***
Секрет, известный одному человеку — это, до поры до времени, секрет. Известный двоим — потенциальный компромат. Известный троим — тема для общественной дискуссии. Нет ничего удивительного в том, что Ребекка хотела заняться всем собственноручно. Даже Винчесто необязательно было посвящать в свои планы — она бы, честное слово, сама справилась. Но её организм просто обязан был впасть в болевой шок и три земных недели проболтаться на границе с Небытием. Никак нельзя было без этого обойтись — а главное, что это была такая неспровоцированная самовольная блажь, что Ребекку аж тошнило от презрения к себе. Какой уважающий себя Бессмертный не выдержит прямого контакта с ядовитой, почти сознательной и настроенной на уничтожение кровью субантры? Технически, ни один Бессмертный в зафиксированной документами истории. Многие не выживали, многие теряли рассудок, но они, скорее всего, просто недостаточно себя уважали. Её физическое состояние вынудило вмешаться Винчесто, вмешательство Винчесто сделало из него преступника, статус преступника сильно подорвал его общественное положение и спровоцировал несколько рейдов в его поместье. Во дворце Мамона долго оставаться тоже нельзя: как только Совет поймет, что Ребекка не скитается по адским пустошам или по земным торговым центрам, её начнут искать. Сначала, чисто ради соблюдения формальностей, прошарят её апартаменты в Цитадели, потом снова переключатся на Винчесто, а когда и это не даст плодов, перейдут, очевидно, к тем, кто когда-то задолжал Ребекке. И первым делом — к Мамону. Присутствие Винчесто Ребекку никогда не раздражает, без Мамона невозможно обойтись, но его оторва-дочь, дешево сыгравшая на сентиментальности и куском информации купившая себе место за столом, Ребекку нервирует. Её не смущает ни то, что девчонка требует к себе внимания и уважения, — это даже похвально — ни её возраст, ни желание самоотверженно лезть в пекло. В конце концов, это личное дело Мими. Ребекку смущает, что если с Мими хоть что-то случится, Мамон лично отгрызет ей голову. — Что ты предлагаешь, Мими? — стиснув зубы, цедит она. Ребекка едва не спрашивает, не собирается ли дочь Мамона организовать Вудсток, но вовремя сдерживается. Выпившие сыворотку забвения не делают отсылок к земной культуре. — Четверых участников недостаточно? Боишься, что если кого-то начнут пытать, мы можем случайно не выдать информацию? К великой радости Ребекки, здесь Мамон с ней согласен. — Нам не обойтись без агента в стенах школы, — забросив ногу на ногу и всем видом излучая уверенность, спорит Мими. — От нас до Каталога даже на адских гончих добираться слишком долго! Это на несколько кругов ниже! Мы так потеряем время, раз, — Мими выставляет вперед ладонь, любуясь маникюром, и загибает пальцы. — И привлечем ненужное внимание, два. Ребекка смотрит на неё тяжелым взглядом, который Мими с успехом выдерживает, и наконец кивает. Местами девчонка права. — Призвать водоворот в холл и отправиться в Библиотеку, как я понимаю, не выйдет? — кисло спрашивает Ребекка, не надеясь на положительный ответ. — Водоворот прямо за воротами. Но пользоваться им себе дороже, — пожимает плечами Мими. Все водовороты, перемещения и энергетические следы вступающих туда отслеживает Цитадель. Личной информацией приходится жертвовать ради скорости и комфорта, и за неимением альтернативы все с этим смиряются. Ничего нового, в мире людей ситуация ровно такая же. В школе, с другой стороны, есть своя сеть водоворотов. Да, за ними тоже следят, но нет ничего предосудительного в том, что ученик отправится в Преисподнюю на лекцию к Геральду... И вернется наверх с парой-тройкой фолиантов, нужных для домашнего задания. Все ведь знают, как Геральд любит точные цитаты в эссе. Сделать так, чтобы книги потом дошли до Ребекки — дело техники. Со стороны кажется, будто они не план обсуждают, а призывают древних духов. Все сидят на полу в главном зале дворца, перешептываются и разве что за руки не держатся. Мими поминутно оглядывается на Мамона, особенно когда ерничает, предлагает что-то дельное или просто ищет поддержки. Мамон ухмыляется вне зависимости от того, нравится ли ему шутка — просто потому, что он хороший родитель. Ребекка с Винчесто сидят на его расстеленном плаще. Она периодически обращается с вопросами к оставшимся демонам, а он пальцами вычерчивает на её голой руке какие-то узоры. От плеча к локтю, от локтя к выпирающей косточке на запястье и обратно. — У тебя тело бойца, Ребекка. Сколько тебя не убивай, — Винчесто сильно, но при этом ласково сжимает её бицепс, — ты все равно лезешь обратно. — И никакая могила меня не удержит, — улыбаясь и сверкая глазами, отвечает Ребекка. По её руке ползут мурашки, и она лениво дергает плечом, пытаясь их стряхнуть. — Три недели там или четыре часа здесь... Это правда впечатляюще. Никто не ждет твоего возвращения по крайней мере до окончания войны. Война еще не началась, и Ребекка примерно представляет, какой информацией Кроули пичкает школу ангелов и демонов. Медиаторство, дипломатия, несколько казненных предателей и прочие дешевые трюки, призванные успокоить толпу. Её одинаково ненавидели как ангелы, так и демоны, и... Ребекка задумчиво накрывает руку Винчесто своей ладонью. Помогло её обескрыливание? Хоть немного — хоть кому-то? Стало демонам легче дышать под ангельским каблуком? Что-то ей подсказывает, что нет. Винчесто говорит о войне, как об уже случившемся факте — причем о таком же незначительном, как, скажем, выкипевший в прошлый вторник кофе. Было и было, будет и будет. Ребекка ждет, что Мими опять обернется на отца, но девчонка наоборот подбирается, выпрямляет спину и вцепляется в Винчесто глазами. Он не делает ничего интересного, просто продолжает гладить руку Ребекки, и Мими переползает на стратегически выгодную позицию: теперь она сидит так, что видит всех присутствующих одновременно и ловит каждое слово. Откуда это в ней? Откуда желание бросаться грудью на амбразуру? Ребекка едва заметно сводит брови к переносице, смотрит то на Мамона, то на Мими, и хмыкает. Услуга за услугу — обычно правило такое. Поколдовать над документацией и спасти демона от смертной казни — услуга. Сходить на урок и отделаться максимум штрафом за невовремя возвращенную книгу — тоже услуга. Мими просто не хочется, чтобы отец был должен именно Ребекке. Ребекка себя знает и полностью с девочкой согласна. — Мими, — спрашивает она. — Что ты думаешь о войне? — Она ничего не думает и остается дома, — резко отвечает Мамон. — Что ангелы — тираны, которые держат нас под каблуком, — перебивает его Мими. — И что рано или поздно пружина, которую сдавливают, распрямится и отрежет кому-нибудь нос! Ребекка хмыкает. Она не настолько юна, чтобы иметь какие-то иллюзии насчет ангелов и их понятий о правильном. Они действительно тираны, но пока Ребекка тиранила вместе с ними, её все устраивало. Теперь, когда они оказались по разные стороны баррикад, ангельский тоталитаризм вызывает у неё мигрень. В конце концов, если бы не Гавриил с его манией контроля, — и не Ребекка, поддержавшая его на одном из собраний — не пришлось бы выдумывать фокусы с двойными агентами и впутывать студентов. Она просто, никого не напрягая, вызвала бы маленький неотслеживаемый водоворотик и украла бы пару книг. Некоторое время они молчат. Сначала Ребекке нужна информация, потом — все остальное. Сначала она поймет, почему провалялась в коме так мало, потом узнает, как вывести из организма яд субантры, очистится и отрастит себе новые сильные крылья. И она будет вести себя просто отвратительно. Она сделает одно крыло синим, а второе красным, чтобы никто не мог смотреть на них без того, чтобы не испытывать эстетического отвращения, и будет каждый день летать над столицей. Но сначала — атлас адских тварей, карты Преисподней и, на всякий случай, сборник мифов. Никогда не знаешь, какой научный факт спрячется за витиеватыми цветистыми формулировками. Ребекка проштудирует страницу за страницей, главу за главой, как она делала еще в школе. Винчесто тогда выглядел на двадцать, а она — на тридцать семь. По факту он был старше её на несколько веков, но Ребекка все равно считала его кем-то вроде своего протеже. Непризнанная. Демона по праву крови. Своим протеже. После нескольких её отказов Винчесто не оскорбился и не стал ныть, а при первом удобном случае урвал себе задание посложнее и добровольно расстался с двадцатью годами жизни. Естественно, не только ради Ребекки — несколько смертельных эпидемий и государственных переворотов, устроенных Винчесто, превратили его карьерную лестницу в скоростной лифт, и в итоге все остались довольны. С этого момента они почти всегда работали вдвоем, и они будут работать вдвоем целую вечность. Каждую десятую молитву Ребекка вскользь, парой слов, просит Шепфа именно об этом. Не чаще, чтобы никто вдруг не узнал, не подумал, что Ребекке это важно и не задался целью отобрать. Ребекка сцепляет руки в замок, поднимает их наверх и по-кошачьи потягивается. Винчесто с интересом заглядывает ей за спину, чтобы проверить, как себя поведут раны. — Болит, но не кровит. Все нормально, — отмахивается Ребекка. Его жилетка ей очень нравится. А ещё Винчесто преступно хорошо смотрится в черной рубашке, и Ребекка решает, что эта маленькая смена гардероба им обоим пойдет на пользу. Сначала книги, потом все остальное. — Так, — Мими взбудораженно хлопает себя по ногам и бросает на всех нетерпеливые взгляды. — Так и будем вздыхать? О чем мы говорили? Сначала... Дура! Ребекка такая дура! Почему ей это раньше в голову не пришло? Почему она зациклилась на том, что сначала нужно попасть в библиотеку — наверняка с огромными жертвами, вызвав кучу подозрений и подставив ни в чем неповинных учеников? С большой вероятностью, либо Мими, либо её собственную дочь? По правде говоря, с этим у Ребекки нет проблем. Понадобится — подставит, но есть куда как более изящный выход из ситуации. В этом случае она все сделает сама, все проконтролирует, и ей не придется заниматься своим самым ненавистным делом во всех трех измерениях. Ей не придется ждать чьей-то милости. — ...И о том, что Ребекку не должны заметить в школе, — заканчивает Винчесто. — Да, — кивает она. — План готов. Вы узнаете то, что нужно, не больше и не меньше. Мими подается вперед, готовая, как лучшая ученица класса, вскинуть руку вверх и вызваться добровольцем. В зале виснет напряженная тяжелая тишина, и несколько секунд Ребекка наслаждается эффектом. Снаружи кто-то будто приклеивает и отклеивает от двери куски мягкой глины: слуги пытаются подслушать. Винчесто раздраженно гаркает что-то на незнакомом Ребекке языке — это не Diablo, без которого в повседневной жизни не обойдешься, а что-то гораздо сильнее и древнее. Его возглас оставляет на выбившейся прядке Ребекки следы копоти, которые она легко стирает о жилетку. За дверью на пол падает первая неуверенная капля, а потом они срываются все чаще и чаще, пока мелкий дробный перестук резко не обрывается. Ребекка готова поставить что угодно: это свежеплавленные слуги. По крайней мере, теперь никто не подслушает. В благодарность она целует два пальца и прижимает их к скуле Винчесто. — Спасибо. Что ж, — она придает лицу невозмутимое выражение. — Некто должен проникнуть в кабинет Фенцио и кое-что там взять. Это всё. Мими подскакивает на ноги, и Мамон не успевает её остановить. — Некто — это я, cuarantico, — широко улыбается Ребекка.***
Когда Ребекка была молодой амбициозной стервой, — в противовес себе сегодняшней, зрелой амбициозной стерве — она пыталась создавать амулеты. И в качестве прощального подарка она оставила Фенцио кое-что особенное — что-то, что он не мог ни в полной мере оценить, ни как следует воспользоваться этим, ни уничтожить. Впрочем, в случае с Фенцио и важными вещами так всегда и бывало. Вообще-то, подарок — это сильно сказано. Ребекка не собиралась ничего дарить этому старому шовинисту, она просто заигралась, случайно сделала что-то, с чем не смогла совладать, а потом... Забыла. И Фенцио забыл, и любой, кто посмотрел бы на то, что Ребекка сделала своими руками, забыл бы. Пока Ребекка была молодая, амбициозная и плохо тренированная, она отмахивалась от навязчивой, сводящей скулы щекотки, от странных дежавю и щемящей тоски, заставляющей Ребекку чувствовать себя так, будто у неё что-то пропало. Что-то важное, единственное в своем роде, незаменимое. Как ребенок, но не ребенок, потому что одной Вики ей было вполне достаточно. Чем старше становилась Ребекка, тем нетерпеливее было это, тем сильнее оно по ней скучало и тем яростнее жаждало встречи. Такое игнорировать было уже нельзя, и между заданиями, в перерывах от своей основной работы, Серафим Ребекка отправлялась то в Рай, то в Ад, то в школу. Фенцио её за это ненавидел и всерьез считал, что Ребекка появлялась в школе, чтобы потравить ему душу и помозолить глаза. Её это жутко смешило. Самое приятное было в том, что именно в школе Ребекка и нашла все свои ответы — опустившись на колени у безобразной, но по-своему притягательной статуи, в которой все видели Мальбонте. Она все вспомнила! И тут же забыла. Это, как дорвавшийся до игры распаленный зверек, измывалось над Ребеккой, как могло. Оно отыгрывалось за все те годы, на которые Ребекка оставила его в одиночестве, играло с ней в догонялки в её памяти — и как только Ребекке казалось, что она поймала его, оно снова растворялось. Ребекка создала что-то, что было сильнее её. В отличие от Фенцио, предпочитавшего ненавидеть свои проекты и исходить по ним черной желчью, Ребекка с каждым разом восхищалась этой сволочной мелкой дрянью все больше и больше. Правда, что еще могла создать такая женщина, как она? Какой еще артефакт мог выйти из-под её руки? Она вспоминала и забывала бесчисленное количество раз, и с каждым её победным вскриком маленькая дрянь приручалась все больше и больше. И однажды Ребекке отрубили крылья, подселили в неё яд субантры и погрузили в кому почти на месяц. Потом Ребекка очнулась в чужой каменной кровати, вспомнила маленькую дрянь и уже не смогла забыть. До поры до времени. Кто знает, когда этому снова наскучит, и когда оно решит от неё опять убежать. Мамон под шумок переводит свое оказанное гостеприимство в разряд услуг — примерно так же Ребекка при жизни жертвовала в приюты для животных, чтобы скостить себе несколько сотен долларов на налогах. Мими остается не в восторге от того, что у неё не выходит себя проявить, её отец, напротив, едва ли не приплясывает, выпроваживая своих гостей. — Винчесто, дружище, всегда рад тебя видеть! — скалится он. — Серафим. С Ребеккой Мамон прощается гораздо суше и даже не пытается этого скрывать. Как только она оказывается за воротами дворца, её кожу обжигает адским пламенем. Сильных ожогов не остается, но плечи Ребекки краснеют так, будто она уснула на пляже без солнцезащитного крема. — Такого быть не должно. — Я знаю, Винчесто, — хмурится она. Ядовитая все-таки у субантр кровь... Чисто теоретически, сложно ли будет освежевать одну, налить немножко во флягу и потом пользоваться, как вздумается? Ребекка без особого эффекта дует на свои обгоревшие плечи — становится только хуже — и кутается в плащ Винчесто. Кожа липнет к коже, Ребекка морщится и бросает беспокойный взгляд на водоворот. Полная противоположность райским порталам. На Небесах они закручиваются водным вихрем, обдают солеными брызгами или налипают на лицо клочками тумана, здесь же по кругу вращается красно-черная магма. Ребекке всерьез кажется, что в своем нынешнем состоянии она не переживет прыжок через воронку. — В оба конца билет, дорогая? — В один. Пусть Фенцио убьет меня, если не справлюсь, — запальчиво выплевывает Ребекка. Она не может позволить себе надеяться на Винчесто. На земле, в Аду и в Раю нет никого надежнее, но если он станет её спасать, — а он станет, если Ребекка не запретит — то в худшем случае ей придется выбирать между смертью и бегством. Если рядом не окажется никого, кроме её самой, выбор будет между смертью и победой. — Я буду в своем поместье. Недолго, — что-то высчитывая в уме, говорит Винчесто. — А потом ты меня найдешь. Он почему-то ухмыляется. Ребекка не может сказать, что ей не нравится это его выражение лица, но обычно оно приводит к тому, что они оба оказываются полумертвыми. Или лежат друг на друге, тяжело дышат, дрожат и стонут друг другу в шею. Потом Винчесто находит ближайшего демона, Ребекка — соответственно, ангела, и никто не нарушает Закон Неприкосновения. Это хищное, хорошо ей известное и до одури привлекательное выражение лица. — Ну. Говори, — устало вздыхает она, упирая руки в бока. — Я за свою жизнь столько преступлений совершил, что мне хоть сегодня голову отрубай. — Аналогично. Они вплотную приближаются к водовороту — магмовороту, в этом конкретном случае. Ребекка нервно заправляет за уши растрепанные волосы и чувствует, как опасно они нагреваются. Пока не тлеют, и на том спасибо. С каждой минутой она становится все человечнее и человечнее. С той разницей, что человека загробный мир убил бы почти мгновенно, Ребекка же будет скитаться здесь, пока раскаленный песок и ледяная вода не превратят её в бесформенного голема. Или пока она не сдастся и не решит сделать себе харакири. Винчесто делает несколько широких махов крыльями, подпрыгивает и разворачивается в воздухе, встряхивает перьями, как мокрый пес — обычная разминка, чтобы не переломать себе в водовороте кости. Какой-то короткий момент Ребекка люто ненавидит его за это — за то, что у Винчесто есть крылья, за то, что ему доступны полеты и за то, что он сейчас абсолютно здоров. Может, когда-то в прошлой жизни она и могла бы за него сентиментально порадоваться, но теперь она завидует, исступленно рычит и закатывает глаза. Этого хватает, чтобы потерять равновесие и рухнуть ему на руки. — Не смей это комментировать. Винчесто молча кивает и одним резким движением притягивает Ребекку к себе за талию. Она теряет остатки баланса — остатки равновесия — и мертвой хваткой вцепляется в его плечи. — К чему я вел, Ребекка, — разворачиваясь к водовороту спиной, говорит Винчесто. Его крылья закрывают этот огромный красный портал, который Ребекка готовится назвать своим личным крематорием, и ей становится немного легче. — Я столько всего нарушил, что бояться уже нечего. Может быть, может быть. Ребекка не может сосредоточиться на его философских изысканиях — у неё кружится голова, отказывают ноги и, кажется, намечается солнечный удар. Все, что она может — крепче сжать чужие плечи, поймать ртом побольше воздуха и обнять Винчесто ногами, когда он подхватывает её за бедра. Он падает спиной в водоворот, и Ребекка жмурится, готовясь к худшему. Ей ужасно жарко. Настолько, что когда она изо всех сил жмурится, то видит не черный, а сплошной выжигающий красный. Капля пота скатывается по её лбу, переползает на нос и разбивается, ударившись о верхнюю губу. Ребекка не умирает, что сбивает её с толку и слегка раздражает. Она озадаченно распахивает мокрые от жара глаза. — Здравствуй, — подмигивает Винчесто. — Здравствуй, — хрипит Ребекка. Он опять прячет её в своих крыльях, умудряясь при этом не вылететь за пределы вортекса и не убить их обоих. Перья щекочут обожженую спину Ребекки, а грубоватые пальцы заправляют за её уши волосы, пропитавшиеся потом и адским пеплом. Когда от очередного спазма Ребекка кривится от боли и дергается, их обоих заносит вправо и назад. Ему больше нечего бояться? Так он сказал? Не будь она при смерти, Винчесто поцеловал бы её, а теперь не хочет пользоваться ситуацией. Поэтому Ребекка из последних сил подтягивается на руках и сама прижимается губами к его губам. Ей не хватает воздуха, а у Винчесто ему неоткуда взяться, ей настолько жарко, что она почти отключается, но все равно они целуются, целуются и целуются. Это жесткий, отчаянный и местами отвратительный поцелуй: пересохший язык Ребекки наждачкой царапает его губы, а в какой-то момент она, кажется, даже кашляет и чувствует во рту свою кровь. У людей она соленая, у демонов — горькая, у ангелов — сладкая. Все книги, прочитанные Ребеккой, твердят одно и то же: союз демона с ангелом — это мерзко, разрушительно и убийственно. Сейчас она уверена в том, что те, кто накладывали запреты, путают причину со следствием. Да, Ребекка мерзкая, да, она рушит, да, она разве что заживо не гниет. Но руки Винчесто на её бедрах и животе, его губы, оставляющие ожоги на её губах, щеках, лбу и шее, не убивают её. Это единственное, за что она цепляется, чтобы не сойти с ума от боли и не убить себя самостоятельно. Водоворот постепенно меняет свои очертания, вязкая магма, сносящая все на своем пути, уступает место привычным прохладным брызгам, и Ребекка наконец-то может дышать. Хватка на плечах Винчесто становится слабее и спокойнее, а еще у Ребекки начинают жутко гореть щеки и губы. Сначала она думает, что смущается, но это почти так же невозможно, как возвращение Мальбонте. Скорее всего, Винчесто просто её немножко поджарил. Ребекка прикидывает, сколько с почти исчезнувшей регенерацией будут сходить следы от его губ, разбросанные по всему её лицу — не день и не два, это точно. Помимо очевидных губ и щек, парочка поцелуев точно есть на лбу и один под левым глазом. Сначала они будут кусаться и ныть, потом, когда начнут подживать, начнут жутко чесаться, покроются коричневатой тонкой корочкой, а когда сойдут, обнажат свежую розовую кожу. Не поцелуи, а татуировки какие-то. Винчесто разминает её зажатые плечи, напоследок еще раз целует в губы — в этот раз Ребекке уже не больно — и берет её лицо в ладони. — Как нежно. — Очень нежно, — подтверждает он. — У тебя взгляд плывет, а мне нужно знать, что ты все понимаешь. Смотри на меня. — Я в порядке! — огрызается Ребекка. На споры нет времени, и Винчесто просто раздраженно корчит рожу, удивительно похожую на спесивое высокомерное лицо Ребекки. — Все знают, что мы здесь. Приземлимся в коридоре. У тебя будет несколько минут, чтобы добежать до кабинета и забрать... — ...О чем мы говорили? — понятливо кивает Ребекка. — Сфокусируйся. Соберись прямо сейчас. В школе на то, чтобы прийти в себя, времени уже не будет. — Винчесто еще раз смотрит ей в глаза и щелкает Ребекку по обожженному лбу. — Суицидальная миссия, конечно. — Я знаю, что делаю. — Постарайся, пока делаешь, не умереть. Ты для этого слишком красива. Прежде чем Ребекка успевает возмутиться, её выбрасывает в пустой школьный коридор. Её встречают огромные греческие колонны, обвитые живым зеленым плющом, шум водопада где-то вдали... И раздирающая уши тревожная сирена.