***
— Юнги звонил. Они возвращаются, часа через три будут здесь, — проговорил Хосок, присаживаясь рядом с братом на большие садовые качели, уютно расположенные под солидным раскидистым деревом. Чонгук отхлебнул еще немного пива из бутылки, продолжая наблюдать за младшими. Рассевшись на большом клетчатом одеяле на деревянном настиле беседки, малышки Мэй и Хёна слушали сказку, которую негромко читал Тэхён. Чимин дремал, подложив под голову согнутую в локте руку, а Дахён скромно сидела поодаль, притянув коленки к груди и уткнувшись в них подбородком. Сейчас, в тусклом свете фонариков, оплетавших столбы альтанки, она еще больше походила на Гука в таком же нежном возрасте. Такие же огромные, наполненные тоской и грустью глаза, черные волосы, контрастировавшие с бледной кожей, словно потерявшей цвет из-за эмоциональной усталости и недостатка любви. Впалые щеки и резко выделяющиеся яркие, словно накрашенные, губы. Девочка слушала сказку, но мыслями была где-то очень далеко, за много километров отсюда. Или даже за много лет. Чонгук подумал, что она, возможно, в мыслях своих перенеслась в детство, когда мама читала ей так же сказки перед сном, ласково приглаживала волосы, целовала в щеку и лишь после этого гасила ночник в детской. Заставив себя оторваться от не очень приятных размышлений, Гук допил несколькими глотками пиво и, поставив бутылку на землю, спросил: — Им удалось узнать что-то? — Я не особо расспрашивал, — старший Чон пожал плечами. — Там все прошло не очень гладко. Намджун ранен, но, по словам Юнги, не сильно. Людям Джебома тоже досталось. Это если вкратце. — Может, вообще не нужно было туда ездить? Оставили бы все как есть, — пробормотал Чонгук, не сводя взгляда с Дахён, постаравшейся незаметно смахнуть с ресниц слезы. Но косметика размазалась, оставляя на бледных щеках темные разводы. — Чонгук, мы должны узнать хоть что-то о Дахён. Нельзя так слепо доверять людям, даже таким, как она. — Каким, Хоби? — спросил Гук, взглянув на брата. — Она просто маленькая, испуганная девочка, которая хочет семью. Это же такое простое желание. У меня оно всегда было, сколько себя помню. Чонгук отвернулся, стыдясь собственных чувств. Прошло уже много времени с того дня, как они с Хосоком снова начали общаться, однако воспоминания одинокого детства и ещё более одинокой юности не ушли, просто немного притупились. Теперь, когда он узнал, что такое семья, настоящая, крепкая и дружная, Гук боялся потерять их всех: Тэхёна, Хосока и Джинхо. Страх вновь очутиться в одиночестве стал намного острее и причинял боль всякий раз, когда его родным угрожала опасность. Всего несколько часов назад в его жизнь ворвался этот маленький человечек, с вызовом глядевший в глаза людям, настроенным против, и Чонгук, сам того не осознавая, уже любил ее. И готов был распахнуть для нее не только двери их с Тэхёном дома, но и свои объятия. Тем более он видел, что и Тэ готов сделать то же самое. Это воодушевляло, вселяло уверенность, что все будет хорошо, и дарило веру. Всем им. — Я понимаю, Гук-и, — проговорил Хосок, похлопав брата по плечу. — Но я просто боюсь, что… — Не бойся, — перебил его Чонгук. — Она обычный подросток и не может представлять опасности. — Джихун тоже был просто подростком, и посмотри, что из всего этого вышло. — Она не Джихун! — резко оборвал брата Чонгук. — Она моя дочь. Поднявшись, Чонгук направился к беседке. Голос Тэхёна звучал размеренно и тихо, убаюкивая малышей. И Чимина, который сладко посапывал, улыбаясь во сне. А Дахён так и продолжала сидеть, уставившись в одну точку. Мужчина опустился рядом на корточки и положил руку на плечо девочки. Она вздрогнула и подняла на Гука взгляд будто стеклянных, влажных глаз, в уголках которых стояли слезы. — Пойдем, — шепнул он и поднялся. Дахён послушно последовала за ним, съежившись, как испуганный зверек. Чонгук открыл дверь спальни, пропуская девочку в комнату, а сам продолжал стоять на пороге, не зная, что делать дальше. Ему отчаянно хотелось дать ей понять, что она больше не одна, что в этом огромном мире есть люди, на которых можно положиться, которые защитят ее, позаботятся. Но понятия не имел, как это сделать. — Я… — начал было Гук, растерянно сунув руки в карманы, но замолчал. Любые слова сейчас казались лишними и неправильными. — Мне нужно переодеться, — пробормотала девочка. — И умыться. — Да-да, конечно, — закивал мужчина, нахмурившись и уткнувшись взглядом в пол. Он уже вышел и даже прикрыл за собой дверь, но снова заглянул в комнату, спросив: — Можно, я зайду минут через пятнадцать? — Это твой дом, ты можешь делать тут все, что хочешь, и не должен спрашивать разрешения, — Дахён говорила с нескрываемым сарказмом, душа в себе подступающую теплоту от робких попыток заботы со стороны незнакомого мужчины, так слепо поверившего в их родство. — Ошибаешься, — хмыкнул Гук. — Это не мой дом. Точнее, мой, я живу тут уже довольно долго, — поправился он. — Но по сути, хозяин здесь — Тэхён. А я так, прибился к берегу. — Чонгук улыбнулся, пожав плечами, и подмигнул Дахён. — Так что мы оба тут на птичьих правах, просто я чуть дольше. Девочка хихикнула, но тут же снова посерьезнела, а спустя несколько мучительно долгих секунд добавила, несмело глянув на Чонгука: — Можешь подождать здесь, — бросила Дахён, прежде чем скрыться в ванной, прихватив один из пакетов, стоявших возле кровати. Оставшись один, Гук прошел в комнату, прикрыв за собой дверь. Осмотрелся, заглянул внутрь бумажных пакетов с изображением известных брендов и усмехнулся. Тут явно постарался Чимин. Из двоих младших именно он обожал шопинг, куда и утаскивал Тэхёна с завидной регулярностью. До встречи с Паком, даже несмотря на популярность, Тэ терпеть не мог магазины и совершал вылазки исключительно по мере необходимости, но чаще заказывал все в интернете. Но с Чимином так не получалось. Для Чима шопинг состоял не в посредственном посещении торговых точек. Да и совершение покупок вовсе не являлось целью. В традицию вписывались посиделки в кафе и поедание вкусной выпечки, прогулки по небольшим улочкам, на которых прятались лавочки местных умельцев. Из таких походов Тэхён обязательно приносил какие-нибудь милые безделушки, стоившие копейки, но наполнявшие их общий дом уютом и составлявшие огромную ценность для их отношений. И неизменно хорошее настроение. Чонгук никогда не ходил с младшими, зная, что им необходимо побыть вместе и поболтать о разном. Зато он обожал нетерпение, с которым ожидал возвращения Тэхёна. Любил смотреть в светящиеся радостью глаза, сцеловывать улыбку с губ и вдыхать свежий уличный аромат, которым пропитывалась одежда Тэ. Сегодня был как раз такой день, и Чонгук радовался, что Дахён стала частью их милой компании. Ее глазенки так же искрились весельем, и на несколько часов девочка позабыла, что она совсем чужая здесь. Да и внеочередной праздник пусть на немного, но все же приблизил ее к семье. Лиса и Джинхо приняли Дахён намного спокойней, чем мужская часть их большой компании. А малышки и вовсе открыто и искренне полюбили ее, даже несмотря на то, что она все еще шарахалась от них, избегая физического контакта. И только Хосок настороженно поглядывал на подростка, гоняя серьезные мысли в голове. Чонгук понимал, почему старший так реагировал на внезапное появление девочки в этом доме. И тревогу его понимал, и заботу о самом Гуке. Вот только поделать ничего не мог с собой: слишком сильно его согревала изнутри мысль о том, что у него есть дочь. Пусть взрослая уже, немного диковатая, неприветливая и настороженная, словно испуганный олененок. Но она — его. И он готов был сделать все, чтобы девочка увидела в нем не просто человека, поделившегося с ней генами, но и настоящего отца. Опустившись на аккуратно застеленную кровать, Чонгук огляделся. Комната ничуть не изменилась. Как была безликой спальней для гостей, так и осталась. И ему вдруг захотелось сделать что-то, дабы это место стало не просто приютом для Дахён, но ее обителью, где она чувствовала бы себя спокойно и защищённо. Когда дверь ванной открылась и Дахён замерла на пороге в пижаме из нежно-голубого флиса с изображением котят, Чонгук не сдержался и прыснул от смеха. — Это Чимин мне подарил, — смущенно покраснев, пробормотала Дахен и быстро забралась в кровать, едва ли не с головой укутываясь в одеяло. — Он вообще странный, — добавила она, поглядывая на Гука. — Постоянно смеется, причем в основном над своими же шутками, дурачится, как будто ему пятнадцать. — В этом весь Пак Чимин, — заправляя дочери за ухо прядку влажных волос, усмехнулся Чонгук. — Порой даже не знаю, чего мне хочется больше: придушить его или купить мороженку и отвести в парк аттракционов. Девочка прыснула, прикрыв рот ладошкой, и робко спросила: — А Тэхён? Чонгук задумчиво улыбнулся, размышляя, как бы в двух словах охарактеризовать Тэ. Он никогда не задумывался над тем, какой Тэхён. Просто знал, что он самый лучший и другого такого нет. Но как объяснить это девочке, которая знает его меньше суток? — Тэхён особенный, — выдохнул Чонгук. — Он как Луна — вечный спутник Земли, который просто есть, и все хорошо, но если вдруг его не станет, то все полетит к черту. — Гук набрал в легкие воздух, прежде чем снова заговорить: — Однажды я думал, что потерял его. Это были самые ужасные часы в моей жизни. Как если бы весь мир вокруг меня рухнул, и не осталось ничего, кроме пустоты, жуткой, пугающей пустоты. — А мама? — прошептала девочка, уже даже не пытаясь сдерживать слез обиды и злости. — Кем была для тебя моя мама? Чонгук на мгновение прикрыл глаза. В своем желании показать, насколько сильно любит Тэхёна, он оказался настолько слеп, что не понял главного — Дахён видела в Тэ того, кто занял место ее матери в сердце Чонгука. И место, которое по праву должно было принадлежать ей самой. — Дахён, послушай, — начал он, даже не зная, что именно должен сказать, чтобы ребенок понял его и то, что происходило тогда с ним. — Мне было всего восемнадцать. У меня в жизни творился такой кавардак, что я и сам не понимал, как выбираться из той пропасти, куда меня неуклонно несло. Я служил в армии, мог погибнуть в любой момент. Да что там мог, я хотел этого. — Впервые Чонгук так откровенно говорил о тех чувствах, которые наполняли его в те годы. — Я не планировал отношений ни с кем. И ничего не обещал твоей матери. Не клялся ей в вечной любви, потому что в принципе не был уверен, способен ли на такие чувства. — Он перевел сбившееся дыхание и продолжил, все еще глядя в заплаканное лицо девочки: — Сон Ли тоже ничего мне не обещала и не ждала. Я даже не знал, что она была беременна тобой! — воскликнул Чонгук от отчаяния, видя недоумение в темных глазах. — Я понимаю, что ты обижена на меня, но только я ни в чем не виноват ни перед твоей матерью, ни перед тобой. Точнее, виновен лишь в одном — я не знал. — Конечно, не знал, — простонала Дахён. — Она же не могла тебе написать, что родила дочь. Ты просто исчез, уехал и не оставил никаких контактов. Да и что бы изменилось, если бы она это сделала? Ты бы бросил свою чертову армию и примчался к ней? Чонгук молчал какое-то время, раздумывая над ответом. Он вызвал в памяти то далекое время, вспомнил свои ощущения и желания, но не мог со стопроцентной уверенностью заявить, что способен был на более или менее адекватные решения. Все, что им двигало тогда — это потребность сбежать от собственных призраков прошлого, заглушить боль, которая рвала на части душу, уничтожить то живое, что еще оставалось в нем и требовало любви, потому что знал — любовь приносит боль. Он любил Хосока, но тот разрушил все, во что верил маленький Гук. И то же самое могло произойти снова. — Возможно, — солгал он, хотя твердо знал, что не приехал бы. Вероятно, помогал бы деньгами, но точно не приехал бы. Он боялся любви, боялся привязаться и потерять. Чонгук протянул руку, чтобы коснуться теплой щеки, стереть слезы, осевшие на бледной коже кривыми дорожками, но девочка дернулась, словно опасаясь обжечься. — Уходи, — выдохнула она. — Пожалуйста, уходи. Чонгук не мог спорить. Он понимал, почему Дахён отталкивала его. Юношеский максимализм, подпитанный обидой и горечью одиночества, не оставлял ему сейчас ни малейшего шанса на прощение. Гук и сам таким был когда-то давно. Теперь он мог лишь надеяться, что ему удастся достучаться до маленького сердечка и вымолить прощение. Но на это все равно нужно время. Мужчина поднялся и покинул комнату, тихо прикрыв за собой дверь, но не ушел, а еще несколько минут стоял, глядя в темноту за окном. А услышав приглушенное рыдание, лишь сильнее стиснул зубы и заставил себя отойти от комнаты Дахён, осознавая собственное бессилие.***
Намджун то и дело поглядывал на заднее сиденье, где мерно посапывали дети. Маленькая Тэён, слишком худенькая даже для своих девяти лет, свернулась калачиком, положив голову на колени брата и крепко прижимая к груди грязную и потрепанную игрушку, которую Джуну захотелось выбросить в ту же минуту, когда он увидел ее. Чонин поглаживал сестренку по волосам, но делал это автоматически, потому что и сам спал. Голова его склонилась на бок, а сомкнутые веки подрагивали, как будто ему снилось нечто неприятное. — И что ты намерен делать с этим детским садом? — Югём все же не выдержал тягучего молчания, повисшего между ними. — Пока не знаю, — пожал плечами Намджун. — По крайней мере, меня не будет мучить совесть за смерть этих детей. — Послушай, Джун, во-первых, уверен, что все не настолько трагично, как попытался представить пацан. Но даже если и так, всех не спасешь, — попытался убедить его Югём. — Парень влип в неприятности по собственной глупости, по той же причине втянул в них не только свою сестру и подругу, но и нас. И что ты делаешь вместо того, чтобы избавить Чонгука от ненужного груза? — Мужчина вопросительно посмотрел на друга, приподняв брови. — Правильно, вешаешь на нас всех еще большие неприятности. — Можно подумать, нам впервой разгребать дерьмо, — фыркнул Намджун, демонстративно отвернувшись и уставившись на пролетающий за окном пейзаж. — Так в том-то и дело, что мы вечно влипаем в какие-то неприятности, последствия которых потом еще долго мешают спокойно спать по ночам. — Югём недовольно пыхтел, злясь не столько на друга, сколько на ситуацию в целом. Откровенно говоря, он ужасно устал от чехарды, в которую превратилась его жизнь с годами. Ю не помнил ни единого месяца, в котором не произошла бы какая-нибудь херня, будь то рабочие моменты либо личные неприятности в его жизни или в жизни кого-то из их компании. Ночные звонки заставляли нервно вскакивать с постели и нестись на помощь Чонгуку или Юнги, а постоянные покушения на жизнь босса и вовсе сделали из него невротика. Югём был благодарен судьбе и — он никогда этого не произнесет вслух — Намджуну, когда тот отказался от поста главы совета акционеров после очередного, к счастью, неудачного покушения, оставшись на должности исполнительного директора, но даже этот пост являлся слишком опасным местом. Югём устал. Мужчина ощущал себя так, словно ему далеко за семьдесят и всю свою долгую жизнь он воевал на непрекращающейся войне. Ю мечтал об отпуске, который не мог себе позволить уже несколько лет. Так, чтобы хоть пару недель не думать ни о чем. Валяться на побережье где-нибудь на тропических островах, наблюдая, как жена с дочкой строят замки из песка, слышать смех любимых девочек, вплетающийся в легкий шум прибоя, и жмуриться на яркое солнышко, греющее его тело своими лучами. Но все это так и оставалось мечтами, манящими, сладкими и несбыточными. Потому что на данный момент не было ни единого человека в службе безопасности, кому он мог бы доверить жизнь Намджуна. Особенно учитывая то, с каким удовольствием этот идиот в последнее время лез на рожон. Взять хотя бы сегодняшнее происшествие. Ему четко сказали держаться подальше от неприятностей. Но нет, он помчался догонять этого мелкого паршивца, который не моргнув глазом пырнул Джуна канцелярским ножом. И хорошо еще, что у него с собой не оказалось более серьезного оружия. Югём устал. Югём безумно злился. На Намджуна. На Чонгука. На Юнги. На всех вокруг! Но больше всего на самого себя. Потому что не мог бросить все и отойти в сторону. Потому что эти люди стали для него так же дороги, как родители, жена и дочь. Он бы и рад наплевать на все, вот только одна мысль об этом вызывала отвращение к самому себе. — Ладно, разберемся, — вздохнув, словно дряхлый старик, проговорил Югём скрипучим голосом и собрался закурить, но Намджун вырвал из его пальцев сигарету со словами: — Дурак, тут же дети!***
В приклеившемся к заднице «хюндая» кроссовере негромко играла музыка, а глаза Юнги, уставшие за целый день, неотрывно следили за дорогой. Юн думал о том, что зря не подсадил к себе кого-то из пассажиров: было бы с кем поговорить, а без этого он может уснуть с минуты на минуту. Полностью открыв окно, мужчина уперся в дверцу локтем, а кончиками пальцев зацепился за край крыши автомобиля. Прохладный ночной воздух тут же проник в теплый салон, окутывая тело Юнги, проникая сквозь тонкую одежду, забираясь своими холодными ладонями под кожу, прогоняя сонливость. Нескольких минут хватило для того, чтобы прийти в себя. Немного прикрыв окно, мужчина вытащил зубами сигарету из пачки, нащупал в отсеке под приборной доской зажигалку и чиркнул ею, выбивая вспышку яркого пламени в темноте. Терпкий дым рассеялся по салону серым маревом, смешиваясь с едва ощутимым парфюмом Чимина, въевшимся в кожу пассажирского сиденья. Мин улыбнулся, вспоминая их поездку на озеро в прошлом месяце. Как обычно, «туксон» свернул не туда и затерялся на полтора часа в густом лесу, не доехав всего несколько километров до места назначения. Причем в какой именно момент Чимин с Юнги пропали, никто точно сказать не мог, хотя двигались они в середине общей колонны из пяти автомобилей. Однако к этому давно уже все привыкли, а потому никто не удивился, когда внедорожник припарковался на большой площадке рядом с розовым «геликом» и из него вылезли два растрепанных человека с горящими глазами и припухшими губами. Юнги широко улыбнулся при одном лишь воспоминании о безобразии, которое творил Чимин в салоне его любимого автомобиля. И он отдал бы многое, чтобы испытать это снова. Такие приступы страсти действовали на Юна словно ведро ледяной воды в летний зной, как извержение вулкана, как цунами или чертово землетрясение. Они начинались внезапно, сносили все на своем пути и так же внезапно прекращались, когда оба удовлетворенных тела издавали победные стоны наслаждения. И жизнь возвращалась на круги своя, продолжая неторопливый бег. Рука Юнги сама потянулась к телефону, прикрепленному к приборной панели. Привычным движением разблокировав его, Мин отыскал в списке вызовов номер Чимина и нажал кнопку вызова. Салон сразу же наполнился звуками длинных гудков, сменивших приятную мелодию, а уже через пару секунд Юна окутал хрипловатый полушепот: — Юнги, ты где? — В двух часах езды от тебя, — улыбнувшись, ответил Мин. В трубке послышалось пыхтение, шуршание ткани, а на фоне таких знакомых звуков голос Тэхёна транслировал какую-то сказку про фей и единорогов. — Эй, вы что там делаете? — усмехнулся мужчина, представляя, как Тэ читает Чимину сказку на ночь. — У нас тут маленький семейный Хэллоуин, — поведал Пак, зевая, и явно направился в другую беседку, расположенную в глубине сада. — Наслышан, — фыркнул Мин, сожалея, что пропустил веселье. В отличие от Чонгука ему не наскучили такие посиделки, во время которых он чувствовал тепло и уют. То, чего ему не доставало в детстве. Родители никогда не выезжали на пикники, не готовили мясо на гриле и не водили маленького сына в парк на ярмарки. И сейчас Юнги восполнял те пробелы, которые причиняли тянущую боль. — Удалось узнать что-то? — сонно поинтересовался Чимин, усаживаясь на лавочке в беседке. — Немного, — бросил Юнги. — Но я не хочу сейчас об этом говорить. Просто мне нужно было услышать твой голос, иначе усну и слечу с дороги. — Эй, мы так не договаривались, — притворно возмутился Чимин, прищурившись и вглядываясь в темноту. — Ты же знаешь, мне без тебя нельзя. Без тебя я не смогу. — Знаю, потому и позвонил, — Юнги дернул уголками губ, представляя, как Чим широко улыбнулся от удовольствия. — Теперь вот разговаривай со мной, чтобы я не уснул. — М-мм, — задумчиво протянул младший. — И что мне сказать? — Включи фантазию, малыш, — Юн закусил губу, сдерживая собственные грязные мысли, которые уже крутились в голове. Зато Чимин этого делать не стал, заговорив хрипловатым голосом: — Пожалуй, начну с того, что безумно соскучился по тебе. И еще скажу, что в радиусе пятнадцати метров от меня никого нет. Да и вообще никому нет никакого дела, чем я буду сейчас заниматься в беседке. — В той самой беседке? — Бровь Юнги изогнулась. — Ты помнишь… — довольно протянул Чимин, откидываясь на спинку лавочки и чуть сползая вниз. — Да, я сейчас в той самой беседке, где мы с тобой мирились. — Черт, — выдохнул Юн, поерзав на сиденье. В джинсах внезапно стало очень тесно при одном лишь мимолетном воспоминании о теплой майской ночи в прошлом году, когда Юнги обнаружил Чимина под крылышком Тэ в его доме после очередной семейной ссоры из разряда: «Ты меня совсем не любишь, слишком редко бываешь дома, и вообще у тебя появился кто-то на стороне». Тогда Юн закинул подвыпившего Чимина на плечо и уволок в ту самую беседку, из которой они вернулись спустя час. Улыбки на их лицах не оставляли сомнений в том, что влюбленные нашли компромисс и на ближайшие пару месяцев в их отношениях наступит полный штиль. — И знаешь что? — поинтересовался Чимин соблазнительным шепотом. — Что, малыш? — Прямо сейчас я сделаю кое-что неприличное, но очень, — Пак сделал многозначительную паузу, — очень приятное. — Остановись прямо сейчас, иначе я точно слечу с трассы. Только уже не потому что усну. — А ты припаркуйся на обочине, — произнес вкрадчиво Чим, еще сильнее сползая по сиденью вниз и расстегивая джинсы. — Ты там что, штаны расстегнул? — воскликнул Юнги, услышав, как вжикнула молния — через динамики все звуки доносились более отчетливо. — Угу, — промычал Чимин и томно вздохнул, зажав телефон между плечом и ухом. — Я тебе больше скажу: мой член уже отчаянно требует ласки и удовлетворения. Именно этим я сейчас и займусь, ожидая тебя. Юнги застонал от безысходности. По обе стороны узкой дороги тянулись бесконечные отбойники, остановиться было просто негде. Затормозить прямо посреди полосы он, конечно, мог, но боялся, что его не поймут, а потому продолжал давить на педаль газа, хоть и несильно. Габаритные огни «хюндая» постепенно удалялись, растворяясь в темноте, а недовольный водитель «мустанга» воскликнул: — Может, мы пешком пойдем? И то быстрее будет! Но Юнги это не волновало. Он продолжал управлять автомобилем левой рукой, пока правая сжимала возбужденный член через ткань джинсов, устраивая его поудобней. — Ты остановился? — поинтересовался Чимин, глубоко вдохнув свежий вечерний воздух. — Я не могу, — почти простонал Юн. — Пока не могу. — Тогда сбавь скорость, хён, мы же не хотим, чтобы ты там убился? — Я и так ползу со скоростью черепахи, — нервно засмеялся Юнги. — И все из-за тебя, чертенка. — Ничего, много времени это не займет, — облизнувшись, пообещал Чимин. Его прохладная ладонь уже скользила по возбужденному члену, неторопливо приближая блестящую радугу. — Ты уже делаешь это? — поинтересовался Юнги, прислушиваясь к тяжелому дыханию Чима, а когда тот промычал: «Ага», шумно сглотнул, представляя соблазнительную картинку. — Ненавижу, когда ты делаешь это без меня, — рыкнул Юн, чувствуя, как внутри разгорается ревность. Это он должен трогать Чимина, он должен подводить его к черте, за которой рваное дыхание срывается с пересохших губ, а перед глазами сверкают звезды. Это он должен чувствовать, как член любимого подрагивает в его руках, истекая смазкой, наливается, тяжелеет. — Прости, хён, ты пока еще слишком далеко, а я очень голоден, — прошептал Чимин в трубку, и от его слов Юнги захлебнулся собственным возбуждением. Продолжая удерживать руль в одном положении, мужчина сбавил скорость до тридцати километров в час и расстегнул джинсы, болезненно сжимавшие его собственный член. — Эй, ты чего притих? — удивленно позвал Чим, прислушиваясь к тишине. — Пытаюсь не врезаться в какое-нибудь дерево, — сквозь стиснутые зубы прошипел Мин. — Не смей дрочить на ходу! — воскликнул Пак, догадавшись, чем занимается Юнги. — Тебя забыл спросить, — фыркнул тот, ускоряя движение ладонью. — Лучше помоги мне, малыш. — Помочь? Каким образом? — Чимин не на шутку испугался за Юна, который слетел с катушек совершенно неожиданно для них двоих. Это в его, Пака, манере возбуждаться от одного взгляда, Юнги же в их паре всегда отличался терпеливостью. А тут… — Юнги, я тебя прошу, осторожней там, — проскулил Чим. — Скажи лучше, что ты хочешь, чтобы я сделал, когда доберусь до тебя через пару часов, — прошипел Юн, глядя на дорогу помутневшим взглядом. Дернулся, когда «мустанг», несколько раз просигналив, пролетел мимо него, резко набирая скорость, и скрылся в темноте. — Ладно, грязный извращенец, — нервно усмехнулся Чимин, сосредоточившись на тяжелом дыхании Юнги, доносившемся из трубки. — Для начала я хочу, чтобы ты вылизал меня везде, куда только сможет дотянуться твой влажный, горячий язык. Юн дернулся, словно его ударило током. Пак точно знал, куда давить — именно такой развратный Чимин, шепчущий пошлости, возбуждал Мина сильнее всего. — Продолжай, — проскрипел он, ускоряя движения ладони. — А потом я оттрахаю твой рот, пока ты будешь надрачивать себе, как сейчас. И буду входить так глубоко, что у тебя слезы потекут из глаз, ты будешь захлебываться собственной слюной, и горло будет саднить. — Чимин и сам уже был на грани от одного только представления того, как его слова превратятся в реальность. — Я кончу, и ты проглотишь все до последней капли, — выдохнул Пак, не сдержав сдавленного стона, в надежде, что беседка находится слишком далеко и его не услышат друзья, все еще сидящие на улице. — Но не позволю кончить, — добавил Чимин и улыбнулся, услышав разочарованный вздох. — Почему? — прохрипел Юнги, который был уже так близко, что перед глазами все плыло, а разметка на темном асфальте превратилась в смазанное белое пятно. Взгляд совершенно случайно выхватил небольшой парковочный карман, предназначенный для аварийной остановки, и Мин свернул туда, даже не включая поворотник. «Туксон» замер как вкопанный. — Скажи, почему! — потребовал Юнги и добавил: — Я остановился. Чимин облегченно вздохнул, осознав, что любимый в безопасности, и позволил себе расслабиться. — Потому что хочу, чтобы ты кончил в меня. Хочу, чтобы ты разложил меня прямо на полу этой гребаной беседки. Хочу, чтобы вошел резко, без подготовки, и трахал сильно, до содранной спины, и смотрел в глаза, пока будешь долбиться в меня. А я буду цепляться за тебя, царапаться, кусаться и пошло стонать. Юнги хватило, чтобы кончить в свою руку, как и Чимину, но Пак все же договорил: — А когда все закончится, хочу, чтобы ты поцеловал меня и сказал, что любишь. — Люблю, — не дожидаясь недалекого будущего, эхом отозвался Юн. — Сильно? — с трудом переведя дыхание, спросил Чимин, прикрывая глаза. — До луны и обратно, малыш.