Quantum error

Flyleaf — In The Dark

Здесь только искусственный свет, И все мои недостатки хорошо спрятаны. Раньше я боялся сильного шума, Но теперь я боюсь тишины.

Future. Date unknown.

[Будущее. Дата неизвестна.]

      — Прости, что заставлял тебя так часто выступать за порог из-за своего эгоизма. Но я рад, что благодаря тренировкам ты смогла прийти на Рождество к нам тогда. Ко мне. Рад… что увидел тебя. И прости… что повёл себя, как идиот. Ты сделала это, преодолела свой страх, постаралась для меня, а я не смог сказать тебе ни слова, оценить твоё усердие из-за ярости. А сейчас навеваю эти воспоминания о твоём первом шаге своей болтовнёй.       Прости меня, что не смог взять твою руку. Но я не могу забыть твою руку в своей.

Past. Sunday, October 25th, 2024. Midday.

[Прошлое. Воскресение 25 октября 2024 г. Полдень.]

      — Так, мадам Нортроп, — без толики уважения, — Вы готовы? — в сотый раз спрашивает Файв, каждый раз отвлекаясь, чтобы забрать вьющийся локон от щеки к косичке, скрывающейся под шляпкой, и стряхнуть пылинку с вязанного цветка на кофте.       Подготовка к этому воскресенью, в которое они назначили первый выход на улицу девушки, длилась целую неделю. Точнее подготовка Файв к тому, что он выпустит этот ураган в свободное падение и разрушение. Он сам дотянул до момента, когда новый апокалипсис мог нагрянуть в обоих случаях: останься она дома, и выйди она из дома. Так себе расклад, но Файв не привыкать. Потому что то, что происходит у него дома похоже на цунами — не девчонку. А ведь портить в доме относительно нечего. Что будет с миром, Файв просчитал, но коэффициент «полезного» действия ушёл в минус. Поэтому он целую неделю радовался тому, что все двери запираются. Он даже чуть меньше боялся появления убийцы (а таких навалом, поэтому и построил эту крепость), чем то, что сможет выбраться. Наёмники, конечно, вряд ли испугаются рыженькой девочки, а вот поиск девчонки в этом случае составит огромную проблему. По телику после объявят падение метеорита, не иначе, распыление ЛСД над миром. И хоть она с глубинки, ему кажется, она найдёт своё место для приколов, а вот ориентироваться по джунглям умеет вряд ли. Особенно по каменным. Но время шло, а он всё никак не мог придумать выход из положения, в которое они попали. Все пути вели на улицу. Файв надеялся, что в ад. Там хотя бы поспокойнее.       Файв боялся, что рыжая девчонка до сих пор не готова — а так и было — но держать её взаперти было уже невозможно. Нервы сдавали у обоих.       Только вот один срывался (Харгривзы бы оценили на тройку из десяти) на девочке за постоянный бардак и непослушание даже в обычных вещах. Когда ей говорят (просят, угрожают, умоляют мысленно в подходящей истерике), чтобы она ничего не разбирала даже в научных целях, а она просто делает это в тихую под одеялом или полностью в открытую на общем (всё ещё его) диване. Файв даже замечал косые неоднозначные взгляды на микроволновку и его любимую кофеварку (её и Христос не убережёт). Когда каждый день наказывают не ломать окна (хотя бы не срывать с петель) даже на задний двор — просто попроси и с тобой сходят (маловероятно), а по приходу решётки оказываются просто сняты (слава богу, до новых дверей-дырок в доме не дошло). Как ей объяснить, что это безопасность, чёрт возьми, от возможной (она ещё возможна или кто-то не смог смириться?) Комиссии? По полу разбросано даже сейчас слишком много вещей, которые она оставляет везде, где только можно, а Файв спотыкается о них до того, как она убирает (если бы она это вообще делала). Библиотека превращается просто в склад книг, которые не дочитываются и остаются на полу, кресле и столике раскрытыми гранатами без чеки, потому что девочка переключается на новое понятие, ища его в интернете и дополнительных книжках. У Файв сдают нервы (не то, чтобы они и до этого были в хорошем состоянии).       Они встретились чуть больше недели назад. Уже приелись, но на языке Файв это означает «ладно, оставайся». Нортроп прошла практически безболезненно цепочку «потеряйся — наплевать — хорошая жвачка для мозгов — давай сотрём социальную границу, я всё равно уже не считаю тебя чужим, значит, ты наш (мой)», но слишком быстро. Не для Файв конечно. У него время относительно. Для Нортроп его не существует. Ей противопоказаны такие резкие скачки по наклонным от кризиса до подъёма. У неё размеренная жизнь. Была. У неё размеренные мозги. Были. Для неё всё логично. Тоже было. Пока она не поняла, что кто-то считает хаосом то, к чему она привыкла, а сам живёт в нём. Потому что для неё дыра чёрная вот такое пренебрежение законами физики, ведьмовские фокусы и жизнь однообразная. И Файв тоже немножечко хаотичен и неугоден её нервам. Которые у неё были в достаточном количестве. Файв похож на родителя, хотя ровесник. Файв похож на учителя и вообще на деда. Уходит каждый день по расписанию в восемь, приходит в одиннадцать. И, кажется, будто на пляже отдыхал, ибо утром у него тренировка, ночью уборка и готовка, а ещё почитать, поворчать и ещё поработать. У Нортроп были планы немного другого, недисциплинированного характера. Бунтарская юность на ней отразилась желанием учить не то, что надо, отринуть быт и суету. Преисполниться знанием и свободой.       Файв преисполнился лишь знанием, что она неприспособлена к жизни от слова совсем. Это тоже была причина (веская) не пускать её к этой самой жизни, от греха подальше.       Только вот, от греха не убережёшь. От Файв тоже. Ведь с этой проблемой (а Файв всё, что не влезает под его нормативы, приравнивает к проблеме) нужно и можно что-то делать. И он честно делает. Файв забыл (не потрудился) обмолвиться своим возрастом, зато воспитанием занялся. И для Нортроп все его телодвижения выглядят не то чтобы комично — странно, будто парень строит из себя взрослого почём зря. Потом она поняла, что он не придуривается, поднимая свою значимость и авторитет в доме. И эта ситуация оказалось более странной. Его манера поведения заставляла поднимать брови от шока, опускать глаза от несложившегося пазла, но всё равно соглашаться (иначе началось бы очередное доказательство и в любом случае его победа). Но Файв слишком быстро прочухал и это, и как только она хотела снова уйти от разговора, он плавно брал её запястье и медленно и тихо продолжал диалог. Нортроп ничего не оставалось, как молчаливо поджать губы, щёлкнуть костяшками и сесть послушно обратно, на кухонный стул напротив него. Она слушала его и понемногу забывала, что в комнате её ждёт модель ракеты. Файв нужно было полное понимание. А Нортроп, если честно, понимала всё быстрее, чем он привык.       Файв вообще ко многому привык. Нортроп наоборот, находила всё больше причин для вопросов.       Он даже привык, что ворчит на неё, как на свою сестру Ваню. Будто девочка всю жизнь была рядом и уже должна была привыкнуть к распорядку и правилам. К нему. Должна не замечать (он же не замечает), как прикосновение скользит по плечам и талии. Потому что Файв слишком тактилен. Это буквально единственное, что его прельщает в доапокалиптическом мире — здесь есть люди. Людей можно трогать, разговаривать и в принципе иногда не подхватывать дизентерию (только вот лимеренцию, никто не отменял). Брезгливость — тоже одно из последствий сорока пяти лет. Сорок пять лет вообще хорошее объяснение для всего. О котором Файв молчит. Потому что поднимать руку и класть её на плечо он худо-бедно научился, а вот разговаривать и понимать людей — так себе задачка. И для всех, кто рядом с ним. Потому что у Нортроп нет своих скелетов в шкафу навроде «сорока пяти». Ни одного ружья в руках, потому что отобрали. И ей буквально сложно стоять рядом с Файв. Она никогда не сталкивалась с таким дискомфортом. И вот он снова проверяет две косички от лба до макушки. Ленты в них привлекают буквально слишком. Но Файв не обращает на своё поведение внимания, как и всегда. Раскладывает свободные волосы по плечам идеально, пока девушка как-то странно опускает взгляд вниз на их туфли. Его носки постоянно в движении, её — косолапят от непривычки. Силой мысли изгибаются вместе с коленками в сторону библиотеки, его — то выпрямляются, то снова подгибаются, когда Файв пытается заглянуть в её лицо на одном уровне. Точнее не в лицо, а на редкую естественную кудрявую чёлку. И это раздражает до сухости во рту — его фамильярность. «Ведь она девочка», неужели нельзя убрать руки, которые будят дрожь. Она не боится. Она никогда ничего не боялась. Нечего было бояться, пока не пришёл этот юноша. У толстокожей девочки с севера Англии тоже сдают нервы от его губ напротив глаз.       А на эти выходки с выговорами и установкой правил она обычно (сейчас путь только через его труп, если бы она знала пароль от замка, лежит на улицу) просто обижается (просто сбегает), уходя в комнату. И разводит хаос спокойно и одиноко там. Назло практически. Где никто не требует ничего. Потому что она не хочет оправдывать чьи-то ожидания. У неё кризис с её ожиданиями, какой вообще Файв? Если бы от неё ничего не хотели, если бы она поступала как ей вздумается, если бы она была одна в этом мире. Ей казалось, что к одиночеству она привыкнет слишком быстро. Как будто в воду нырнёт и сразу плавники и жабры отрастут. Сможет там прекрасно жить, постепенно из рыб в саму воду превращаясь и растворяясь в мире вокруг и в себе. Потому что девочка такой человек. Забывает сказать приветствия или начать диалог (просто кивка не достаточно? она же даже пересеклась глазами). После приветствий приходилось начинать диалог всегда. Каждый день, когда она рада поговорить о чём-то интересном, и когда она устала и вымотана. Ей придётся отвечать каждый раз. Каждый, может она или нет, есть силы или нет. Так было раньше, а сейчас у неё вроде новая жизнь, благодаря этому юноше. У неё нет никого, перед кем нужно было оправдываться, благодаря этом юноше. Казалось бы. Но вот этот страшный юноша Файв опять что-то пытается сделать.       «Сначала «не выходи никуда из дома», теперь я должна в реверансах перед кем-то танцевать? Зачем так пыхтеть над причёской? Почему он не оставит меня в покое», — просто просит мысленно отойти Файв.       Они провели вместе целую неделю, а Ведьмочка, как её в шутку стал иногда называть Файв, до сих пор не чувствовала сильного давления от разговора с ним, но знала, что рано или поздно такое произойдёт. Всегда происходило. Ей наскучит. Но Нортроп практически приятно. Практически не страшно, если они пересекутся взглядами. И теперь одиночество вряд ли обволокнёт так мягко и тепло. Практически. Ведь он всё ещё волнуется за неё и за себя в одинаковой пропорции. И вот настал тот момент: сердце заходится, руки потеют. И кажется, будто сбежать сейчас вообще наилучшая идея. Прямо из этого дома обратно. Бежать, пока ноги не устанут, а сердце наконец-то забьётся не так надрывно, а бешено. Как он не слышит? Оно же выстукивает на Морзе «отойди». Но почему тогда, она не чувствует давления, если боится его. Тело подводит, а Файв требует? Нортроп так и знала, что девочку смутить легко. Ей все об этом говорили.       «Так может мистер Файв отойти, а не приседать на колено и поправлять юбку?»       У Нортроп в привычках забираться на дерево, где легко болтать ногами, но всё равно приходит момент падения. Давление, будто притяжение к ядру Земли, всегда её ломает, потому что на полу и почве вообще тяжело. Прижиматься к ним холодно и жёстко, поэтому она бы выбрала воду. Это только её выбор: уйти дальше на дно, где все звуки пропадают, всплыть к палящему солнцу или вернуться на берег к людям. Ей легче сбежать, пока она не сможет спрятаться от мыслей других, остаться со своими наедине. А Файв, как чувствует это, не часто рядом находится. У неё есть время вздохнуть полной грудью, пока она не понимает, что стрелка близится к вечеру. Это значит, что нужно тратить время на уборку, а не на продолжение своих дел. Раньше она, правда, хотела следить за этим в благодарность за проживание здесь. Но постепенно, когда эти мысли стали преследовать её с момента ухода Файв утром и не прекращали колоть весь день, Нортроп просто начала уставать от них и сбегать от Файв, делая вид, что обижается, чтобы он не шёл за ней. Просто её мысли об обязанностях пожирают. Не мешают жить только в комнате, в одиночестве дышать свободно. Поэтому она делает то, что требуют быстро и неправильно, только чтобы отстали.       Ей, в принципе, насрать на окружающий мир, ей хорошо и так в своём мирке, в закрытом доме, в бардаке, в рассказах о новом на кухне Файв. Благодаря всё тому же юноше.       Хотя, когда речь о нём заходит, она снова обижается, что её не выпускают. И уже по-настоящему. Потому что сбегать хочется на свободу. В интересные места, а не в четыре стены выделенной комнаты чужого дома. Познавать вселенную не из книг. Наблюдать за новыми чужими людьми, а не за собой в глазах напротив. В красивых глазах. Отражение в которых всегда радостное, но одинокое — всегда одна, как и он. В глазах Файв она совсем не такая, как в зеркале. Он действительно видит её настолько маленькой? Считает её той, кто не смог бы о себе позаботиться? Потому что в его глазах она совершенно малюсенькая, песчинка на огромной планете. И это угнетает Нортроп, ведь мир на самом деле и не нужен ей больно. Ей просто хочется на него посмотреть со стороны. На живой мир, а не из картинок. Потому что мир за дверьми она не видела. Она была буквально из другой страны, мира, вселенной. А настоящие улицы Америки для неё до сих пор были фотографиями в книжках. Но мир в глазах Файв слишком горький, безрадостный и пожирающий.       Она здесь уже неделю, а мир увидит только сейчас. Ей уже восемнадцать, но для мира она закрыта, как и мир для неё. Песчинка для него, но, по правде говоря, огромна для Файв. Не зря он так часто смотрит на неё. В его мире она запуталась и поселилась, без возможности выбраться. Она маленькая в его глазах, но в них помимо неё ничего нет.       Файв хаос в её (ему бы о своей волноваться) голове не понимает, но бушует из-за хаоса дома, задумываясь, кому эту ведьму спихнуть. Кто из сестёр и братьев возьмётся за её воспитание и образование, кроме него? И понимает (надеется), что никто. Абсолютно никто не подходит на эту роль лучше него (никому не хочется отпускать единственное живое существо из дома), потому что он преподаватель. А в математике и физике из их семьи хорош только он. Языки — пожалуйста, хоть всем скопом обучайте. Стихи, литературу, психологию. Хотя нет, психологию пускай они опустят. Никто из Харгривзов в этом не преуспел. Разве что Эллисон хорошо манипулирует людьми. Но такой радости, как не только надувающей по-шарлатански щёки, но и управляющей и воздействующей на него девушки, командиру Файв не надо.       — Мистер Файв, Вы слишком беспокоитесь, — Файв уже хочет возразить, что он вообще о ней не волнуется. — Вам не будет стыдно, — но она слишком хорошо его знает.       Слишком хорошо знает его привычку. Напускная безразличность (не очень напускная). Ведьмочка сама не такая уж и эмоциональная личность, поэтому пытается чувствовать интуицией настроение Файв, но угадать не может. Не потому, что она просто не всматривалась. Он её бесил, задирая, но у неё более простой способ высказать недовольство — игнорирование. Наблюдение рыжая не бросит только из-за сложностей. Наоборот, Файв интересный для понимания даже спустя неделю и пару дней. Улыбка деревянная, крик лишённый реального возмущения, глаза от злости щурятся кислотно, но лениво. Она бы, может, и поняла, что всё за маской скрыто, что забота его на поверхности, а на пороге новая жизнь активно машет, но её всё чувство не отпускает, будто бы она проснётся сейчас, вернётся домой, где суета — напускное. Этого ощущения Файв боялся у «друга по обстоятельствам» больше всего. Пытался избежать проблем слишком лихорадочно, совесть свою и вину руками помощи душил. Потому что уже подводил родных.       Он и обращался-то с ней как с сестрой, только потому что любил всегда только семью и не знал, как иначе-то.       Файв боялся подвести недавно встреченную девушку, хотя уже облажался перед ней. Уже подвёл. И ему бы было максимально всё равно, если бы это был какой-то другой человек, ему и так хватает причин для волнения и людей, за которыми он должен следить. Ведь такова жизнь. Но когда он узнал, что там с дерева смотрела не просто девчонка, у которой он отобрал восемнадцать лет (хотя, конечно, Реджинальд бы их оскароносней профукал), а его некровная сестра, его передёрнуло. Девочка, которая могла расти вместе с ним, бегать с ними по лестницам и коридорам; есть за одним с ними столом; быть на волосок от смерти на миссиях и пять лет назад закончившемся апокалипсисе. Девушка, взросление которой он пропустил. Целых восемнадцать лет проебал просто случайно, а не семнадцать, как с сиблингами по причине невозможности вернуться. Погубил любую вероятность быть друзьями с ней в детстве или врагами. Или заботиться о ней, как и о всех остальных.       Файв мастак что-то сломать, погубить, сделать ошибку. Поэтому он уже, как по методичке какой-то своей, упустил её жизнь сам, своей заносчивостью и невнимательностью. Он потерял и сделал глупым возможного любознательного друга. Теперь они никто друг другу. Новые знакомые, которым никогда не стать настоящей семьёй. Просто две частички вселенной, которые случайно запутались. А она и правда на его братьев и сестёр похожа.       Страдать от Харгривзов у Харгривзов в невидимой родственной крови.       А Файв бы и рад относиться к ней больше, как к другу. Файв честно пытается представлять её сестрой, только вот она даже не член его семьи. И об этом не думать невозможно. Просто девочка, незнакомка, которая по определённым обстоятельствам сейчас живёт у него, «друг по обстоятельствам». Больше, чем к другу — Файв, кажется, и в этом погрешность не учитывает.       — С незнакомцами мы что делаем? — проводит последние тестовые вопросы.       Потому что боится потерять по-настоящему и уже навсегда. Как Бена, как отца, Грейс и Пого. Потому что сам убивал многих и знает, как неожиданно это произойти может. Потому что у него нет ещё сорока пяти лет, чтобы смириться со смертью девочки, труп которой он не видел никогда. Нет больше сил привыкать к одинокому дому заново. Даже если её просто кто-то обидит словами за её оборочки на платье или шляпку, которую она снимать отказалась. Она дуется мило, она злится не сильно и не яростно, скалиться опасно не умеет, а людям только этого и надо. Заденут снова и снова, чтобы не им одним плохо было. А потом будут сидеть с друзьями в баре и жаловаться на тех, кто их тоже обижает также. Круговорот ненависти прекратить можно, по мнению Файв, только большей ненавистью. Чтобы в итоге отпугнуть всех своим стальным и бесчувственным характером.       Харгривзы умеют только так (нет), и она должна.       Файв сам своим советам не следует, спасая и спасая людей вокруг. Он уже и забыл как спасал себя. Когда. А самое главное, кто кроме него спасал его. Потому что братья и сёстры только и могут, что смотреть на него жалостливо и спрашивать, задавать глупые вопросы, боясь задеть или обидеть, ураган поднять. Он их не винит и никогда никого не винил. Просто закрывался сильнее, когда у него в привычном порядке каждый спросит: «Как сон?». Собрать их в кучу и встать перед ними с плакатом «Всё хуёво»? Его чёрные мешки (обозы точнее) под глазами и нежелание засыпать, проявляющаяся в постоянный кружках кофе, и так как неоновая вывеска сверкают. Поэтому советы он ей даёт буквально пропитанные жизненным опытом и мудростью.       — Не общаемся, — вздыхает от недоверия рыжая, поникая, ощущая мурашки от будущей «опасности». — Вы же всё равно следом пойдёте, — у неё появляется чувство, что всё закончится обязательно плохо, вера в то, что мир ей действительно нужен пропадает.       А Файв не уверен даже в том, что он всегда будет следом за ней ходить. У него шаг шире, резвее, и он уже и так её опережает, перемещается снова назад, тормозит, но она пропускает и отдаляется, медленно и аккуратно шагает. Будто где-то в прошлом застревает, вспоминает. Её и правда гложет прошлое, как и его, но не с такой силой, но также явственно, хотя у того пять лет прошло, а у неё всего неделя. Мир разворачивается перед ней, как новая интересная книга. Книг Файв перечитал достаточно. Он сам по себе впереди планеты всей, путешественник во времени, который прошлое и будущее вдоль и поперёк прошёл. В будущее «неизведанное» стремится лишь по воле судьбы и необратимости хода часов. Он плох в следовании за кем-то, поэтому боится, что не успеет обернуться, затормозить вовремя, не сумеет отмотать это время. И опять уронит кого-нибудь не в то. Самому падать без возможности зацепиться за что-то (кого-то) очень больно. Как за неё сейчас зацепился в реальности от снов.       Файв злится, что его план слежки раскрыли, но невозмутимо продолжил опрос:       — Если они не отстают?       В глазах голубых ответа чёткого и уверенного не читается, потому что рыжие волосы бесовщиной только внешне отдавали, а душить никого не хотели. Он бы хотел. Чтобы в них хоть что-то опасное скрывалось для обидчиков. Как для него ружьё из сена при их второй встрече. Но там была угроза для близких. А если угроза будет для неё, она выстрелит в упор? Хотя бы пускай попытается. Он всегда был в окружении сильных людей. Даже Ваня в итоге получила устрашающий взгляд. А как она сворачивала головы в детстве няням — одно удовольствие было слушать её рассказ о вернувшихся воспоминаниях. Файв знал, что сэр Реджинальд бы не стал просто так отпускать тех, кто видел слишком много, но маленькая убийца — роскошная кровавая картина. Ненависть к красному цвету привита была тоже отцом. Совсем не словами «как это плохо, не делай так», это же была их работа, а дети все не любят домашние задание. Только вот теперь отца нет, а сын его потонул в багрянце залива крови. Файв любит опасных, которых защищать не нужно. Рядом с такими прошло его детство и старость. Иное было для него неизвестно. Только вот теперь перед ним стоит рыжая девочка (читай как: red, всё по-старому с детства кровит) из Оксфорда, в жёлтом сарафанчике, которая…       — Я не буду хамить, — снова заводит свою шарманку, а Файв слышал это уже сотни раз и сотни раз не выдерживал.       …не будет хамить. Ведьма. Неужели Файв страшнее других людей, что для него пуля, а им ни одного скверного словечка? Файв зло отдёргивает складки на компромиссно пышном платье (воевали они за количество юбок под подолом дня два и в итоге сошлись на двух нижних). Смотрит в потолок, потом на веснушчатый нос, который хочется щёлкнуть и вздыхает. Девушка на «Вы» даже к нему обращается, что уж тут с незнакомыми попишешь? Файв щурится, придумывая план, царапая ногтями брюки на бёдрах — его любимая поза буквой «Ф». В глазах, наконец, видны уверенность и чёткость убеждения, только вот совершенно неожиданного (вполне предвиденного, если бы Файв больше думал о чужом мнении). Но у Файв аллергия на чужое мнение, отличное от его.       Честно, ну не было желания быть плохим братом. Да и шанс измениться маячил у горизонта, но ничего не попишешь — Файв есть Файв, и перемен человеческая натура не терпит (то, что у некоторых получается стать лучше, Файв как аргумент против отбрасывает). Но быть ужасным братом — его предназначение свыше (оспоримо). Его крест — быть пугалом, которые братья и сёстры бояться будут, как монстра из шкафа. И с этой задачей справиться можно на все сто баллов, блистательно и превосходно. Только вот хочется, кажется, совершенно не этого. Быть страшилкой на ночь уже привычно. Остаётся лишь один вопрос: «Чудища разве боятся кошмаров, из которых они вылезают?». Может, для этого и вылезают? Файв не хочет быть «тенью отца Гамлета», даже над кроватью бы как заповедь написал «не шантажируй». Но в заповедях только «не убей», и в Рай всё равно зашёл первым вор, потому что грехи не совершал и покаялся за казусы жизненные. Да и плевать уже, что Файв сросся со всем плохим, пока на стенах в черепушке писал: «Каким быть нельзя». По пунктам.       — Я тебя в дом больше не пущу, — угрожает он, понимая, что опять шантажирует, хотя в принципе и нечем.       Потому что деньги снять квартирку у неё есть (а вот мозгов…). Правда, не у неё на руках. Файв осторожно, будто рыжая мысли читать умеет, вспоминает, как приходил в банк несколько дней назад. Продавая монеты, которые отдала ему Нортроп в аккуратном свёртке белого платочка с оборочкой, и получая больше денег, чем думал, Файв съёжился. Имей она эти деньги, её бы уже давно и след из его дома простыл. И на это много причин: никто не брюзжит, не ругает, нет чувства долга, с тобой никто не живёт рядом и, в случае чего, не бросится моментально помогать… Файв привык к одиночеству, а отвыкнуть хотелось иррационально сильно. Поэтому его самого волнение берёт, когда он думает о том, что она одна жить соберётся, естественно из-за того, то пропадёт. Ничего поделать с собой не может и продолжает хитрить, чему научен хорошо на своей бывшей работе. Лукаво и вредно не отдаёт всю сумму рыжей. Клянётся на Библии (с греческого «книга», а их в библиотеке дохрена и больше, поэтому неясно, на какой именно он клялся и на каком языке, какому богу), сердечно обещая себе сделать это в конце месяца (у Файв вообще-то память старческая, и забыть может).       — Угрожаем, — сдаётся Нортроп, и Файв спокойно выдыхает: он победил.       — Если что, я рядом, — готовится морально прежде, чем набрать цифровой код на двери, так чтобы было видно — это же вроде как не разовое мероприятие.       Ведьма не поймёт его. Для неё это просто набор чисел. Но для него это всегда боль, которая царапается, когда её открывают. Возможно поэтому он не пользуется дверью — набирать шифр каждый раз сродни мучению. День его побега из дома, его номер пять, месяц пропажи мальчика, ответ на это долбанное уравнение, которое унесло у него тело, год, когда он лишился семьи. Он расскажет после, когда будет уверен в рыжей на все сто процентов; когда она точно станет частью их семьи. Хотя даже им не рассказал.       «Не было времени», — оправдывается всегда человек, который укротил время.       Файв торжественно и томно (утомлённо), как может, открывает дверь перед рыжей, отходя в сторону. Нортроп представляет, как перед ней озаряется свет из рамы. Даже глаза слепит от воображения, заставляя сощуриться. Долгожданный момент, сейчас будет первый большой шаг для маленького человека. Неминуемо её поразит и будет поражать ещё долго огромный опасный и великолепный мир, к которому её готовили целую неделю. Рассказывали как ходить и одеваться, не привлекать внимание, быть своей в доску и отпугивать обидчиков. Показывали картинки старой и новой архитектуры, заставляя более-менее ориентироваться. И теперь это всё её. Любое направление, любая дорога, любая улыбка человека. От пылинки до планет — руку протяни (ну, практически). Поэтому глаза раскрываются в щенячьем восторге, начинают быстро бегать не в силах сконцентрироваться на чём-то одном. Их цель — запомнить всё и сразу.       Нортроп шагает уверенно вперёд.       На улице не то что бы прямо очень солнечно. Самого светила видно не было — прямо перед домом возвышается ряд стройных тучных тёмно-зелёных и синих зеркальных зданий. Дорога и всё крыльцо были в тени, а свет вспышками рефлексировал и бил мячом, отскакивающим несколько раз, теряя силу в глаза, которые уже не казались ярко голубыми. Серая, блёклая радужка под ресницами, будто прямо в голове у Ведьмы дождь включили и обоссали все надежды, а потом дали зонтик из Файв, который забыл (?) упомянуть об этой небольшой досаде? Зато улыбается так, будто принёс поделку из её оборок. Немного пришибленно. Потому что в мире слишком тускло без вспышек людских камер и огней софитов. И люди сами выключили Солнце, загородились от него в джунглях из баобабов. Посадили волшебные бобы, а подниматься ваше небес по росткам не стали. Только в них. Только на лифте.       Новый шаг. Только как рефлекс движения.       Нортроп вдыхает запахи всеми лёгкими, которые она натренировала благодаря Файв, через день устраивающему кросс по физической подготовке на два часа. Будто «Пятый океан» мог загладить вину темноты улиц. Воздух наконец-то не был пыльным от книг, как в библиотеке, и спёртым как в доме, где не открываются окна, а кондиционер работает на полную только в холле, из-за чего находиться там подобно осознанной самоказни в холодильнике. Не было душно как в спортивном зале в подвале. Но того вкуса на языке, когда вздыхаешь полной грудью в Англии, не было. Противное пощипывание пробивалось и вставало комом в горле, ускоряя сердце. Пыльца не била в ноздри, запах свежего леса не окутывал, древесина и сено на ферме не призывали к активным фетишистским действиям. Только смрад от выхлопов, пота людей и нагретого асфальта попытался оттолкнуть девушку обратно в дом.       Шаг. Осторожный, просто подтягивающий ногу для устойчивости.       Звуки, которыми полнился Даллас пугали того, кто привык к тишине, шуму ветра и покрикиванию скота и птиц. Остановить внимание на чём-то было невозможно теперь не от предвкушения, а от резких порывов ветра и звуковых волн, сбивавших с толку и с ног практически ощутимо. Роняли сознание и бесстрашие внезапно появляющиеся рыки торможения и работы двигателей машин, а людей, проходящих мимо оказывается не слышно вовсе, будто их и не существует. Только тени блуждали призраками, проплывали мимо, не обращая на открытую дверь никакого внимания. Редкие разговоры по телефону на повышенных тонах, прерывистое чихание издавали живые. Файв знал. И Файв единственный, кого она слышала здесь. Единственный, кто ронял касание на неё. А если не единственный, и это в порядке вещей? А если все разом люди поднимут глаза и уставятся.

— С незнакомцами мы что делаем?

      «Убегаем».       Лучше сейчас, чем, когда она оступится. Рыжая, обескураженная, потопленная тусклая рыжая стояла с подкошенными ногами в тени порога дома. Не о таком «будущем» она грезила перед сном. Не такому веку технологий и развитой стране она посвятила часы чтений. Не так она представляла людей, открывших столько миров: континенты, страны, орбиты, планеты и звёзды. Они шагают сгорбленно быстро вперёд (теперь она поняла откуда у Файв такая походка динозавра). Они не оборачиваются на людей вокруг. Не выглядят победителями и завоевателями, покорителями, которых она ожидала встретить. Мысль (теперь только иллюзия), что улица завлечёт её и заинтересует, как и всё новое, — ошибка. Здесь нет ничего поразительного. Люди не восхищают, не обращают на себя внимания. Машины пугают, заставляют боятся хуже кошмаров. А дома подминают под себя как великаны вместо Личностей.       Она шагнула боязливо назад. От этого всего хотелось держаться подальше.       «Это всё какая-то ошибка вселенского масштаба».       Шаги назад даются более уверенно, чем вперёд.       «Ошибка, начиная с самого начала».       И снова, пересекая порог, осторожно скрываясь в тени проёма двери. Боясь уже Файв, который держал дверь всё это время.       Ошибка на квантовом уровне.

— Ненавижу, когда долго принимают решения. А тем более, когда меняют мнение, упираясь не иррациональные причины.

      — Простите, — убегает сразу в комнату, которая по их общепринятым правилам является нерушимым личным пространством.       Файв следит за удаляющимся вихрем растрёпанных волос (он приглаживал их полчаса). Было предсказуемо? Вполне. Но ему никто не предсказал, что она испугается. Для Файв это схоже с открытием, ему казалось, что он просто за ней не уследит. Но один шаг — это слишком крошечное движение вперёд. Только вот как бы Файв не был готов ко всему, его всё равно застали врасплох побегом от её мечты. Ведьма так уговаривала парня: ныла, канючила и обижалась. А теперь что? Развод и девичья фамилия? Развод чистой воды точно, только вот на что? Что она получила в итоге? Опыт? Травму? Замечательно. Похоже, Файв теперь никогда от сожителя не отделается. И, если честно, он рад. Постоянная гостья, которая не выходит из комнаты или библиотеки — это ли не чудо, сплетённое из тишины и нахождения рядом, для человека жаждущего спокойствия и кого-то (или чего-то, главное шум создающего и не очень-то спокойного) рядом?       Файв сам предложил улицу (под натиском, но сам), а теперь жалел, потому что не мог прийти и сказать, что ничего плохого не произошло. Хотя нарушать правила — это его деликатес, но к личному пространству Файв относился с осторожностью и почтением (иногда), потому что сам ненавидел, когда рушат его из кислоты построенные границы. Так и подстрелить гостя можно, который к нему ночью зайдёт, если не будет этого уговора. Уговор. А теперь что? На запах вкусного из комнаты выманивать? Вряд ли поможет, ведь у неё в комнате бесконечный двигатель. Может, лучше дом поджечь, и она сама выйдет? Или просто оставить как есть? Только вот трупа человека, сдохшего от голода, ему не хватало.       Файв вздохнул, смотря на лестницу, и толкнул раздосадовано дверь.       Однако решать, что делать всё равно было необходимо. Но что — черти знают только. Раньше были только наигранные обиды, чтобы слезть с темы, когда Ведьму осуждают. А тут вполне эмоциональный и живой испуг. А на чувства её выводит только что-то новое. Рыжая сверкает, рассказывая о новых темах и фактах или о новых моделях ракет, для которых в своей комнате поставила целую полку. Они активно и воодушевлённо выбирали форму и искали инструкцию по сборке вместе. А теперь девочка одна. Боится нового в одиночестве. Почему радостью она делилась, а страхом боится обжечь? Файв наученный, привыкший к боли.       Но может Файв быть для неё всегда чем-то новым?       Это пугало. Его. Он пугал её, оказывается. Возможно даже, из-за него она и испугалась больше всего. Файв знает, что без возможно. Это полностью его вина, что она оказалась здесь, ведь «здесь» не лучшее место для «Энн из Зелёных Крыш». Поэтому было принято решение, что лучшим способом избежать угрызения своей совести будет появление в её шкафу. Это же не пространство комнаты, а пространство одежды, ведь так? Нет, Файв, так это не работает, хотя попробовать стоит. Самостоятельный мальчик сам понимал, что общение с интровертами — не его конёк. Их обидеть легко (а ещё испугать, как оказалось). Особенно тех, кто постоянно извиняется и уважает других. Чужое мнение для них слишком важно, и если оно дурное и жестокое, то бьёт со всей силы наковальни по их самооценке. Файв было плевать на чужое мнение о себе, поэтому сам бил по всем этой каменной глыбой, если кому-то что-то не нравилось. Только вот желания задеть не было сейчас.       Девочке уже несколько раз доставалось, но она в разрез с его сведениями о интровертах вела себя потом всё также обычно. Поэтому он не сильно понимал, какая она на самом деле. Можно ли её обидеть, ломая личное пространство? Когда он переступит точку невозврата? Она вообще умеет обижаться? Когда-нибудь кому-нибудь мстила? Потому что месть Файв опаздывает. Или его часы спешат? Файв не ждёт, когда месть остынет. Файв шагает к лестнице приглушённо, ставя стопу мягко с пятки до кончиков пальцев. Как далеко он сможет зайти, нарушая их правила? Как далеко его пустят сами и сколько окопов придётся пройти, обходя мины и руша стены? А рушить их почему-то для Файв обязательно. Ему и самому непонятно, почему руки чешутся что-то сломать постоянно. Что за губительная натура?       На подкорке у него всё ясно. В подсознании всё понятно. Сказать себе сложно. Сознаться, что он не просто человек.       У него буквально животный интерес просыпается. Сразу по привычке с крадущимися движениями. Хотя он не на войне, но война в нём. Самому на подкорке подсознания не понять — игра ли в солдатиков у него в мозгу развернулась, или ничего не произошло большого и кардинального? Просто чей-то испуг дурманит голову. Слегка, как пинта пива. Файв слишком иррационально, по-детски хочется увидеть чей-то страх, полностью его напоминавший (он надеется) от кошмаров апокалипсиса. Кому не хочется понять, что он не один? Или просто кто-то вмешал гены убийц в кровь, которые немного бурлят при чьих-то эмоциях?       Нет же ничего плохого в том, чтобы доиграться?       Впасть в детство.       Для Файв это недопустимо, потому что детство у него — это военный лагерь для детей от сэра Реджинальда Харгривза и мистера Апокалипсиса. Выбирать не приходится. И оба эпизода повторять с рыжей не стоит. Вряд ли это закончится оладушками или салками. Только если извращёнными с кровью. Необходимо остановиться. Держать себя в руках. Чей-то испуг не должен на него так влиять. Нельзя рушить их доверительные отношения сейчас (условимся, что они ещё не были нарушены в первый день). Вообще никогда, желательно (зная Файв, это тоже лишь условность). И рассказывать о прошлом тоже (зная Харгривзов, это только надежда). Как Ведьма отнесётся к убийствам и концу света?

— Угрожаем.

      Файв оступается. Чувствуя, как поход к комнате просто девочки на цыпочках превращается в проникновение к террористической группировке в засаду, решает прийти в себя и прогуляться. Мало ли. Атаковать Ведьму ещё не хватало. Мальчик заигрался в войнушку. Помешательство какое-то пеплом на языке отдало и запахом железа, ударившего в нос. Нужно в нос ударить чем-нибудь ещё. Кофе или костяшки? В кофейне взгляд в меню упирается, пытается не наткнуться на руки, чувствуя вязкость и липкость на них. Опять Файв кажется, что они в крови. Просто не нужно смотреть. Это не по-настоящему. Это нереально. Это фата-моргана. Воспоминание.       «А вдруг она всё держит в себе, и скрытно ищет в интернете о способах самоубийства в доме, где всё потенциальное оружие под замком?» — иррационально волнуется Файв, покупая зелёный чай с пончиками — нужно же что-то подбросить в шкаф кроме себя для утешения и сглаживания острых углов.       Ведьма вообще не острая, если на то пошло. Рыжая, игнорирующая, но не острая. Такая. Ведьмочка, он бы сказал. Рыжая Ведьмочка.       Файв в этот момент забывает, что историю поиска он просматривает, а острый предмет она и выточить может. Словами — точно, как умеет только она. Вроде и ничего такого не было сказано, но ранило правдой и истиной. Для неё это единственная необходимая пытка. Она как хороший психиатр общается с человеком, который пришёл за помощью. Да, будет неприятно, да, некоторые заплачут, но это чувство обновления только она Файв может дать. Потому что только её он послушает. Тем более появившись за дверцей шкафа и подглядывая в щёлку, он видит только, как Рыжая смотрит на свою первую модельку ракеты. Кривую и нерабочую. И даже этот взгляд, эти руки режут его канву нормального. Харгривзы так не смотрят, в них боль. Рыжая всё понимает, что болеть не перестанет, что боль нужно проживать, но не нырять в неё. И она не отбрасывает её, не тонет. Чувствует и понимает. Как бы ей не хотелось, но впихнуть механизм НАТО (мир в себя) у неё не получится ни из-за размера, ни из-за недостатка ума и информации. Всё-таки за неделю не постигнешь ракетостроение даже со всеми книгами мира. Даже с Файв. Он знал, что когда-нибудь это её совсем уронит с небес на землю, но не думал, что это произойдёт через неделю. Не знал, что его действия могут так раскрошить кого-то. Не знал, что это не только из-за её похищения, кражи её восемнадцати лет, но и из-за его прикосновений. Не знал и запутался. Споткнулся об эти мысли.       Файв дурак и убийца, холодный до спокойствия. Она — до безумия. Только в нём она чувствует опору и истину. Для Рыженькой в хаосе абсолютный порядок. Рыженькая поймёт его и пустит к себе. Потому что знает: если не удалить ошибку в самом начале, она вернётся, даже если была уничтожена. Даже если вначале она была незначительной, буквально квантовой, потом она выльется на всех ярким алым огнём.       Хаос для Файв — хаос. Файв знает: «Удачи не существует. Это просто такое случайное стечение обстоятельств, которое мы воспринимает как позитивное». Казино для Файв — это всегда проигрышная затея. Нужно было никогда не довеять судьбе, только хорошо продуманному плану. Но Файв очень хочет довериться хотя бы кому-нибудь. И пусть это будет даже Рыжая Ведьма.       Он оставляет съестное и записку «Выходи, поговорим», стучит. Тень улизнула.

— Обещаешь? — девушка кивает. — Тогда и я клянусь.

      Потому что тень доверилась. Файв доверяет на этом уровне, в ожидании, в рациональности, в надежде, что к нему обратятся. У тени нет личных границ, и она ставит всё, на то, что чья-то тень тоже не будет бояться их нарушать. Тень знает, потому что темнота наступает на неё без раздумий. И Файв тоже знает, что в темноте одиночества не существует. И Файв ждёт её без дела полчаса на кухне, потому что не знал, когда Рыжая выйдет, и боялся не застать. Да он бы всё равно не смог усидеть на месте. Файв стал на удивление более активным и подвижным с ней, как раньше. Хоть и на ментальном уровне, потому что на физическом всё ещё не было сил воевать даже с самими собой (а это у него на первом месте важности). Потому что его голова забита пламенем чужого поведения, а не пустыми листами работы. Теперь не было чувства постоянной апатии, которая длилась с момента окончательного спасения мира от конца света. И как бы он не отнекивался, он знал причину своего пятилетнего заточения у себя в черепушке.

— Файв, у тебя зависимость от штуки под названием «Апокалипсис», — произносит наркоман, смотря с вызовом в глаза.

      «Да, я в курсе, — отвечает правду только в мыслях брату. — Теперь я зацепился за кое-кого другого».       Тогда Файв был единственный, кто улыбался только пять минут их праздника. Единственный, кого шандарахнуло знатно безмолвием, прячущимся за радостными разговорами в доме. Единственный, кто сразу понял, что цель абсолютно всей его жизни выполнена. Единственный, кто не мог справится и найти себя все пять лет. Единственный, кто до сих пор не засыпает, а без применения способностей в апокалипсис перемещается в кошмарах наяву. И уже не мечтает, что умрёт, не боится, только убивает себя каждый день морально и думает, что это нормально, после всех этих своих кровавых месив, которые он устраивал, только бы вернуться домой. Но дом — это просто строение, которое ничего не могло бы исправить. И семья, которая сбежала друг от друга и воспоминаний тоже не смогла. Потому что Файв сбежал последний. Оправдывался семнадцатью годами вдали от особняка. Сорок пять — всё ещё отличное оправдание.       Воспоминанием о детстве он бы жил ещё пять лет. Ночью бы играл воображаемыми братьями и сёстрами как куклами. Как манекеном, с которым он играл в любовь. Надуманную, игрушечную, какую он из книжек вычитал, но, кажется, настоящую, хоть и одностороннюю. Воображения его на двоих хватит. Мальчик с детства (из которого он не так уж и вырос) отличался им. Только вот кровь на руках не фантомная. Настоящая, разъедающая не кожу ядом, а мозг. Чёртово видение, которое слишком правдиво.       Он убивал. Он защищал. Защищал?       Она защищалась от него. Не успела убить? Не смогла бы.       Не ценить рыжее лохматое чудо невозможно. Удачу, которую он увидел так близко. Её монологи, которые теперь вёл не он с кем-то, а она с ним. Её протянутые конфеты за утренним кофе и соус за ужином. Подаренную девушкой цель на длинный и огромный месяц. Возможность зациклиться на чём-то. Реальность, в которой он снова нужен и может помочь кому-то заинтересованному в этом, а не только молодёжи, у которой молоко у губ с сисек и члена по утру виднеется.       Важна она или любой диалог с ним?       Для Файв никогда не был важен любой человек.       Не позволять ей заставлять себя ждать невозможно. Даёт ей время подумать и собраться с мыслями. Хотя и боится, что зря беспокоится, и девочка просто заснула. Но верит, что это не только его волнует — её первый выход на улицу, недолгий, незаконченный и недалеко пройденный. Это первая попытка, не ошибка, не оплошность. Если нужно будет он за руку её проведёт по всем странам. С Лютером с ней на Луну слетает на настоящей ракете. Лишь бы это была не последний заход, лишь бы она не сдалась, лишь бы её азарт не пропал, как его. Лишь бы она не осталась жить воспоминанием пять лет и играть в куклы мамы и друга. Потому что тогда он снова почувствует апатию и бессилие.       Лишь бы она вышла к нему и не потерялась.       Если сможет она, то получится и у него. Вера в это где-то в подсознании булькает, трепыхается. Если шагнёт она, шагнёт и он к кому-нибудь. Условие, которое он ставит перед собой. Навязчивая мысль роется на кончиках пальцев, заставляя сдирать кожу, мазать воображаемую кровь. Мир действительно ранит своим видом и подлинной блевотностью. Обычностью. Не для них. Не для Харгривзов этот мир создан. Слишком прозрачный и понятный, что страх берёт: «Ты его никогда не поймёшь». Здесь люди не погибают, не убивают, не завоёвывают. И это слишком хорошо. Приторно сладко. Здесь никто не собирает ракеты, желая запихнуть в них механизм НАТО и чуточку себя. Файв знал заранее, куда тащил Нортроп, но не смог ничего противопоставить логике, которую он превозносит. Потому что мир слишком, оказывается, рационален. И Файв не хватало хаоса.       Все Харгривзы слишком неординарны для правильного мира.       Мир невообразимо прост и хорош для нездоровых. Шутка ли, что его спасали, а ужиться в нём никак не могут. Файв знает, что даже в прошлом рыцари не такие как в сказках. Рыжая знает, что в сказках лучше всего. Лютер выбирает Дисней с принцессами и драконами, Эллисон — ромкомы с мечтающими женщинами, Клаус — комедию без печали, Диего просто любит боевики с крутыми парнями и Марвел, Ваня смотрит мелодраму, чтобы сначала всё плохо, но потом наладилось, успокоилось и забылось. А Файв читает рваную, с палёными грязными страницами трагедию, спасённую в апокалипсисе, со стеклом от Ремарка, где все умирают от туберкулёза, потерянное поколение, которое нравилось Бену, и битников. Кровавый палец в пыли облизнёт и перелистнёт, чтобы вопль не слышать:

«Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием…»

      Файв не переживёт ещё одной падшей жертвы безумия. Потому что она единственная, кто читал тоже самое, что и он. Единственная, кто не сбежал, а спрятался сразу. Она для него лучший ум.       Все Харгривзы любят читать, потому что любят скрываться в мечтах.       У Файв с мечтами всё просто и предельно понятно — их нет. Он и думать-то о них начал только три или два года назад. И то случайно. Года три назад. Он там вроде выпил и подумал, неплохо было бы сходить в кино с кем-нибудь на «Дюну». Деньги имеются, семья существует (жива практически вся), дом надёжный, еда тёплая и вкусная. А о чём вообще люди мечтают? Мечты для тех, у кого чего-то нет, кому чего-то не хватает. Файв в достатке и изобилии. После пыльных развалин всё можно считать богатством. После работы киллером, любая другая — карьерный рост. После одиночества, жизнь в живом Далласе верхушка желаний. Да? Так нужно мечты искать? А если их приходится искать это же нормально? Файв привык, что ему не нужно чуть больше, чем ничего. Даже если не так, у Файв сейчас только одно желание — чтобы эта дура вышла из комнаты.       Рыжая не выходит ни через час, ни через два. Он считал, как всегда минуты.       Файв понимает, что возможно не нужно было рушить их первое обещание. Но не находит причин не сделать это во второй раз, если отмотать время. Поэтому заваривает четвёртую кружку кофе и перемещается к себе в комнату, чтобы провести остаток выходного дня за работой в одиночестве с неопределённой — на себя или на девочку — обидой. Хотелось назло её дверь снаружи ещё и на замок запереть. Гвоздями заколотить — пускай задохнётся в своём одиночестве. По крайней мере, Файв первые три года очень хотел, чтобы с ним это произошло. И сейчас хочет. Может, на доску желаний это прикрепить. Это же нормально, если единственное, о чём мечтает человек — мёртвое спокойствие? Потому что когда случается то, что переворачивает мировоззрение, никогда не произойдёт то, что поправит эту конструкцию.

Friday, October 30th, 2024. Evening.

[Пятница 30 октября 2024 г. Вечер.]

      Всю неделю Рыжая избегает его взгляда. И если так она обижается по-настоящему, то Файв просто разочаруется в ней. Так себе обида, даже не горчит. Если она думает, что он бы бросил её и даже под предлогом смерти не зашёл бы в её комнату, то она крупно ошибается. Файв даже решится не постучать (О, Боже!), если всё будет полыхать синим пламенем (сам это устроит). Обычно, когда на него обижались (по-детски сказано) его калечили. А это — так, фигня. Вполне логично обижаться за несоблюдение обещаний (Файв бы уже рвал и метал), но слишком эгоистично. Что ему оставалось делать? Что он мог предпринять, когда у неё на лице был такой ужас? А побег слишком молниеносный. Что ещё за «простите» съехавшим голосом? Файв столько раз переслушивал его у себя в голове, что блевать охота от каждого извинения. Он даже чуть не сказал студенту, который не сдал работу и извинился: «Это не твоя вина». Файв сам от себя опешил, поэтому вместо этих слов улыбнулся и поставил гению отработку на день благодарения с возможным недопуском к экзамену.       Хотелось ей едко намекнуть, что это его дом и его правила, когда захочет, тогда и соблюдает обещание, но это слишком низко для него. Он позволил себе шантаж спальным местом только однажды и ему не понравилось. Скорее всего потому что это последнее, на что он получил внятный ответ. А не отмазки от завтрака и ужина с ним. Разве что на тренировки исправно ходила, но никогда не смотрела в глаза. Наверное, боялась запутаться в юбке, поэтому в ноги пялила взгляд. Да, Файв, конечно, сукин сын и не питает надежд на обратное, но ему хотя бы было бы что ответить, скажи она ему об этом в лицо. А так, чувство недосказанности порождало в нём только интерес. Файв уже шестьдесят три, а он всё ещё ужасно обожает салки. Стоил ли знать красно-оранжевому флагу, что играет он обычно на поражение. Самые большие рога на Диком западе у Файв. Набил, пока башкой об её дверь стучался. Ответа, кстати, — ноль.       Но обиду сломать легко, когда-нибудь Файв надоест, и он разгрызёт её как леденец, остановит за руку, заставит посмотреть в глаза. Намного больнее будет, если в них появится намёк на треснувшее спокойствие до безумия — слёзы. Или её ломающийся голос перед ними. Худшее, что он мог себе представить, это то, что она стесняется своей нерешительности. Люди от этого загибаются. Старику это известно не понаслышке. Люди в нерешительности стартовать губят свою жизнь, а в стеснении — свои эмоции. В страхе — будущее. Клаус прямой пример. Отлично, если она в итоге скорешится ещё и с ним после Эллисон. Файв точно слетит с катушек. Потому что Клаус в друзьях равняется неночёвке дома. Потому что друг Клаус — это всегда гора проблем. Файв знает. Файв был там. Сбежать из дома в первый раз было весело. Потом смотреть на злющего отца — ещё интересней. Файв любил бесить, а взбесить сэра Реджинальда было для него достижением. А вот когда он сбежал во второй, наученный братом с самокруткой, получилось не очень. В апокалипсисе вообще сложно найти хоть что-то забавное. Поднять бунт он всегда умел, а вот выкрутиться из него, как мыло из рук, удавалось только иногда, когда бунт был просчитал. В необдуманных бунтах Клаус разбирался лучше.       Ведьмочка вообще может открывать свои курсы по ним.       Но даже так, Клаус не был борцом. Его хватало только на незаметную шалость, которая, наверное, из-за своей незначительности была не так опасна, как побег из дома в другое время. Только два раза выходка Клауса вышла из-под контроля. Причём он явно об этом не переживал. Первый вылился в его алко- и наркозависимость. Второй поспособствовал созданию огромной секты. Ничего из этого не было бы хорошим поводом для заведения дружеских отношений. Поэтому Файв нужно было по гроб жизни объяснить девочке, что это не трусость, а просто плохая попытка. Неудачный дубль. Иначе катастрофа. У Файв, кстати, многое по подсчётам заканчивается катастрофой. Но тут и без расчётов было понятно, что дело воняет. Он в полной жопе. Опять. Потому что на утренней зарядке было заметно, что показатель выносливости у Ведьмочке спал ниже плинтуса. Или Файв всё-таки стал больше переусердствовать? Но он всё ещё послушно ждал, когда она сдастся первая. Ведь у неё же выносливость спала.       Господи, да пусть она даже врежется в него. Файв вообще не понимает, как она так виртуозно обходит его, уставившись в пол.       Вообще-то он просто терпеть не может, когда его игнорируют. Когда на него не смотрят, хотя он пытается поймать этот чёртов взгляд. Когда от разговора уходят, хотя он его вежливо начинает. Уж если Файв человека вывести не может, то пускай этот человек хотя бы признаки жизни подаёт. Мёртвых он просто ненавидел. Выглядят мрачно и скучно. Что уж тут распинаться, они и правда так себе собеседники. Файв киллер из апокалипсиса, что тут вообще объяснять? Правило сорока пяти. Трупы неново, а вот обиженная сестра — другое. Файв девчонок не обижает (бывает, если честно). Для него молчание в ответ — что-то невозможное. Он привык, что те, у кого есть две ноги и рука обычно хотя бы посылать умеют. Может, он что-то не так понял и это не показатель. А может, он реально уже немного подсвихнулся, всё ещё разговаривает с Делорес, а сейчас шиза начала отступать. Тогда Файв нужны доказательства. И не дай боже Рыженькая доведёт до момента, когда он разденет её и проверит наличие конечностей, а все рыжие волосы сбреет для полноты картины. Файв уговаривать на что-то деструктивное не нужно. Он всё ещё брат вандала Клауса. Потому что друг Клаус — это всегда гора проблем. Файв знает. Файв был там.       Поэтому в тот самый день, когда студент у доски не может объяснить уравнение Коши, у Файв крышу срывает окончательно. Его хоть кто-нибудь в этом мире слушает вообще? Его курс на паре съёживается, потому что ни разу не видели настолько эмоционального преподавателя за всё своё время в университете. Файв не эмоциональный. Файв агрессивный. Он ждал целую неделю, пока девушка оклемается, а терпение у Файв не то, чтобы прямо развито, как предполагали его студенты. На них вообще смысла когда-либо срываться не было. Не тот уровень. Но сейчас, когда эта рыжая бестия прошла мимо него в библиотеку утром и даже не пожелала «Доброе утро», он спятил. Окончательно, когда она заперлась изнутри. Файв знал определение наглости, но не видел этой хуеты воочию. И всё это подкреплялось осознанием того, что она по ночам выходит из убежища и явно ему в кофемашину яд подливает (Файв судит по себе). Потому что нервы немного сводит, как при парадоксальном психозе. Его выносливость не была никогда на уровне обычного человека. Оказывается, у Ведьмочки есть педаль тормоза для него.       Потому что её запросы в интернете перестали вообще в конечном итоге касаться физики и математики. Какая на хрен соционика? Какой командир и учёный? Какой к дьяволу Джек Лондон? Какое, блять, значение синего и жёлтого цветов? Какая грёбаная социофобия и ПТСР? Девчонка как с дуба того рухнула две недели назад, так, видимо, и не оклемалась. Это было как удар под дых. Как чёртово предательство. Это хуже игнорирования, потому что это вообще разрыв всех их связей и ниточек, которые позволяли им общаться.       «Давай, скажи ещё, что переезжаешь к маме. Ах, да, её убили. Можешь вообще Грейс собрать по чертежам, вообще никто мешать не будет. Только бы что-то инженерное. Только бы не долбанная психология», — ломает мел о доску, скрипя зубами.       В семью даже привести нельзя будет. Всем по расстройству раздаст. А Файв не любит, когда у него в голове и жизни копаются. Это его говно, которое он уладит самостоятельно. Или нет. Но в нём всё равно нельзя рыться, а особенно пачкаться рыжей девочке. Не её уровень. Она не готова. Это он уже обмазался и радуется, куличи лепит. А марать девчонку нельзя рассказами о прошлом. У неё же инфаркт случится.       «Интересно, при смерти она тоже проигнорирует?» — это те мысли, до которых лучше бы не доводить киллера.       Но Файв уже доведён.       Поэтому домой он телепортируется до чёртиков злой, впервые за пять лет. Впервые на хоть каких-то эмоциях.       — Мисс Харгривз, Вашу англиканскую мать, соблаговолите выйти и поговорить с единственным разумным существом, которого вы встретите за всю Вашу никчёмную жизнь, если Вы проведёте её в этом доме. Ваша королевская задница вообще имеет хоть каплю приличия поздороваться со старшим братом, которому Вы поставили диагноз? Наигрались? Теперь моя очередь колоть Вам серотонин и цианистый калий? Может, ещё и таблетки порекомендуете с высоты Вашего ебучего полёта учёного, с которого Вы, блять, либо скоро сами ебанётесь, либо я Вас сброшу сам, — орёт, снимая пиджак и расслабляя галстук, забрасывает в блендер ингредиенты для какого-то алкогольного коктейля, а запустив его, начинает подниматься по лестнице. — Я клянусь, что больше в Вашу облизанную одиночеством личную песочницу не зайду даже мыслью в голове. Однако, потрудитесь объясниться перед Вашим новоиспечённым подданным, который жалеет об этом сердечно, братом, какого многолетнего травянистого растения, Вы, мисс Харгривз эй кэй эй, также сука известная, как Рыжая бестия, выводящая, даже поздороваться с ним не желаете. Что именно Вам сегодня в голову ударило кроме Вашей обиды и трусости? Одиночества захотелось?       Он стоит перед комнатой, крича на весь второй этаж, в ритм словам барабаня кулаком, чтобы она точно услышала его скопившуюся ярость за день, за неделю по капле. Которая улетучивается, махнув крылом, когда заспанная девочка открывает дверь в помятой белой ночной рубашке, — видимо, не по размеру теперь. Но Файв умеет свой праведный гнев при себе держать — в контексте не отпускать, а не сдерживать. Ему хочется крикнуть: «сука», ебануть ногой об стену и уйти, потому что он всё забыл, что хотел сказать. Напомните, на что он злился? Кровь, кажется, от головы отлила слишком сильно. Не то чтобы память пропала — вообще все мысли. Когда Файв вообще срывался, если это не касалось жизни и смерти? И почему это произошло сегодня? Потому что с ним что? Не поздоровались? Файв вообще-то наоборот обычно обходил все эти приветствия перемещением. И он только сейчас, кажется, не понимает, что с ним произошло, что он взорвался. Потому что это она? Файв отступает, Файв вообще мечется между желанием раздавить её голову об стену или о свою грудь. Потому что она стоит перед ним. А рубашка из хлопка сползает тоже прямо перед ним. И что-то сползает у Файв между лопаток. У Файв много что сползает сейчас, помимо нервной системы.       «Мерки свои не знает или за эти две недели похудела?» — сразу появляется вопрос в почему-то пустой голове, хотя в ней крутилось слишком много ругательств секунду назад.       — Я вообще-то Нортроп, — зевает, глаза потирая кулачком, а Файв и вправду замечает, какой этот кулак (радоваться, что не ударит?) крошечный только сейчас, запястье тонкое и пальцы, розовый локоть и костяшки из-под коротких рукавов сорочки.       — Это ты тип сейчас мне так сообщаешь, что устроилась на работу ракеты строить? — не понимает, ощущая резкое понижение давления.       И внимания. И вообще смысла. Всего диалога, всей ярости.       — Это моя фамилия, — поясняет, щурясь — неужели забыли. — Какие ракеты?       А Файв охереть как забыл, что её зовут не Рэд и не Вич. Мисс Харгривз? Когда успела? Файв хочет только закатить глаза и махнуть рукой, уходя. Только вот тогда всё останется по-старому.       — Неважно, — улыбается, потому что осознаёт наконец, что девочка из другой страны и, кажется, вселенной. — «Nomen est omen». Имя — знамение.       «Для меня определённо благое знамение».       Потому что неплохая северная фамилия в Англии, в Америке означает компанию, которая ракеты строит для Луны. Потому что и спустя сто лет девочка всё равно будет является тем, кем должна являться. Харгривзом. Физиком. Даже её фамилия против социологических наук. Файв в судьбоносном выигрыше. Это не изменить, как бы она не пыталась. Это слишком удачный пазл в его жизни. Она удача для него. Это слишком невозможно и случайно. Настолько, что…       — Смешно, — да, смешно. — Простите, что в таком виде, просто я поверила, что что-то важное произошло.       Кто бы мог подумать? Файв не думал. Эта информация вообще не заседала у него в голове, как и всё ненужное. Ведь девочка не была важна, кажется, до этого момента от слова совсем. Она использовала манипуляцию — заставила его о себе думать, а это до хорошего не доводит. У Файв других объяснений нет. Ведь — Нортроп. Её фамилия Нортроп. Да это же Харгривз чистой воды, только из Англии. Такая же вредная. Поверила, что произошло что-то важное? Поверила Файв? А игнорирование, обида, по-шарлатански надутые щёки уже не так уж и важно? Да она же сама как подарок. Всё её имя верит Файв. Всё её имя слишком важное. Она верит ему, в него. Весело, глупо и снова весело. Вся ситуация заставляет Файв думать, а Файв любит думать. Только вот все мысли смешками и матом прерываются и теряются навсегда. У Файв проблемы с головой, он знает. От стресса, наверное, улыбку убрать не может. Потому что других причин нет. Кроме малюсенькой надежды, что ничего не изменилось, или что ещё можно прекратить все начинающиеся метаморфозы. Потому что Файв привык слишком быстро адаптироваться, даже не желая. Поэтому слишком быстро решил, что друга потерял за неделю. То, что это был друг, он решил только что. Файв на скорости света принимал решения, а менять своё мнение у него привычки не было. Поэтому он сейчас не думая обнимает девушку. Надумывать Файв противопоказано.       — Ты Нортроп только на восемнадцать лет, — гладит не вырывавшуюся девочку по голове, — а в душе ты на все сто процентов Харгривз. Такая же засранка, как и все остальные, — поясняет, сжимая сильнее.       — А фамилия Харгривз что означает? — спрашивают куда-то в плечо.       — Лунный кратер, — хмыкает, а потом сразу отпускает её, направляясь на кухню. — Выходи, поговорим, — цитирует сам себя из записки и спускается на первый этаж.       А рыжая Харгривз-Нортроп стоит, наконец провожая его взглядом и, Файв это чертовски нравится.

Late evening

[Поздний вечер.]

      — Ну и? Забросила свою мечту из космоса? — спрашивает Файв, когда Ведьмочка садится за стол.       К ней толкают бокал с нежно-розовой жидкостью, удачно подходящей к персиковому платью. Старомодностью уже не отдавало излишне сильно, но свободное, милое и закрытое макси — не слишком американский формат одежды, поэтому всё равно выделялось бы на улице. Но Файв немного всё равно, скоро он научит её драться, и кто вообще что-то колкое сможет ей сказать по поводу её внешнего вида? Файв уступил ей эту прихоть с условием, что она никогда не расстроится из-за слов людей и будет тренироваться с ним более усердно, воспринимая это как обучение. Не то, что она ожидала увидеть по итогу в этом мире, но что имеем. Но Файв всё ещё помнит о маленьком кулаке. Хотя бы костяшки острые. Файв постарается, чтобы она не забросила. Чтобы она больше никогда не смотрела на модели ракет, будто прощается с ними. Она пройдёт университет, и даже если это не получится, Файв настойчиво убедит Лютера устроить её хотя бы испытателем средств и еды космонавтов в своё космическое агентство. Хотя бы что-то похожее на её мечту. Потому что у Файв всё ещё нет своей. Но есть хотя бы цель теперь. Мозгу нравится стресс, и мозг Файв сейчас оргазмирует от выдавшейся недельки и наконец-то снова вырабатывает дофамин.       — Розовая белка. Она несильно алкогольная, можешь пить, — опережает череду вопросов, которые она всегда задаёт, чем иногда раздражает. — Просто выпей со мной и поговори спокойно, — девушка послушно пробует. — Прости, что тогда залез в твой шкаф и оставил еду.       — Я не злилась, Вы хотели как лучше. Не думаю, что Вы залезали туда, чтобы покопаться в моём белье, — улыбается ему, и Файв рано расслабляется. — Но Вы же понимаете, что это неприлично и как-то скверно?       Она морщится, совсем не от вкуса — представляет, как его нос проходится по её ткани. Он обнимал, он прикасался, он наклонялся — он знал её запах до этого. Но она всё равно чувствует смущение. Всё равно сердце зашкаливает от одной мысли, что он залез под юбку рукой. Даже случайно, даже пока она не надета. Поэтому она сейчас в персиковом платье, висевшем на спине кровати. Потому что она стала больше думать о прикосновениях из-за него. Благодаря этому юноше. И она не осуждает. Но до боли боится. Потому что где-то там возможно были марли в крови от месячных. Даже Хэллоуин через часа три не сделает будущий день ужасней, чем это неловкий разговор на кухне. Неловкий до язвительности. Потому что Файв хочет правды, а Рыжая хочет её не говорить. Потому что Файв с шоком наблюдает, как его подопечная его без страха поучает. Поэтому поспешно останавливает её нравоучения:       — Раз ты не злилась, тогда почему избегала?       Рыжая голова опускается к трубочке, неспешно цедя напиток. А под вьющимися волосами, в черепушке мысли довольно громко (как кажется Файв) шумят и бормочут. Фразу обдумывают, а это не очень приятно. Значит, есть что сказать. Возможно даже, это трудно сказать. Явно не что-то прекрасное и радужное. Ничего не остаётся, только как ждать пока бокал не опустеет полностью (она это добивается?). Но взгляд поднимается от стола и упирается в болотные глаза, будто цепляясь с надеждой за мох перед обрывом, ища уверенность и поддержку. И Файв готов дать абсолютно всё. Только он не знает с чего начать. Он ненавидит Хэллоуин из-за обилия бутафорской крови. Всё, кроме него. И кроме сломанного голоса. Всё, только бы не блеск в глазах не от света от гарнитура кухонного. Всё, кроме потухшего огонька адового синего. Ему Хэллоуина хватает с лихвой.       — Я боялась, что Вы разозлитесь и разочаруетесь в моей нерешительности, — наконец произносят самую глупую вещь на свете, которую только слышал Файв. — Я вспоминала всех этих серых людей и думала, что, возможно, такая же. Знаете, мне очень легко замкнуться в одиночестве. Если я чего-то пугаюсь в обществе или мне что-то не нравится, мне кажется, что лучше пересидеть одной, а потом я просто не могу сделать шаг из комнаты, — спокойно рассказывает, крутя трубочку по наполовину пустому бокалу. — Поэтому это я должна принести Вам извинения, я немного побаиваюсь людей.       Начала бояться.       — Я понимаю, только…ты же не боишься меня?       — Вы единственный, кто может что-то требовать от меня, а этого я страшусь больше всего, — опустошает, вынимая трубочку.       — Ответственности? — усмехается, тоже отхлёбывая — на него ещё ни разу не жаловались за переложенные обязанности. — Если бы я у тебя хоть раз что-то просил, я бы понял, но я тебе только запрещаю, — смеётся её новый брат, вставая чтобы наполнить бокал. — Знаешь, нет ничего плохого, чтобы не оправдать чьи-то ожидания, — протягивает новый коктейль. — Тем более брата, которого знаешь чуть больше двух недель. Особенно такого как я, — хмыкает он, вспоминая о семье, которую подводил миллиард раз.       Правило сорока пяти. Очень запущенное правило.       — Я не хочу подводить Вас, — потому что ей больше некого будет подвести в чужом для неё мире.       — Тогда не игнорируй меня, — потому что с ним больше некому поговорить в неапокалипсическом мире. — Всё предельно просто.       Просто, если не думать об ошибке. Ведь люди не говорят о том, что их действительно волнует. Они просто не знают, что именно. И Хэллоуин пройдёт также незаметно, как суть этого разговора.       — Договорились, — напрягаются коралловые яблочки щёк с веснушками в улыбке. — Если только это, — молчит, а потом аккуратно задаёт вопрос, над которым думала всю неделю: — Как Вы не боитесь перемещаться? Каждый раз вы встречаете новых людей, новый мир. А потом… Вам же придётся расстаться со всем этим.       Ведьмочка определённо знает о кошмарах. Потому что выходила по ночам, встречала их на своём пути, видела, как они брели к Файв в комнату стройным маршем. Она определённо знает, почему Файв страшно, когда с ним не разговаривают и игнорируют. Абсолютно точно поняла, что Файв любит ушами, поэтому пытается разговорить. Это пугает, но алкоголь развязывает язык. Кто Файв такой чтобы отказать в объяснении? Он любит размусоливать тему до кончиков костей. Тем более объяснение телепорта. Перемещение — всегда расставание с временной линией. Файв долго думал, а к тем ли братьям и сёстрам он вернулся в 2019 году в теле ребёнка. Его ли это родные. Что если в 1963 они умерли взаправду, а спаслись уже другие? Потому что Рыжая права — времени не существует. И Файв чертовски знает, что скорее всего это просто другая вселенная. Потому что в его Рыженькой не существует. Квантовая ошибка — она. Она умерла где-то, чтобы существовать рядом с ним. И как и каждый человек, ещё умрёт миллиарды раз. Но Файв смотрит на неё с жалостью — только бы не в этой вселенной.       — Знаешь, есть вещи, которые запутываются. Как макаронины, — Файв сцепляет пальцы над столом, ставя на него локти. — Маленькие частички. Люди могут передавать информацию, когда расстаются. На ментальном уровне. Магия. Потеряться не страшно, если знаешь, в каком положении сейчас вторая часть. Я всегда могу найти одну из макаронин и переместиться ко второй. Я информация в этом случае. Мой вес, рост, моя жизнь. Я не боюсь потерять человека на том конце макаронины. Чем больше у тебя информации, тем меньше страх.       — Чем больше знаешь, тем хуже спишь.       — Если Вы боитесь остаться один, запутайтесь снова с кем-нибудь.       «Она права как никогда. Чем больше информации, тем больше хаос».       Файв врёт искусно. Файв уже давно не чувствовал. Файв уже много терял.       — Я не готов к Хэллоуину. Не против, его не праздновать?       — Я боюсь Хэллоуина. Но я хочу тыквенный суп. Знаете, можно просушить хлеб и добавить туда. И сыр. Обязательно нужен сыр. На тёрке покрошить и добавить, чтобы он расплавился. Знаете? А из тыквы сделать милый подсвечник, хотя он будет гнить. Но я могу попробовать. Вы когда-нибудь делали из тыквы ракеты? Или луну. Можно вырезать кратеры. Я кстати умею плести ловцы снов. Можно развесить их по всему дому. Всё равно нужно будет найти пастилы и конфет. А! И соль у дверей насыпать. Я разложу клевер по окнам, чеснок и саше по углам…       Файв боится её потерять. Потому что на том конце запутанных макарон обычно только пустота.

Sunday, November 8th. Morning.

[Воскресенье 8 ноября 2024 г. Утро.]

      — Так, мадам, Вы готовы? — в сотый раз спрашивает, крепко держа руку в своей.       — Мистер Файв, Вы слишком беспокоитесь, — он уже хотел возразить, что она может потеряться, — если что-то произойдёт, Вы найдёте меня, не переживайте, — но она слишком хорошо его знает.       — С незнакомцами мы что делаем? — проводит последние тестовые вопросы.       — Не общаемся, — моментально отвечает, серьёзно смотря вперёд на людную улицу.       — Если они не отстают? — донимается.       — Угрожаем, — щурится, набираясь упорства.       — Если что, я рядом, — готовится морально Файв, прежде чем сделать с ней шаг в открытую дверь.       — Я знаю, — сжимают в ответ руку его помощи.       Они идут специально утром в выходной, обходят людные места, или где слишком агрессивная атмосфера, как из-за людей, так и из-за технологий и зданий. Файв чувствует, как её ладошка потеет, но глаза всё равно метаются интересом вокруг. Из-под бровей, с недоверием и неврозом. Как ногти цепляют его кожу и заусеницы. Страх и ненависть к новому тормозят её и сковывают движения, но Файв далеко не убегает, не может — его держат. Файв не трясёт от мысли, что он потеряет её, потому что тонкие пальцы с силой впиваются, оставляя красные следы от коротких ногтей. Она рядом. Он рядом. Навсегда.       Шаг равняется. Они не боятся. Никто не тащит за собой ни вперёд, ни назад.       Желание понять, почему ей страшно у Рыженькой Ведьмочки вылилось в поиск по интернету объяснение. Файв понял это, когда сопоставил её запросы и слова воедино. Поэтому попытался в контроле браузера заблокировать все сайты о болезнях. Мало ли диагноз самостоятельно себе поставит. Проблем не оберёшься. Хотя он уверен, что она более рациональна. Но всё равно боялся, потому что девочки в этом время и в этом возрасте просто очень романтичные натуры.       Они не больны. Пока рядом. Они здоровы, а мир прогнил простотой.       Ваня будет только рада отвести её к психиатру после всего. Его уже пару раз пыталась. По-доброму, но нарушая личное пространство. Вся семья знает, что сестра всегда волнуется за всех и в прок. Но Файв не любит, когда решают его проблемы. Ведьмочка не любит решать проблемы. Файв поможет решить её проблемы, а это успокоит его нервы, займёт его. Минусы Файв сработают для Рыженькой, проблемы Ведьмочки помогут ему. Всё уже решено. Потому что личное пространство у этих двоих, кажется, общее. Нарушить его будет сложно. Им двоим. Другим вход в него запрещён.       Они чувствуют на ментальном уровне, где мины каждый из них около себя зарыл. Они запутываются пальцами. На квантовом уровне.       Ваня всегда беспокоилась за всю семью (читай как: вместо всей семьи). Всегда единственная, кто проявлял заботу открыто. Но всё равно по-своему, по-харгривзовски, неумело. И Файв был благодарен ей, но, если бы они просто посидели у камина и послушали её скрипку, был бы благодарен чуть больше. Чуть больше, если бы они просто поговорили по-семейному, а не как на приёме у психотерапевта. Поэтому Ведьмочке лучше не углубляться в психологию слишком. Потому что с ней он хочет поговорить о чём-то действительно важном.       Файв любит ушами, а Рыжая говорит всегда успокаивающе. По-семейному. Через какое-то четвёртое измерение. Там, где струны обитают.       Ведь Рыженькая раньше посещала и школу, и колледж в университете, поэтому способна справиться с паникой. Тем более Файв рядом. Его не нужно бояться. Потому что он сам никого из семьи не боится. Он вообще никого не боится, кроме одиночества в жизни и в кошмарах. И с ним его семья тоже не должна никого бояться. А кошмары у всех свои, они есть у всех, это не только его проблема. И пускай так останется, потому что одиночества в своё доме он уже не боится — как первый шаг. Она такой сделала сегодня из дома, а он перешагнёт порог вечером, отдавая ей все её законные деньги.       Ведьмочка хочет просто жить, и Файв это устроит.       Собственные деньги было необходимо отдать, потому что она упиралась от похода в кафе. Наивно было полагать, что это снова из-за страха, но причина была сразу озвучена, когда вопрос задан. И причина ему не понравилась, не расслабила. Ведьмочка не боялась обычной кофейни, коих у неё на родине в городах было много, как и походов в них с друзьями. Рыжая не может заплатить и не хочет, чтобы он тратился. Файв, который слышал от Диего рассказ о такой хрени с девушками только пожимал плечи — мол, просто раздели счёт. Но вот он сам в такой ситуации. Он решал проблемы покрупнее. Деньги в апокалипсисе немного не то, о чём стоит волноваться. Да и потом он не чувствовал особую нехватку. Даже если бы ему нужно было куда-то доехать, он никогда не спускался в метро, просто перемещался в чью-то машину, и этим всё решалось.       Деньги всегда были чем-то ненужным, но вот перед ним человек, для которого это важно. И сам человек тоже вроде как важен. Поэтому они просто идут в парк, заведомо в подворотне доставая термос с напитком и два пончика.       «И этот человек парится о деньгах? Ей бы париться над тем, что она кофе делать, видимо, не умеет, — не зло ворчит про себя Файв, незаметно выливая его, когда они сидят на лавочке, и в сухомятку доедает сладкий пончик, сахар которого горьким не запить. — Нужны деньги в кармане, будут ей деньги в кармане», — фыркает, выкидывая неприметно половину пончика, не собираясь доедать, потому что и так блевать хочется, а потом до него доходит:       — А почему ты просто не можешь их достать себе? — спрашивает он у Рыжей, которая смотрит на бегуна на спортивной дорожке.       — Я искала, но производство засекречено, — ведёт она плечом, кидая быстрый взгляд на брата. — Тем более рисунок очень точечный. Слишком сложно.       — Тебе до мелочей нужно знать?       — Ну, более-менее, до определённого лимита я должна знать систему, — начинает, а Файв понимает, что она где-то нашла книгу по теории систем и хмыкает.       И она наконец снова начинает рассказывать. И хоть это наука из менеджмента, Файв принимает решение, что всё равно звучит неплохо и интересно. Для неё, по крайней мере (он сам об этом мало знал). Файв расслабляется после случая у кафе в разговоре, как и Ведьмочка.

Evening.

[Вечер.]

      — Обещай, что ты научишься варить кофе, — телепортируется Файв с девушкой на кухне.       Он сразу идёт запирать дверь изнутри, подчиняясь неведомой силе внушения собственного сознания. Из кухни звучит утвердительный ответ, и он улыбается, когда перемещается обратно и видит на столе неразогретые макароны. Намёк понятен. Этот вечер уйдёт на обучение девушки азам микроволновой печи. Поэтому голодный (кто-то пончиками с кофе подкрепился) послушно плетётся к устройству из преисподней, не иначе.       — Слушай, — сидит Файв позднее за чашкой и даже не пытается притронуться к сладкой пастиле (тошнит от приторного), а перед ним лежит пустая тарелка, измазанная соусом, на которую он упирает свой взгляд, — обещай не злиться, — тыкается снова кружкой в нос, отпивая.       — Меня сложно вывести из себя, — хмыкает, сразу как прожёвывает кусочек и облизывает пудру с пальцев.       Файв скользит взглядом по картинке, но не заостряет внимания. Но картинка всё равно флёром отпечатывается на памяти.       — Я отдал тебе не все твои деньги… — не успевает закончить он.       — Ну, у Вас, мистер Файв, явно была причина из раздела Вашего недоверия мне. Поэтому ничего страшного, но Вы обязаны знать, что это подло с Вашей стороны, даже если Вы не думали, что поступаете плохо. Я не маленькая, чтобы расходовать деньги на непонятно что, — встаёт из-за стола, намереваясь опять сбежать от проблем.       — Стой, — телепортируется перед ней, преграждая ей путь, поднимая руки, но не касаясь. — Я извинялся не за это. Мой поступок подлый по другой причине, — смотрит ей в глаза, мешая уйти. — Я не хотел оставаться один и терять остатки семьи. Не хотел, чтобы ты съехала, как остальные мои братья и сёстры, — пытается оправдаться, не замечая этого. — Чтобы ты снова потеряла дом, — честно признаётся, хотя звучать это должно примерно так: «Потерять семью, как ты, потому что сам терял её уже бесчисленное количество раз».       — Это не подло, — впивается взглядом снизу, отставая от его роста на голову, как Ваня, а у Файв уже сердце ухает от её голубых глаз, пудры на щеке и ничего хорошего не предвещавшей информации. — Это по-человечески, — говорит настолько правильную вещь, что даже если это значит что-то плохое, Файв не расстроится.       Потому что на правду не обижаются.

— Потому что нет плохих и хороших. Есть просто люди.

      Людей Рыженькая боится как раз из-за таких ошибок. Только вот Файв к ней близко, контакт глаз долгий, а у неё сердце в истерике не заходится. Человек. Человек, который боится остаться один. Стоит ли испытывать страх из-за того, что он рядом? Рыжая не знает, но смотрит открыто, думая, не понимая и снова думая. Подвести его можно только если оставить одного? Будто ей есть, куда идти. Будто она выйти может одна.

— Потеряться не страшно, если знаешь, в каком положении сейчас вторая часть.

      «Я про кванты говорил, глупая».

— Я не боюсь потерять человека на том конце макаронины.

      «Я тоже человек, и меня ты тоже любишь и ненавидишь одновременно».

— Если Вы боитесь остаться один, запутайтесь снова с кем-нибудь.

      Она оставляет его и уходит в комнату, а на утро обнаруживает на ручке двери пакет со своими деньгами. Открыться человеку не страшно, он открылся ей в ответ. Человек, который считал себя подлым и всё равно признался в обмане. Она не могла понять, почему этот человек светился, когда другие люди на улице были зажатыми, скованными и мрачными. Может, им было тоже некому раскрыться, не было человека, который бы им сказал, что они великолепны? Или Файв из числа тех немногих, которые и правда обладают внутренней силой?       Этот вопрос остаётся на сегодняшний день. А поиск начинается с населения Америки. Людей в несколько раз больше, а одиночество — глобальная проблема. Файв и правда такой не один, просто у него был человек. Человек из мира, где знакомых меньше и не нужно растрачивать себя на лишних. Наверное, она для него выглядит максимально странной, потому что боится общения, к которому он стремится.

Future. Date unknown.

[Будущее. Дата неизвестна.]

      — Квантовая запутанность. Как я мог потерять тебя, когда мы запутались так сильно? Я же держал тебя так сильно. Может, даже слишком сильно.