх безумной ответственности накрывает с головой, прокручивая в голове хаотичные мысли о будущем и… их семье. — Я такой неуклюжий, просто ходячая катастрофа, — шепчет он, ещё больше сжимаясь. — Да я о себе даже не могу позаботиться, а тут… т-тут маленькая козявочка… Я о всё возможное спотыкаюсь и врезаюсь, как я могу носить и растить ребёнка?.. И дрожащие глаза поднимает, тут же охая, расширив их. — Чонгук?! Мало того, что сам после истерического приступа, так, кажется, у его дракона самый настоящий шоковый ступор. Он в полусогнутом положении застыл, потянувшись было к юноше, лицо вытянуто, каменное и бледное, глаза пугающе большие, глубокие: если бы они могли кричать, то несомненно бы кричали во всю мощь. Чон не реагирует на своё имя, даже когда Чимин, вытерев нос о рукав, наконец встаёт и руками щёлкает перед ним, тот всё равно не проявляет никаких признаков. — Класс, потрясающе! — всплёскивает руками, пиная какой-то оказавшийся тяжёлым ящик, больно побив пальчик. — Давайте ещё и мужика у меня отберём — этого мне не хватало для полной драмы, чтобы я так и поддерживал статус настоящего неудачника, став папой-одиночкой. Очнись, балбес! — сжав кулачки, выкрикивает, дёрнув того за аккуратно заплетённые волосы. — Дурацкий дракон, не смей бросать меня в такой ответственный момент! Ты будешь отцом, слышишь? А в следующий же момент массивные двери открываются, и вальяжным шагом в кабинет влетает вернувшийся и радостный колдун Тэхён, махая им рукой, в которой что-то находится. — Ох, вот это меня помотало, прошу прощения за трехмесячное отсутствие, что у вас новенького?.. — и замирает, заметив странное состояние тех двоих. — Надеюсь, это у него не драконий паралич? — Такое вообще есть?! — испуганно пищит Пак, машинально хватаясь за руку точно остолбеневшего мужчины. — Да: некоторые представители его расы в древности впадали в него, находясь так сотни лет, — задумывается Ви, не замечая болезненно-белый цвет кожи помрачневшего лица омеги. — Ладно, разберусь с этим потом: главное, что я, наконец-таки, нашёл этот камень, способный вернуть тебя в твой мир хоть прямо сейчас! Он с энтузиазмом и торжеством произносит это, приближаясь к Чимину с вещицей в руках, как вдруг дальше всё происходит слишком быстро. Омега слышит пробирающий до дрожи самый настоящий звериный рык, чувствует, как его отводят за свою спину, а мощная рука, покрывшаяся прочной чёрной чешуёй с длинными такими же когтями, отшвыривает Тэхёна. Придворный колдун, успевший поставить сверкнувший магический щит, лишь отлетает к противоположной стене, ловко приземляясь, махнув синей бархатной мантией. Чонгук точно ещё больше и могущественней стал, дышит так глубоко и громко, что рубашка рвётся на вздымающейся грудной клетке. А ошарашенный произошедшим Пак чувствует слабость в теле, испуганно глядя на его руку, пока на другой кожа покрывается трещинами: из неё исходит пар. — Чимин, — внезапно подаёт напряжённый, но ровный голос колдун, так и не выпрямляясь, глядя на защитную позу его высочества, закрывающего мальчишку, — ты что, носишь его ребёнка? В пересохшем горле слова застревают, и тот кратко кивает, непроизвольно опуская ладошки на живот. — Всё понятно. Если я сейчас пошевелюсь — он разорвёт меня, — продолжает довольно спокойно, но, скорее, умело говорить Тэхён. — Утихомирь его, в нём бушует дракон и инстинкты защищать свою семью. — У-утихомирь? — сипит юноша, вытянувшись стрункой от прошедшей дрожи. — Он не тронет тебя, защищает ведь. Живее, Чим, он может и полностью обратиться. И почему-то тот понимает это. Знает, что Чон не причинит ему вреда. Потому смелее выходит из-за его спины, кладя руку на твёрдую броню его кожи, мягко оглаживая и обходя. Чужие глаза вытянулись, зрачок сплющился — в них вовсе полыхает красное пламя. Суровый оскал с острыми зубами, а на некоторых частях шеи и лица — чёрные чешуйки. — Чонгук~а, перестань, мне ничего не угрожает, — тихонько проговаривает Чимин, продолжая гладить горячую прочную поверхность руки, ведя пальчиками до его ладони и медленно переплетая с ним пальцы, будучи аккуратным с когтями. — Вот так, хороший дракон. Он поднимает руку, смело опуская на щеку всё ещё скалящегося, изредка хрипящего и тяжело дышащего мужчины, нежно оглаживая человеческую кожу и пару чешуек. — Т-ш-ш-ш, тихо-тихо, я в безопасности, — улыбается, увидев рассудок в возвращающихся глазах и ощущая, как становится мягкой его ладонь. И на носочки привстаёт, чтобы обнять за шею и притянуть к себе. В ответ же его сразу обволакивают горячие руки, и на лице парня улыбка ещё шире растягивается. Но, скорее, больше злорадная. — Ты ведь понимаешь, что я потом устрою тебе взбучку за эту твою выходку и что одним «прости» ты не отделаешься? — Я… правда стану отцом? — шепчет всё ещё не верящий в это Чонгук, немного отстраняясь, чтобы заглянуть в его глаза, смирившись с тем, что получит после за содеянное. — А то ты не чувствуешь своими драконьими фибрами, — фыркает тот, как ойкает от неожиданности, когда его на руки подхватывают и радостно кружить начинают. Король был так невообразимо счастлив, что все страхи и сомнения в один миг отступают от подхватившего радостные смешки омеги, сжавшего широкие плечи. Его бережно на землю возвращают, тут же сливаясь в чувственном, наполненном нежности и любви поцелуе, крепко обнимая. У одного множество слов на языке вертится, а другого, кажется, укачало от вращения. Или виной подступающей тошноты виноват другой, ещё только формирующийся, дракончик. — Что ж, поздравляю вас, — усмехается облегченно выдохнувший Тэхён, отряхнувшись и подойдя к ним. — Прошу простить меня, мой старый друг, — виновато слегка кланяется король и пожимает ему руку. — Ох, я буду считать это честью: быть ударенным его величеством, превращавшимся в дракона, — издаёт смешок, спрятав злополучный камень от греха подальше. — Сообщу придворному лекарю о замечательной вести и отправлю весточку эльфам: они любят побаловаться магией, чтобы мужчина мог зачать и родить, думаю, их помощь нам не помешает в сведениях при будущих родах. — Спасибо, твоя помощь, как всегда, неоценима, — кивает ему Чонгук, и омега так же благодарит, чувствуя себя, почему-то, виноватым, что из-за него у мага столько забот. А после, оставшись наедине, правитель вновь вбирает сладкие бутоны губ, по-одному всасывая каждый, мажа своим и соединяясь с языком младшего. Ладонь ласкает изгибы его тела, жмущегося к нему, а другая накрывая область живота. — Я не могу поверить: это действительно по-настоящему? — горячо выдыхает, с душещипательным взглядом, наполненным искренних чувств, глядя на румяного омежку. — Это правда, что юноша, которого я так сильно люблю, подарит жизнь нашему ребёнку? Весь мир в один момент разделяет на «до» встречи с Чонгуком и «после». В один момент глаза застилает пелена слёз, а сердце в груди бьётся уже, кажется, для троих. Чимин никогда не был сентиментальным, но этот мужчина напрочь меняет этот факт, говорит такое, о чём он только в книгах читал и в фильмах видел: настоящую любовь. И теперь ничего больше не имеет значения: только король напротив и его рука, опущенная на мягкий животик. Он утыкается моськой в его грудь, понимая, что вот-вот по-глупому расплачется. — Я тоже, — сглатывает последний комок неуверенности, — я тоже люблю тебя… н-но это не значит, что твой поступок драконьей агрессии сойдёт тебе с лап! Выпрямившись, вздёргивает подбородок и складывает руки на груди, скрывая смущение от сказанного за этим видом. И всё равно у Чонгука внутри всё сжимается от трепещущих чувств, любовь вырывается из всех щелей к этому мальчишке, что от радости он снова на руки его подхватывает, только вот тут же опускает обратно, получив по голове кулачком, пока побледневший Чимин рот закрывает в порыве «прелестей» беременности. К «прелестям» же относится и смена настроений парня, его аппетит, повышенная чувствительность и капризность. И, кажется, невезучесть его точно вдвое увеличилась, но всё перепадает именно Чонгуку… Ведь это он спасает юношу от падающей скульптуры доспехов в коридоре, что с грохотом на него обрушивается, потому что Чимин просто хотел быть полезным и протереть пыль. — Давай этим будут заниматься служанки, — хрипит мужчина, вылезая из-под увесистой инсталляции. Со стороны можно было подумать, что правитель уже возится с ребёнком, так как услышать можно слишком частое и повторяющееся: «не иди туда!», «осторожно: угол!», «Святые Духи, не бери это в рот, малыш!». — Выплюнь, — сквозь стиснутые зубы строго процеживает Чон, протянув руку. — Н-е-а-м-м, — отрицательно мотает головой надувшийся Чимин, держа во рту горсть ягод, что сорвал с соседнего куста, когда другой лишь на мгновение потерял бдительность. — Живо, выплюнь! — требовательно рычит, недобро сощурив глаза. Пак демонстративно вываливает содержимое весьма отвратного характера на его ладонь и обиженно фырчит: — Жадина. — Я не… я не жадина, — вскидывает брови мужчина, кривясь и встряхивая рукой, вытирая её о штанину, быстро догнав ушедшего вперёд омегу. — Тебе нельзя есть всякую дрянь… Чимини! Что ты уже жуешь?! Он за сердце хватается, когда видит сглотнувшего юношу, невинно захлопавшего ресничками и облизнувшегося. А после две ночи не спит и днём от него не отходит, потому что: — У меня живот боли-и-ит! — хныканье болезненно жмурившегося возлюбленного. — Потерпи, букашка, травы должны помочь, — вздыхает тот, нежно проводя подушечками пальцев по уже округлённому пузику. — Не помогают! — канючит тот, взяв его за руку. — Поцелуй — тогда болеть перестанет. Чонгук уголочки губ приподнимает, ниже сползает и его ночную рубаху задирает. Тёплые губы ласково касаются места у пупка, после ещё раз и ещё. Он глаза прикрывает и оставляет незамысловатые узоры на его коже, покрывая её поцелуями. А когда тот сползает ниже к тазовым косточкам, ближе к нижнему белью, Чимин очаровательно хихикает, сжимая пальчики на ногах. — Щекотно. — Больше не больно? — склоняет голову набок, прислоняясь щекой к животу. — Ещё чуть-чуть левее, — строит жалобное личико тот, пока король его слушает, чмокая то место, а внутри всё заходится от легких покалываний и бархатного трепета бабочек. — И повыше там! — Вредный пухлезяблик, — усмехается Чон, но всё добросовестно выполняя, позже уводя и его пухлые губы в сладостный поцелуй. Как внезапно Пак резко прерывает его, глаза расширяя с возникшим осознанием. — Хочу мясную пиццу. — Чего? — хмурится другой, услышав неизвестное ему слово. — Блинский блин, мой король, я очень сильно хочу пиццу! — Так… — совершенно теряется оробевший мужчина, выпрямляясь на локтях над ним. — Приказать, чтобы тебе сделали мясные блины?.. — Пиццу! — точно в бреду сипит тот, вспомнив вкус любимой остренькой пепперони с томатным соусом. — Пиццу, сделай мне пиццу! Сейчас же! Понуривший голову и плечи правитель сам плетётся в смятении на кухню, всё же попросив сделать его избраннику большой блин с мясом и вообще со всем съестным, что есть.

***

Последние шесть месяцев их совместной жизни ощущаются шестью десятками лет для Чон Чонгука. И в данный момент с закрывающимися от недосыпа и усталости глазами посреди ночи подаёт вдруг заплакавшему Чимину платочки, забирая его сопливые. — Н-ну вот, я тебе надоем, и ты выставишь меня за дверь! Я такой ужасный! А т-ты меня терпишь… — плачет тот, высмаркиваясь, после дуя губки и делая невинное выражение личика. — Принесёшь ещё один кусочек вишнёвого пирога? Мужчина кличет служанку за дверью, веля принести сразу всю половину выпечки и чайник. А вернувшись вытирает со своего чуда перемешанные сопельки со слезами, размазанные по щекам. — Мой ты слизняшмыг маленький, ну за какую дверь я тебя выставлю? — вздыхает, держа того за подбородок и поцеловав в лоб. — Тебя никто другой не выдержит, а мне потом ещё придётся и извиняться… — Грубиян, — фыркает насупившийся Пак, откидывая одеяло и смешно выкарабкиваясь на край кровати, свесив ноги и замахав ими. — Надень носочки, чтобы я смог уйти от тебя. — Милый… — Всё? Ты больше не любишь меня?! Чонгук тяжело вздыхает и молча напяливает шерстяные овечьи носки, больше похожие на тапки с подошвой, на босые ступни, помогая тому встать. И Пак, умилённо перетаптываясь из-за выпячивающегося живота и не размятых мышц ещё сонного тела, направляется к двери. — Я, сильный, гордый и независимый, сам уйду прежде, чем ты меня бросишь! — Тебя понести? — изгибает бровь король. — Да, пожалуйста, — выпячивает нижнюю губу моментально ответивший омега, протянув ему руки. Мужчине пришлось знатно напрячься, чтобы поднять прибавившего в весе Чимина, за что, кстати, ещё и получил: на него повесили всю вину за то, что ребёнок-то большой и тяжёлый. — Дети-драконы рождаются не часто? — через несколько минут тишины вновь подаёт голос тот, кое-что вспомнив. — Ви говорил, что твоя раса — древняя и редкая, ты остался один из знатного рода и по миру разбросано ещё лишь несколько. Почему так? — Обычай предков, заложенный в крови: выбрать одного избранника, что родит наследника. Но, к сожалению, не каждый может зачать ребёнка от соития с обычным смертным. Поэтому наша раса постепенно исчезала. — О-о-о, так значит, я избранный из избранных? — задумывается Чимин и хихикает от этого, отчего Чон улыбается и оставляет лёгкий поцелуй в нос. — Я точно твоя судьба! — Именно, — согласно кивает, сворачивая по коридору, решив просто сделать кружок и вернуться в их покои. — Но как же ты тогда занимался сексом, если у вас есть такой обычай? Ответа не последовало, и Пак удивлённый взгляд на него поднимает, замечая серьёзное выражение лица и лёгкий румянец, виднеющийся благодаря горящим на стенах факелам. И челюсть точно о каменный пол лязгает, когда до омеги только сейчас всё доходит, когда он сопоставляет знания и факты. — Ты правда ни с кем до меня не…? — Нет, — наотрез отвечает тот, забавно поджав губы. — Поэтому я и был так зол на тебя первые дни. — Охренеть можно, ты был почти сто тридцатилетним девственником! — восклицает Чимин, почему-то теперь ещё больше чувствуя себя особенным. — И что? — ворчит тот, вздёргивая нос. — Это так мило, что я был у тебя первым, Чонгук~и-и, — умилённо тянет омега, как выражение лица сменяется другим осознанием: — Но как тогда ты так умело всё делал и доставлял такое удовольствие?! — Быстро схватываю и учусь, — безумно сексуально ухмыляется, отчего у Чимина вязкая слюна во рту и сердечко удар пропускает. — А ты? — М? — Ты со многими это делал? Не нравится Чимину эта пульсирующая жилка на мощной шее мужчины, его выражение лица, что можно посчитать за ревность, и этот вопрос. Ну и как объяснить его величеству из чужого мира с их традициями невинности, что в современном двадцать первом веке существуют такое понятие как «секс без обязательств» или «сексом дружбу не испортишь»?! — Ой, я? Пф, пф, да вообще нет, пф, — пожимает плечами и отнекивается, на губах растягивая нервную улыбочку. — Так, было каких-то два с половиной парня… — Целых два? — раскрывает рот Чонгук, впервые ощущая какое-то жжение в груди, это чувство ему не знакомо. — Кто они? Мне очень хочется вызвать их на дуэли и уничтожить. — Не горячись, мой грозный воин, — смеётся тот, ласково проводя ладошкой по его щетинистой щеке. — Они бы тут же от страха осели, только завидев тебя! — Я страшный? Ты бы меня стыдился? Чимин больше не может — просит через смех, чтобы его отпустили на пол, и сгибается, придерживаемый бережными руками, до слез смеясь со своего, оказывается, ревнивого дракона. — Ты самый красивый, сильный, могущественный и сексуальный мужчина во всех мирах, что немного не складывается с тем, что еще и самый невинный, господин Чон, — он до сих пор посмеивается, прислонившись головой к его плечу, под руку продолжая импровизированную ночную прогулку. И умиляется отдалённому пыхтению возлюбленного, его волнующемуся «пожалуйста, только смотри под ноги», придерживая большой для нормы на его сроке живот. Он понимает, что раньше никогда бы не подумал, что в таком возрасте будет носить малыша под сердцем. Да ещё и во дворце в обнимку с королем целого государства. Как же кардинально изменилась его жизнь всего-то из-за цыганских фокусов, что развели его на деньги. «Ты ведь хочешь проснуться однажды и понять, что вся твоя прошлая жизнь позади, да, юноша?» — слова странной старушки всплывают в сознании, вынуждая в задумчивости остановиться рядом с большим окном и видом на спящие горы, верхушки зелёного леса и озерную гладь. А так же сказочное небо, усыпанное россыпью тысячи звёзд. — Хах, верно, всё действительно позади, — Чимин загадочно шепчет сам себе, глядя на это всё, ставшее таким родным, сжимая руку мужчины рядом и поглаживая живот. — Что такое, любимый? — Ничего, просто поражаюсь этой жизни, в которой скоро появится еще один драгоценный дракончик, — тепло улыбается, чувствуя на выпуклости тела ещё одну горячую широкую ладонь. И в этот самый, столь интимный и уютный момент ночное небо рассекают две падающие яркие, как будто горящие, звезды, после которых остаются завораживающие тлеющие следы. Чимин дар речи от такой красоты теряет, глаза выпячивая и рот раскрывая. В то время как Чонгук, сперва подвисший, на ухо хриплый смешок издаёт, губами прислоняясь к его шее. — Или не один, — оставляет два поцелуя там и разворачивает к себе омегу, беря его лицо в ладони, будучи каким-то чрезмерно счастливым. — За девяносто дней до моего рождения такая же яркая падающая звезда, которую мы называем «Сопутствующей», осветлила весь небосклон, оставив пепел позади. — И что ты…? — до этого сведённые к переносице брови взмывают вверх, когда до Пака доходит смысл. — Но сейчас же было две звезды. Он громко сглатывает, глаза опуская на свой огромный животик, ошарашено пятясь назад. — Нет-нет, что?! Этого не может быть! Нам бы с одним-то справиться, а два… — Пухлезяблик, — ласково зовёт его король, не переставая улыбаться от безумной охватившей его радости, положив руки на хрупкие плечи, которые тут же скидывают. — Я на тебя обижен! И зол, да! — пыхтит тот, демонстративно топая в сторону спальни. — Что? — улыбка слетает с лица, заменяясь сломанными домиками бровями. —Почему? — Просто так! Сам рожать двоих будешь! Чонгук в ступоре моргает несколько раз и тяжело вздыхает, снова морально готовясь к обвинениям в свой адрес и обидам из-за двойняшек. Зато после последуют, как он надеется, приступы нежности и любви. Это будут ещё долгие, бессонные и нервные три месяца впереди, ведь: — Молю, Чимини, тут острый угол, аккуратно! Дай мне ручку, пожалуйста, там много поворотов и порогов…