***
— Долго она еще будет так лежать? — Сколько надо, столько и будет... Геральд неодобрительно щурится, упирается плечом в огромный булыжник, из-за которого они наблюдают за новоприбывшей Непризнанной, и все раздумывает, звать ли студента по имени. — ...Винчесто. Все-таки зовет. Но смотрит при этом так, будто он, ни много ни мало, Мальбонте из Небытия вернул. Винчесто открывает рот и набирает в легкие воздуха, чтобы вместе поругаться на ангельское лицемерие. И на Кроули, которому никто не сообщил, что наказание должно быть соразмерно преступлению — казалось бы, в Раю только и разговоров, что о балансе и равновесии, а такую простую вещь не... Геральд с досадой треплет по загривку особо зубастого морского дракона, дергает бровью, и Винчесто решает не испытывать судьбу. Хорошо. Предположим, он виноват, но виноват порционно. Можно даже сказать, точечно. Предположим, он несколько раз нарушил комендантский час. Предположим, что не по наивности и незнанию, а для того, чтобы после месяца исследований забраться в пещеру, где гнездились особо крупные субантры. Предположим, что одну из них он выкрал, умудрившись не растревожить остальных её родственниц — умений для этого, кстати, требуется куда как больше, чем для резни. Хороший охотник получает то, что хочет, плохому ничего больше не остается, чем подчищать за собой следы. А это работа маркая и неблагодарная: проще уж научиться делать все правильно с первого раза. Предположим, примерный студент школы ангелов и демонов действительно разрубил субантру на запчасти. И тщательно её общипал, чтобы пользоваться бритвенно острыми перьями, как кинжалами. Но то, как директор решил с него взыскать наказание — это просто свинство. Винчесто никто не помогал ни сбегать, ни охотиться, а значит, впутывать в дело третье лицо — как минимум дурной тон. Лицо, раз уж на то пошло, ни разу не переступило границ преподавательской этики и, как престарелый Юний Брут, конфисковало первую партию перьев. О том, что Винчесто оскорбился в лучших чувствах и наведался к субантрам еще раз, лицо и понятия не имело. Но какая уже разница — и на Геральда, и на Винчесто обрушилась вся мощь ангельского правосудия. На несколько дней свободу их передвижений ограничили кругом с жалким километровым радиусом. Если бы под этот купол попал хоть один левиафан или адская гончая, можно было бы хоть как-то развлечься... Но нет. Вокруг пели синицы, ниоткуда и одновременно отовсюду доносился нежный струнный бой, а мимо проплывали острова, никогда в жизни не слышавшие о земной гравитации. Проблема обострялась еще и тем, что Геральд был действительно хорошим преподавателем, и на ближайшую неделю он планировал засесть в Библиотеке Ада. Кажется, собирался провести ревизию архивных документов — в качестве исключения туда и Мисселина решилась спуститься. Если бы Винчесто выждал хотя бы месяц и не дал директору поводов для речи, сведенной к итоге к банальному "яблоку от яблони", встречать Непризнанных заставили бы кого-то другого. А не Геральда, Винчесто и самого ласкового из морских драконов на тот случай, если вдруг у прибывших не проклюнутся крылья. Зверь был добрый, как корова, понимающий, как собака... И страшный, как судный день. Винчесто много кого за свою жизнь повидал и убил, его таким было не удивить, но Непризнанные стабильно падали в обмороки. Опять же, лучше так, чем выбирать кого-то с обманчиво симпатичной мордочкой и пришивать новеньким пальцы. — По крайней мере, — пробует Винчесто, — кинжалы вышли... Хорошие. Геральд вытаскивает из-за пазухи несколько перьев из первой партии, со скучающим видом вертит их в пальцах и, сжав кулак, балансирует одно из них на костяшке. Интересный он все-таки: навыки владения оружием у Геральда лучше, чем у профессиональных убийц с тысячелетним стажем, связи в Аду тоже есть. Знай себе, твори зло в свое удовольствие и спускайся по карьерной лестнице все ниже и ниже — все ближе и ближе к Сатане. Винчесто всегда хотел спросить, почему Геральд все-таки выбрал должность учителя. До тех пор, пока не узнал, что он отказывался от адмиронства дважды. Видимо, в школе его что-то держало, и держало крепче любых цепей. — Сносные. Но могли бы быть и лучше, — хмыкает Геральд. Он мажет кончиком пера по каменной глыбе, и сталь входит в её поверхность, как нож в масло. Первым делом Винчесто хочет возмутиться: мстящие за сестричку субантры чуть ноги ему не отгрызли. — Могли бы, — кивает он. Недавно почившая Непризнанная так и лежит на спине, закрыв глаза и повернув к ним голову. Ресницы дрожат, ветер треплет прическу, несколько тонких светлых прядей липнут к губам. Непривычно видеть бессмертных, пусть даже новоиспеченных, без крыльев: вся фигура сразу кажется хрупче, почти не занимает пространства, и воспринимать всерьез что-то настолько маленькое даже... Не хочется. Обычно. Геральд осматривает одно перо за другим и издевательски подсказывает дату дополнительной консультации. Тогда он обсуждал субантр, их эволюционный механизм — быть живым оружием — и то, что перья на метательные ножи нужно рвать строго в определенный момент. Обычно крылья у этих тварей жесткие и кожистые, как у старых летучих мышей, а перья они показывают (и тут же сбрасывают) только в момент смертельной опасности. — Таким образом... Как я тогда сказал? Это все чисто гипотетически? — негромко вспоминает Геральд. Видно, что раздражение в нем понемногу уступает типичной учительской гордости — хвалить ни за что не станет, но обругает так, что всю жизнь от счастья плакать будешь. — Всего-то и нужно, что вызвать в машине для убийств животный первобытный ужас, убить её и не попасться в когти стае разъяренных родственниц. Специально сказал, гипотетически. Если уж собрался претворять гипотезы в жизнь, выкладывайся до конца. Не дожал все-таки, рановато вз- — Она прыгнет? Вопрос вырывается сам собой, а ответа Винчесто не дожидается. Блондинка лежит слишком уж неподвижно и не дергается, даже когда у её носа машет крыльями лазурная бабочка размером с ладонь. Так не бывает, значит, притворяется... Но чертовы ресницы! Сбивают с толку. Слишком пушистые. За такими не поймешь, щурится она, моргает, или это вообще ветер шалит. Первый свой выбор в качестве бессмертных — бежать в лес или нырять с головой в пропасть — Непризнанным положено делать в одиночестве. Геральда блондинка вряд ли услышала, но Винчесто с его заинтересованными красными глазами точно незамеченным не остался. Охотник, называется. Непризнанная прекращает ломать комедию, как только понимает, что её маленький обман раскрылся. И как только, опустив взгляд вниз, обращает внимание на свое тело: ошалевший, почти дикий вид, с которым женщина ощупывает свои руки, ноги и живот, говорит о том, что умерла она некрасиво. Винчесто почему-то уверен, что Непризнанная с минуты на минуту сбросит каблуки и нырнет в пропасть — может быть, даже упадет спиной и сделает в воздухе неумелое сальто назад, раз уж до нее постепенно доходит, в чем дело. Разумеется, все идет не так. Ласкового, любвеобильного и абсолютно нетренированного морского дракона перестает устраивать отсутствие внимания — и пока Геральд прячет кинжалы, способные одним надрезом снять с любого бессмертного весь эпидермис, животное бросается обниматься к Непризнанной. Она застывает на месте, глотает ртом воздух и визжит что есть силы. Дракон в нерешительности прижимает уши и подгибает лапы, а Винчесто успокаивающе свистит ему из своего укрытия. И это не имеет ровным счетом никакого эффекта. Морской дракон, хотя его и смущают крики, раздирающие барабанные перепонки, окончательно и бесповоротно влюблен. Учитывая, сколько это доставляет проблем, Винчесто не одобряет... Но понять может. План действий у Геральда, в общем-то, верный: отогнать зверя, стереть из памяти Непризнанной несколько последних минут и повторить все заново. Единственное препятствие — разница в скоростях. Геральд массивный, грузный и изначально не горел желанием здесь находиться, а Непризнанную впрыснутый в кровь адреналин довел то ли до истерики, то ли до чистой гениальности. Так или иначе, она реагирует быстрее. Стаптывает туфли, вымазывая их в земле и траве, судорожно роется по карманам... А Геральд машет рукой и совсем останавливается. Этот его прищур и неодобрительно поджатые губы Винчесто хорошо известны: Геральду лень мешать, но искренне интересно узнать, чем все закончится. Непризнанная находит что-то в пиджаке, перестает орать и складывает дрожащие бледно-розовые губы в неубедительную улыбку: — Эй! Мальчик! — она чем-то машет перед звериной мордой, складывает губы трубочкой и коротко свистит. — Хороший мальчик? — ласково воркует она. — Есть тут хороший мальчик? А кто? Кто хороший мальчик? Винчесто несколько раз моргает, но никак это не комментирует. Во-первых, Непризнанная не хрипит, хотя визжала долго и проникновенно. Во-вторых, она не фальшивит и с точностью до ноты повторяет его собственный свист, которым демон пытался загнать животное обратно. Как только услышала и уловила в общей суматохе — загадка. В-третьих, у неё слишком явно трясутся коленки. Дракон следит за кулаком огромными блестящими глазами и скачками несется в сторону леса, когда женщина швыряет туда то ли мячик, то ли помаду в пуле. — Оригинально, — хмыкает Геральд. Женщина не слушает и сломя голову бросается туда же. Дракон грузно падает на пластинчатое брюхо и опускает морду вниз, пытаясь вынюхать помаду в высокой траве. Непризнанная, несколько раз соскользнув с блестящих сине-зеленых боков, наконец забирается к нему на спину. Она пинает дракона пятками, колотит по загривку кулаками, что-то бессвязно кричит и едва успевает ухватиться за основание крыльев, когда зверь отталкивается лапами от земли и взмывает вверх. Дракон нарезает в воздухе восторженные петли, ныряет то вверх, то вниз и, вихляя между деревьев, уносит Непризнанную глубже и глубже в лес. Некоторое время Геральд и Винчесто молчат, переваривая полученную информацию. — Зачтем за уход в лес... Но очень нетривиальный. В обморок не упала, с животными обращаться умеет. — И? — И махни там рукой, пусть шлют следующих. Геральд разворачивает бесконечный свиток и делает длинным ногтем несколько пометок. Винчесто понимает, что он прав. День впереди еще долгий, а это просто Непризнанная. Одной больше, одной меньше — нет никакой разницы, выведет её дракон обратно или съест на ужин. Ад с Небесами в этом вопросе солидарны, но Винчесто почему-то беспричинно раздражается и с самого себя, и с любимого преподавателя, и с внезапно прорезавшейся Геральдовой флегматичности. Винчесто готов спорить на что угодно: эту женщину убили. Для умершей от естественных причин она слишком была рада видеть свое целое-здоровое тело, не разбросанное по разным краям лужайки. Судя по тону кожи и акценту, Рай она себе представляла очень по-христиански: как гигантский уравнитель ягнят и тигров. Вечное блаженство, обещанное всеми религиозными трактатами, пришлось отложить, чтобы спасаться от хтонических чудовищ и снова плясать под чью-то дудку. Внезапно Винчесто понимает еще кое-что: дракон напугал Непризнанную до смерти. Демоны напугали еще сильнее. — Нет, — вздыхает он. — Так не пойдет, я иду её искать. Геральд, к его чести, не возражает. Только дергает плечом.***
Энергия Непризнанной напоминает рябь на воде или мышцы, болезненно сокращающиеся после долгой тренировки. Скрываться женщина не умеет, крыльями обзавестись не успела, а морскому дракону среди деревьев и низких кустов было слишком тесно. Не умей Винчесто с ним обращаться — без труда выследил бы по следам в грязи. В конце концов, он охотник, для которого чисто гипотетические вещи — прямая инструкция к действию, неужели он с одной малогабаритной Непризнанной не управится? Дракон к нему хорошо относится, это все упрощает. Винчесто складывает крылья за спиной, насвистывает какую-то несложную мелодию, а зверь, недолго покружив по лесу и наломав еще веток, доверчиво выходит на зов. — Стоять! Развернись! — задушенно шепчет женщина. — А ну пошли обратно! — Непризнанная, — Винчесто разглядывает исцарапанное лицо, взъерошенные волосы, застрявшие в них листья, и останавливается на колючих зеленых глазах. — Здравствуй. — Здравствуй. Кем? — с холодной злостью интересуется женщина. Винчесто не улавливает и делает ладонью приглашающий жест, давая закончить мысль. — Хочу знать, кем я не признана. И кто решил, что мне в принципе нужно его признание. Она пришпоривает голыми пятками бока дракона, надеясь эффектно тряхнуть волосами и скрыться в ближайшем облаке. Винчесто в тот же момент зажимает несколько точек за драконьими ушами, и зверь довольно растягивается на траве. Самодостаточная личность, не нуждающаяся в признании, взбешенно рычит и едва не падает с покатой драконьей спины. — С седлом обычно удобнее. Как твое имя? — старательно сдерживая улыбку, спрашивает Винчесто. — Ты его убил? — Сама послушай. Женщина косится на него неяркими зелеными глазами, прижимается ухом к чешуйчатой спине и тут же морщится: дракон урчит от удовольствия, и ей становится щекотно. — Где мы? — Еще раз. Как твое имя? Она молчит, сводит к переносице густые брови, и Винчесто дипломатично протягивает ей ладонь. — Мое имя себя чувствует просто прекрасно... Ребекка, я имею в виду, — помедлив, отвечает она. Руки не берет из принципа. — Винчесто. Мы на Небесах. Аура Ребекки, сама по себе шаткая и нестабильная, рябит сильнее. Вязкая, липкая серо-фиолетовая тоска стремительно покрывается бесцветным налетом измотанности. — Не верю. — Почему? Ребекка медлит и пожимает плечами так лениво, будто ответ очевиден любому дураку. — Если это рай, где моя дочь?***
Ребекка терпеть такое не может. Договорились ведь, по-хорошему распределили обязанности, скрепили сделку поцелуями. Винчесто отправляется в Ад и решает вопросы в своем поместье, она первым делом забирает у Фенцио то, что ей принадлежит... И еще несколько приятных мелких сувенирчиков. Все ведь обговорили. Что еще нужно? Вообще-то, если бы Ребекке понадобился кто-то, беспрекословно выполняющий все её команды, она бы обзавелась роботом-пылесосом. От Винчесто нельзя ожидать, что он не сделает все по-своему, но ему по силам хотя бы не подставляться, не компрометировать себя еще больше и не давать поводов для суда, под который его давно хотят подвести. Потому что смерть Винчесто убьет её быстрее, чем яд субантры. И ему прекрасно известно это. И если бы Ребекка сказала все это прямым текстом, они смогли бы друг друга успокоить. Но она не говорит. — Я думала, хоть ты в моем авторитете не сомневаешься! Я все держу под контролем! — Никто ни в чем не сомневается, — пытаясь отдышаться, цедит Винчесто. Чтобы посмотреть ей в глаза, ему приходится задрать голову. — Сам вижу, что держишь. — И зачем тогда лезешь спасать? Сейчас моя очередь! — Не с меня кожа слезает! — Не я обещала залечь на дно и не высовываться! Моя! Очередь! В попытке сменить тему Винчесто дергает подбородком, указывая на все, что происходит в школьном коридоре. Ребекка улыбается, как уверенный в своей гениальности режиссер-постановщик, и дольше сердиться на неё не получается. Отчасти потому, что их перепалка изначально не тянула на серьезную ссору, отчасти потому, что сцена у кабинета Фенцио разворачивается просто абсурдная. — Комментарии? — примирительно улыбается Винчесто, глядя на Ребекку снизу вверх. Она пожимает плечами и поудобнее устраивается на руках тех семерых верзил, которые должны были доставить её на ковер в Совет. — Охотно. В левой части полотна Адмирон Винчесто может увидеть... О левой части ему как раз все известно. Здесь находится еще не остывший портал из его поместья, изредка сплевывающий капли магмы и разъедающий молочно-белый мрамор. Вокруг портала грудой свалены тела ангелов и демонов, минутой ранее павших от его меча. Белоснежные перья, насквозь пропитанные мерцающей кровью. Крылья, отделенные основания одним скользящим — в каком-то смысле даже милосердным — ударом. Отрубленные руки. Разъяренные лица, на которых навсегда застыло стремление во что бы то ни стало остановить одного-единственного нарушителя. Справа находится все самое интересное — в частности, семеро лучших бойцов Цитадели, с которыми Винчесто и в более удачные дни предпочитал не пересекаться. Они с завидным постоянством поглядывают вниз, на Ребекку, растянувшуюся у них на руках. Тот, которому не повезло держать сиятельного Серафима за бедра, заливается краской и скомканно извиняется. — Что происходит, дорогая? Почему... — ...Никто не бьет тревогу? — В том числе, — кивает Винчесто. На фоне щебечут соловьи, уютно шуршат книжные страницы и журчит вода в фонтане. Студенты снуют туда-сюда, равнодушно перескакивают через окровавленное оружие, и никто не обращает ровным счетом никакого внимания ни на резню, ни на звон мечей, все еще висящий в воздухе. Одна студентка, слишком увлеченная книгой, едва не спотыкается об отрубленную кисть — Винчесто приходится аккуратно поддержать девушку за лопатки и развернуть её на сто восемьдесят градусов. Она даже не останавливается. Ребекка со скучающим видом крутит на указательном пальце небольшой опаловый шарик, а Винчесто наклоняется к одной из убитых воительниц и отгибает воротник темной униформы. Кровь в жилах не стынет, но становится чуть прохладнее. — Тридцать пять, дельта, три нуля, — зачитывает он. И уже знает, что скажет Ребекка. — Солдат! — зовет она. К ней разом поворачивают головы все семеро. — Номер вашего отряда, будьте добры. — Тридцать пять, дельта, три нуля, — хором рапортуют бойцы. — О чем мы го... — Невероятно, — бормочет Винчесто. — Невероятно, просто так стоять и смотреть, как их сослуживцев- — Не просто, — поправляет Ребекка. — Один спросил, хочу ли я пить. После короткого кивка бойцы ставят её на ноги с такой осторожностью и нежностью, будто Ребекка хрустальная. — Новости? — Ребекка зевает, не прикрывая рот ладонью, и по-кошачьи морщит свой обожженный зацелованный нос. — Только плохие. Я, к сожалению, во всем оказался прав. Мой отец... — Это не новости. Тот самый отец-сказочник? — дразнится Ребекка. — Историк, — улыбается Винчесто. Его отец терпеть не мог Ребекку, а Ребекка даже после его смерти отвечала взаимностью. — Историк Мальбонте. Все равно что сказочник. — Так не хочется слушать? — Нет, — помолчав, признается Ребекка. — Не хочется. Винчесто тоже медлит. Совесть его не мучает: договоры договорами, но Ребекка не могла не догадываться, что он бросится её спасать. Может быть, она предполагала эту мелкую месть поборникам режима, может быть — нет. Какая разница. Какая разница? Солнечный свет танцует на мраморных плитах и кажется едва ли менее осязаемым, чем кровь, заливающая пол за их спинами. Студенты перешептываются о чем-то своем, а Ребекка складывает воспаленные истерзанные губы в улыбку и продолжает вполсилы издеваться над отцом Винчесто. Солнечный луч подсвечивает её пушистые светлые ресницы и красно-зеленые глаза — неяркие радужки, налитые кровью белки. Здесь тепло, тихо, безопасно. Ребекка упивается своими мелкими шалостями и не замечает, как начинает волочить за собой левую стопу. Первые несколько метров она шла спокойно, подвернуть нигде бы не успела — значит, это яд субантры делает свое, и у Ребекки начинают отказывать конечности. Винчесто, не задумываясь, подхватывает её на руки. — В Библиотеку придется в другой раз сходить, — хмыкает она. То, что они оба доживут до следующего раза — большое допущение. Но в такой обстановке слишком приятно обманываться, и у них не получается сдержать улыбок. Почему бы не порадоваться, если из проблем у них — только невовремя сданные эссе и доклад для Геральда? Пропуски всегда можно отработать, а к Ребекке преподаватель оттаял тогда же, когда Винчесто научил её крутить в воздухе мертвые петли. — Точно. Там всегда так... — Душно! — подсказывает Ребекка, крепче обнимая его за шею. — Как у Мамона в бане. — Черт бы Геральда побрал. Его... Они одновременно переглядываются, останавливаясь у массивной каменной двери. — ...И его любовь к цитатам, — заканчивает Ребекка. — Зачем нам библиотека, если есть его голова? Кабинет Геральда встречает их холодным черным камнем, открытым пространством и распахнутой дверью в крошечную захламленную подсобку. От посторонних взглядов и недобрых намерений эту каморку защищает огромный стол, растянувшийся от стены до стены. Из этого следует несколько выводов. Трус скажет, что Геральд ценит свое личное пространство. Смелый скажет, что демон, перемещаясь между каморкой и лекториями, несколько раз за день перепрыгивает через свой солидный стол. Оба будут правы. Сейчас на столешнице, заваленной бумагами, дымится кофейная чашка размером с кастрюлю. Ребекка зовет Геральда по имени и позволяет себе покрутить хрупкие, идущие волнами листочки. К её удивлению, она обнаруживает на обороте несколько карандашных рисунков — от быстрых набросков до детально проработанных портретов. Одно и то же лицо в анфас, профиль и три четверти. Не слишком высокий лоб, темные прямые волосы, сдержанная улыбка и дьявольски задиристые глаза. Совсем ещё мальчик. — Ничего себе, — шепчет Ребекка. Закончить не успевает — возвращается Геральд. — Здравствуй. Не знала, что ты рисуешь. — Привет... — О нет. Нет, — страдальчески умоляет Ребекка. — ...Бетти, — издевательски подмигивает Геральд. — Винчесто. Чувствуется, что Геральд был бы искренне рад их видеть, будь повод повеселее — контрабандный шотландский виски от Ребекки, очередная строго конфиденциальная сплетня с нижних кругов Ада от Винчесто... Что-нибудь такое. Сейчас серые запавшие глаза подолгу задерживаются на каждом из бывших учеников, и по Геральду видно, насколько ему больно. Держится он всегда стойко, но врать не любит и не умеет. — Я и не рисую, это Мисселина, — отмахивается он. — Вы-то не слышали, конечно. Его зовут Сэми. Винчесто достраивает картинку по документам о Мальбонте, найденным в своем поместье, Ребекка — по высохшим на бумаге слезам. — Соболезнуем. — Любимых студентов всегда тяжело терять, — расчищая стол, говорит Геральд. Книги с грохотом летят вниз, но портреты Сэми остаются на столешнице, как прибитые гвоздями. — Сделайте так, чтобы мне не пришлось. Винчесто, двумя словами и одним союзом. — Мальбонте и диверсии. — План будем восстанавливать из того, что пропало? — догадывается Ребекка. — Умница. И, Бетти? — Да? — Засекай время. Она моргает, откидывает крышку маленьких круглых часов... ...И вдруг чувствует, что её бьет озноб. Под плащом Винчесто откуда-то появляется огромный черный свитер, пахнущий шотландским виски и старыми книгами, но даже это не спасает от ветра и холода. Сначала Ребекке кажется, что её подводят глаза, но нет. Со зрением все в порядке, это из окружающего мира вытянули шприцом цвета и залили все разведенной черной тушью. — Геральд! — возмущенно кашляет она. В замерзших ушах начинает стрелять. — Я не помню, о чем мы... Треснутый опаловый шарик прощально нагревается в руке, и Ребекка наконец-то узнает пейзаж. Долина смерти. — ...О чем мы говорили. Кроме как вперед, идти некуда.